Память сердца

                ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Когда в круговороте дней уходят годы и начинают серебриться виски, то в памяти сердца остаётся только детство. Словно золото, оно не тускнеет и не поддаётся забвению. Воспоминания об этой поре есть у каждого из нас, но у всех они разные. Но как бы там не было, они самые прекрасные и самые  незабываемые. Вот только жаль, что вернуться в детство можно лишь во сне, а не наяву.  И пусть даже так, но всё равно изменить этой памяти нельзя. Это память сердца, и  она будет жить в нас,  пока мы сами живы.

Моё детство выпало на годы развития реактивной авиации и начало освоения космоса и, конечно, нам, мальчишкам, хотелось стать лётчиками и полететь в космос. Для этого мы не жалели не сил, не времени, понимая,  насколько это трудное и ответственное дело. Одним словом, мы ставили перед собой самые сложные и опасные задачи, чтобы испытать свой характер на прочность.

Летом мы не выходили из речки, но не только загорали и купались там, а каждый день брали самый тяжёлый камень и шли с ним под водой  от одного берега к другому. Застрельщиком во всех наших делах был Витёк, а мы с Колькой уже шли за ним след в след. Нет, это не было слепым подражанием, так получалось само собой. Витёк всегда был на шаг впереди нас. Мы в него верили и следовали за ним, а потом все вместе радовались нашим победам. А если и приходилось огорчаться, то мы на него не таили обиды.

Как-то летом местная торговая база завезла на речку огромную деревянную бочку, в которой солили капусту и огурцы для сельповских магазинов. Чтобы бочка не рассохлась и не развалилась, неделю другую её держали в воде, а потом увозили обратно на базу.

Накупавшись вдоволь, мы втроём лежали на горячем песке, подставив спины палящему солнцу. В это время к нам подошёл мой сосед Славка, которого мы звали просто Бурый за то, что он постоянно заставлял нас собирать недокуренные сигареты – бычки. Если  же  мы  не  приносили их,  то Бурый  давал нам звонкие щелбаны в лоб.   

Как обычно, не церемонясь, Славка предложил нам побывать в подводной лодке.  «Ну что, мелюзга,  не забоитесь?»  – хитро улыбался он. «А чего тут боятся», - откликнулся Витёк и первым поднялся с песка. «Ну, если такие смелые, тогда вперёд», – подбадривал нас Бурый, а затем подозвал к себе трёх  ФЗУ-шников из трудовых резервов, и мы все вместе направились к реке.

Я чувствовал, как тревожно бьётся сердце, но увидев гордо выпяченную вперёд грудь своих друзей, успокоился. Замысел у Славки был прост. Он загнал нас по грудь в воду и опрокинул бочку вверх дном прямо над нашими головами. Так мы оказались в замкнутом пространстве и кромешной тьме  да ещё в объятиях воды. Сразу появилась давящая глухота. Наши голоса словно растворялись в этом безжизненном пространстве. Казалось, что вода стала невыносимо холодной, а дышать становилось всё труднее и труднее. Скорее всего,  это происходило от страха. Мы начали стучать кулаками по стенкам бочки, взывая к помощи.

Наверно нас услышали, так как снаружи началась какая-то возня.
Это Славка с друзьями пытался вновь опрокинуть бочку обратно в горизонтальное положение, но тщетно, её засосало в песок, и она оказалась неподъёмной.  Здесь нужны были крепкие мужские руки, а их - то и не было. Ситуацию спасли солдаты с ближайшего аэродрома, приехавшие купаться на речку. Они с трудом вырвали бочку из грунта и опрокинули её на бок.

Мы, обессиленные, под крики ура вышли на берег и, пройдя несколько метров, упали на песок. Я мгновенно заснул. Мне снились какие-то страхи, и я пытался проснуться, но не мог. Что-то большое и чёрное наваливалось на меня сверху, так что справится с ним, не хватало сил. И всё же через какое-то время меня разбудил Славка. «Вставай! Надо идти домой, а то мать твоя снова будет ругаться», – сказал он мне, по-доброму, демонстрируя свою озабоченность.

Доброта его была не случайной. Я знал, что вечером он снова подойдёт ко мне и попросит вынести белого хлеба, который пекла нам бабушка.  Каждый раз я отрезал ему большой кусок и за пазухой выносил на улицу, а Славка с большим удовольствием здесь же, при мне, его съедал. Затем шёл бродить по пыльным улицам нашего посёлка, а утром рассказывал мне, где он промышлял ночью, что своровал, или от кого получил оплеуху.

В заключение, как всегда, скажет: «Ты только никому не рассказывай. Никому! Могила!» И я молчал. Никому! Правда мать всегда так умела подойти ко мне, что я не в силах был удержать свой язык за зубами и всё ей выбалтывал. Но она умела хранить тайны и после каждой такой исповеди искусно направляла меня в нужное русло, отрезая пути-дорожки к сомнительным компаниям и друзьям. Благодаря этому она спасла меня от многих неприятностей, а может быть и серьёзных проступков. Славку она тоже по-доброму «корректировала», а он  ни о чём не догадывался. Хотя частенько задумывался после её нравоучений над своим поведением и буквально на глазах менялся, но хватало его не больше чем на день,  а  то, и до ближайшего вечера.

Непростым было то послевоенное поколение, а особенно подростки, чьи отцы не вернулись с войны. Вот и Славка был одним из них. А его матери, одной с тремя мальчишками, тоже жилось несладко. Семья еле - еле сводила концы с концами. Да! Так вообще в то время жили многие. И в светлое будущее – коммунизм, не верили даже мы мальчишки, уже не говоря о взрослых.

Не правда, что война заканчивается тогда, когда похоронен последний солдат. Земля и морская пучина примет всех и забытых и незабытых. А вот психические травмы от таких ударов жизни будут ещё долго передаваться от поколения к поколению, оставаясь в генетической памяти. Не только у фронтовиков, но и тех, кто родится после них. Война будет долго и цепко удерживать их в своих руках. Об этом непременно надо помнить, чтобы понимать кто мы.

                *         *         *

В тот год к зиме мы начали готовиться ещё с лета. На одной из автомобильных свалок нам удалось снять с американского  «Студебеккера» железный капот. Больше всего он напоминал плоское корыто, в котором мы свободно могли уместиться втроём.Вот Витёк и задумал зимой на этом капоте спуститься с самой вершины заброшенного терриконика в примыкающий к нему шурф. Эта огромная гора из угольной породы была больше похожа на египетскую пирамиду. Окружённая земляными провалами, затопленными водой, она возвышалась посредине посёлка ещё с сороковых годов. И летом мы часто забирались на её вершину и осматривали всё вокруг, затем шли купаться в эти самые шурфы, а заодно ловили там жирных карасей.

Масла в огонь наших ожиданий подлил Славка, когда сообщил о том, что на пункт вторсырья завезли списанное лётное снаряжение, в числе которого были зимние кожаные шлемы.

На следующий день с утра мы уже были на приёмном пункте. Приёмщик, дядя Миша - китаец, выслушав нас, долго ругался, но потом сказал, что просто так он их нам не отдаст. Через час мы притащили ему два мешка тряпок. Он их взвесил и, показав нам свои жёлтые, прокуренные зубы, сказал:  «Всё это стоит 15 копеек». «Так мало?» – возмутился Витёк. «Если мало, забирайте обратно», – зло огрызнулся китаец, а потом добавил: «Здесь скидка почти 90 процентов». Денег мы не взяли, а пошли на шахтный могильник, куда ещё до войны сбрасывали  павших от непосильной работы лошадей, и притащили оттуда три мешка костей. Китаец немного подобрел, но всё равно объявил нам  ту же скидку, зато к цене прибавил ещё одну копейку. Итого: мы заработали в этот раз целых шестнадцать копеек, но этого, всё равно, было мало.

Только на третий день нам удалось переломить ситуацию: набрать большой ворох медного и алюминиевого провода, а также целую тележку цветных деталей от разбитого самолёта. Китайцу явно понравилось наше упорство и он, попив крепкого чая, молча, вынес три лётных шлема и отдал их нам. Несмотря на жару, мы натянули их на головы и через весь посёлок пошли домой. Именно в эти минуты, когда сердце выскакивало из груди от эмоций, нам, как никогда, хотелось быстрее повзрослеть.

                *         *         *

Когда зима укрепилась в своём господстве, а слежавшийся снег покрылся ледяной коркой, мы забрались на самую вершину терриконика. Подниматься  было трудно даже по его пологому склону, а вот спускаться мы решили по самой крутой стороне  прямо в прилегающий провал.

Чтобы не разбиться, мы должны были влететь в этот шурф, а затем вылететь из него, минуя крутые обрывы. Если же мы попадали на обрывистый берег, то непременно бы погибли, падая с него или ударяясь при вылете из провала. Но наш штурман Витёк был твёрдо уверен в том, что испытания пройдут нормально, и мы избежим катастрофы.

Для того чтобы удержаться на капоте, мы привязали к его передней части шестимиллиметровую проволоку в две нитки. Настелили для комфорта сена и уселись втроём, ухватившись одной рукой за проволоку, а другой   за Витька, который сидел в средине и давал нам свои указания. И вот прозвучала его последняя команда: «Застегнуть шлемы, приготовиться к спуску!». Напряжение нарастало, но страха не было, ведь мы были втроём. «Какие здесь могут быть страхи!?» – стучало в висках. Наоборот, нас охватила эйфория, и Колька запел что-то о непокорённых вершинах.

Стремглав под гулкий скрежет снега мы сорвались с места. Нас трясло на выступах оголённых камней породы, но мы крепко обняв друг друга, стрелой летели вниз. По сути, это был, скорее всего, полёт, нежели спуск. Скорость была настолько большой, что встречный поток воздуха не давал возможности дышать. Мы задыхались. Но впереди было ещё одно препятствие – провал. «Держись!» - успел крикнуть Витёк и мы, преодолев шурф, вылетели из него на глянцевую поверхность снежной целины. Победа была за нами, и мы стали обнимать друг друга и кричать ура, а Колька снова запел. Но когда я поднял голову на вершину терриконика, а потом пробежал взглядом пройденный нами путь, то меня охватил страх, и ноги стали ватными. Только сейчас я почувствовал, как горит лицо, а мороз сквозь пальто холодит спину, добираясь до самого сердца.

                *         *         *

Пройдут годы и наши дороги разойдутся, а жизнь по-прежнему будет испытывать нас на крутых спусках и подъёмах. Витёк на своём вертолёте будет сбит в Афганистане «Стингером», но останется жив, получив тяжёлое  ранение. Николай погибнет на Дальнем Востоке. Его истребитель загорится в воздухе, и он не сможет воспользоваться катапультой. Ну, а моя служба пройдёт на подводном флоте  в северных широтах. Так ветры судеб разнесут нас по разным уголкам страны. Ну, а наша мечта стать сильными и защищать Родину всё равно сбудется.

Теперь об отрицательном герое. Славку застрелит на перроне вокзала инкассатор. Они с дружком попытаются отобрать у него портфель с деньгами, но опытный фронтовик не растеряется, падая лицом на асфальт, он успеет отбросить портфель от себя вперёд. Славка с напарником бросятся за ним и успеют его поднять, но в это время инкассатор, лёжа на животе, двумя выстрелами из старенького револьвера положит их на землю. Так закончится его жизнь, но, несмотря ни на что, мы будем сожалеть о случившемся и помнить его таким, каким он был.

Предвижу сейчас то, что, пробежав эти строчки, каждый из вас скажет:  «Не беспокойтесь, нам  тоже  есть, что вспомнить о детстве». Несомненно,так! Но не всегда мы хотим и можем это высказать. Наверно потому, что точно знаем,что в памяти сердца это будет с нами  навсегда.