Не американская трагедия

Лена всегда мечтала о брате. С самого детства, сколько себя помнила. И когда ей в шесть лет родители торжественно объявили, что скоро она будет нянчить сестричку, она твёрдо знала, что это будет братик. С большими синими глазами, как у папы, на смуглом скуластом лице. И чернее его волос будут только ночи Багдада из сказок Шахерезады. Сама же Лена являла собой полную противоположность этого любимого образа. И, несмотря на папины восточные корни, больше походила на свою славянскую мать - вся в белокурых кудряшках, игриво прыгавших при каждом озорном повороте.  Цвет её глаз, скорее был - чайный. А кожа - белой и  прозрачной, с каким-то лёгким сиянием, шедшим изнутри, как у  фарфоровой  маленькой балерины с маминого туалетного столика. Словом - милашка да и только. Весёлая, энергичная, потешная. Она была заводилой двора во всех его неугомонных играх. Жизнерадостному задору не было конца. Спать её укладывали всегда со слезами, т.к. объяснить, что пора на отдых, просто не представлялось возможным. И зачем он нужен был этот отдых? И кто его только выдумал? И за что им так наказывают? Шестилетняя Лена не находила ответов. Её распирала гордость за скорое звание - старшей сестры, которое она по праву заслужила, без устали тренируясь на большой кукле Ванде. Она предупредила уже весь двор, что через месяц ей доверят качать - настоящую огромную коляску с настоящим братиком. И тогда все девчонки покраснеют от зависти, что она такая взрослая, а все мальчишки будут ходить хвостиком и умолять принять цветочек. А она, гордая и вся в заботах, будет не замечать и тех и других, а только усердно качать коляску и проверять на месте ли соска. А когда они с братом вырастут, он будет защищать её от всех хулиганов, которые вечно топчут цветы у бабушки на клумбе. Лена была так счастлива в своих фантазиях, что казалось, энергии в ней ещё поприбавилось, вылившись в неуемную «помощь» по дому. Такую перемену домашние расценили как взросление и одобрили. Даже когда заставали её моющей коридор посудной тряпкой, никто и не думал ругать, а наоборот хвалили, приговаривая, что мол, теперь она и вправду годится в старшие сёстры. А маленькая Лена ещё усердней тёрла пол, сознавая теперь всю свою нелёгкую ответственность, и ещё больше гордилась. Выросшая во всеобщей любви и ласке, в мире добрых сказок, она наивысшим счастьем для себя представляла рождение братика. Малышка его так ждала, что ежедневно справлялась, как быстро он появится. Она уже распланировала себе всю их счастливую дальнейшую жизнь день за днём. Во дворе к ней стали относиться с ещё большим почитанием, т.к. уже слегка завидовали её скорым изменениям. Что бы соответствовать, Лена рассказывала всем и каждому, как она научилась стирать свои носочки и теперь делает это каждый день. Нужно ведь помогать маме.          
 Стояло обычное жаркое московское лето. В воздухе кружились мелкие паутинки и падали на плавящийся асфальт. Было душно и пыльно. Вот в такой из дней, за охающей мамой и приехала карета скорой помощи. Лена очень испугалась,  даже расплакалась, но дедушка, нежно прижав её к себе, объяснил, что это нужно для рождения нового человека. Мама побудет  недельку в специальном доме и вернётся уже не одна. Лена стала считать дни. Но через семь дней ей сказали, что мама немного задержится. Тогда Лена отсчитала ещё семь дней. И уже было начала всерьёз пугаться, но тут мама вернулась, бледная, заплаканная и почему-то без братика. А её, Лену, так долго ждавшую этого события, отправили в свою комнату и долго не выпускали. Своим детским умом и чутьём она ясно осознавала, что случилось что-то непоправимое. Но только её нежная душа никак не желала мириться с этим новым и очень болезненным ощущением. Потом её позвали в зал и пытались всячески по-детски обмануть. Было противно и обидно, что с ней говорят как с маленькой. Она чуяла обман. И его нельзя было ничем закрасить. Поэтому, от бессилия, Лена залилась громким и горьким плачем. Она плакала так навзрыд впервые. Требовала, что бы ей вернули брата. Ведь никто не смеет его у неё забирать. С этого дня в её маленьком, разбитом сердце, поселилась печаль. Во дворе сказали, что она врунья и про братика всё специально напридумывала, только чтобы бы быть главной. Дома все ухаживали за слабой мамой, а до её горько горя никому и дела не было. Шло время. Лена повзрослела и научилась понимать всю безвозвратность потери. Научилась с нею жить и мириться. Для того, что бы заглушить боль о брате, она ещё в детстве придумала сказку о мальчике-невидимке, который повсюду следовал за своей старшей сестрой. Она советовалась с ним и делилась всем из года в год. Это общение стало привычным настолько, что даже взрослой, она не хотела его отпускать, чувствуя всегда то незримое присутствие и ту тайную нить, связавшую их навсегда. Первый жизненный шрам всегда самый глубокий. Душа ещё не успела наделть мантию защиты. Боль такая, будто кожу живьём срывают. А ты в ступоре, потому что не понимаешь, как продолжаешь жить дальше. Тогда, в родильном доме у мамы были тяжёлые роды. Врачи долго боролись за её жизнь. Две недели она была в беспамятстве. Ребёнка спасти не удалось, но тело его не отдали. Все были настолько озабочены состоянием роженицы, что о нём как-то уже и речь не шла. Всё кувырком пошло. Маму очень долго потом дома выхаживали. Лена хорошо помнила то страшное время, когда казалось, всё померкло в их светлом весёлом доме. Говорили тихо, кушали молча, часто задёргивая шторы. У мамы всегда слёзы. Папа вмиг поседел и осунулся. Только через год, когда Лена пошла в школу, мир постепенно стал меняться к лучшему. К ним начали приходить гости. Боль притуплялась, но мама как-то сгорбилась, померкла. Всё чаще хваталась за сердце. На её туалетном столике, вместе с грациозной балериной, прижился целый городок из разных бутылочек и коробочек с лекарствами. А в глазах - замерло горе. Даже когда она радовалась, взгляд всегда оставался слегка напуганным и отрешённым. Лена очень жалела маму, но смогла до конца понять только, когда сама вышла замуж и родила сына. Какое сильное потрясение перенесла её бедная мать! Сколько боли хранило её раненое сердце и не хотело ни на минуту с ней расставаться, словно боясь своего мнимого предательства. И как это отразилось на её здоровье, а главное, на психике. Как подорвало всю, захватив в цепкие лапы уныния. И как папа, самоотверженно отдавал свою жизнь борьбе  с её болезнью. Бесконечно окутывая вниманием, теплотой, заботой. Что бы она ни на один случайный миг не ощутила себя в холоде непонимания и одиночества. Приглашал лучших психиатров столицы. Оплачивал самые дорогие курорты и лечения. Бился, как рыба об лёд, жадно хватая  воздух, и не сдавался, и искал новых докторов, и закручивался в этих бесконечных поисках, как в колесе водоворота. На него было горько смотреть. Глаза приобрели лихорадочное сияние.  Весь высох и посерел. Потому что вся последующая жизнь семьи стала заложницей тех давних событий,  и продолжала медленно ежедневно кровоточить. Это происходило  не открыто, а как бы между строк. Печать молчания сковывала уста, но боль сочилась из каждого движения, каждого взгляда и действия. Лена научилась мириться с этой угрюмой обстановкой в доме. Она с ней сжилась, соблюдая все семейные нововведения, но в отличие от остальных не умела грустить о брате. Для неё он  всегда был весёлым, понимающим и помогающим, по жизни, товарищем. И конечно же, ей приходилось скрывать свои вольные мысли и светлые чувства, чтобы не нести веселье в дом, где само понятие веселья стало с годами считаться чем-то недопустимым и даже оскорбительным. Это стало одной из причин её разрыва с мужем. Ведь и их ребёнок вынужден был расти и воспитывался в обстановке лишённой радости. Все соблюдали правила игры злой маминой болезни. И не желая её обидеть, дом медленно погрузился во мрак.               
Лене было тридцать пять, когда по телевизору прозвучала передача о безжалостных событиях в родильных домах столицы в середине семидесятых. Говорилось о том, что для вконец зажравшихся сотрудников партийного аппарата, секретно поставляли на усыновление новорожденных крошек с хорошей генетикой. А родителям здоровых малышей сообщали об их смерти. При этом рожениц так накачивали транквилизаторами, отвлекая всё внимание на их, якобы тяжёлое состояние, что несчастным родственникам потом долгое время доводилось приводить в чувство своих полубредовых дочерей и жён. Продолжая пичкать их и дома, по наставлению тех же врачей-вредителей, препаратами, которые вызывали полную апатию, сильную депрессию, а иногда и развалы памяти. Досмотреть жуткую передачу до конца, Лена не смогла. Это было как шок. Это была её история! Всё вдруг разом стало на свои места. И её неприемлемость смерти брата, и мамина искусственно приобретённая болезнь с невыносимыми муками. И много всего безрадостного, ненужного и чудовищно жестокого, насильно навязанного и уже монолитно слившегося с её многострадальной семьёй. И самым ужасным было то, что теперь она, Лена, должна была не допустить к этой тайне никого из своей семьи. Так как эта правда могла разрушить вконец теплящиеся остатки жизни, умело исковерканные ложью.
  Лена выбежала на улицу. Не в силах удержать в себе цунами нахлынувших чувств, она забилась в угол парковой скамейки и долго рыдала. Она оплакивала напрочь разбитую и разрушенную жизнь её семьи. Разрушенную кем-то бессердечным и расчётливо жестоким. Намеренно и с выгодой.
 «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать…»
Теперь Лена была уверенна в том, что её брат родился полностью здоровым и с прекрасной генетикой.  И что его захватили жадные лапы «ненасытных волков».                Где он теперь? Каким вырос? Ведь с «волками» же. Её родной брат, которого она так безмерно любила. Лена хотела бежать к нему со всех ног. Хотела спасать его, как Герда Кая. Да только куда бежать и от кого спасать? Может он живёт счастливый и сытый. И незачем ему такое родство. Так зачем разбивать ещё одну жизнь, ещё одну семью? Не исключено, что вполне успешную и удавшуюся. Правда взрощенную на лжи… но иногда сама жизнь показывает, что именно такие семьи имеют наивысший иммунитет от внешних разрушений….  И оторвав себя по живому от мыслей о поиске брата, уставшая и удручённая, Лена поплелась назад домой. В царство полумрака и уныния. На неё внезапно нашли покорность и смирение. Главное, что её брат жив. Сомнений не было. И было это великим счастьем и праздником. А маминому врачу нужно обязательно рассказать о телепередаче. Может ещё не всё потеряно, если лечение правильно изменить. Он должен её выслушать. Он хороший и чуткий. Так говорит мама. Она его прилежно слушает и любит к нему ходить. В последний раз папа даже заметил её лёгкую улыбку после приёма. Лена тогда ещё подумала, что папа просто подбадривается своими фантазиями. Но мама и вправду последнее время меньше плачет. И долго приводит себя в порядок перед выходом к врачу. Говорит, что он такой молодой, а уже доктор наук. Очень умный, милый и внимательный.  И глаза, как у папы в молодости…  И добр с ней, как с матерью...  Стоп!!!  А  какого он года?
                2003г