Шарик

Чужая сука? Что-то другое? Блеск мокрых рельсов. И – креоген, креозот? Чем там пропитывают шпалы? Чернота «чугунки». Пустоты полустанков…

– Обед на столе! Ты готов?
 
– Мою руки и иду!

Катя оглядела стол. Закуска: грузди с луком, огурчики хрусткие. Водка мерцает, борщ дымится…

Как тебе не стыдно, Катька! У него такая тяжелая работа – с этими вечными разъездами, в любое время года, черт те куда. А ты! Ты бы вот попробовала как он… В холод, в осень – переться куда-то к Муньке в задницу, вести переговоры с Тит Титычами и Сил Силычами. Бр-р-р…

Она заглянула к себе в мобильник: смс-ки всё не было.

– Так-так… Отобедаем, значить, чем Бог послал!

– Груздичков, груздичков отведайте, дражайший.

– Выпьешь со мной?

– Не, не могу. Мне еще за руль.

– Ну, тогда, Катерина Владимировна, ваше здоровье!

Выпил, крякнул. Еще не дома, но вот-вот… Вот борщ доест и будет будто и не уезжал. Домашний, свой…
 
– …Куда поедешь-то, Катюш?

– Да попечительский совет собирают. Насчет Нового года. Ну, ёлка, там, экскурсии…

– …Как тут Колька без меня?

– Скучал. Крал твою футболку и спал в ней. Да всё как всегда.

– Сколько у него уроков сегодня?

– Восемь. Часа через два придет. Ты же дома будешь?

– Да уж это сто процентов. Накатался по горло…

Видно: устал. Белки глаз розовые. И рука, вон, дрожит, бутылку о край рюмки колотит. Теперь наверняка никуда не поедет. До самого Нового года. А там для бизнеса мертвое время – числа до 10 января. Надо взять Кольку и всем вместе – на дачу, на лыжах покататься. И потом еще нужно новый телевизор купить – диагональ побольше и с интернетом. А старый – на дачу. Тут все оч. удачно складывается. Только бы на рождественские скидки попасть. Бывает, «ящики» за полцены расходятся. Рождество… Хорошо, когда все дома!

Повезло тебе, Катька. Ну, признайся: повезло! Муж умница, бизнесмен. Любит. Квартира большущая в центре Москвы. И потом – дача на Николиной, машина, еще машина – подруги завидуют. Это ведь просто из зависти Наташка, змеюка, в том году к нему клеилась. Сама-то всё одна да одна – ну и сорвало крышу девке. А что он ее на кухне лапал, так это спьяну. Да и чего там лапать-то, если разобраться? Он же не такой совсем. Весь в бизнесе своем, во встречах, в командировках. Вон как устает…

Она вновь заглянула в мобильник: ни смс-ки, ни вацапки.

– Ну, как съездил, все нормально?

– Нормально.

– Город-то ничего – Калуга? Там, вроде, Мичурин родился?

– Циолковский!

– А!

– Там теперь его дом-музей. Да еще музей космонавтики в три этажа. А вообще-то город красивый, над Окой стоит.

– Фотки делал?

– Ну сделал парочку.

– Покажешь?

Старый город – кусками – на фотках. Сизарь корку клюет, а воробьишка крошки ворует. Булыжник как в Москве, на Красной площади. Какой-то домик купеческий – в глубине двора, под старым деревом голым. Изгиб водосточной трубы кренделем, на нем сдутый воздушный шарик висит.

– А это-то что?

– Это я прямо из номера сфотал. У меня номер был под самой крышей. А этот шарик, считай, перед окном висел. Сам не знаю, чего он мне. Настроение… Помнишь, у Окуджавы: «Девочка плачет, а шарик улетел…» Недалеко, выходит.

Мобильник заговорщически свистнул: смс-ка! «Наконец-то…» Эх, Катька!..

                --------------------

Она припарковалась в глубине квартала, прямо под окнами гостиницы. Повезло. В прошлый раз тут везде машин было как на похоронах пахана и она ткнула «Фордик» кое-как, к мусорным контейнерам, спугнув пару бомжей, в три этажа обложивших «дуру-бабу».

Следующее испытание – ресепшен. Невидящие глаза администраторши безразлично поднялись над стойкой: «Добрый вечер!» «Я в ресторан». «Конечно, пожалуйста».

Катя в миг пролетела сквозь строй нумеров. Ей все казалось, из-за какой-нибудь двери вот-вот вырвутся стыдные стоны, тяжкая одышка мужичищи, скрип кровати… Но все было тихо – и тут пронесло!

Он вскочил ей навстречу, решительный, ловкий, принял шубку, проводил к столику. В ресторанчике попахивало жарехой, но зато, кроме них, никого не было.

Они перекусили в легкую – салатиками – и выпили по бокалу сухого белого. Он сыпал историями и анекдотами. Ей казалось: он волнуется, как и она. 

Они опять прошли мимо ресепшена и стали подниматься по лестнице на самый верхний, третий этаж. В пролете между вторым и третьим он обхватил ее за плечи и хотел поцеловать. Она не далась: могли увидеть.

Ей не хватало воздуха. То ли лестница была слишком крутая, то ли мужской напор сбивал дыхание. «Вот сейчас, вот сейчас…»

Он открыл номер, они вошли. Посреди номера – громадная постель. В проеме между портьерами – лиловое небо.

«Надо портьеры задернуть…» Она не успела даже сапоги снять. Он набросился, одним движением спустил колготки и трусики, вошёл…

Она, как стреноженная лошадка, топталась по прихожей, принимала, обмирала, умирала…   

                --------------------

Он ушел в душ. Она сладко потянулась поперек постели. Сквозь шорох падающей воды пробивалось околомузыкальное мужское мычание. «По утрам он пел в сортире», – вспомнилось... Что за ерунда лезет в голову? Он же мачо. Нет, «мачо» – что-то чужое. А он…

Сколько, кстати, время? В номере была лиловая полутьма. Она потянулась за мобильником. Одно сообщение – от Коли: «Мама, где ты?» «На попечительском совете, – набрала, не задумываясь. – А где папа?» «Спит». Хорошо, когда все дома.

А портьеры так и не задернули… Она улыбнулась. «Кто-то увидит…», ресепшен, парковка, бомжи, паханы – все страхи остались где-то там, в тусклом прошлом. А сейчас всё так чудесно! Такая легкость в ногах!

Номер стал ей тесен. Она бросилась к проему между портьерами… И отшатнулась, как от пощечины. За окном, на изгибе водосточной трубы висел сдутый воздушный шарик.