НАШ ДЖЕК

НАШ ДЖЕК
быль

Эту историю я услышал от восьмидесятидвухлетней женщины, ветерана войны и труда Клавдии Ивановны Леонтьевой. На вид ещё нестарой, подвижной, серо-голубые большие глаза лучатся редким жизнелюбием, что, казалось, все нынешние невзгоды не коснулись её самой.
В её трёхкомнатной квартире царит уют и порядок. А начинали свою совместную жизнь с покойным мужем Василием Григорьевичем на квартире, воспитывая пятерых детей от своих первых браков. Муж не дожил до золотой свадьбы всего несколько месяцев.
Клавдия Ивановна выше среднего роста, не полная и не худая, крепкая женщина. Волосы крашеные, белокурые, на лице морщины, но они её не старят. Наоборот, подчёркивают солидный возраст, и не скажешь, что она уже переступила за восьмидесятилетний рубеж. Серо-голубые глаза ясные, зоркие, нос слегка в горбинку, чисто римского профиля подвижное лицо, выразительные выпуклые губы.
Я представил её семнадцатилетней. За год до начала войны окончила школу десятилетку. В Москве училась в НИМИ, отучилась на первом курсе и тут началась война.
Из Брянска с матерью, братом уехали в Саратовскую область, потому что немцы заняли родной город. Отец Иван Кириллович остался работать на железной дороге мастером. И мать Гликерия тоже была служащей там же. Но вот война. Жили до войны на втором Брянске. На месте нынешнего Дворца культуры железнодорожников стоял их деревянный дом, который выходил, как она сказала, на красную площадь. Да, так она и называлась издавна. Дальше шло село Ковшовка. Но и тут частные дома. Город в этом местечке походил на большое село. Рядом жили и соседи.
– Перед самой войной или за несколько лет до неё, – вспоминает Клавдия Ивановна. – моему отцу дали служебно-строжевую овчарку по кличке Джек рыже-белой масти. Он был большой, как телок. У нас до него была собака, умница, когда умерла моя бабушка, она пошла за ней на кладбище и оттуда не вернулась. Больше мы её не видели. Я с братом просила: «Папа, принеси собачку». У отца на элеваторе был знакомый, он работал начальником караульной службы. Элеватор всегда охранялся. И Джек служил там. По возрасту его списали. И Александр Васильевич Шершнёв, служивший некогда в НКВД, предложил отцу Джека.
Ну, какой же был он умница. Ему выстроили тёплую будку. Но Джек жил в доме. И почему-то любил запрыгивать на диван. За это мама гоняла Джека. А он видит, никого нет – и на диван запрыгивал в зубах с ковриком, на котором ему было отведено место на полу. И вот клал коврик на диван, носом его расправит, запрыгнет и уляжется. И смотрит на маму кротко, дружелюбно помахивая хвостом, словно говорил: «Вот я всё сделал, как надо, ругать меня не за что». С отцом ходил на работу, он был обходчиком путей. И пёс всё понимал, что требовалось по инструкции от отца. Осматривал, обнюхивал шпалы, рельсы…
Я уже говорила, когда мы с братом и мамой уезжали в Саратов, отец на время оккупации перевёлся в Москву. А Джека не взял с собой. Жалел, что не мог взять его с собой. Он остался у нас во дворе. Соседей попросил присматривать за ним. О том, как Джек вёл себя без нас, уже при немцах, нам рассказывали соседи. Вот началась бомбёжка, а Джек уже как будто знал, что будут бомбить, стрелять, вырыл большую нору с углублением, такую катакомбочку. И всегда при очередной бомбёжке – прятался в своём убежище. Иногда не выходил из него сутками.
Когда пришли немцы, Джек вёл спокойно, настороженно прислушивался. В наш дом стали на постой солдаты и младшие офицеры. Один фриц увидел рядом с будкой нору и подивился. Позвали соседку, старую женщину, она была прямая, в словах неразборчивая, что думала, то и говорила. Стали допытываться: кто жил в доме, коммунисты? А наш отец был партийный, соседка кивнула.
– А собаку чего оставили? Кто такую нору вырыл ей?
– Да сама и вырыла. Вы-то бомбы бросали на нас, а ей куда деваться? – ответила соседка.
Немцам Джек понравился, они кормили его, брали с собой. Он шёл за ними с опущенной головой. Они водили пса на поводке, своим командам обучали. Но Джек симулировал. А потом убежал в лес, который тогда подходил к городу ближе, чем сейчас. Джек в лесу и скитался одно время. Пришёл ночью и попросился к соседям – есть захотел, жалобно скулил…
Немцы уходили куда-то на несколько дней. Бомбы падают на станцию. Они составы с лесом отправляли в Германию. Наши, говорили, бомбили здорово. Дом сгорел – осталась одна труба. А Джек в нору не прятался – понимал: от своих – зачем!
Когда немцев выбили из города, отец приехал домой. Джек тогда убегал в лес, так как при отступлении немцы пытались увезти его с собой. Но он им не дался…
Отца он встретил с отчаянно-радостным лаем, будто бранил хозяина, мол, чего же ты оставил меня? Положил лапы ему на плечи и долго так не отпускал отца, чем очень растрогал его, и наш Иван Кириллович заплакал.
А потом на ухе у Джека появился какой-то нарост. Соседка рассказывала, как немцы брали Джека на лечение в Смоленск, а он возьми и убежи от них. Не переносил вражеский дух, да, не переносил. Мы тогда услышали по радио, что Брянск освободили и вернулись домой из эвакуации. А потом отца направили в Калугу. Он взяли с собой Джека. Жили там года три и вернулись домой, а нарыв на ухе у Джека увеличивался. Иван Кириллович показал его ветеринару. И тот сказал:
– Собака опасно больна, можете и сами заболеть, её надо уничтожить.
Отец долго на это не решался, Джек, конечно, был старый. У нас он жил после списания со службы лет десять. Но какой же был умный. Отец не мог спокойно смотреть на Джека, да и мы тоже очень переживали. Ой, как хотелось, чтобы ветеринар ошибся в своём приговоре. Отец переспрашивал, может, не так страшна болезнь? Но тому было видней. Тогда Иван Кириллович пошёл в какую-то воинскую часть.
Пришел, кажется, капитан с солдатами и повели Джека на поводке. Он покорно пошёл за ними, а отец сделал шаг, но тут же остановился, стоит, а по щекам слёзы. Мы так хотели окликнуть Джека, и сами плачем, плачем, дыхание прервалось, голоса нет.
Военные увели Джека к речке Снежке, и там застрелили: мы слышали выстрел. Но нам так хотелось, что это не в Джека. Вот он освободится и убежит от чужих людей. Но, увы, чуда не произошло, пришли военные и только сказали, где закопали Джека…
На следующий день отец нарвал цветов и пошёл на могилку любимого пса. И долго ещё ходил. Джек так и остался в нашей памяти самым лучшим, самым умным из собак…
А у моего сына Виталика, когда они с женой Валей жили на квартире, у их хозяев была старая собака. Последний раз она ощенила двух щенят, – продолжала Клавдия Ивановна. – Вот однажды кто-то вышел на крыльцо дома. А крыльцо наклонилось от порога в сторону. Под четырьмя столбиками собака вырыла ямки и они отошли, чтобы люди увидели щенят. Собака, говорят, когда ей приходит время умирать, куда-то убегает. А щенят не могла оставить без присмотра. Она ощенила их всего несколько дней назад, и после этого пропала. Мой сын двух щеночков вырастил, потом кому-то одного отдал…
Все три истории из жизни собак оставили неизгладимое впечатление. И жизнь самой Клавдии Ивановны и её большой семьи: детей, внуков служит примером того, как наши люди и в трудные, переломные годы оставались добрыми, а значит, сберегали духовность…
2003 г.