Выбор

Мы познакомились с ней случайно, на пляже. Наши дети умудрились «приготовить» из медуз аладушки. И мы, синхронно пытались оттащить увлечённых девочек от этого грязного дела. Потом разговорившись, обозначили много общих тем. Самым невероятным было то, как совпадали наши имена, имена дочек, годы рождения (соответственно попарно), а так же номера телефонов (с точностью обратного порядка). Общая тяга к медицине (выражавшаяся схожестью профессий), к классической музыке, литературе и путешествиям, давала широкий спектр интересного общения. Но оказалось она терпеть не могла пляжи, предпочитая им хлорку бассейнов, только б «без вездесущего песочного оформления». Я же напротив, обожала открытое море с его просолёными ветрами и каждодневным ритуалом обворожительнейшей палитры южных закатов. Вот в этом мы были разными. И в последующие дни нашего курортного знакомства, я невероятными хитростями и медицинскими доводами, вытягивала её на берег, и теми же доводами отклонялась от отдыха в бассейне. Зато на экскурсы и вечерние набережные проминажи, мы дифилировали теперь вместе. Так вот дружно и проводили свои отпуска под кипрскими пальмами, пользуясь радушным гостеприимством островетян гостиничного персонала. Моя тёзка Алла оказалась весёлой и находчивой собеседницей. С ней было легко и приятно коротать время. Правда одна капля дёгтя в нашем новоиспечёном тандеме всё же присутствовала. Но это было всего лишь моё субъективно негативное отношение к неймоверному количеству выпиваемого и выкуриваемого ею за день. Бороться с этой «потребой организма» было просто невыносимо. Я чувствовала, что её показное равнодушие к своему здоровью обусловлено серьёзным внутренним кризисом, и напускное безразличие, лишь выдавало его хроничекую форму энной степени. Как специалист этой многогранной  области - области тонких психических колебаний, я уже считала своим долгом дорыться «до глубин» её несознанки и, как обычно, бережно вывернув их скрытым «айсбергом» наверх, помочь преодолеть кризис средневозростного рубежа. Не скажу, что точно было моим причинным мотивом, а что следствием. То ли острая эмпатия, а то ли дурацкие издержки проф. азарта, но…  в один из тёплых и экзотически пьянящих вечеров, поспешно предав младое чадо уюту опочевальни, я наконец приняла Алкино предложение о всеночной пьянке в её люксовском номере, имея тайным замыслом разведать и тут же развеять её надёжно комуфлируемую кручину.
 «Хорошим человекам не гоже тоскою маяться» - говаривал мой пожилой коллега из больницы для душевнобольных. Там у нас случались пациенты куда покручинней. Но, практика дело наживное и весьма действенное. Неужто со здоровой психикой не сладим? И я, уверенная в себе, и по миссионерски бодро настроенная, машинально привычно сунув пачку аспирина (для утра) в карман, прибыла в званые гости.
Пьянка, логично предполагаемая на двоих, своим барским размахом и изыском среднеземноморских яств, отвечала самым широкодушевным манерам щедрости российского гостеприимства на чужбине. Стол, креативно обыграный двумя прикраватными тумбочками, прогибался от количества, а так же качества хитросплетений пикантной снеди, выложенной в стиле «Труфальдино».  По-тихому наши земляки в соседних номерах, никогда гулять не умели. А мы чем хуже будем? Поддержим славный дух ностальгии в сахарных песках закордьнья! И понеслась…
  Психологию женского алкогализма в условиях доходной прибыльности коварного бизнеса, я начала излагать уже после третьей. Лекция носила весьма незатейливый характер негативного, якобы личного опыта, и преподносилась прибауточным народноотеческим методом. Американская система тренингов отдыхала рядом на берегу с дешёвым вискарём в помятом стаканчике. Оракул моего вдохновения был на достойных высотах. Шопенгауровские теории о слабости женского умоначала вдребезги дробились звуками neo-интелектуальнейших лозунгов-тостов. Конечно, здоровая доля фиминизма замужней женщины во всём этом бреде логично проскакивала. Но, она практически утопала в миролюбивом настрое обстановки веселушной отрешённости. Мы так разгулялись, что коварно подступившее утро нагрянуло обескураживающе нежданно. Электронный будильник в углу (с идиотски весёленькой музыкой, типа «Сурка») хамски сообщил, что пора и честь знать. Ну вот и внезапность момента прощания. А я ещё недозагрузила всю свою домашнезаготовленную программу «поиска зарытой собаки». Зато оторвались!!!...  Довольные, слегка прихмелевшие, мы дружно приняли спасительную дозу аспирина и устало разбрелись отсыпаться под ликующий утренний подъём наших чад. Где-то в районе сиесты, на мою дверь обрушился град тарабанного стука. С полотенцем на голове и шумом в ушах я пошла приветствовать ломившегося. На пороге стояла малышка Кэт (кстати, не разбудившаяся ни разу за ночь) и перебивая сама себя несла нечто нечленораздельное. Потом, видя моё замешательство, просто схватила меня за руку и потащила к себе в номер. Там, из ванной комнаты шёл дикий завывающий рёв. Быстро (как было возможно на туго обмотанную голову) сообразив, что с Алкой не хорошо, я отправила малышку погулять к моей Катьке. И не вылазить из номера, пока не прийду!!!...
 Я нашла её одиноко лежащей на мокрой плитке холодного кафеля. Она вздрагивала всем телом и ревела, как белуга. Белый махровый халатик был одного тона с половой тряпкой, что валялась рядом. Очевидно, какое-то время она вытирала мокрый от слёз пол, собою. Я, не выдержав того, что это происходило на глазах её ребёнка, бессильно опустилась рядом, и схватив её за воротник…  разревелась сама. Все мои психотропные назначения отсутствовали по причине присутствия обыкновенной бабьей жалости. Первой успокоилась она. Умывшись и переодевшись, а так же переместившись в зал, мы плюхнулись на диван с разных углов и предались философскому молчанию. Вчерашний праздник души начинал изгибаться совершенно другим ракурсом, притрушиваясь коварным налётом карозии пира во время чумы. Это так ясно читалось в её глазах. А я не смела ни о чём спрашивать и просто глупо присутствовала. Но, наше молчание не было тягостным, скорее, телепатийно сближающим и поддерживающим.
- А знаешь, мать, - первые слова давались ей туго, - я ведь тебя вчера позвала с умыслом. Хотела с тобой, как со специалистом совет держать. Но на трезвую голову боялась, что не изложу всего, а на вчерашнюю… не получилось. Было весело и не могла я испортить хороший праздник своими дурацкими просьбами о коррекции поведения путём сдачи анализа мозгов. Или как оно у вас там зовётся?  Вот проснулась…  а жить не в моготу…  Понимаешь?
Ой как я её понимала!!!  И как порой не к кому за помощью было обратиться, потому как подобную помощь там где я работаю галопередолом только оказывают, тесно привязавши к кровати. И как об стенку башкой лупилась, когда беда внезапная настигла. И как потом, долгими годами в себя училась приходить. И как вся моя наука коту под хвост пошла, столкнувшись с неотступной болью утраты. А результат один - истерики. И суициды не дремлют…
- Знаешь - осторожно попыталась я -  ты сегодня отдохни малость с валерианкой вприкуску, отоспись.  А завтра на свежую голову мы чё-нибудь да и  придумаем. Ты главное верь, что всё будет хорошо. Ладно?
Но…  на завтра к ланчу она уже успела «подобрать» видимо все остатки спиртной роскоши, что я по-дури своей наивной не вылила уходя в раковину. Примостившись кое-как на ступеньках нижнего кафе, Алка, с наглой улыбкой чеширского кота, кокетливо болтала красной босоножкой, приветствовуя меня бурным гротеском:
- Какие люди! И как безнаказанно трезвы! А ну, мать, присоединяйся! Я тут такой коктейльчик нарыла отпадный! Закачаешься!..
Видя, как качает её, а главное большие и полные горя глаза её ребёнка, забившегося под стол, смиренно выполнявшего команду: «брысь под лавку», я сгребла её в охапку (ну уж, как смогла) и отбивающуюся и орущую, потащила (почти за волосы) к лифту. Извиняясь по ходу пред всеми, в кого она пыталась угодить своим острым каблучком. После хорошей встряски достаточно летнего душа, она опять сидела на диване и выла. Но теперь это уже звучало фразоразделоно и логично. Она оплакивала свою брошенную мужем-подлецом несчастную долю. Рассказывала, как он, талантливый художник и отец её незаконорожденного ребёнка, слёг в больницу с гастритом. И пока она бегала по базарам за «синей птицей» для бульйончика, он, дрянь такая сволочяйская, бегал за короткохалатной медичкой. И, внезапно выписамшись, удрал с курвой драной, только их и видели.
- Даже за вещами не зашёл, погань проклятая! – Орала пошматованная Алкина душа. - Даже с дочкой не попрощался! Укатил за границу, глист гастритный! Мне девочки с отделения всё порассказали. Отец у обольстительницы нашей, шишка большая, профессор. Так он им отдых организовал здеся, на Кипрах. А мой, дурак бестолковый, видом из окна видать, живописно-пальмовым-то и купился. Прельстился впечатлениями художественными… бестолочь детдомовская!  Я через пару месяцев эту кралю опять у нас в больнице встретила, и к стенке её, овцу поганую приставила. Она мне в лицо смеётся да рассказывает, как сбежал от неё наш общий любимый к богатой киприотке. А у самой при этом глаза слезами наливаются. Больно значит, когда на деньги тебя меняют… Пожалела я её, отпустила. А сама, как затуманенная всё в толк не возьму… как же можно так? От одной сбежал, от другой, как…  колобок ему в печень! Хороша любовь - сплошные приступы эмоций! Ты ему – дочь, а он от тебя прочь.  Вот я дура сюда и приехала. Думала может здесь встречу, пристыжу его гада. Пусть ребёнку в глаза глянет…  Все свои сбережения потратила. Нам анастезиологам, сама знаешь, всё больше «сухим пойком» спасённые благодарность выдают. А зарплатят - копейки. Я и одолжила тоже. Такая вот канетель у меня, крутоотпускная выдалась.

Выплакалась Алка, поутихла. Чаю попили. Я всё спиртное из холодильника повыгребала и настрого запретила. Всунула ей в рот опять две валерианки и сказала, что завтра в семь зайду будить на марафон по берегу. И шоб никаких!!!               

Ночью сон ко мне не шёл. В ушах стояли Алкины стоны. И стихи её чада, папе с мамой посвещённые. Детё неразумное, скучая по родительской ласке, и по своему переживая трагедию их разрыва, вынесло горечь происходящего в такие перлы рифмованные! Ох уж эти отпрыски индиговские! У самой такое чудо в номере ожидает послушно. Иногда в глаза глянет, как сканером полоснёт. Сидишь и думаешь: кто тут кого воспитывает, жизни обучает? Рисует себе тихо пейзажи неземные, почти с рождения. И никаким психологам не докопаться, не расшифровать их значимости. Потому что не дано… А им, мелким, с синей аурой, им многое дано. Они себя ещё покажут, не сомневайся!
… Но стихи-то какие!  Поэма целая!  Ну и деточка:

папа: Прикоснись ко мне взглядом,                Погляди так беспечно,
Будто ты всегда рядом,
И да будет так – вечно…

Фотография – память…
Подари мне улыбку
  И представь, что стихам
  Млечный путь пересыпан.



Ты не бойся раздора
Между вечным… и жизнью,
И без капли укора
Ты оставь это листьям,

Тем, что мерно ложатся
В татк кладбищенской тиши,
Или тем, что шуршат
В моей книге, чуть слышно.





мама:        Я во снах научилась любить
       Эти два отраженья плеяды…

       Я готова всю жизнь положить,
       Лишь за миг изумрудного взгляда.



папа: Облака пропускают
Дым твоей сигареты.
Млечный снег замерзает,
Им деревья задеты.
Рвётся куполом небо,
Принимая так души…
Может всё это – небыль?
Ты послушай, послушай…
Может ветер расскажет
Мою тайну негромко,
Может звёзды укажут
Путь тебе и ребёнку…
Распахни своё серце!
Просто разом! Навстречу!
Научи жить младенца.
Время раны залечит.


мама: Время – ранит, не лечит.
Я давно это знаю.
Я тебя в бесконечность
От себя отпускаю.
        Я живу, я стараюсь,
Но подводят лишь слёзы.
Я в подушку вжимаюсь
И держусь, как в наркозе…
Только сгрызены губы,
Только зеркало знает,
Как глаза неподкупны -
Даже тушь не спасает.
Боль ложится на строчку,
Размывая страницы…
Ты не бойся за дочку -
Ей беда не приснится.
Я смогу, я сумею
Жить её защищая.
Я… тебя в ней согрею,
Мне в ней память живая.
Спи спокойно, я рядом,
Зря ты душу терзаешь…
Всё у нас будет ладом,
Я ведь - сильная… знаешь?


Мысли гнали покой. Я старалась гнать дурные мысли о судьбе маленькой пятилетней девочки, чью жизнь уже переполняли страхи горького опыта. Она была так беззащитна под гнётом маминых депрессивных состояний. Такая не детская тоска-печаль в её строчках, в её глазах, в её жизни…
Моя Катюха рядом сладко спала, безмятежно раскинув руки. Я любовалась ею и благодарила небеса за то, что её фантастические рисунки беззаботно наполнены светом детской радости. Что она не вздрагивает по ночам от страшных кошмаров. Что ей нечего бояться…  И тут, она неожиданно вздрогнув, проснулась. Я приблизилась:
- Что с тобой, котёнок?  Сон нехороший?
 Она глядела куда-то в космос сквозь высокий потолок:
- Ма, а ты только не переживай, ладно? – произнесла она ровным тоном своей бабушки.
И по-скольку этот знакомый тон абсолютно не предполагал возражений, я постаралась, как можно спокойнее спросить:
- А что, уже нужно?
- Уже нет.  Это случилось.
Я включила ночник. Разговор приобретал не детский характер. Когда она таким голосом и с такими глазами пыталась со мной общаться, я чувствовала себя на приёме у инопланетян. Начинало лихорадить. Пару раз она уже выдавала похожие вещи, к которым приходилось прислушиваться, но меня они раздражали по страшной силе. Моя здоровая психика домашнепророческих наставлений никак непредусматривала. Муж тоже волновался и просил дать ей успокоительное. В итоге успокоительное давали мне и всё как-то само собой устраивалось. Эти приступы откровений пугали меня не на шутку. Я понимаю, что индиго, но не до такой же степени! Чувство моей беспомощности наростало ежесекундно:
- Катенька, котик, а может всё не так плохо?
- Как хочешь.  Могу не рассказывать. Это касается только их папы.
- Что???
- Я видела.  Его убили.
- Убили?... Как убили?  Зачем убили?
- Его положили на стол и разрезали. А потом доставали из него по кусочку…
Меня чуть не стошнило на простынь. Я попробовала её лоб, но жара не было:
- Ты бредишь! Что ты несёшь?! Опять ужастиков насмотрелась?! Тебе самой-то не жутко такое говорить?!...
- Ма, здесь пострашнее ужастиков бывает. – Слово «здесь» она сказала, как гостья из будущего. - Ты только успокойся. Где там твои таблетки?
У меня начинался припадок. Но не оттого, что дочь бредила. А оттого, что спокойно говорила о страшенных вещах. Я проглотила ком, жгущий горло и сдерживая дрожь вяло пробормотала:
- Ты только ради Бога не рассказывай этот кошмар ни Алле, ни Кэт. А то они…
- Ма, мы с ней вчера уже посекретничали…
- О мои бедные нервы!!!
Я не знала куда бежать и что делать. Когда я представила, что Алкин несчастный зашуганый ребёнок, плача ведает маме эту муть, меня передёрнуло. Ужас! Они там и так каждая не в себе, а тут ещё и моё дитятко кучу маразма им подогнало по дружбе…
- …Ма, а Катька давно сама всё знает.   
- Что-о?!!!...
- Она сразу всё видила. В то время, когда резали. Она после того спать без света не может. Боится, что и за ней придут дяди в белых халатах. И тётя одна, в коротком. Правда, тётя хорошая была. Она по рукам их била. Но ей укол дали и она заснула. А маме Катька ничего не скажет. Не бойся. Говорит, что когда вырастет, тогда скажет. А то мама пока не готова. Нельзя ей пока. 
Я обомлела и потеряла дар мысли и речи одновременно. Всё поплыло - и потолок, и стены, и слёзы, и свет…
 Самым жутким было то, что мой дошкольный ребёнок чётко излагал факты организованного убийства по пересадке органов. Об этом в последнее время много писали…

На завтра намечался тёплый солнечный день. Передо мной стоял леденящий холод тяжёлого выбора…      
               
                1998г