Лукавство последней фразы

Передо мною книга рассказов Владимира Набокова. Открыта в излюбленном мною месте книги - предисловии.
Но я - медлю.
Где-то таится темень "Лолиты", неприятие которой вечно. И я просто боюсь, что и рассказы отмечены этой затягивающей тьмой. Еще не начав читать, я уже маюсь в тоскливом предчувствии, что автор предисловия непременно воспользуется эмиграцией писателя, чтобы пнуть советскую эпоху - этакий моветон перестройки.
Но решившись, я бросаюсь в омут и начинаю читать. Все так и есть: автор традиционно предсказуем. Сие становится неинтересно: критик пытается выжать нечто из рассказов, оплетая этим нечто стержень насмешки над советским строем.
... Я открываю книгу в самом конце и читаю изумительную фразу:  "Однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда". Восхищенная, в соблазне поиска чего-то столь же невероятного, я  читаю Набокова, но, по мере чтения, мое восхищение гаснет, душевная непрелесть написанного начинает тяготить душу, и я мучаюсь, еще не осознавая этого, пока просто не захлопываю книгу. Редчайший случай, когда книга не прочитана мной, всегда добросовестным и думающим читателем.
И вдруг я смеюсь. Смеюсь своей нечаянной победе над Мулярчиком - автором предисловия и составителем содержания.
Зачем было пинать советское время, если внутреннее чутье критика привело его к тому  же впечатлению, что и меня, обычную советскую женщину?  Только ему пришлось пройти через дебри темного мира Набокова, отточить копья перьев гарпий, брошенных им в родную страну, пойти на сделку с собственным ощущением от писателя.
Но несмотря ни на что - моя лукавая благодарность критику: если бы не он, никогда не нашла бы и не прочитала это вечное:  "Однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда" .