ЕЁ ИМЯ ЮЛЯ

           Николай Ефимович Морозов, ветеран, сосед.   

           - В начале 70-х годов, возвращаясь из санатория с Кавказа, я специально остановился в Волгограде, чтобы посмотреть мемориальный комплекс на Мамаевом кургане. Выглядел он впечатляюще. Мы, группа экскурсантов, значительную часть которых составляли бывшие солдаты Великой Отечественной войны, обратили особое внимание на поворот головы и выражение лица Матери-Родины, и попытались представить, что она могла кричать?
           Экскурсовод, бывший защитник Сталинграда, пояснил так:
            - Она кричит: «За родину, так вашу мать, до Волги добежали, вояки!»
           Не аллегорическую, а живую фигуру девушки-санинструктора видел я в такой же позе на перекрёстке рокадного шоссе Калинковичи – Бобруйск в конце 1943 года. У старшины Веры в санвзводе, на исходной позиции, было около сорока тяжелораненых бойцов, а мы собрались малость драпануть…
          Так вот, она остановила нас, бегущих солдат, мужчин!
         О войне много написано, ещё больше умалчивается. А ведь кроме убитых бывали и раненые. Бывали и брошенные раненые! Многих ли вытащат с передовой девушки-санинструкторы? Так называли их официально. «Сестра», «сестрица» - так окликали их раненые бойцы. А те, кто постарше, называл «дочкой».
         Ни у немцев, ни у финнов, ни у мадьяр, ни у японцев женщин, будущих матерей, на передний край боёв не пускали. А у нас во время Великой Отечественной призвали около миллиона молодых девушек, в основном, комсомолок. Во всех родах войск они были.
         А сколько батальонных санинструкторов-старшин легло на переднем крае! Там их всегда не хватало – выбивало в первую очередь! Ведь если тяжелораненый боец оставался лежать под огнём, то санинструктор обязан был доползти до него, оказать первую медицинскую помощь, и эвакуировать с поля боя.
        Диву мы давались – откуда у тоненьких, по-детски хрупких вчерашних школьниц, брались материнские мужество и самоотверженность, чтобы  в большом мужчине, солдате, поддержать угасающий огонёк жизни? Как им, неопытным и наивным, найти нужные слова, чтобы умирающих заставить бороться за свою жизнь?
        Шквальный ветер времени не смог погасить в наших сердцах благодарность тем девочкам. В памяти своей мы свято храним их имена.
       Вот один из эпизодов моей фронтовой жизни.
       Днём 4 февраля 1944 года, при смене огневой позиции, мой расчёт станкового пулемёта был накрыт снарядом. Последнее, что осталось в моей памяти, это то, что кто-то грубо толкнул меня в спину. Огненная гудящая труба подхватила меня, и я потерял сознание…  Между тем, закончился бой, стемнело.
        Я оказался раненым, оставшимся на нейтральной полосе. Немного пришёл в себя, но двигаться без посторонней помощи не мог. Надежды, что мне помогут, оставалось всё меньше. Настанет утро, и меня обнаружат враги. Я даже слышал их голоса…
         Вдруг в темноте показалась группа людей. Я испугался – это могли быть немцы. Но нет, оказалось - наши санитары. У них было задание найти убитого ещё в прошлом наступлении героя Днепра, старшего лейтенанта. Они бы и ушли, но я застонал. Бывшая с ними девушка-санинструктор тихо приказала:
             - Величко, возьмите за ремень сержанта!
             - Вы сможете идти? – Обратилась она уже ко мне.
             - Постараюсь! – Ответил я.
             Привели меня в санроту, раздели, сделали противостолбнячный укол, стали заполнять медкарту.
           - Юля, ты опять привела чужого? – Обратилась недовольная медсестра к санинструктору.
          - Ну, какой же он чужой? Это - Коля из Мценска. – Устало пошутила Юля.
          Я, наконец, её разглядел. Обыкновенная девушка в мужском ватнике, толстых штанах, сапогах-кирзухах и шапке-ушанке, завязанной по-девичьи.
          Я тоже громко возмутился – почему это я – чужой?
          Врач-женщина, присутствующая при нашем разговоре, пояснила:
          - Не обижайся, сержант, вы – 307-й дивизии, а мы 48-й Киевской. – И, вздохнув, добавила: - Что же я с вами утром буду делать – ни дорог нет, ни машин?
          Мне сделали перевязку, дали стакан горячего чаю. Я осмотрелся.
          В сарае-овине, на плащ-палатках, лежало более полусотни побитого воинства. Стали засыпать – ведь была уже глубокая ночь. Вдруг вошёл солдат, ординарец разыскиваемого на нейтральной полосе погибшего офицера, и, обращаясь к Юле:
         - Санинструктор Друнина, к комбату!
         Девушка ушла.
          Ранение у меня было серьёзное, но только через неделю я был доставлен в настоящий госпиталь ЭГ-1232, в город Ковров. Здесь мне сделали три сложных операции. Более полугода провёл я там, после чего был признан годным к строевой службе.
            Потом был снова ранен и снова спасён, в первую очередь благодаря девушкам-санинструкторам Асе Агеевой и Клавдии Чуваевой. Разве можно такое забыть?
            А Юлию Друнину я ещё раз встретил, будучи в запасном полку в районе города Пыталова, на старой латвийской границе. Юля тоже была ранена, вылечена,  и возвращалась на фронт из московского госпиталя. На этот раз  выглядела она щеголевато – в диагоналевой юбочке, сшитых на заказ хромовых сапожках, на новенькой гимнастёрке - нашивка за ранение и медаль «За отвагу».
           Я её остановил, и напомнил об обстоятельствах нашего знакомства, поблагодарил. Поскольку я тоже был при полном параде, она с трудом узнала во мне того грязного, измазанного кровью, полуживого, нескладного юношу-сержанта, которого подняли они год назад на торфяном лугу в Полесье.
        В тот же день мы простились. Юля получила назначение в полк самоходных установок, а я, днём позже, попал в Третий Гвардейский Сталинградский Механизированный Корпус, в составе которого и закончил войну.
         Через много лет Юлия Друнина станет известной поэтессой. Читал её стихи, посвящённые Великой Отечественной войне. Они были созвучны с моими впечатлениями, полученными на полях сражений. Да и как иначе, ведь мы были почти ровесниками!
          Из Юлиных  стихов видно, какой из неё сформировался красивый и мужественный человек, личность:
            
             Я не люблю распутывать узлы,
             Я их рублю - ведь боль мгновенье длится,
             Терпения покорные волы,
             Не создана быть вашею возницей.
             Нет, если  надо – всё перетерплю!
             Но если впереди итог единый,
             Одним ударом всё перерублю,
             И в ночь уйду, держать стараясь спину!..

             Так написала она однажды. Так и поступила. Ушла. Добровольно ушла из жизни в 1993 году. События нынешнего времени разрушили идеалы её юности, а распутывать узлы она не любила…

            А в моей семье тоже появилась Юля. Жена. С ней мы и прожили больше пятидесяти лет, справив золотой юбилей нашей свадьбы.
             Моя Юля, всю жизнь проработавшая медсестрой…

               
                (Записала Л. Матвеева)