Ценитель искусства

Наслаждаться искусством Бога можно не только в его музее
под открытым небом, но также и в бане. Да, да, вы не ослыша-
лись, именно в бане, и притом в общественной женской, где
моются божественные творения. Особенно приятно смотреть
на них зимой, когда на улице установил свою власть сорокагра-
дусный мороз, а ты, недосягаемый ему, в тёплом предбаннике
сидишь себе, с наложенным гримом, в потёртом бабушкином
платье, в парике с длинными седыми волосами, опершись на
суковатую палочку, якобы старушка, поджидающая свою внуч-
ку после омовения банной водичкой, покряхтывая, якобы от
старости, а на самом деле от удовольствия рассматривания раз-
девающихся и одевающихся женщин, мотая на свой длинный
ус их разговоры.
Знали бы они, что их слушает мужчина зрелого возраста, то
непременно от смущения высекли бы его, то есть меня, берёзо-
выми вениками, а потом закидали бы банными тазиками. А  ведь
и правда можно предположить такие их действия, ибо только
тут, в бане, они бесстыдно обнажают не только свою плоть, но
и раскрывают душу, из которой смело, можно сказать, безрас-
судно выплёскивают на себе подобных свои секреты, до кото-
рых я большой охотник, ведь зная, что скрывается в душе по-
нравившейся здесь женщины, мне легче потом забраться к ней
в кровать у неё дома. А знакомлюсь я с какой-нибудь из них
примерно так: перед её выходом из бани, выхожу на улицу, и,
при виде её, прошу у неё помощи подменить мою запропастив-
шуюся куда-то внучку и довести меня, подслеповатую старуш-
ку, до моего дома. По доброте своей она соглашается, и мы из-
за моей слепоты до самых сумерек ищем мой дом, постепенно
приближаясь к её жилью, о местонахождении которого я уже
хитроумно выведал у неё с самого начала нашей продолжитель-
ной беседы. И, как правило, мой тактический ход решается по-
ложительно: с наступлением темноты она, чтобы не оставить
меня на улице одну, предлагает мне, милой собеседнице, пере-
ночевать у неё. Узнай она тогда, кого она заводит в свои комна-
ты, так уж верно порукоплескала бы по моим щекам своими
одеревеневшими от мороза руками. Но она далека от мысли,
что я не тот за кого себя выдаю, потому что, оказавшись в её
доме, я привлекаю её своим живым интересом к убранству её
покоев, к удобно развешанным портретам её замечательных
родственников, и к искусству вышивки её рук. На все предметы
её обихода я нахожу лестные отзывы, чем радую прелестную
хозяйку, живущую в этом своём уютном мирке красоты. Только
об одной единственной кровати я вслух ничего не говорю, но
молча желаю ей быть крепкой и не краснеть от стыда и ржавчи-
ны, за содеянное на ней, и на которую, как я предполагаю зара-
нее, за неимением второй я бываю гостеприимно приглашаем
хозяйкой посетить её для сна. Она, как правило, уже ждёт меня
в ней. Знала бы она кого ждёт, так уж верно завернула бы меня
в матрац и выбросила в окно прохожим на голову. Но свечи уже
потушены, и я в темноте с пылким огнём любви без бабушки-
ного платья, без седого парика ложусь в кровать задом к хозяй-
ке, чувствуя своим теплом, что она в ночной короткой рубашке,
и, пожелав друг другу спокойной ночи, мы засыпаем, то есть
она засыпает, а я поворачиваюсь к ней. Лицо в лицо. Тело к
телу. Рука моя ищет желаемого, но женщина от моего прикос-
новения просыпается.
— Ах, бабушка, какой Вы мне сон запортили!
— Какой же, золотая моя? — спрашиваю я.
— Да снилось мне, что рядом со мной в кровати спит муж-
чина небесной красоты, и я поджидала его пробуждения, чтобы
попросить его стать моим неугомонным возлюбленным.
— Золотая моя, да ведь сон-то твой продолжается, ведь я же
мужчина, только что проснувшийся и готовый с удовольствием
осуществить твоё желание.
— Да неужели это правда! Я так счастлива! Я так счастлива!
Я так счастлива! — твердит она с упоением, всё тесней и тес-
ней прижимаясь ко мне.
Под утро она, утомлённая от моих ласк, уверенная, что уча-
ствует в каком-то нескончаемом счастливом сне, с улыбкой погру-
жается в забытье, а я же незаметно выползаю из-под одеяла, бес-
шумно одеваюсь в бабушкино одеяние и по трескучему морозцу
трусцой бегу в предбанник любимой моей женской бани, чтобы
не пропустить следующий шедевр творческого горения Бога.