ЛЮДИ и БОГИ

Алива стояла в просторном холле напротив большого расписания в толпе первокурсников. Получая ненамеренные тычки в спину и бока, она, держа навесу  небольшой блокнот, быстро записывала номера кабинетов, разбросанных по трехэтажному зданию института. Это был один из немногих вузов, выпускавших узких специалистов. При этом свой выбор будущей профессии – эксперта по древней истории,Алива назвать осознанным не могла. Просто так сложилось. Но в момент, когда несколько недель назад она стояла на этом же месте, где вместо расписания висели списки зачисленных в вуз абитуриентов и не находила своей фамилии, ей стало не по себе. Будто кто-то сверху вылил ведро ледяной воды.Ее тыл был прикрыт – Аливу зачислили еще в один институт – тоже исторический и можно было развернуться и уйти, но она этого не сделала. Вместо этого девушка поднялась на второй этаж, уверенно переступив порог деканата.   

Ожидая в приемной, она с интересом разглядывала персиковые стены, увешанные грамотами институтских достижений. Зачитавшись, девушка не обратила внимания, как дверь к декану открылась и закрылась, но услышала, что ее приглашали. Развернувшись, Алива успела заметить выходящего из приемной мужчину. Его шаги были настолько тихими при высоком росте, что девушка ужаснулась, громко ступив в сторону двери декана. Выходивший на мгновение остановился и развернулся вполоборота, будто бы не одобряя шум в этой обители, хранившей в недрах своей библиотеки древнее знание, и скрылся.Аливе снова стало не по себе: она еще не успела приступить к учебе, а недовольство со стороны одного из преподавателей уже заработала. Оставалось надеяться, что он ее не запомнил.Тем не менее, в кабинет декана Алива вошла почти так же тихо, как вышел его предыдущий посетитель. Обратно она летела: она была в списках. Всему виной оказалась компьютерная программа, давшая самый обычный сбой.

Девушка выбралась из толпы первокурсников и сунула блокнот в рюкзак. В этом здании ей нравилось все – от больших оконных проемов, пропускавших столько света, что по утрам его можно было потрогать руками, до серой облицовки. Сделанная под камень, она производила мрачное впечатление, но Аливе казалась куском древнего строения, вырванного из своего времени. Готовясь к поступлению, она часто сидела в небольшом институтском скверике, обложившись учебниками. Маленький фонтан в три чаши тихо журчал, а она в перерывах между книгочтениями поглядывала на студентов, обсуждавших итоги прошедшей сессии. Ей хотелось походить на них, и она снова погружалась в мир книг. Ей нравилось перелистывать их страницы, постигать суть, буквально ощущая себя в гуще событий, о которых шла речь.

Улыбнувшись сама себе над неопытностью первокурсников, галдевших, словно стая желторотых воробьев, Алива посмотрела на часы – времени было достаточно. Она вышла из мраморного холла с зеркальными колоннами и легко взбежала по ступенькам на третий этаж, услышав по пути:

- Ты не в триста пятую?

Алива обернулась. К ней обращалась девушка со светлыми волосами, пшеничные перья которых ниспадали на плечи и терялись где-то за спиной. Она смотрела на нее большими круглыми глазами.

- В триста пятую, - кивнула Алива, открыто глядя на первокурсницу, которая явно оценивала ее – невысокую, одетую в синие брюки по фигуре и легкую блузку в  ненавязчивый горох, схваченную у горла узким синим галстуком.
- Значит, мы – однокурсницы, - заключила неожиданная собеседница, - меня зовут Илая.
- Какое интересное имя, - заметила Алива.
- Да, - согласилась новая знакомая, кивнув головой, отчего ее волосы заколыхались подобно пшеничному полю, - родителям экзотики захотелось. Для друзей я – метла: все делаю быстро.
- Алива, - представилась девушка, понимая, что Илая не оставила ей выбора, кроме как назвать себя.
- Ну, имя-то у тебя тоже не простое.Друзья зовут тебя проще?

Девушки поднялись на этаж и теперь шли по коридору, отыскивая нужную аудиторию. Обняв рюкзак двумя руками, словно защищаясь им от переизбытка новых ощущений, Алива лавировала между студентами, которые открыто посмеивались над ними. Еще бы. У них на лбу было написано, что это первый учебный день. Чувствуя из-за этого некоторую неловкость, они, наконец, добрались до нужного помещения, остановившись в дверном проеме. Аудитория еще была занята старшекурсниками, толпившимися у стола преподавателя. Алива открыла рот, чтобы ответить на вопрос Илаи, заданный еще несколько минут назад, но слова застряли, не успев даже сформироваться. Она увидела высокого мужчину. Взгляд его прищуренных глаз отливал сталью. Между чуть сдвинутыми прямыми бровями пролегла глубокая вертикальная складка. Неширокий нос на лице со впалыми щеками и квадратным подбородком смотрелся так, будто бы вышел из-под руки скульптора. А небрежная, но в то же время аккуратно оформленная бородка, никак не вязавшаяся с представлением Аливы о профессии учителя, только добавляла шарма в его облик. Он внимательно слушал что-то торопливо говоривших студентов и вдруг засмеялся, откинув голову назад. Алива почувствовала, как этот звук завибрировал внутри нее, вызывая мурашки, которые волной прокатились по телу. Она стыдливо опустила глаза, заметив как высокий ворот его водолазки, одетой под пиджак, отогнулся, обнажая элемент татуировки на шее. Мужчина перестал смеяться и с улыбкой произнес: «Это, конечно, интересная теория, но Ганнибал, совершив акт самоубийства, хотел всего лишь вычеркнуть Карфаген из своего сердца, а не испортить удовольствие римлянам от своей поимки…» Эта точка зрения оказалась для Аливы в новинку. Она поняла, что попалась на удочку знания, а также то, что последние слова мужчина договаривал, глядя на нее в упор. Девушка резко развернулась, вылетев в коридор.

- Ты чего?  - удивленно спросила Илая.
- Он не любит, когда шумят, - Алива кивнула  в сторону аудитории.
- Ты его знаешь?
- Нет, - девушка поспешила смешаться с толпой подальше от двери.
- Странная ты, - пожала плечами Илая и,провожая взглядом преподавателя, покинувшего аудиторию, потянула: «О-о, это будет мой любимый предмет…» Алива покосилась на нее и ответила на заданный ранее вопрос:
- Ворона.
- Что?
- Ворона. Друзья зовут меня вороной.

Это было четко подобранное прозвище. Алива была худощавой девушкой с бледной почти прозрачной кожей. Дав ей жизнь, природа на славу поэкспериментировала, явив свету абсолютную брюнетку, цвет волос которой не брала ни одна краска. Сейчас тяжелая копна была собрана в высокую шишку на затылке, пронзенную, словно копьем, длинной узкой шпилькой. Илая широко улыбнулась, глядя в ее глаза, необычный цвет которых заметила только сейчас – они были скорее желтыми, чем зелеными:

- Интересный ты экземпляр!
- Я бы сказала – штучный.

Алива обошла вокруг новой знакомой в надежде, что этот ответ избавит девушку от желания садиться за одну парту. Она была общительной, но не любила, когда в ее личное пространство вторгались без разрешения. Будто боялась, что ее тайна будет раскрыта. Хотя, никакой тайны, кроме той, что Алива собралась по-настоящему учиться – не было. Ее просто беспокоила реакция однокурсников на то, что вместо бурных вечеринок она предпочтет проводить время в библиотеке. Как она успела понять, студенты ее потока делать этого не собирались. Едва вырвавшись из опекающих школьных стен, они тут же почувствовали себя взрослыми. Аливе так резко взрослеть не хотелось. Однако, поймав на себе взгляд преподавателя, девушка поняла, что ей придется трудно. Ведь во взрослой жизни она не смыслила ничего, так же как и ее убежденные в обратном однокурсники. Точнее, однокурсницы, которые после третьей пары прилипли к окнам и вожделенно провожали взглядами преподавателя истории древних империй – их основного предмета. Он вышел на парадное крыльцо не спеша. И не в костюме. Узкие кожаные брюки, заправленные в высокие сапоги со шпорами в форме наконечников стрел, подчеркивали сильные ноги, которые ступали все с той же невероятной легкостью. Черная короткая куртка с минимумом молний и заклепок сидела на нем безупречно и даже элегантно. А повязанная бандана делала этот странный образ учителя почти законченным. Он немного постоял на крыльце и достал перчатки, надев их так, как это делают хирурги. Теперь образ был завершен. Профессор ведущей кафедры Доэль Эрми Хегам мог себе это позволить.Он спустился со ступеней и скрылся за углом здания. Через минуту он покинул территорию института, сидя верхом на дорогом стальном жеребце, вызвав у студентов невольное: «Вот это байк…», а у студенток: «Вот это профессор…» 

Алива, наблюдавшая все это, вдруг поняла, что Доэль Хегам не рисовался, как это ей показалось с первого взгляда. Он был таким. И это играло на руку. Он сумел привлечь внимание новичков и не просто привлечь, а завладеть им. Девушка была уверена: его лекции студенты будут слушать, открыв рот.

- Ты видела? – отвлекла ее Илая, повернувшись с горящими глазами и, увидев в ее взгляде вопрос, махнула рукой: - Ты точно ворона. Только белая! – она весело рассмеялась.

Алива улыбнулась:

- Я поняла, о чем ты.
- Да? – удивленно подняла бровь Илая и села за парту, уперевшись спиной в подоконник. Она вытянула ноги, положив их на соседний стул, - Ты знаешь, я живу в районе старой взлетно-посадочной полосы. Там едва ли не каждую ночь байкеры гонки устраивают…
- Илая, он старше тебя лет на двадцать. И это банально: учитель – ученица…
- Чем черт не шутит? – возразила ей девушка.
- Тогда удачи, - Алива сгребла с парты тетради и развернулась.
- А ты чем займешься, ворона?

Алива остановилась на полушаге, поймав себя на том, что повернула голову точно также как профессор Хегам, когда она его впервые увидела.

- Спущусь в библиотеку, - ответила она и, не став дожидаться комментариев, вышла.

Библиотека располагалась в подвале. Девушка ожидала чего угодно, но только не того, что увидела. Помещение было огромным. Это было понятно по многочисленным стеллажам востребованных изданий и двери с надписью «фонды», за которой хранилось еще бог знает сколько книг. При этом читальный зал был небольшим. На каждом столе – лампы, на стенах – полотна, на которых оживали картины далекого прошлого. В зале работали трое студентов. Старшекурсники. Алива прошла вперед, ступая на носках, чтобы не нарушить тишину помещения и поставила рюкзак на один из свободных столов, стараясь не привлекать внимания. Девушка открыла электронный каталог. Его экран засветился, сгущая приглушенное освещение зала с высокими для подвала потолками. Пальцы быстро забегали по клавиатуре в поисках ответа на вопрос, мучивший ее с самого утра: каков источник столь уверенного заявления Хегама о причинах самоубийства Ганнибала?

- Эй, - Алива услышала тихий шепот и подняла голову. Один из троих студентов развернулся к ней, - привет.
- Привет, - также тихо ответила она, узнав в парне одного из тех, кого профессор так внимательно слушал после лекции.
- Не это ищешь?

Он продемонстрировал ей книгу с названием: «Ганнибал и падение Карфагена. Причинно-следственная связь».

- Это монография, - пояснил он.
- Кто автор? – автоматически спросила Алива.
- Угадай, - плоские губы собеседника растянулись в улыбке.
- Профессор?
- Да, - не без удовольствия тряхнул густыми спиралями волос старшекурсник, и они запрыгали словно пружины. Он протянул Аливе руку, - меня зовут Оливьер.
Девушка ответила на жест. Его ладонь была горячей и влажной. Незаметно для нового знакомого Алива поспешила вытереть свою руку о штанину.
- А ты пытливая, - сказал он, и это прозвучало как комплимент, - первокурсницы после знакомства с профессором приходят в себя только тогда, когда понимают, что все их обаяние псу под хвост и все, что от них требуется – это всего лишь знать предмет.
- На меня эти штучки не действуют, - усмехнулась девушка, сложив руки перед собой.

Она солгала. Внутри себя она до сих пор слышала его голос. Он был настолько проникновенным, что наполнил собой каждую клетку тела. Единственная лекция унесла так далеко, что показалось, будто ее едва не опалило факелом – так близко она оказалась от шествовавшего на свою триумфальную коронацию первого египетского фараона Менеса. Она вынырнула из картинки, неожиданно шумно выдохнув, и втянула голову, оглядываясь по сторонам, пока ее взгляд не остановился на предупреждающем жесте профессора. Алива поняла, что помешала и заерзала на месте. Доэль Хегам произнес: «Погружаясь в историю, никогда не следует утрачивать связь с реальностью, иначе можно потерять цель своего путешествия». Были ли эти слова обращены к ней или ко всему потоку, девушка так и не поняла, как и то – одна ли она благодаря исключительному умению рассказчика представила себе столь реальную картину эпизода тысячелетней истории египетского царства. Но, судя по тому, что после лекции сокурсники обсуждали только профессора, девушка уяснила, что одна.

Спрашивать что-то у Илаи она не стала. Метла, оказавшаяся активной от распределения вопросов подготовки к семинарским занятиям до обсуждения пороков и достоинств преподавательского состава все же стала соседкой по парте. При этом Аливе не составило труда догадаться, что с горячей соседкой ей часто придется делиться лекциями – в хорошенькой головке Илаи было столько мечтаний, с которыми она справляться не спешила. Новый знакомый Ольвьер был прав: ее сокурсницы придут в себя не скоро. Догадался ли он, что и она невольно попалась на крючок? Однако его взгляд, прятавшийся под густыми бровями, был не читаем. Парень еще раз улыбнулся:
 
- Значит, ты найдешь в этих стенах то, что ищешь, - он протянул ей книгу и встал, бросив, уходя: - еще увидимся.

Она не ответила и не обернулась.Оливьер еще несколько минут стоял у двери, пристально глядя, как она бережно перелистывает страницы и покинул помещение.Почувствовав, что он ушел, девушка расслабилась,откинулась на спинку стула и устремила взгляд вверх. Может быть, ошибка компьютерной программы была не случайной? И ей было бы гораздо комфортнее в другом вузе? Ведь первый день здесь оказался полон совсем не тех ощущений, что ждала Алива.Во-первых, ей не понравилась Илая. Она была слишком активна и болтлива. Возможно, прозвище «метла» она получила именно за это, а вовсе не за способность быстро работать. Во-вторых, ей не понравился Оливьер. Вспомнив о влажном рукопожатии, девушка вновь потерла ладонь о брюки. И это его: «Еще увидимся», -  прозвучало не очень приветливо. Хотя, и это больше походило на правду, оба эти впечатления могли быть ошибочными: девушка не любила напористых знакомств. И иногда ей даже казалось, что все чувства, которые она испытывает, ей не принадлежат – уж слишком стороннее было их восприятие. Однако то, что неожиданно разбудил Доэль Хегам– принадлежало ей и не на шутку беспокоило, поскольку дело было не в привлекательной внешности профессора, а в скрытом внутреннем содержании, которое притягивало против воли.

Алива потерла ладонями глаза и встала. На сегодня хватит. Читать про Ганнибала ей расхотелось. Она сдала книгу и отправилась домой – в маленькую уютную квартирку, которую родители сняли для нее в аренду. Квартира располагалась в старом трехэтажном доме. Однако ее устроил не только свежий вполне современный ремонт, но и район – почти в центре, в двух трамвайных остановках от института. Так что при желании туда или обратно можно было пройтись пешком. Но главное – прямо напротив ее окон расположился танцевальный зал. Он работал круглосуточно и это было удобным: днем в зале работали коллективы, а с семи вечера паркет был открыт всем желающим. К полуночи их становилось все меньше и ночью здесь бывали только те, кто желал остаться наедине с танцем.

Алива любила это время, но прийти никак не решалась – не хотела, чтобы родители лишний раз беспокоились.
Теперь она жила самостоятельно. Это означало, что время пришло. И если раньше она сбрасывала напряжение, танцуя не только на регулярных тренировках, но и вечерами в своей комнате дома, то теперь ее ждал паркет.С нетерпением дождавшись полуночи, она перебежала дорогу, открыв звукоизолирующую дверь в небольшой холл, и ее буквально оглушило звуками истеричной скрипки, надрывно исполнявшей соло. Звучало танго, которое искушенная танцевальной музыкой Алива никогда не слышала. Внутри все снова завибрировало, будто бы скрипка, которую невидимый музыкант дергал за одну струну, извлекая намеренно искаженные звуки, была ее собственной душой. В этой музыке было столько отчаяния и боли, какой-то необъяснимой тоски и сожаления, что по коже пробежал мороз.

Девушка поставила сумку и, осторожно ступая, вошла в зал. В нем было темно. И только круг света выхватывал из мрака человека. Его глаза были зажмурены, движения отрывисты и резки и в то же время так точны, что Алива замерла. Это было безупречное танго. И танцующий с невидимой партнершей Доэль Хегам был в нем прекрасен, но только не рассказываемая им история. Все чувства, которые бушевали в музыке, - бушевали в нем самом. Каждый поворот, шаг, наклон готов был вырваться криком, но плотно сжатые губы не позволяли этого сделать. Он был погружен в окружавшие его звуки так глубоко, что каждая нота безумной скрипки пробегала по лицу разными тенями – тенями одного и того же чувства. Эта была любовь. Она сжигала его, причиняя боль, но он продолжал свой отчаянный танец. В момент, когда все звуки слились один и оборвались, Доэль не удержался, пронзив темное помещение резким выкриком, и застыл, тяжело дыша. С его носа капал пот.

Он открыл глаза и повернул голову туда, где,скрываемая темнотой, стояла Алива. Быстрыми шагами он вышел из зала в холл, но там было пусто. Только в воздухе витал тонкий аромат, который заставил его на мгновение остановиться еще тогда, в приемной декана. Теперь этот запах преследовал его, заставляя душу переворачиваться всякий раз, когда он его ощущал. Это был запах, который он не смог бы спутать ни с чем. Он приносил с собой свежесть утреннего леса, когда капли росы приятной прохладой омывают босые ноги, утопающие в мягком пружинящем мхе, аромат пьянящего голову разнотравья, шелест листьев,рождающих восхитительную музыку, в которую вплетается пение плиц и девический смех прекрасных юных дев. На мгновение Доэль увидел изящный изгиб рук, трепет вздымающегося в танце подола невесомого платья, ощутил прикосновение к лицу серебряных лент, вплетенных в длинные, чуть вьющиеся волосы, рассыпающиеся по округлым плечам в такт каждому движению…

Видение исчезло. В последнее время оно посещало его все реже. Но сейчас, когда это снова повторилось, он почувствовал, что история, которую он не мог забыть, вновь оживает. Доэль сглотнул. Теперь все должно быть по-другому. Но как? Он переоделся и покинул танцзал. Выйдя на улицу, он огляделся по сторонам и вдруг посмотрел в темное окно второго этажа. Он почувствовал, как заколотилось сердце той, что смотрела на него сквозь узкую щелку задернутых штор. Его сердце ответило тем же. Некоторое время они оба стучали неровно, затем, словно услышав друг друга, забились, отстукивая единый ритм. Доэль в задумчивости провел рукой по подбородку, будто бы собирая его в кулак, и медленно зашагал прочь.

Осенняя ночь была теплой, однако разгоряченному танцем телу было холодно. Доэль застегнул пальто на все пуговицы, поднял воротник и прибавил шаг. Неожиданно поняв, что его трясет не от холода, а от жара, он побежал. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Несясь по пустынным ночным улицам, ему хотелось, чтобы завтра наступило как можно скорее. Но именно этого он и боялся: оно непременно наступит. Ход времени был безжалостным, и остановить его было невозможно, как и ход истории. Однажды попытавшись сделать это, он потерял все, что было для него дорого. Теперь по какому-то странному стечению обстоятельств у него появилась возможность сделать это снова.

Доэль резко остановился. Он был в парке недалеко от дома. Его взгляд остановился на фонтане с округлой чашей, и он решительно направился к ней. Сев на борт, он с видимым облегчением погрузил горящие от бега ноги в ледяную воду и достал сигарету. Да, картина со стороны была, мягко говоря, странной: взрослый мужчина курит, опустив ноги прямо в ботинках по колено в воду. Доэль усмехнулся. Он мог себе это позволить. Ведь он был бессмертным. Именно это он получил в наказание за попытку сделать счастливой самую прекрасную девушку в мире – наказание, о котором он помнил всегда, проживая день за днем. Эпохи сменяли друг друга, а он просто жил, подстраиваясь под них, испытывая бесконечное чувство вины, но не переставая верить в то, что когда-нибудь они снова встретятся.

Доэль без удовольствия докурил сигарету и вытащил заледеневшие ноги из воды. Жар внутри спал и на фоне разлившегося холода он отчетливо слышал ровное биение двух сердец. Оставляя за собой мокрые следы, он побрел домой. На плечи давила усталость, однако уснуть он не смог, меряя шагами большую спальню. Утром он появился в аудитории со звонком. Алива наклонилась к Илае и шепотом спросила:

- Как гонки?
- Его на них не было, - ответила Илая и окинула девушку беглым взглядом, - ты как будто не спала.
- Плохо спала, - отозвалась та.
- А-а, - понимающе закивала Илая и посмотрела на профессора, - ему тоже, похоже, не спалось.

Алива только сейчас заметила, что его лицо будто осунулось. Он пробежался взглядом по аудитории, задержавшись на ней не более чем на ком-то другом. Однако этого хватило, чтобы ее щеки запылали. Девушка поспешно опустила голову, уткнувшись в тетрадь. Заметив это, Илая изумленно отпрянула, но быстро пришла в себя:

- Ворона, ты влюбилась? Ты поэтому не спала? А он тогда почему?
Вопросов было слишком много. И ни на один из них Алива не знала ответа.

Застигнутая врасплох, она покраснела еще больше, но уже от возмущения:

- Ты у меня спрашиваешь?!

Она повернулась с лицом, на котором Илая прочла негодование и от этого сделалась предельно серьезной:

- Извини, я не думала, что это тебя так заденет. Я думала мы – подруги.
- За один день?

Вопрос был справедлив, но он ничуть не смутил девушку. Она отвела волосы назад и проговорила:

- Знаешь, Алива, иногда достаточно взгляда, чтобы понять: твой это человек или нет. Что в дружбе, что в любви.

Алива пристально на нее посмотрела. Илая была не пустышкой и в данный момент была к ней ближе, чем кто-либо.

- Ты меня прости… я плохо схожусь с людьми, - призналась девушка.
- Поговорим после лекции. А то профессор нас за болтовню быстро попросит. Сама же говорила, что он не любит когда шумят.

По тону голоса собеседницы было понятно, что она не в обиде и Алива снова погрузилась в мир образов, который сплетал и раскрывал перед учениками профессор Доэль Хегам. Она слушала его голос и чувствовала, что начинает медленно засыпать. Ее дыхание выровнялось, а рука, не выпуская ручки, остановилась. Ей снился платановый лес. Мощные стволы столетних деревьев уходили в небо, откуда на землю сквозь раскидистые кроны проникал солнечный свет. Он ласкал теплом ярко-зеленую траву, тянувшуюся к нему своими длинными мягкими перьями. Гемах этого не замечал. Его взгляд был сосредоточен на диком кабане, рывшем землю у одного из платанов. Животное было так увлечено своим занятием, что, казалось, ничего не видело вокруг. Гемах знал, что это не так. Одно неверное движение и тонкий слух зверя, уловив угрозу, лишит его добычи, обратив кабана в бегство. Он сидел в засаде, боясь пошевелиться, молясь, чтобы никакой сторонний шум не спугнул добычу, которую он выслеживал три дня, приучая животное к своему запаху, чтобы он перестал быть для него источником опасности. Только так можно было подойти к зверю настолько близко, чтобы не промахнуться.

Скрываясь в  высокой траве, Гемах сделал неслышное движение вперед, приготовив копье. Кабан перестал рыть, подняв голову. Охотник замер в неудобной позе, коснувшись пальцами теплого мха, удерживая равновесие, однако пальцы предательски провалились, и он наклонился вперед. Тонкая ветка под ногой хрустнула, и кабан понесся прочь. Гемах рванулся вперед, дотянувшись до веревки, привязанной к камню рядом с местом, где он прятался, и рванул на себя. Это был заранее просчитанный запасной вариант. Если он не сработает, ему придется искать другого кабана. В ту же секунду в сторону бегущего зверя полетели камни. Испуганное животное круто развернулось и теперь бежало точно в сторону охотника. Он крепко сжал в руке копье и выпустил в сторону приближающегося зверя. Оно угодило точно в лоб, но не пробило прочной кости, лишь оцарапав дикое животное.
 
Ошалелый от боли и страха кабан не остановился. Гемах выхватил короткий меч и бросился прямо на кабана, свалившись в смертельно опасной схватке. Они завертелись по земле, наполнив лес вокруг звуками отчаянной борьбы. Через несколько минут все стихло. Гемах распластался на земле, не выпуская меча из рук. Прерывисто дыша, он вдруг громко рассмеялся и повернул голову. Рядом с ним истекал кровью поверженный зверь. Охота удалась. Алива тряхнула головой. Сон как рукой сняло. Судя по тому, что лекция продолжалась, она проспала всего несколько секунд.

Сидя за квадратным столом институтской столовой с ее характерным запахом, Алива обратилась к Илае:

- Представляешь, я заснула!

Та искоса взглянула на девушку и растянула улыбку:

- На лекции Хегама? Невозможно!

Алива пожала плечами. Она смотрела, как Илая разделалась с салатом и приступила ко второму. Тарелка Аливы была нетронутой.

- Чего не ешь? – подруга ткнула в ее сторону вилкой и отправила в рот порцию картофельного пюре, запив компотом.
- Кусок в горло не лезет, - призналась Алива. Она все еще была под впечатлением от увиденного сна и неожиданно спросила: - Илая, ты не знаешь, кто такой Гемах?

Девушка перестала жевать и откинулась назад:

- Без понятия. А ты?

Ее взгляд показался Аливе изучающим, но она ответила:

- И я без понятия.

Илая снова взялась за вилку:

- Это он тебе приснился?
- Наверное.
- И как?
- Что «как»?
- Ну, как он выглядел?
- Не знаю, я как будто видела все происходящее его глазами.
- А что ты видела?
- Охоту. На кабана.
- Это интересно, - не без улыбки произнесла Илая. В левой руке она держала стакан с компотом, а правой покачивала указательным пальцем в сторону собеседницы, - я сразу сказала, что ты странная.

Алива нахмурилась, ничего не ответив. К еде она так и не притронулась, придя домой, заняв наблюдательный пост у окна напротив танцевального зала. Весь вечер она просидела, глядя как закрываются и открываются его двери. Хегам так и не пришел и Алива, взяв сумку, которую бросила вчера в коридоре, спустилась в пустой танцзал. Она надела легкое платье, скрывшее ноги по щиколотки, и приглушила свет. Вместо музыки она выбрала звуки природы. Именно в них она всегда слышала настоящую музыку со всеми ее удивительными полутонами, открывающими гармонию между телом и душой. Танец должен отражать мысли и чувства так, как она это увидела вчера. Стоя в темноте и с замиранием сердца глядя на изматывавшего себя эмоциями Доэля Хегама, Аливе показалось, что она вторглась во что-то настолько личное, что стоять и смотреть на вывернутые на изнанку чувства постороннего человека было бы преступлением. Она выбежала, взлетев на второй этаж, и как можно тише прикрыла дверь, боясь, что он услышит предательский щелчок. Задернув плотные шторы, она спряталась за ними, но все же не смогла оторвать взгляд от стоящего прямо напротив ее окна профессора. В тот момент, когда он смотрел в него, Аливе стало ясно: он знает, что она наблюдает за ним. И она не смогла сомкнуть глаз, ощущая, как внезапно поселившееся в ней сильное чувство,названия которому она дать пока не могла – слишком уж много в нем было намешано, разрастается с каждой минутой.

Алива встала посреди зала, чуть приподняв руки над головой в изящном движении, и опустила взгляд, вслушиваясь в трепет листьев и пение птиц, которые слились для нее в одну грустную мелодию. Едва поймав ее, она закружилась в легком танце, в котором отчего-то отразилась скорбь. Девушка почувствовала ее так сильно, что из глаз покатились слезы. Но она не остановилась, то, словно паря над паркетом, то, будто пригибаясь под тяжестью чувства, которое хотела подарить, но не смогла. Неожиданно она поняла, что эти эмоции принадлежат ей и оступилась. Правая лодыжка заныла, распухая на глазах.

Алива упала на паркет, дрожащими руками обнимая травмированную ногу. Это нелепое падение было похоже на подножку. Как будто кто-то не хотел, чтобы она танцевала. Ведь вчера, стоя в темноте перед Доэлем Хегамом, она поняла, что готова отдаться в его сильные руки без раздумий. Было ли это связано с эмоциями, которые Алива испытала, увидев его танец отчаяния, или с чувством, разливавшимся при даже стороннем виде профессора в длинных институтских коридорах, Алива не знала. Она лишь чувствовала, что живет словно в затянувшемся сне. Он длился всего два дня, но ей казалось, что это было бесконечно долго.

Девушка тяжело поднялась и, прихрамывая, вышла из зала. Она не стала переодеваться, выйдя на улицу в своем летящем платье, которое сразу же подхватил холодный ветер и понес трепещущими волнами. Она остановилась и поежилась. В груди появилось странное чувство, что за ней наблюдают, но она отогнала его от себя. Стоявший за углом дома Доэль Хегам нервно курил, безотрывно втягивая в себя опалявший легкие дым. Его сердце бешено колотилось, и Алива его будто услышала, повернув голову в сторону Доэля. Он был готов сделать шаг, но остановился, беззвучно шепча: «Только вспомни, пожалуйста, вспомни…» Она подобрала длинный подол озябшими руками и, чуть приступая на больную ногу, скрылась в подъезде. Через несколько минут в одном из окон загорелся свет и Доэль услышал глухие рыдания.Он отбросил в сторону обжегшую пальцы сигарету. «Я так больше не могу», - громко сказал он, глядя в черное, закрытое тяжелыми тучами осеннее небо, и решительно зашагал вперед. В ответ небо пролилось резко начавшимся холодным дождем. Доэль остановился под одиноко светившимся окном, безотрывно глядя в него. Он ждал.

- Не совершай ошибку, - услышал он голос рядом с собой, но оборачиваться не стал и холодно выдавил:
- Когда же ты оставишь меня в покое, Оливьер?
- Ты знаешь, что никогда. Пойдем, выпьем по чашке кофе, поговорим. Я продрог, стоя тут с тобой битый час.

Доэль с силой сжал губы, подчиняясь. Он знал, что Алива посмотрит в окно распухшими от слез глазами, но его там уже не будет. Сидя в теплом кафе, они были вдвоем. Оливьер помешивал кофе, Доэль долго смотрел в кружку на свое отражение, пока, наконец, не бросил в него кусок сахара. Отражение зарябило и исчезло.

- То же самое будет с тобой, если ты не оставишь ее, - после долгой паузы сказал Оливьер.
- Я этого не боюсь, -  ответил Доэль, глядя ему в глаза.
- Хорошо, - кудрявый студент-старшекурсник кивнул своими пружинами волос, - А ты думаешь, я не устал? Знаешь, за все время, что я был наблюдателем, ты мне тоже порядком надоел.
- У тебя есть замечательный шанс от меня избавиться, - Доэль улыбнулся, отпив несколько глотков крепкого кофе, и поставил кружку на блюдце, отодвинув от себя.
- Хорошо, - повторил Оливьер и сверкнул светлыми глазами, которые вмиг стали темными, - а о ней ты подумал? Исчезнешь ты – исчезнет она.
- Мгновение с ней дороже смерти, - Доэль оперся на сложенные перед собой руки и наклонился к Оливьеру. Тот невольно отодвинулся назад:
- Послушай, профессор, я знаю, что ты задумал. Но я не позволю тебе это сделать. Ты сам обрек себя на вечное мучение – вот и мучайся!
- Ты разве не понимаешь? Все, что произошло– вообще не должно было случиться! И теперь, ты думаешь, меня остановят твои предупреждения? Люди давно перестали видеть богов, Оливьер. Мы были последними. И они ушли. Кто о них вспомнил? Такие, как мы? Кто рассказывает мифы и легенды, которые когда-то были реальностью? Наших богов заменили другие, которым и дела нет до того, что происходило до них. Они слепы, глухи и немы!
- Не смей говорить так о даровавших тебе вечную жизнь!
- Что же твои боги не поразили меня молнией полчаса назад, когда я стоял под ее окном?! – ответил разъяренным криком Доэль так, что вены на его шее вспухли.

Оливьер очумело смотрел на него. В момент, когда одна его рука схватила Доэля за плечо, а вторая была занесена для удара – сверкнула молния, и они провалились в пустоту. Падение было недолгим. Доэль больно ударился головой о что-то твердое и в глазах на мгновение потемнело. Умудрившись перевернуться на живот, он сумел увернуться от кулака Оливьера и вскочил на ноги, широко расставив руки:

- Давай! Покажи своим хозяевам, какой ты их ярый защитник! – он увернулся от второго удара, - А ты никогда не думал, что ты и твои боги появились потому, что мы так захотели! Нам надо было во что-то верить, и мы придумали вас! Мы хотели защиты, а получили страх!..

Увернуться от третьего удара Доэль не сумел и задохнулся от боли, разорвавшей правое подреберье. Он хрипло выдавил, держась руками за живот и исподлобья глядя на своего соперника:

- Твои боги и ты – их прислужник кормились нашей слепой верой и подношениями! Вы брали от нас все, не задумываясь, и превратились в наше подобие только низкой пробы!

Он принял еще один удар, успев при этом схватить Оливьера за руку. Тот дернулся, однако рука была зажата крепко. Доэль рассмеялся в лицо наблюдателя:

- Ты не понял! Это будет длиться вечно! Мы не убьем друг друга! Мы – бессмертны! Твои боги оставили мне чувства, чтобы я мучился? Но это было ошибкой! Если чувствовать могу я, то и тот, кто рядом со мной!

Он притянул тщетно пытавшегося вырваться  Оливьера к себе и вцепился пальцами в его лицо:

- Держи дар своих богов от человека!

Оливьер затрясся мелкой дрожью от нахлынувших незнакомых ощущений и зажмурился, не в силах сопротивляться их напору. Он открыл глаза, увидев себя лежащим на земле. Окровавленные пальцы сжимали короткий меч. Он отбросил его в сторону, схватившись за  длинную как волосы прекрасной девы траву, оставив на ней отметины недавней охоты. Его взгляд был направлен вверх – в шелестящие кроны деревьев, ласкавших слух своим осторожным шепотом.

Гемах перевернулся на живот. Кабан был сражен одним точным ударом в глаз. Оставив добычу на поляне, охотник прошелся вокруг, сматывая веревку ловушки, спасшей его братьев и сестер от голода, затем привязал ее к задним ногам кабана и потащил к ручью. Присев на его влажный прохладный берег, он погрузил руки в студеную воду лесного озорника, с легким плеском перескакивающего с камня на камень, и омыл лицо.Привалившись спиной к платану-вековику, он почувствовал усталость. Ноги потяжелели, а руки казались неподъемными. Морил сон. Три дня в бесконечной погоне за зверем, когда тот спал, а Гемах нет, потому что не мог упустить редкую добычу, как и подойти к ней на расстояние точного броска копья – свалились разом. Он был голоден и страшно хотел пить.

Охотник наклонился над ручьем и припал к нему губами, жадно глотая сковывавшую горло льдом воду. Внезапно он почувствовал на себе взгляд. На противоположном берегу стоял волк. Его голова была опущена, а взгляд янтарных глаз впился в Гемаха. Молодой охотник понял: волку нужна добыча. Но делиться так просто он не станет. Гемах встал на четвереньки и принял угрожающую позу. Если волк-одиночка уже сталкивался с человеком – он не станет нападать. Зверь оскалил пасть и двинулся через ручей. По тому, как он припадал на задние лапы было ясно, что волк стар и это, возможно, его последняя охота.

- Стой! – неожиданно для животного выкрикнул человек и выставил перед ним руку с открытой ладонью. Волк в нерешительности остановился. Не отводя от него глаз, Гемах отрезал переднюю ногу кабана и бросил одинокому зверю:
- Ешь!

Волк клацнул зубами, схватив щедрый подарок и, пятясь назад, скрылся в кустах. Гемах выдохнул, но был уверен, что хищник вернется. Придется быть осторожным.

Охотник выпотрошил добычу неподалеку от ручья, оставив внутренности на виду – это задержит одинокого волка или стаю, из которой его – старого вожака изгнали умирать. Ему было жаль волка, но отдать кабана целиком он не мог и двинулся в обратный путь. Судя по солнцу и окружавшему пейзажу хорошо знакомого леса, Гемах должен был добраться до деревни к вечеру. Кабан слишком много петлял, пытаясь запутать молодого охотника, который решил возвращаться не по тропе, а выбрал более короткий, но опасный путь – через чащу.

Волоча за собой тяжелую тушу, он не переставал быть настороже и в то же время давал себе возможность любоваться тем маленьким миром, в котором жил вместе со своей семьей. Родители рано оставили своих детей, но Гемах успел вырасти, заменив им отца и мать, став одним из лучших охотников в деревне. Старейшина уже не раз заводил разговор о необходимости привести в дом хозяйку, но Гемаху было не до этого – их в семье было шестеро, и еще один рот был лишним. Гемах был в этом уверен. Поэтому, проходя по деревне в своем коротком хитоне, выставлявшим напоказ его мускулистые ноги и руки, он всегда опускал глаза, чтобы не дать какой-нибудь молодой красавице даже малейший повод подумать, что он сделал выбор.

Его выбором стал лес, наполненный не только источниками пищи, но и прекрасными звуками воды, земли и ветра, которые он всегда ловил с упоением. Только однажды он услышал звук, не похожий на другие. Он был подобен переливу серебряных колокольцев, плывя в воздухе с тонким ароматом свежести. Что это был за звук Гемах не понял, идя на запах, словно по следу зверя. Он долго кружил по небольшой поляне, куда привел его этот удивительный аромат, но ничего не нашел. Поляна была пуста. Лишь трава в середине была чуть примята, будто по ней прошли легкие женские ноги. Гемах остановился и присел, проведя по траве ладонью. Ему – охотнику не составило труда разгадать ее секрет. По этой траве не ходили. На ней танцевали. Гемах сдвинул к переносице густые брови и провел рукой по щетинистому подбородку: деревенские девушки так далеко не заходили.С тех пор он несколько раз приходил на эту поляну, но тайна не раскрывалась и только витавший в воздухе свежий аромат, смешанный с головокружительным запахом цветущих трав, продолжал волновать молодое сердце.

Гемах остановился, словно почувствовал легкий укол в грудь. Дувший в лицо ветерок принес с собой еле различимый звон и знакомое благоухание. Он повернул голову вполоборота и, приподняв подбородок, втянул в себя воздух, мгновенно определив источник. Он был совсем рядом. Бросив кабана, Гемах пригнулся как можно ниже к земле и, крадучись, направился по следу. Через несколько сот шагов он привел его все к той же поляне. На ней кругом сидело восемь прелестных дев. Все, как одна, были одеты в длинные воздушные платья, у одной в руках была лира. Длинными тонкими пальцами незнакомка не спеша перебирала ее струны, извлекая сказочные звуки.До слуха Гемаха донеслись негромкие слова и смех певучих голосов, но не они его пленили. Это была девушка, танцевавшая в кругу. Она словно парила над землей, источая тот самый восхитительный аромат, не дававший Гемаху покоя ни днем, ни ночью. Он смотрел на точеный стан в невесомых голубых одеждах, схваченных широким поясом на тонкой талии. Видел руки, которые словно крылья бабочки взлетали вверх и вниз. Ловил каждую волну золотисто-медовых волос с вплетенными лентами, летевшими по ветру, словно нити серебряных паутинок. Тонул в глазах, чуть прикрытых пушистыми ресницами.

Прячась за деревом, он боялся даже моргнуть, боясь, что наваждение исчезнет, ведь он видел то, что смертному не дано и сомнений в этом не было. С такой грацией, легкостью и изысканностью могла танцевать только муза – Терпсихора. Остальные девушки были ее сестрами. Сердце Гемаха забилось сильнее – смотреть на дочерей Зевса было непозволительно, но отвести взгляд он не смог.
- Терпсихора, - обратилась к танцующей девушке одна из сестер – та, что была с лирой, - думаешь, отец сосватает тебя к Аполлону?
- Только не это! – ответила муза. Казалось, ее дыхание даже не сбилось.
- Почему? – спросила вторая, - Я слышала, он хочет просить, чтобы ты танцевала для него.
- Может быть тебе, Эрато, стоит почитать ему свои любовные стихи? – с игривой легкостью возразила Терпсихора.
- Чтобы он понял, что вокруг есть много вещей, которые можно любить кроме себя самого? – звонко рассмеялась третья девушка. Вместе с ней прыснула и Эрато.
- Вот ты, Урания, все понимаешь, - в изящном поклоне перед ней на мгновение застыла Терпсихора, - не зря ты покровительствуешь науке.
- Все пустое, - махнула рукой четвертая, - будет так, как решит отец.
- Нет, Клио, не будет. Кто сказал, что я послушная дочь?
- К тому же любимая, - беззлобно рассмеялась еще одна, и по ее смешному лицу Гемах понял, что это Талия – муза комедии.
- Не думаю, что отец позволит непослушание даже любимой дочери, - тихо произнесла девушка, сидевшая с ней рядом.
- Мельпомена! – громко одернула ее первая.
- Что, Эвтерпа?
- У тебя всегда, что ни случись, то – трагедия! Поучилась бы серьезности у Каллиопы или Полигимнии. Они – дамы серьезные и сидят – помалкивают! Посмотри лучше, как Терпсихора танцует, любой бы голову потерял: что смертный, что бессмертный!

Эвтерпа вдруг привстала и испуганно выкрикнула:

- Нас увидели! Сестры!

Музы переполошились и, словно стая мотыльков, растворились в воздухе. Музыка оборвалась на некрасивой ноте. Терпсихора поскользнулась и, нескладно махнув в воздухе руками, резко села, схватившись за лодыжку рукой. Гемах был готов провалиться сквозь землю. Как музы его заметили? Чувствуя себя виноватым, он нерешительно вышел из-за дерева.

- Прости, - выронил он, - дай я посмотрю.

Он нахмурился и решительно направился к Терпсихоре. Она отпрянула, пряча взгляд, пугливо выставив перед собой руки. Он поднял ладони, показывая, что в них ничего нет, и присел на корточки:

- Я не сделаю тебе больно. Только посмотрю.

Она ничего не ответила, только отвернулась, роняя из глаз крупные, похожие на жемчужины, слезы. Гемах подвинулся ближе, обхватив своей грубой большой ладонью ее тонкую нежную лодыжку, и чуть приподнял подол голубого платья. Муза дернулась и вскрикнула от боли – лодыжка была вывихнута. Гемах сделал глубокий вдох. То, что он собирался сделать, - было неслыханным.

- Потерпи немного, - полушепотом сказал он, - только сильно не кричи…
Одним резким движением он вправил вывих. Терпсихора не издала ни звука, только побледнела. Гемахвзял ее на руки и понес к ручью, приговаривая, словно вел разговор с маленьким ребенком:

- Сейчас, потерпи, сейчас… станет легче…

Он посадил ее на мягкую подстилку мха и погрузил ногу в холодную воду. Сорвав несколько крупных листьев подорожника, он укоротил свой и без того короткий хитон еще больше и, приложив листья к лиловой коже, перевязал лодыжку музы. Бережно опустив ногу на мох, он, борясь с собой, поднял на музу взгляд. Ее глаза были закрыты.

- Прости, Терпсихора, - еще раз тихо сказал он и поднялся.

Она вдруг распахнула ресницы и посмотрела в его лицо, встретившись со взглядом стального цвета глаз. Муза вспыхнула и исчезла. Гемах сжал зубы и опустил уголки губ, посмотрев на свои ладони. Ему казалось, что он все еще чувствует тепло ее кожи. Он затряс головой, но это не помогло. В сердце разгоралась искра.

Вернувшись к кабану, Гемах обнаружил волчий пир. В итоге ему досталась задняя нога и пять волчьих шкур. Одинокий волк, с которым еще недавно охотник поделился добычей, сидел поодаль, не вмешиваясь. Гемах пригрозил ему, взвалил кабанью ногу на плечо и поспешил в деревню. Поручив старшей из сестер приготовить сытный ужин, он сначала отправился в купальню, а потом рухнул на жесткую постель, мгновенно заснув. Наутро на пороге дома он нашел тушу здоровенного кабана. Это была благодарность музы. Гемах обошел необычный дар и вышел во двор, остановившись посредине. Он задрал голову и крикнул в небо:
- Мне не нужны дары! Мне нужна ты!

Мельпомена, вытянув шею наблюдавшая за ним из окна небесного дворца, проговорила вполголоса, словно боясь быть услышанной:

- Он достойный смертный… Терпсихора, как бы беды не вышло…

Муза повернулась к сестре. Терпсихора стояла, опустив глаза. Ее щеки пылали. В руках она теребила оборванный кусок хитона, ставший повязкой для ее ноги, на которой уже не осталось и следа от падения…

- Хватит! – взмолился Оливьер, корчась под ругой Доэля. Тот отдернул ладонь, схватившись за голову: то, что видел и чувствовал наблюдатель – пережил и он. Лежа на спине в кромешной темноте ему хотелось выть от охватившей безысходности, но он только стиснул зубы.
- Боги не должны были допустить, чтобы я это увидел, - подал слабый голос Оливьер, - как давно ты понял, что они оставили нас?

Он лежал рядом с Доэлем и ощущал непонятную смесь из чувств, терзавших души Гемаха и Терпсихоры. Доэль вздохнул и чуть поморщился, потерев скулу – удар Оливьера оказался сильным. Он сел, согнув ноги, и положил на них руки, сцепленные в замок. Что-то скрывать смысла не было. Они слишком долго были неразлучны.

- Несколько недель назад. Я почувствовал ее запах…
- И ты думаешь, что это она?
- Ты и сам знаешь. И сам видел: когда она даже просто идет – никакая одежда не может скрыть той божественной грации, с которой она это делает. И это падение сегодня. Она начинает вспоминать.
- Это невозможно, - затряс головой Оливьер и сел рядом.
- Послушай, - Доэль посмотрел на него так, будто бы они были старыми друзьями, - возможно, уже и богов тех нет. Не пора ли тебе перестать следить за каждым моим шагом?
- Ну, если мы с тобой не исчезли, значит, и они тоже, - возразил Оливьер и встал, подавая руку Доэлю. Тот принял опору, твердо встав на ноги.
- Значит, выжидают, - заключил он, отряхиваясь, - если так, то тебе придется не сладко – ты допустил, что мы встретились.
- Я не виноват.
- Вот так Зевсу и скажешь. А он тебя по головке погладит, - Доэль заметил, как глаза Оливьера снова вспыхнули и с усмешкой поставил точку: - Не начинай. Ты все равно не справишься. Люди не так предсказуемы, как боги. Ведь по сути это они наши ученики.

Он огляделся. В помещении, в которое они провалились, посветлело. Это была институтская библиотека, точнее, отделение фондов – место, где профессор ДоэльХегам чувствовал себя спокойно. Проведя рукой по книжной полке без единой пылинки, он будто бы ощутил тепло, которое излучали книги, хранившие в себе частички души своих авторов. Оливьер оперся ладонями на колени и шумно выдохнул – он все еще был не в себе.

- Ответь на вопрос: что тебе – смертному дало бессмертие? – спросил он.

Доэль обернулся, глядя на наблюдателя с долей жалости, но все же ответил:

- Когда я подносил Ганнибалу яд, я понял, что он хочет отравить не себя, но любовь, которую жила в нем. Любовь к той призрачной предавшей его стране, ради которой он поставил на колени великую империю. Ганнибал был в отчаянии. И я понял, что отчаяние – это смерть. А умирать я не собирался и теперь бессмертие дает мне шанс обрасти то, что Гемах и Терпсихора потеряли – друг друга. Так что в чем-то ты прав, Оливьер, бессмертие – это дар. И где-то я даже благодарен богам, что они решили наказать меня именно таким способом.

Наблюдатель не ответил. Он не знал, что лучше: вечно следить, выполняя свою работу и не находя в ней смысла, или однажды оступиться, чтобы узнать великую тайну человеческой души? Они покинули институт через задний ход, чтобы остаться незамеченными. Время близилось к утру и на улице заметно похолодало. Они молча разошлись в разные стороны наедине со своими мыслями, сводившимися к одному вопросу: «Что дальше?» Родившийся сам по себе вывод о том, что боги затаились, выжидая развязки старой истории, не  нравился ни Доэлю, ни Оливьеру. Это означало, что они снова подчиняются их воле. Доэль не мог этого допустить, а Оливьер просто ничего больше не хотел. Он устал. Однако где-то в глубине самого себя его захватывал страх. Он видел, что бывает, когда из повиновения отца отцов выходит собственная дочь и воспоминания об этом оптимизма не прибавляли. Что говорить о нем – простом наблюдателе, проморгавшем самое главное – встречу тех, кто никогда не должен был встретиться? Головы ему точно не сносить. Так, может быть, стоит присоединиться к Доэлю? Поступить как человек? Доказать Зевсу, что это он, громовержец, совершил непростительную ошибку? А потом достойно исчезнуть, будучи сметенным его гневом?Перспектива была безрадостной. Можно, конечно, продолжать вести свое наблюдательное дело, творить маленькие пакости, создавать препятствия и таким образом реабилитироваться перед Зевсом, дав себе маленький шанс на спасение жалкой душонки. А именно такой она и была, оглядываясь на то, что он сегодня увидел.

Оливьер вздохнул и выдохнул с протяжным звуком сомнения, поймав себя на мысли, что раньше этого никогда не делал. Он осмотрелся, поняв, что за раздумьями шел, не разбирая дороги. Он стоял посреди пустой улицы. Справа в призрачном освещении фонарей стоял трехэтажный дом, а слева ненавязчивым приглашением светилась вывеска круглосуточного танцевального зала. Оливьер растянул губы в улыбке, замотал головой, не веря в то, что видел и сгреб ладонями упругие пружины волос, расхохотавшись во весь голос. Его смех был подхвачен холодным порывом ветраи унесен в неизвестном направлении. Вдогонку Оливьер от души пнул по воздуху. Высмеявшись, он потер замерзший нос и подул на руки, прищурившись глядя в окно второго этажа, где горел ночник, свет которого пробивался сквозь плотную ткань портьер.

- Спи, - вслух сказал он и покивал головой в знак согласия с самим собой.

Алива лежала на диване, подложив под ногу высокую подушку. Боль в щиколотке пульсировала так, что, казалось, нога онемела до колена. Девушка смотрела на бинт, перетянувший больное место. В ее голове не было ни одной мысли. Не было даже слез. Добравшись до дома, она сначала сидела в коридоре, потом, почувствовав в груди волнение, подошла к окну и выглянула на улицу. Там было темно и пусто. Ни людей, ни машин – только ветер, гнавший последние опавшие листья.Алива задернула шторы, включила ночник и проковыляла в ванну. Налив в таз ледяной воды, она бросила в него весь лед, который нашла в холодильнике, и села на край, опустив ноющую ногу в воду. Как долго она просидела, смотря, как слезы беззвучного плача безжалостно разбиваются о твердую поверхность ванны, Алива не знала, но щиколотку ломило уже не столько от боли, сколько от сковавшего кость ледяного холода.

Теперь она лежала, глядя в потолок, и видела в узорах, отражающихся от абажура ночника, тени причудливых деревьев и сплетения рук, поляну с желтыми розетками пахнущих медом цветов и первые несмелые взгляды, брызги ручья и осмелевшие губы. Она смежила глаза, унесясь в зеленый лес, где ждал свою музу Гемах.

Терпсихора ступала неслышно, боясь быть обнаруженной охотником. Прячась за деревьями, она наблюдала за ним: вот он сошел с тропы, присел, что-то рассматривая на земле и вдруг замер, сделав глубокий вдох. Терпсихора перестала дышать, прижавшись спиной к шершавому стволу платана: неужели заметил? Она осторожно выглянула из-за дерева, но охотника уже не было. Придерживаясь за ствол, она почти вышла из своего укрытия, не в силах сдержать любопытство. Ее лицо, казалось, засветилось изнутри, а полнокровные губы тронула чуть заметная улыбка: охотник перехитрил ее. Он стоял сзади, и Терпсихора ощущала сумасшедшее биение его сердца. Гемах подхватил девушку и закружил по поляне, глядя в широко распахнутые глаза цвета моря.

Остановившись, он бережно опустил ее, выпустив из своих крепких объятий.

- Я хочу говорить с твоим отцом, - сказал он, и улыбка исчезла с лица музы. Ее белая кожа стала еще белее.
- Он не позволит… - она отвернулась. Гемах взял ее за плечи и развернул к себе:
- Я не отдам тебя ни Аполлону, ни кому бы то ни было.

Ему показалось, что лес вокруг затих и даже солнце, так ярко светившее в это безоблачное утро, спряталось за изниоткуда набежавшую черную тучу.

Терпсихора сжалась, предчувствуя беду. Она обняла Гемаха как можно сильнее и зажмурилась, ощущая, как осторожно он гладит ее по спине. Его ладони никогда не казались ей грубыми. И она любила прижиматься к ним щекой, подкладывая под голову, словно мягкую подушку, любила, когда они скользили по ее лицу, когда перебирали ее хрупкие пальцы, чувствуя покой и умиротворение. Все это так быстро пронеслось перед глазами, что Терпсихора невольно вздрогнула. Найдя взгляд Гемаха, она заглянула в самую глубину, где увидела пока еще неосознанный страх потерять ее.

- Не оставляй меня никогда, - произнесла муза и ощутила холод в груди.
- Никогда, - ответил он.

Она резко оттолкнула его от себя:

- Беги, Гемах!

Он не успел ничего понять, увидев, как к ним, подняв путающийся подол длинного платья, бежит девушка.

- Мельпомена? – недоуменно спросила Терпсихора. Та схватила ее за руку и потащила за собой, на ходу крикнув:
- Я буду прятать ее сколько смогу! Прости!..

Они исчезли. Гемах обернулся. Из-за дерева, за которым несколько минут назад пряталась Терпсихора, вышел Аполлон. Ростом он был не ниже Гемаха, но за счет доспехов, которые сияли подобно солнцу, казался шире в плечах. Он сделал шаг вперед. Но охотник не отступил. Он уперся ногами в землю и сжал кулаки, исподлобья глядя на Аполлона.

- А ты силен, - произнес тот с легкой усмешкой. Гемах промолчал, напряженно следя за тем, как златокудрый бог, держась на расстоянии, обходит его вокруг, - но неужели ты думал, что сможешь соперничать со мной? – с искренним любопытством спросил он.
- Ты мне не соперник, - твердо ответил Гемах и это был вызов. По реакции Аполлона он понял, что тот не ожидал столь резкого ответа, поэтому довершил начатую фразу: - Или ты пришел в доспехах, чтобы произвести впечатление?

По лицу Аполлона пробежала судорога, но он тут же расслабился:

- Знаешь, в чем разница между нами? В том, что я могу все, а  ты нет, - он небрежно помахал в воздухе рукой и растворился.

Гемах почувствовал запах гари. Вот за что просила прощение Мельпомена! А Аполлон появился только для того чтобы его задержать. Охотник бросился по направлению к деревне. Его душила злоба: он не сумел распознать хитроумный план коварного златокудрого бога. Но едва он вырвался из тени деревьев, как его охватило отчаяние. Он бежал со всех ног, но ворвался на пустые улицы, и упал на колени, проклиная тех, кому когда-то приносил дары. Внутри снова расползлась злоба. Аполлон стоял за его спиной:

- Ну что? Я победил?
- Ни за что, - сквозь зубы процедил Гемах, медленно поднимаясь. Он повернулся к нему, стоя посреди пепелища, - слышишь, никогда.

Ярость, завладевшая им, была настолько сильной, что Аполлон почувствовал ее дыхание, сделав нерешительный шаг назад: Гемах шел к нему широким шагом, готовый на все, даже на смерть. Аполлон понял это потому, как сталь в глазах охотника раскалилась добела. Он уже был готов схватить всемогущего противника – стоило лишь протянуть руку, но вместо этого рухнул ему под ноги, сраженный длинной серебряной стрелой, вонзившейся в спину. В глазах потемнело, но он услышал далекое: «Знай меру, смертный». Это произнес Аполлон и обратился к вечно юной богине:
- Спасибо, сестра.

Опустив лук, она встала рядом с братом, с видимым интересом разглядывая лежащего на земле Гемаха.

- Ты ему помогала охотиться? – с долей раздражения в голосе спросил Аполлон, - Да так хорошо, что он поймал не свою добычу?
- Сама не знаю, как ему это удалось, - ответила Артемида, - но охотник он превосходный. Ты сам видел. Там, на ручье, когда он принял тебя за волка.
- М-да… делиться добычей с обреченным хищником… это было благородно.
- И именно поэтому я советую тебе убить его. У него слишком много достоинств для смертного, - Артемида провела рукой по жестким волосам Гемаха, - он еще жив. Решай сам. Но, думаю, отец хотел бы взглянуть на него поближе.
- Да, ты права. Урок должен быть усвоен.

Через секунду на затянутой черным дымом дороге не осталось ни Аполлона, ни Артемиды, ни Гемаха.

Алива открыла глаза. Ей показалось, что она только заснула. Однако часы, висевшие на стене, показывали полдень. К тому же разрывался дверной звонок. Девушка встала, осторожно приступив на больную ногу. Опухоль немного спала, но синяк стал еще более насыщенным. Боль не ушла. Может быть, немного притупилась. Алива раскрыла шторы, впуская день, и, неуклюже держась за стену, поспешила к двери.

- Кто там?
- Ворона, это я. Открой.

Алива нахмурилась и открыла. На пороге стояла Илая:

- Войти не пригласишь?

Ее волосы, стянутые в тугой хвост на затылке, приподнимали уголки глаз, что делало ее взгляд несколько прищуренным и даже хищным. Одетая в короткое клетчатое пальто, она прятала замерзшую щеку в вязаную косынку, накинутую сверху. Алива отошла в сторону, делая жест рукой:

- Как ты узнала, где я живу? – спросила она, принимая из рук гостьи несколько тетрадей.
- Это было не сложно. Я тебе лекции принесла, которые ты сегодня пропустила, - девушка скинула высокие сапоги и, на ходу расстегиваясь, прошла в комнату, прокомментировав: - уютно.

Она выглянула из окна на улицу, будто что-то высматривая, и, оперевшись на подоконник, повернулась к Аливе:

- Что с тобой случилось?

Девушка пожала плечами:

- Ногу подвернула.

Прихрамывая, она добралась до дивана, положив тетради на колени.

- Ногу? – осведомилась Илая и, оттолкнувшись от подоконника, присела на корточки возле Аливы, - Покажи?

Алива выставила синяк.

- Да уж, далеко не убежишь, - усмехнулась гостья, - чем лечила?
- Льдом.
- Ну, лед в наше время не актуален! Я в аптеку сбегаю, а то ты так все занятия запустишь.

Илая ушла, хлопнув дверью. Алива услышала удаляющиеся шаги и открыла одну из тетрадей. Написано было прилично. Девушка ошиблась, сделав вывод, что ей придется нянчиться со взбалмошной соседкой по парте. На деле все вышло иначе. И это Илая нянчилась со своей подругой. Сейчас она стояла в подъезде на один лестничный пролет ниже и кусала губы изнутри. Ее глаза беспокойно бегали из угла в угол, а руки в карманах заледенели. После нескольких минут раздумий, она достала из своей сумочки маленькую коробочку и повертела. Затем, подбросив ее, ловко поймала и вернулась к Аливе.

- Быстро ты, - заметила девушка.
- Я же метла! – рассмеялась Илая и пояснила: - У тебя аптека за углом, - она открыла коробочку, - Я сама тебе намажу. Потом надо поспать.

Получив неуверенное согласие, Илая принялась аккуратно втирать мазь:

- Запах не из приятных, но ты махом встанешь на ноги. Ты где так умудрилась?
- Танцевала. – вздохнула Алива. Она оперлась обеими руками на диван и, чуть морщась от боли, смотрела, как Илая колдует над травмированной щиколоткой.
- Так осторожнее надо быть!
- Я… оступилась… - будто чувствуя себя виноватой, произнесла девушка, - а… что за мазь?

Пальцы Илаи на мгновение остановились, но быстро продолжили легкие умелые движения:

- На травах. Тебе поможет, - она встала, - я закончила. Сегодня перепишешь лекции, а завтра принесешь.

Алива удивленно посмотрела на нее:

- Не думаю, что я завтра встану.
- Встанешь, - уверенно сказала Илая, заботливо убирая коробочку в сумку, - а то ты, я смотрю, ночами непонятно чем занимаешься и… профессор твой тоже, - она заметила, как покраснела Алива и попыталась разрядить обстановку, подмигнув ей, - он сегодня выглядел хуже, чем вчера. Ты не с ним ночью отжигала?
- Если бы, - Алива тоже улыбнулась.

Илая закинула сумку на плечо и направилась к выходу:

- Не провожай меня. И поскорее возвращайся. Не может он без тебя.

Последнюю фразу она сказала с каким-то странным оттенком. Алива хотела переспросить, что та имела в виду, но дверь уже захлопнулась. Она посмотрела на ногу – внутри нее разлилось приятное тепло, а синяк как будто стал меньше. «Самовнушение», - насупилась девушка и вновь взялась за тетради. Открыв самую толстую – по истории древних империй, Алива обратила внимание, что на корочке печатными буквами написано имя преподавателя – она сама так делала в начале каждого нового курса. «Профессор Доэль Эрми Хегам», - прочитала Алива и похолодела. Все сходилось – нужно было только поменять буквы фамилии местами. Забыв о больной ноге, она вскочила, подбежала к зеркалу и принялась ощупывать лицо, волосы, но не узнавала их. Они принадлежали ей, но стали как будто чужими. В то же мгновение голова закружилась, и она еле добралась до дивана, вспомнив слова Илаи о том,что ей нужно отдохнуть. Девушка поняла, что странная мазь, взятая явно не в аптеке, обладала не только болеутоляющим действием. Ее борьба была недолгой, но, открыв глаза рано утром, она была к ней готова. От боли и синяка следа не осталось и вопросов к Илае стало еще больше.

Алива появилась на пороге аудитории полная решимости, однако она иссякла с первым же вопросом девушки, ожидавшей подругу за партой:

- Ну? Привела голову в порядок?

Алива была обескуражена:

- В каком смысле?

Илая чуть сдвинула брови:

- Ладно, проехали. Садись. Сейчас будет звонок.

Она встала, пропуская Аливу к окну. Звонок действительно прозвенел. Девушка покосилась на соседку:

- Я хотела уточнить кое-что.
- Не стоит, - с несколько нервозной улыбкой ответила Илая.
- Нет, стоит, - бескомпромиссно сказала Алива. Она смотрела на девушку и та увидела, как в желто-зеленых глазах Аливы забушевали волны, окрашивая их в цвет глубокого моря, а волосы на глазах приобретают медовый оттенок, - Я у тебя как-то спрашивала, кто такой Гемах, помнишь? Теперь я знаю, кто это.
- А кто ты? – резко спросила Илая, - Ты знаешь?
- Нет. Но кто – ты?

Алива ждала ответа. Ее бледные щеки раскраснелись, губы налились кровью, а грудь вздымалась так высоко, будто бы она испытывала страх перед тем, что приготовилась услышать. Илая открыла рот для ответа, но передумала.

- Всему свое время, - мягко сказала она, - не стоит его торопить.

Алива молча  сунула ей тетради, испытывая сильное желание встать и уйти. Поселившееся в душе беспокойство мешало сосредоточиться. А, может, всему виной было то, что ни лекций, ни семинарских занятий профессора Хегама в расписании не стояло. Самого его в институте тоже не было, и Алива сгорала от нетерпения в ожидании случайной встречи, не понимая при этом, зачем ей это так нужно. Что, если она подверглась той же массовой истерии, как и все остальные при одном лишь виде профессора? Но как на него было не смотреть, если это было невозможно?Со дня, как она повредила ногу, она видела его повсюду: он приходил во сне и даже днем с какими-то разрозненными
картинками, вспыхивавшими перед глазами Аливы независимо от ее желания. Он приходил в одном и том же образе молодого охотника Гемаха и только сейчас, разгадав, что это имя – ключ к фамилии профессора, она поняла, как сильно их внешнее сходство.

Более того, она поняла, что картины, которые рисовало ее воображение, не были выдумкой. Она знала, где находится платановый лес, знала, как называлась деревня, которую археологи раскопали спустя несколько тысяч лет, решив, что она была сожжена сильным лесным пожаром. Но она не могла ответить на вопрос: почему все эти видения приходят именно ей? Может, потому, что она всегда любила историю? Но в истории, которую она знала, не было Гемаха!

Не дали успехов и поиски в библиотеке, возвращаясь из которой, Алива задумчиво шла по фойе, где привычно толкались студенты. Скрестив руки на груди и опустив голову как можно ниже, она чувствовала полное опустошение. Что скрывает Илая, которая, лишь только Алива бросила на нее короткий взгляд, вышла следом за ней на крыльцо? Девушка остановилась рядом с входной дверью и заметила в числе других студентов своего недавнего знакомого – Оливьера. Он стоял к ней спиной в красной толстовке с надвинутым капюшоном так, что не мог ее видеть. Тем не менее, он повернулся, кивнув в знак приветствия. Алива скованно повторила то же действие и обратилась к Илае:

- У меня чувство, что вы меня преследуете.

Входная дверь открылась и закрылась. В ее отражении Алива мельком увидела себя и судорожно схватилась за кончики золотистых волос, впившись в них взглядом. До ее слуха донесся рокот приближающегося мотоцикла. Доэль Хегам остановился напротив крыльца, глядя прямо в глаза Аливе. Она словно окаменела, на мгновение забыв, как дышать, всматриваясь в него, будто что-то вспоминая.

- Иди к нему, - подтолкнула ее в спину Илая, и жестом остановила шагнувшего за девушкой Оливьера, - свечку будешь держать? Отстань от них. Я слишком долго гонялась за ними, чтобы ты все испортил.
- Артемида? – опешил он, непонимающе уставившись на Илаю.
- А ты кого  ждал? – она дружески похлопала его по плечу, чем ввела в еще большее замешательство.
- Как это возможно?..
- А то, что это не мы, а люди вершат наши судьбы – возможно? – ухмыльнулась она.

Вопрос остался без ответа. Оливьер понял, что его переиграли и раздавлено наблюдал, как Терпсихора принимает руку Гемаха и уезжает вместе с ним на глазах у всех. Она осторожно обняла его, приложив голову к широкой спине, ощущая тепло и спокойствие, которые испытывала только рядом с ним, и, ни слова не говоря, закрыла глаза.

- Терпсихора, - позвал он.

Его голос был тихим и в то же время таким глубоким, что, казалось, она его слышала во сне. Этот сон был так давно, что она забыла время, когда они могли гулять по лесу, держась за руки, говорить, смотреть друг на друга и думать, что так будет вечно. Ее ресницы вздрогнули и поднялись, открывая бездонные глаза. Они светились так же ярко, как в первый раз, когда она посмела взглянуть на Гемаха. Он понял, что она узнала его, и прижал к себе так сильно, как только мог. Буря, бушевавшая внутри, вырвалась наружу долгим поцелуем, во время которого Алива, наконец, вспомнила все.

Она задохнулась от чувств, переполнявших ее, ловя каждый взгляд незакрытых глаз Гемаха, каждое прикосновение его сильных рук, ощущая жадность его губ и безрассудно отдаваясь тому, чего хотела всегда, но боялась переступить проведенную даже не ей черту. Он не настаивал, желая только одного: чтобы она была рядом. Всегда. И он сдержал обещание – не отпустил ее из своего сердца, ища по свету, упрямо веря, что сможет переломить волю богов и вернуть ту, ради которой был готов на смерть. Но боги не дали ему умереть. Они были жестоки и даровали ему бессмертие. А ее, вырвавшуюся из тайного укрытия, - лишили этого дара, сбросив на землю без памяти, чтобы с каждой прожитой жизнью она все больше забывала о себе и о нем. Но каждый раз рождаясь заново, Терпсихора цеплялась за призрачные воспоминания, утрачиваемые по мере того, как она вырастала. Не исчезала только ее удивительная способность слышать музыку там, где ее, казалось бы, не было: в солнечных лучах и грозовых тучах, дыхании ветра и аромате свежевспаханного поля. Не разучилась она и танцевать. Гемах это понял сразу, едва краем глаза увидел хрупкую фигурку, сделавшую нерешительный шаг в приемной, и, уловив тот самый сказочный аромат, который за века стал почти неразличимым. Сейчас он вдыхал его всей грудью и не мог надышаться. Он стирал слезы, катившиеся по щекам Терпсихоры, целовал ее руки, гладил спутавшиеся волосы, выплескивая телом все, что хотел сказать словами. Он словно несся по вселенной, которая в этот миг принадлежала только им. Нырнув однажды в омут любви к божественной музе, он предпочел потонуть, не сопротивляясь, и тонул до сих пор, забыв все, кроме того, что Терпсихора снова была в его руках и любила сильнее, чем когда бы то ни было. Она прикасалась к шрамам, разбросанным по телу Гемаха – уродливым отпечаткам, оставленным Зевсом, и они исчезали, как исчезли и тысячи лет, пытавшиеся разлучить их, но так и не сумевшие это сделать.Она дрожала, охваченная огнем, с трепетом принимая мир, который дарил ей Гемах, отвечая на его смелые ласки по-человечески отчаянно, понимая, что эти мгновения могут стать последними и уже навсегда. Она утихла только тогда, когда Гемах позволил ей это сделать, оторвавшись от сладких на вкус губ.

- Где мы? – чуть слышно спросила она, медленно перебирая его пальцы.

Было так тихо, что полушепот показался ей громом. Вокруг царил сумрак. Они были на берегу озера, окруженного плотной стеной темного леса, верхушки которого доставали до неба, смотревшего на землю бесчисленным количеством звезд. Они отражались в неподвижной глади озера так, что в них можно было искупаться.

- Мы между мирами, - Гемах обнял ее, целуя обнаженные плечи, - здесь нам ничего не угрожает.
- Но мы не можем быть здесь вечно… - с грустью в голосе проговорила муза.
- Не можем, - тяжело произнес он, прижимаясь шершавой щекой к ее нежной белой коже.
- Я ни о чем не жалею. И пусть еще тысячи лет – я не боюсь.
- Я боюсь, - это было правдой. Его действительно сковывал страх.
- Я знаю… Мы снова нарушили волю богов.
- Не то слово. Боюсь, этого они нам не простят.
- Мгновение с тобой дороже смерти, -  выронила она и, словно не веря своим словам, спросила: - Правильно?

Он вспомнил, что совсем недавно говорил об этом Оливьеру и прерывисто вздохнул:

- Правильно. И мы не сдадимся. До последнего.

Они появились на трассе, ведущей из города, за несколько часов до рассвета, решив, что людям не за чем быть свидетелями конца их истории, равно как не было свидетелей и ее начала. Крепко держась за руки, они стояли посреди дороги. Гемах сделал несколько шагов, не отпуская руки музы. Только теперь Терпсихора поняла, отчего Аливе казалось, что профессор не любит шума. На самом деле это была походка охотника: легкая, пружинящая, осторожная.
Гемах втянул холодный чистый воздух. Ждать пришлось не долго. Из сгустившегося тумана выступил Аполлон. Он был в тех же доспехах, в которых Гемах видел его в последний раз. Только теперь в его руках был золотой лук. Стрела от него убивала сразу, и ее наконечник был нацелен охотнику точно в сердце.

- Как предсказуемо, - лицо Гемаха было напряжено, но он сумел изобразить на нем оскорбительную усмешку, отодвигая Терпсихору за своей спиной чуть в сторону, чтобы пущенная стрела, которая пройдет его насквозь не задела ее. Но муза осталась на месте. Она обняла Гемаха, прижавшись к нему в ожидании.
- Как предсказуемо, - в свою очередь произнес Аполлон.
- Эй! – в темноте раздался оклик и между Аполлоном и Гемахом появился Оливьер, - Ты играешь не по правилам! – эти слова он обратил к лучезарному богу.
- Что ты здесь делаешь? Ты же себя подставляешь! – процедил Гемах.
- То, что велит разум и сердце, - просто ответил Оливьер.
- А я делаю то, что хочу!

Это были слова Аполлона, вместе с которыми он выпустил стрелу. Ярким лучом она разрезала ночную мглу, сразив Оливьера, закрывшего собой Гемаха и Терпсихору.

- Что ты делаешь?! – крикнул Гемах златокудрому богу, - Ты – слепец!
- Пришло время узнать, кто из нас слепец, охотник, - сквозь зубы выговорил Аполлон, одним движением натянув вторую стрелу.

Терпсихора сжала руку Гемаха, прошептав: «До последнего…», - и оттолкнула его, как тогда, когда ее увлекла за собой Мельпомена, но тут же упала сама. Стрела пролетела между ними. На месте, где они только что стояли муза увидела Артемиду. В руке она сжимала золотую стрелу Аполлона.

- Хватит, брат, - жестко сказала она, сломав стрелу о колено и повернулась к ничего не понимающей Терпсихоре, - встань за моей спиной. И ты, - обратилась она к Гемаху.

Глядя на нее, Аполлон затрясся.

- Брат, не делай этого! – предупредила Артемида, выставив свой лук с готовой сорваться с серебряной тетивы стрелой прежде, чем он выставил свой. Гемах не выдержал:
- Это должно прекратиться! Это наше с ним дело, богиня! Уведи Терпсихору!

В ответ Артемида резко бросила:

- Стой, где стоишь. Он – бог и не тебе тягаться с ним, даже если ты бессмертный.

Гемах заскрипел зубами, но она была непреклонна, стоя с высоко поднятой головой в позе лучницы, готовой выстрелить. Ее волосы развевались на ветру, который из холодного стал горячим.

- Ты! – выкрикнул Аполлон.
- Я, - ответила она.
- Почему?! – взревел он и в его глазах засверкали бешеные искры, осветившие искаженное злобой лицо.
- Потому что ты – ничтожество, променявшее божественный дар на человеческие чувства, из которых ты выбрал самые низкие!
- Я просто хочу взять то, что мое по праву!
- Когда Гемах нашел Терпсихору спустя тысячи лет? Где ты был все это время, брат?

Губы Аполлона побелели:

- Ты всегда мне мешала… - Артемида не ответила. Она чуть склонила голову, и он увидел перед собой Мельпомену, - это ты тогда увела ее… - не веря глазам, продавил он.
- И если бы она не сбежала, то они были бы вместе гораздо раньше.
- Но почему?!
- Потому что я тоже богиня и могу отличить истинные намерения от грязных желаний! И, знаешь что? Я стреляла в Гемаха сонной стрелой. Она бы не причинила ему вреда, как и Зевс, для которого убить смертного было бы слишком просто!
- Ты… предала всех нас…

Аполлон чувствовал себя униженным. Он опустил лук, но тут же вскинул его, выпуская стрелу. Уворачиваясь от нее, богиня выпустила свою. Она блеснула, словно молния, мгновенно войдя в сердце Аполлона. Он изумленно посмотрел на серебряное оперение, перевел гаснущий взгляд на Артемиду и рухнул на спину.

- Артемида! – выкрикнула Терпсихора, увидев, что богиня начала оседать.

Золотая стрела попала в плечо. Гемах подхватил ее, аккуратно уложив на землю.

- Сколько я не учила – он всегда плохо стрелял. А я много болтала… - слабо произнесла богиня, приняв облик Илаи, и с трудом улыбнулась, глядя на Терпсихору: - Эх, ты, ворона. Не просто было вернуть тебе память, но у ворон она отличная… Я вас всех провела…
- Как тебя спасти? – спросил Гемах, понимая, что он был таким же слепцом, как и Аполлон.
- Никак, - ответила Артемида, - его стрела отравлена… От вас столько проблем…
- Забери мое бессмертие! Оно мне не нужно! – просил он, глядя в ее полные боли глаза.
- Не стоит… Я запомню этот урок.
- Прости, - опустил голову охотник.

Улыбка застыла на ее лице, и богиня медленно растворилась в воздухе, оставив на руках Гемаха несколько искр, которые скоро потухли. Снова подул ветер. Над их головами сгустились тучи. Гемах накинул на плечи Терпсихоры свою куртку:

- Вот и все, пришел наш черед.

Он посмотрел на нее: бледную, печальную. Муза отстраненно стояла в стороне. Он тронул ее за руку:

- Это все началось с меня. Если бы я тогда не посмотрел на тебя – все бы было иначе.
- Иначе? – она вскинула на него острый взгляд, - Ты хочешь сказать, что я бы продолжала беззаботно танцевать, деля постель с Аполлоном?!

В ее синем океане глаз началась буря, и Гемах невольно заулыбался, притянув музу к себе:

- Ты не представляешь, сколько в тебе человека…

Секунду она смотрела на него, затем бросилась, подставляя губы долгому нежному поцелую. Рядом сверкнула молния, загрохотал гром, но они не слышали его, ощущая только бесконечную любовь друг к другу. Лишь неожиданный солнечный луч, вспоровший темноту ночи, заставил их остановиться. Над холмами вставало исполинское солнце.

- Добро пожаловать в мир людей! – Гемах и Терпсихора обернулись на голос, - Кто сказал, что я тоже послушная дочь?

По направлению к ним шагала Илая. Позади нее расслабленной походкой шел, широко улыбаясь, Оливьер. Охотник и муза переглянулись. Он снова был больше похож на Доэля Хегама, а она на Аливу с ее черными, как вороное крыло волосами и желто-зелеными глазами. Илая подошла ближе, воздев руки к солнцу:

- Гелиос – красавчик, спасибо! – она обняла Доэля и Аливу: - Ну что? Бунт на корабле удался? Будем учиться жить по-людски?