Последний Наполеон 1

     Александр Борисович Собачкин (Гавриил Белый).

     Льщу себя надеждой, что некоторые из Вас, при упоминании этого имени, припомнили «Друга фараона», «Исторические записки времен Реставрации…» или еще что-нибудь из трех десятков написанных когда-то мною книг. Гавриил Белый – это я или был когда-то им. Теперь же, большинство, как и я сам, предпочитают мое родовое имя – Александр Борисович Собачкин. Таким образом, окружающие берегут меня, не хотят напоминать о тех трагических событиях. Спасибо им, конечно, только это пустые хлопоты, потому, что я и так, почти ничего не помню.

     От моей прошлой жизни осталось только это – небольшая стопка бумаги, даже сейчас пахнущая пожаром, и больше ничего, от того времени. И хотя, меня все еще узнают на улицах, просят автографы, приглашают на выступление перед читателями, меня постоянно преследует мысль, что обращаются не ко мне. А я только самозванец. И всякий раз меня это огорчает…

     Ничего не осталось от того человека, которого тогда звали Гавриил Белый, который тогда был известным писателем. А я лишь иногда отзываюсь на это имя и чувствую, что не одолеть мне этой разницы, между тем Гавриилом Белым и мной, как, впрочем, никогда до конца и не понять причины, которая ее породила…

     Отгородившись ото всех, я терзаю память и это жалкое наследство. Я пытаюсь восстановить события того периода, но слишком велики пробелы, слишком я стал другим…

     …по просьбе моего лечащего врача, Федора Семеновича Сырова. Так сказать, в исследовательских и медицинских целях…. Дневник…


     25 октября.

     За окно смотреть гадостно – преддверие зимы. Даже в помещении чувствуется, промозглый ветер и мелкий, словно, просеянный через сито дождь, вперемешку со снегом. Низкое небо давит. При чем, не столько на плечи, сколько на голову, а точнее на психику. И все вокруг какое-то низкое, маленькое, нечеткое, словно, утопленное в сыром дыму. А когда я попал сюда, осень была другой. Она только начиналась... Золотая пора, бабье лето! В такое время и легко и грустно покидать привычные места, что-то перелетно-птичье поселяется в душе и не дает ей покоя…

     Сюда – это в санаторий для душевно больных… эка, я неловко выразился, по-книжному. Больница это, для больных умственными отклонениями. Да, да, да… я здесь не на экскурсии, а на излечении. И это не дешевый рекламный трюк, любой нормальный человек бежит, как чумы, такой рекламы. Не знаю, изменит ли что-нибудь мое пребывание здесь, да я уже и сам не знаю, тяготит ли меня мой недуг и хочу ли я от него избавиться. Но это, причина номер два, так сказать. Номер один – это нервный срыв, спровоцировавший длительный и глубокий запой…

     Номер один. Болезнь многих великих писателей, художников, музыкантов, короче тех, в ком обыватель ценит творческое начала, как доминирующее в личности.

     С номером два, все намного сложнее…   
     Я – это два разных человека (так и подмывает сказать мы). И не смотря на то, что они очень разные, настолько разные, что живи они по отдельности, они вряд ли контактировали между собой, а во мне, они сотрудничают на общее благо и почти бесконфликтно. Именно отсутствие борьбы за контроль над телом и заинтересовало моего врача. Он говорил, что не раз сталкивался за свою практику с раздвоением личности. Но это были конфликты, которые, в период обострения, переходили в войну, где арена борьбы, человеческое тело, часто подвергалось разрушению.

     Я честно пытался выполнить просьбу Федора Семеновича. Он хотел, что бы я, как бы это выразиться точнее, обрисовал свое понимание проблемы. Может быть, нашел точки соприкосновения этих двух «Я», предположил, что можно сделать, чтобы…. Однако, как мне кажется, мне не удалось порадовать врача своим пониманием, впрочем, как и всем остальным…, слишком уж многое…

     И так, нас двое. Первый – это я Александр Борисович, а второй – Гавриил Белый. (Это мысль Федора Семеновича, что бы я раздельно фиксировал свои мысли и ощущения и мысли и ощущения Гавриила Белого). Я попытался ему объяснить, что за себя я все напишу, а вот будет ли писать Гавриил Белый – мне не известно. Он натура капризная и, как мне кажется, совершенно не склонная к общению с врачами. Федор Семенович долго и красноречиво объяснял мне, что это я придумал второго, а на самом деле его нет, точнее, не может быть. А все это из-за подсознательного неудовлетворения окружающей средой, обществом и другими, исключительно социальными, факторами.

     Только это все ерунда, меня-то как раз все окружающее удовлетворяет. Я богат, я популярен, имею жену, любовницу и так, еще…. А вот что касается Гавриила Белого, так ему все это, вообще без разницы. У него другие проблемы. Однако, убедить доктора мне не удалось. Хотя он воспринял мои объяснения вполне серьезно и даже сделал какие-то пометки в своей книжечке. Ну, да поможет ему Бог и его медицинский талант…

     …страшные тайны писательской мастерской.
     Гавриил Белый – писатель. Это он автор всех произведений, замыслов, текстов и прочее. Творческое начало, творческая середина и творческий финал всех этих исторических бестселлеров. Я занимаюсь лишь тем, что правлю и переписываю его жутко безграмотные тексты. Бывает, и не так уж редко, когда хороший писатель при этом, абсолютно неграмотный, и к тому же, почерк имеет, практически нечитаемый.

     А еще, в мои обязанности входит: хождение в редакции, общение с чиновниками от литературы и встречи с читателями – вполне приемлемо и вовсе не обременительно. Не считая жутких неудобств от встреч с читателями. Я страшно мучаюсь от невозможности говорить легко. Поэтому все мои рассказы перед этими встречами, записаны на бумажке и тщательно отрепетированы перед зеркалом и перед моей женой, Викторией, моей Александровной. Дело доходит до смешного, я даже анекдоты зачитываю. Эх, ну да ладно… Мне, честно говоря, грех жаловаться. Это, неадекватно малая компенсация за то, что я трачу потом гонорар, обставляю квартиру, езжу на машине, посещаю любовницу, гуляю по курортам и так далее, и тому подобное. В этой стороне жизни Гавриил принимает участие очень редко, почти никогда…

     Происходит так…
     Гавриил исчезает. Надолго, иногда, на несколько месяцев. Я, в такие периоды волнуюсь почему-то. Гавриил объясняет эти отсутствия тем, что находиться в очередной «творческой командировке», он их так называет. Мне этого не понять, а он говорит, что имеет возможность перемещаться во времени и пространстве. Поэтому все его произведения можно называть записками очевидца. Результат каждой такой «творческой командировки» материал, который запросто может превратиться в роман или повесть, или цикл рассказов, или просто – в эпизод, или…

     Как Гавриил отнесется к тому, что я провожу время здесь, в психиатрической больнице, я не знаю. Здесь он пока не появлялся. Меня это, почему-то волнует, а Федор Семенович говорит, что это хороший знак. Меня при этом он называет симулянтом и говорит с улыбкой, что это я контролирую появления Гавриила.
     Может он прав…

     …последний раз Гавриил появлялся месяца четыре назад. Так что, он еще не знает не только о моем попадании в больницу, но и о других моих проблемах. А у меня действительно, наступили тяжелые времена. Я поссорился с Оксаной – моей любовницей. Оксана – это то, немногое, что Гавриил совершенно не принимает, а кроме того, старательно и зло высмеивает. Он называет ее то простейшей, то амебой. А мне она нравиться. Она не ведет заумных разговоров, не вытягивает меня постоянно на встречи с нужными людьми и прочее. Ей нравиться меня кормить, гладить мои вещи, спать со мной. Она до сих пор не осилила ни одного произведения Гавриила, за что я ей сильнейшим образом благодарен. Для нее я существую просто, как мужик, о котором следует заботиться, которого надо любить и все. Она в состоянии устроить мне скандал за то, что я улегся в выходном костюме на диван или за то, что я не вытер башмаки в прихожей, и, честно говоря, именно этого мне и не хватает дома. Там я писатель. А у Оксаны, я просто, мужик. Если конечно, вы понимаете, о чем…

     Виктория, моя Александровна. О, это совершенно другое дело. Другая сторона Луны. Освещенная. Она делает все, что бы мне дома было комфортно работать. Именно так. Не комфортно жить, а комфортно работать. Поэтому ее дико раздражает, когда я валяюсь на диване, пялюсь в телевизор, а не корплю над рукописями, за письменным столом. И она же прощает мне все, что только можно, если я, не выходя из комнаты, правлю тексты Гавриила, периодически прикладываясь к бутылке пива.
     Она читает не только произведения, но и черновики.
     Она и знает наизусть не только литературные тексты, но и черновые варианты.
     Она собирает обо мне все статьи, как хвалебные, так и ругательные. Вырезает это все и складывает в отдельные папочки. В одну – хвалебные, в другую – ругательные.

     А еще, она обожает вмешиваться в процесс написания.
     Мне все равно, по понятным вам причинам. Иногда, мне даже кажется, что к некоторым ее советам Гавриилу имеет смысл прислушаться. Я частенько иду у нее на поводу и исправляю те места, которые ей пришлись не по вкусу. Гавриила это бесит. Он ругается, носится по квартире, разбрасывает вещи. Настаивает, на том, что бы я развелся с Викторией, моей Александровной. Вы даже не представляете, как мне приходиться тяжко после подобных объяснений. Приходится ставить его на место. Однако, ни одного исправления, которые внесла Вика, моя Александровна, Гавриил не пропустил…

     Да, да. Иногда он с ней объясняется. Каждый раз после этого, она неделю ходит как бука и не разговаривает со мной. Даже в мою сторону не глядит. Приходиться покупать ее извинения подарками, обещаниями и еще кое-чем…

     …никогда не рассматривал серьезно вопрос развода. Не знаю – почему. Хотя последние события дают мне основания взглянуть на этот вопрос с другой стороны…

     Весь этот сумасшедший дом. И в переносном смысле и в прямом, начался именно с нее самой, ее родственников. Они насели на меня из-за того, что я отказался от написания сценария для какого-то исторического фильма. Как им было объяснить, что писать сценарий или не писать решает только Гавриил. А меня невозможно это заставить делать, потому, что я этого не умею. Я разругался с ними, сорвался и начал пить. И как это бывает, процесс вышел из-под контроля. А дальше…