ELLE

Блудница вот, чей знатный род так безутешен -
Так пусть же бросит камень тот, кто сам безгрешен…


  Она металась в бешеном порыве страсти.  Как будто сами демоны вселялись в Её тонкое грешное тело и уже не могли вырваться оттуда, пока Она сама их не  выпускала заветным, обжигающим слух и раскаляющим кровь, неудержимым протяжным стоном – зовом жрицы храма вечной любви.  Тогда Её красивые длинные волосы беспорядочными волнами рассыпались по матовому шёлку подушки, и Она была богиней и дьяволицей одновременно.  Пронизывающие же судороги откровенно напоминали обрядовый танец колдовских ритмов шамана…

 Именно шаманский лихорадочный озноб охватывал Его в такие минуты.  Он наблюдал за Её телом, как завороженный школяр  впервые в жизни наблюдает полное затмение жёлтого шара Луны - вселенская тьма поглощает его маленькую чистую душу, и он замирает в немом очаровании, готовый задохнуться от страха и восторга одновременно…
 Да, был в Нём и страх.  Смерч неуёмного желания прочной пеленой опутывал вязкий холодный страх возможности стать для Неё лишь одним из многих Ею уже познанных. Такой себе эпизодной волной, как накативших, так и отхлынувших мимолётных чувств, пленницей коих Она часто бывала. Близость могла подорвать магическую силу власти.  Его, по-восточному гордое  самолюбие не вынесло бы Её утренней торжествующей улыбки…  Поэтому Он всегда отпускал Её посреди ночи.  Невероятно как, при этом, укрощая свой пылающий затмением рассудок.
 Руки!  Вот на что делалась ставка, и что придавало Ему особую ценность в Её глазах. Да, это были руки настоящего мастера восточного массажа, не на словах познавшего истину человеческого тела.  Приносящие неописуемое блаженство и уносящие в вечность дурманящего полёта…  И Он хорошо об этом знал, предпочитая всегда оставаться загадочным шаманом, хитрым колдуном и мудрым философом.  Его несла неосознанная стихия - не  раскрывая своей, захватывать чужие души.  Лаву же неуёмного желания Он изливал в дешёвых притонах, где не боялся быть узнан. Но под покровом ночи, в лицах шальных куртизанок, всегда видел лишь Ее лицо, упиваясь этой минутной победой хмельного сознания, будто Она  рядом и горит тем же огнём, что и Он…
 Интересно, что чувствовала Она в эти страстно зовущие Её мгновения,  находясь далеко от Него?  Просыпалась ли охваченная дрожью?  Или с ещё большим жаром льнула к телу, горящему рядом?  Наверняка, случалось и то и другое.  Но Он несомненно прорывался в Её сознание даже через тысячи миль.  В одну секунду разрывая его бешеным фонтаном, расплавляющим душу и тело, и парализующим всякое присутствие даже мимолётной мысли о добродетели.  Надо сказать, последнее и без того было давно парализовано Её горьким опытом продолжительного пребывания в Лувре. Более того, Она даже не пыталась разыграть его в свете. Чем и накликала на себя извечную недоброжелательность престарелых матрон.  Напротив, Она была до ужаса откровенна в своей похоти. И конечно же, не имела подруг.  Так как всякая придворная дама видела в Ней лишь соперницу и изо всех сил пыталась оградить своего кавалера от обжигающих молний чуть раскосых влажных малахитовых глаз.  Которые имели дерзкую привычку искриться точно опавшие листья подо льдом в ясный солнечный день.  Каждая такая встреча Её откровенно забавляла и умиляла их глубокой наивностью. Ведь для Неё, неотпираемых замков мужских сердец, не существовало…

 Это был Её главный козырь и магическая тайна.

 Ей было почти тридцать.  Она была умна, хитра и образованна.  А главное, дико уверенна в себе, потому что действительно владела тайной. Тайной, в которую Он Её посвятил - Её учитель и лекарь.  Хотя, определение «посвятил», в данном случае… слегка кощунственно.  Ибо, понятие о святости,  было глубоко чуждо им обоим.  Просто, с некоторых пор…               

 Её жизнь превратилась в ЦЕЛЬ.  Её  целью была ОХОТА…

Охота на тела и души тех, кого сама себе выбирала.  Это было своего рода хобби, заполнявшее Её досуг.  Науку же обольщения Она талантливо переняла у своего УЧИТЕЛЯ, которого за глаза ласково называла- доктор Фауст.                И действительно, бесовские огоньки в Его глазах давали подобное сходство. Казалось, они вмещали в себя весь космос.  Такой же неизведанный и такой же необъятный.  Они манили и затягивали, как «чёрные дыры», не оставляя и  надежды на сопротивление.  Напротив, этим глазам хотелось подчиняться до конца.  До того опасного конца, за которым была только ПРОПАСТЬ… или  ГЕЕННА  ОГНЕННАЯ?… Как знать?  Быть может Он и сам этого не знал.  Что конечно же никак не уменьшало власть ярких магических огоньков…

 Поначалу, Она даже страшилась этих таинственных глаз.  Но уже через какое-то время они испускали своё парализующее действие, расслабляя и своеобразно притягивая.  Тогда страх отступал.  А мелодичный бархатный голос всё более завораживал, невольно подчиняя коварству разыгравшейся стихии нещадно ласковых рук...  И лишь где-то далеко… в глубине Её сознания, звучал слабый протест.  Но так он там и оставался, никем не замеченный до утра.  Правда на утро, находясь на безопасной территории собственной спальни, он вдруг властно давал о себе знать.  И подкрепившись уже чувством задетой гордыни, обиженно Её дразнил:

 -Ах, детка, смирись.  Тебя опять обыграли.  Его душа и тело никогда не поддадутся твоим изысканным уловкам. Он сильнее тебя…
               
Вот это Её просто бесило.  Она ловила себя на том, что разговаривает с собою вслух.  И уже вконец измотанная приступом бешенства, орала, что так быть не должно, потому что Её влиянию нет границ…  Но, несомненно спохватывалась, вспоминая кому этим обязана.  Тогда, в беспомощном гневе расхаживая по комнате, всякий раз давала клятвы, что больше никогда не поддастся Его коварным чарам…  Ненавидела и Его и себя в эти ужасные минуты, когда хотелось просто тупо кричать от обиды.  Уверенная, что с Ней так поступать нельзя, Она клялась во что бы то ни стало превзойти своего УЧИТЕЛЯ, безжалостно выделив Ему место у своих ног.   А  время летело.  И как обычно, заканчивались волшебные духи,  омолаживающий крем, колдовское зелье.   Вновь приходилось идти к старому шаману.  Тогда Она набивала до отказа всю свою душу «крепким льдом» и уверенным шагом следовала к заветной железной двери.  Ни сколь не церемонясь, резко её открывала…  И тут же, в нос «ударял» терпкий запах востока…
Но он уже не смущал, как в те далёкие дни Её первых пугливых посещений. Тогда Ей было всего двадцать. Она была наивной глупой девчонкой. Правда, уже с трёхлетним стажем замужества.  Но, разве такая жизнь могла идти в стаж женщине с её темпераментом?   Конечно нет!   Бесполезно ушедшее время. И только здесь, в благоухающей маленькой комнатке, Она наконец узнала на чём «замешан» сей грешный мир.  Научилась распознавать людей и захватывать их жаждущие души своим сладким пленом.  Так, обретя себя по-новому, Она вступила в бурную эпоху знаний и приключений.  Найдя для себя смысл жизни, точно подогнанный под размер своих запросов…

Всё это произошло благодаря их случайной встрече в восточной лавке. Он стоял возле окна, держа в руках разноцветный индийский кувшин с трубкой для курения. В этот момент вошла Она.               

Глаза их встретились... а  остальное  решили звёзды...               

Её тут же заинтересовал незнакомый предмет и Он, как человек, проведший много лет на востоке, любезно вызвался объяснять. Разговорившись, они вышли на улицу и Она уже было подумала, что галантный кавалер Её сопровождает, как вдруг, Он остановился напротив высокой железной двери, и столь же галантно сообщил, что уже пришёл. Она побледнела от такой невиданной наглости и даже  открыла рот для чего-нибудь изящно колкого на прощание, но Он опередил Её. И всё тем же, убаюкивающим мягким голосом, ненавязчиво пригласил зайти в его лабораторию.  Конечно, если Её и впрямь всерьёз интересуют предметы восточной культуры. Тут уж Она  вовсе задохнулась от прилива негодования.  Сердце учащённо забилось…  Опять захотелось нагрубить, но…  находясь под каким-то магнетизмом его уверенного взгляда и почти не отдавая отчёта своим действиям, невольно переступила порог дома.  Дома, без которого уже себя не представляла. 

 Но всё это было в далёком прошлом.  Теперь же, забыв обо всём, как  Ей казалось, второстепенном, Она с развязной наглостью вломилась к Нему. И подчёркнуто высокомерно швырнула толстый кошелёк на прямоугольный дубовый стол, мирно стоявший в углу у камина. О! Как же Она ненавидела этот «лекарский атрибут», на котором  Ей не раз доводилось извиваться, в развратно молящей истоме. Она бросила в него испепеляющий взгляд. И… было даже удивительно, как он не сгорел тут же и дотла.  Затем, Она дерзко повернулась к магу, и как бы между прочим, сообщила, что Ей нужно на этот раз…   
 Он был обходителен, серьёзен и учтив. И тоже, как бы между прочим, завёл разговор о Её здоровье…
   
Всё это происходило по одному и тому же сценарию вот уже много лет. Но вырваться из своего порочного круга Ей так никогда и не удалось.

  …Он давал весьма мудрые советы о правильном питании и недопустимости нервных срывов. Устало, опустив голову на руки, Она признавала, что нервы и впрямь расшатались. Обстановка начинала теплеть. «Лёд» медленно таял. Прохладными пальцами Он касался Её висков, что бы снять напряжение. И оно и впрямь снималось. Вконец растаявший «лёд» превращался в «воду», которая начинала постепенно разогреваться. И вот, уже доходя до «кипения», кровь горячилась с такой силой, что земля уходила из под ног... И каждый раз, не понимая как, Она опять оказывалась на ненавистном Ей дубовом столе. Но мысли уже были далеки от него, как, впрочем, и от всего остального реального. Время тонкой дымкой растворялось в чарующем огне первобытного желания удовольствий, незаметно откидывая прочь все данные на кануне клятвы. Всё возвращалось на круги своя. И вновь, становясь ненасытной химерой, Она никак не могла отказаться от пьянящего танца страсти, который длился большую половину ночи…  И потом, сонно плавая в лёгком наркотическом дурмане до самого утра, Она каждый раз удивлялась, что просыпалась всегда в своей спальне. Голова была чистой от назойливых мыслей, и было просто  хорошо и тепло.  Но, это состояние длилось не долго.  Так как уже ближе к полудню, коварные вопросы начинали умело раздирать Её бренную душу. Пелена вмиг слетала. И на её место хитро водружались  злость и  обида:


- Детка, ты снова обманута - зло говорила обида.
- Но так искусно - обидно подтрунивала злость.

В такие минуты Она не кричала, а лишь монотонно раскидывала по комнате все вещи, невольно попадавшиеся под руки. С лёгкостью летели на пол антикварные вазы и статуэтки, бережно хранимые Ею в обычные дни. И все домашние знали, что сейчас туда лучше не входить. Когда же, приступы ярости неизбежно заканчивались, в душе наступало полное опустошение… Но Её, как человека рационального, всё же слегка утешало присутствие новых духов и крема на туалетном столике. Она понимала всю свою зависимость от них, безрадостно соглашаясь с тем, что  уже никогда не остановит эту «игру». Наверняка Её не раз смущала мысль и о том, что продала душу Дьяволу.  Хотя, с другой стороны, Она ни за что бы не согласилась вернуться в своё серое и унылое прошлое, которое, заключалось лишь в  сплошном ожидании благоверного с охоты. Это прекрасное мужское занятие  «переехало» в нём всяческие границы, превратившись в одну сплошную навязчивую идею. Он жил только новыми лошадьми, ружьями, собаками и всем прилагающимся инвентарём. Даже во сне он умудрялся гарцевать в седле. И нередко, с криками: «Ату его!» ворочался, отчаянно храпя. Когда же Она робко попросила себе отдельную спальню,супруг незамедлительно выполнил Её просьбу. Очевидно ему было даже на руку, что никто не побеспокоит после забирающей столько сил охоты и на редкость выматывающих пьянок с друзьями-охотниками. И уже совсем не удивляло в семье отсутствие детей. Так как мужу было просто некогда отвлекать себя на столь бесполезное занятие. Наследников ему в полной мере заменяли собаки и лошади. Он общался с ними как с детьми, отлично зная вкус и привычки каждого. Её всегда поражала и возмущала его особенность легко находить общий язык с этими животными. Тогда как с Ней, он часто бывал не вежлив и раздражителен. А тут ещё и семейный лекарь «обрадовал», известив что охотник страдает болезнью мужской слабости, заботливо убеждая Её обходиться с ним как можно деликатнее…  Но Она-то хорошо знала, что душевно от этого он вовсе не страдал, найдя достойную замену в виде охоты. Страдала Она. Безутешно нудных три года.  Не находя себе должного применения…  И конечно же, Она бы ни за что не вернулась в то скучное и блеклое существование. Тогда как Её новая жизнь, просто сверкала красками радуги. Бурлила страстью и интригой. Каждый раз открывая неведомые грани необъятных возможностей обворожительного таланта. Да, Она достигла почти совершенства на этом поприще. И даже была по-своему счастлива. 

  - Но за всё надо платить - подсказала логичная мысль.

И Она тут же с ней согласилась, так как по большому счёту, подобный порядок Её вполне устраивал. Нужно было только направить свои фантазии в другое русло. И неприятности сами собой отпустят, отступят, а то и вовсе забудутся… на какое-то время. 
«Боевой арсенал» - крем и духи, были готовы. За следующими теперь идти не скоро.  И Она легко переключилась на размышления об одном молодом художнике, с которым познакомилась на днях случайно в парке. Вернее сказать - пронзила его своим победоносным взглядом. И не оставив бедняге выбора, тут же захватила тонкую впечатлительную душу в свои прочные цепкие порочные сети… Собственно для него-то и предназначался новый «арсенал». Местом встреча был выбран фонтан во Дворцовом парке.

   - Природа мальчика вдохновит - игриво пронеслось в голове.

  Она уже представляла себе всесь трепет его чистой нетронутой души…
Парню было не больше двадцати, но при этом он дерзко владел кистью. В этих уверенных движениях читалось неподдельное мастерство юного таланта. Вот именно хороший мастер Ей сейчас и был нужен. В последние дни Она часто задумывалась над тем, чем было б лучше  подчеркнуть изящество новой мебели в гостиной - китайской вазой или модной картиной? Выбор пал на картину, точнее портрет - Её портрет в полный рост. И тут… так кстати оказался этот милый юноша. Для него это будет настоящим подарком судьбы! – в этом Она не сомневалась, зная, как художники восприимчивы к красоте. Он сумеет по достоинству оценить молочный бархат  кожи, грациозность осанки, гордую посадку головы и аристократичность изящной шеи. Ну и конечно же не оставит без внимания талию, в своём совершенстве которая не уступает ни одной придворной даме. Правда, каскад тёмно-русых волос, придётся забрать в высокую причёску, но ведь локоны-то непременно останутся - кокетливо рассуждала Она, крутясь у будуарного зеркала. А если он сумеет в точности передать сочность оливковых глаз, придав им обыкновенную грусть – это будет настоящий шедевр!
Но для стимула художнику необходимо было иметь неземное вдохновение. Вот тут Она ему и поможет, выплеснув сполна всё  своё волшебство и очарование. За эту сторону медали Она беспокоилась меньше всего, выбирая предстоящую эффектную позу. И любезно оставляя сомнения в надёжности чар другим примадоннам Лувра. Эта дерзкая мысль ещё больше Её горячила. Была бы цель! А как её красиво достигнуть, Она уж, наверняка, придумает.
Наряд был подобран. Она будет непременно в новом бархатном платье - оно  лучше других и облегает, и выгодно подчёркивает  красоту форм. С другой стороны, платье почти одного оттенка с глазами. И от этого выглядит ещё более соблазнительней. 
Она уже предвкушала живописное решение картины на стене гостиной. И даже мысленно перебирала список приглашённых, которым выпадет честь…
В общем всё так и случилось. Уже через две недели портрет, выполненный маслом на холсте, в изящной рамке красовался на полагающемся ему изначально месте и был на редкость талантлив. Весь Её образ, воодушевлённый художник передал с такой страстной любовью, что не заметить этого мог лишь слепой. Даже бравый охотник разразился каскадом аплодисментов. Не преминув разглядеть «опытным» глазом тонкого ценителя живописи, поразительное сходство с оригиналом. И тут же, со знанием дела, добавил, что если бы рядом присутствовала их красавица борзая, то общий эффект от картины весьма значительно б выиграл. Чем крайне взбесил хозяйку дома. Растроганные же тонким мастерством гости, умудрились оставить без внимания это пикантное дополнение, так как за долгие годы общения успели попривыкнуть к безбожному  солдафонству этого человека. Благо у них всегда хватало ума такта не высказывать свои сочувствия вслух.

Итак, прекрасный портрет стал неотъемлемой частью гостиной, и им по  праву можно было гордится. Но молодой художник, находящийся на взлёте чувств, готов был писать Её ещё и ещё. А Она… объяснив, что боится излишних толков в свете, и вовсе отказала бедняге в аудиенциях. Хотя на самом деле конечно уж это Её никак не страшило.  Напротив. Бесконечные сплетни звонкой чередой тянулись за Ней длинными Дворцовыми коридорами, образуя непрерывный  шлейф, которому  было суждено преследовать Её всю, непозволительно броскую, жизнь… Просто, Она вдруг так ясно поняла, что избегает этого бледного юношу лишь потому что он Ей - наскучил. И его преданные чистые глаза уже казались  вовсе не ангельскими, а даже напротив, слегка глуповатыми. И весь его такой тонкий и хрупкий образ, уже навивал… тоску. Она выпила его до дна, как бокал игристого шампанского.  И те капли, которые всё ещё оставались на самом дне, уже не искрились. Они поблекли и стали обыкновенно тусклыми. И конечно, допивать их уже не хотелось. Она написала ему прощальное письмо, в котором просила не губить Её репутацию и отослала прядь своих волос, как утешение им обоим. Обещала всегда помнить, любить и быть душою рядом... 
И правда, больше он Её не потревожил. А через некоторое время Она случайно узнала о его переезде. Что опять же, было так кстати. С тех пор Она о нём и не вспоминала. И даже любуясь его портретом, любовалась всегда только собой. А ещё через месяц, в том же парке у фонтана, был найден мёртвым молодой человек, одетый в лохмотья. Рядом валялась пустая бутылка с разбитым дном, которой, очевидно он и вскрыл себе вены. В карманах бедняги не было ничего подтверждающего его личность. Лишь, залитый прозрачной жидкостью потрёпанный лист бумаги, текст которой уже не читался. И прядь тёмно-русых волос, аккуратно перетянутых голубой шёлковой лентой… Ей не суждено было об этом узнать. И его смерть никак не отразилась на
уже пробивающихся тонких ниточках морщин в уголках Её прекрасных, но таких расчётливо холодных глаз. Она продолжала жить привычной светской жизнью, коротая время на балах и раутах, в театрах или…  маленькой потайной комнатке, с очередной жертвой страсти.
  Но иногда, Её одолевала скука. Она не хотела признавать себе истинную её причину, ссылаясь, то на мерзкую погоду, то на головную боль. В такие дни всё вокруг враз становилось серым и нудным. И уже не влекли новые  приключения, так как все любовники вдруг, приедались, сквозя однообразием. И даже новомодный наряд раздражал своей тяжестью.  Хотелось целый день провести в постели.  Забиться под одеяло и забыться долгим сном… Но, как правило, сон не шёл. Она изо всех сил пыталась вырваться из цепких объятий, комом подступившего к горлу - ОДИНОЧЕСТВА… Она не хотела и близко подпускать к себе подобный страх, когда хочется бежать от себя. Бежать и скрыться в сумерках ночного парка, раствориться в шёпоте листвы, слиться с каплями дождя на стекле… Да всё, что угодно! Только бы не чувствовать себя такой одинокой…         
Эти приступы одиночества, впервые испытав в детстве, Она пронесла через всю свою нелепую жизнь. Она была в семье единственным ребёнком, которому, благодаря состоятельности родителей не было отказа ни в чём… кроме общества их самих. Многочисленные бонны, заполнявшие собой всё вокруг, засыпали сладостями, игрушками и шикарными туалетами, проворно увлекая в мир сказок и игр. Но по ночам, находясь непременно одна, в своей давящей холодными стенами спальне, среди гор разнообразно бесполезных игрушек, Она так ясно осознавала всю свою реальную никому ненужность. И сидя в узорной деревянной кроватке, часто захлёбывалась слезами обид с горьким привкусом невостребованного родительского тепла. Крохотное детское возмущённое сознание кипело настоящим негодованием, при мысли, что Она так одинока и беспомощна в этом огромном, жестоком, непонятном мире. Когда же, захваченные врасплох Её истерикой, и ещё не отошедшие от своих сладких снов, тучные няньки вплывали к Ней в комнату, Она ненавидела эти гладящие пухлые чужие руки и сонные голоса, желавшие успокоить Её лишь для собственного ночного спокойствия. Она упрямо требовала мать. Но всё те же ленивые голоса отвечали, что родители в данный момент пребывают на балу. Но завтра, Она их непременно увидит  за вторым завтраком, так как первый, по обыкновению, они склонны пропускать. Она разрывалась, давясь истерикой, понимая всё своё бессилие и какую-то, просто роковую безысходность.
Но были и приятные дни, которые Она запомнила особенно ясно. Это были дни Её болезней, когда Она горела лихорадочным ознобом, и можно было сутками не отпускать от себя маму. В такие дни та сама баловала Её сказками. О! Это были минуты блаженства!  Взяв в свои маленькие ручки мамину, нежную ладонь с красивыми длинными тонкими пальцами и крепко прижимая её к своей горячей щёчке, Она готова была болеть вечность. Только бы эта ладонь Её никогда не покидала, и не кончался дивный сон. Иногда, Она специально мёрзла, стоя босиком на ледяном полу, что бы простудиться. Но частенько оказывалась застигнутой врасплох «недремлящим оком» воспитателей, изрядно вымотанных Её неутомимыми проделками.
Она была дочерью испанского гранда и французской графини. Испанский темперамент, органично перемешавшись с французской утончённостью, весьма щедро наградил Её изысканным вкусом. Благородное же воспитание позволяло хорошо разбираться в искусстве. Она с лёгкостью овладела классической школой танца и довольно сносно играла на клавесине. Да, родители и впрямь наделили Её всем тем, чем по праву можно было гордиться, но… за бытностью дня не успев дать, лишь, самое главное –
ДУШЕВНОЕ ТЕПЛО. Она так навсегда и осталась обделённой маленькой девочкой, даже, когда выросла и вышла замуж. Ведь Её супруг никак не восполнил этот пробел. Охотник не докучал Ей своим добрым  заботливым вниманием. Может именно оттого, Её, изначально тонкая и легко ранимая душа, исходя из природного чувства самосохранения, постепенно закуталась в непроницаемую оболочку напускного безразличия. И окончательно заблудившись в лабиринте душевного одиночества, так в нём и прижилась?..
Всю свою жизнь Она провела в Париже при Дворе, как и полагалось даме высокого ранга. Вскоре, после Её, как считалось, удачного замужества, родители переехали на родину отца, и общение с ними стало ограничиваться несколькими письмами в год. Но это уже не причиняло боли.  Теперь, Она не испытывала к ним детской привязанности, не найдя в них должного понимания и поддержки. Родители всегда жили своими интересами, а Её брак и вовсе «развязал» им руки. Это были чужие родные люди, дальнее расстояние с которыми уже не тяготило. Хотя, это никак не уменьшало Её обострённо болезненного чувства одиночества. Скорее наоборот, с годами приступы таких нервных срывов заметно усилились. И даже Её всезнающему магу приходилось всё труднее с ними бороться.
А годы шли. И её возраст нещадно подступал к той опасной отметке, когда женщина начинает терять уверенность при более тщательном обследовании себя в зеркале. По привычке, Она всё ещё порхала в иллюзиях  своей дивной красоты, хотя всё менее походила на портрет в гостиной. Но упрямо не желая поддаваться неумолимым годам и неустанно применяя богатый опыт своего учителя, всё же лет на пять тормозила этот до жути беспощадный процесс. Правда, сердца незрелых юнцов уже не заходились трепетом при Её появлении. И это огорчало. Несомненно, Она была ещё в отличной форме, и всё так же кокетничала, и была желанна. Но, приходилось мириться с тем, что возраст Её воздыхателей слегка возрос. А цветущие девушки, при встрече с Ней, искрились самыми доброжелательными улыбками, что несомненно было явным признаком коварно подступающей старости. Этот неприятный факт Она попыталась скрасить, взяв горничной молоденькую мулатку, из которой вскоре сделала первоклассную любовницу.  Кстати, эта перемена на какое-то время изрядно подзарядила Её. Глаза опять засияли озорством, как будто Она и впрямь смогла подпитаться молодостью своего нового увлечения. А может, так оно и было. Но чудный роман продолжался не долго. Уже через месяц, красавица мулатка пресытила своей слащавостью. Или скорее, была выпита до дна, как это обычно и случалось. Её пришлось заменить новой горничной, экспериментировать с которой Она уже не стала.
Время вновь потянулось бесконечной монотонной чередой, раздражая своим однообразием. В один из таких вот душевно пасмурных осенних дней, Она и пришла к своему колдуну-учителю. Похоже Он был Её единственным преданным другом. Многолетнее общение заметно сгладило  шероховатости между ними. Они слишком хорошо друг друга знали, и это многое меняло. Став мудрее, Она уже не испытывала злости ущемлённого самолюбия. Напротив, лишь чувство глубокой благодарности переполняло Её к этому человеку. За Его неустанное терпение и искреннюю нежность, а главное, за надёжность и верность, подлинную цену которым, Она так хорошо теперь знала. В последнее время, Она всё реже приходила к Нему за чарующим снадобьем, но всё чаще за добрым советом.
 
  Но сегодня Она пришла сюда за другим. Сегодня Ей нужен был - ЯД.
Она полностью осознавала ответственность такого решения. Выбор был сделан при ясном уме и трезвом рассудке. Она сознательно не хотела превращаться в морщинистую старуху, потихоньку выживающую из остатков ума, и вызывать при этом, лишь, сочувствие и жалость. 
   НЕТ!!!  Она привыкла вызывать в людях совсем другие чувства!!!
Наводя шорох при Дворе своими любовными похождениями и бесконечными интригами, Она, как никто другой, не оставляла в сердцах окружающих ни малейшего уголка для равнодушия. Ею восхищались и боготворили - одни, и ненавидели и проклинали - другие.
                РАВНОДУШНЫХ - НЕ БЫЛО!!!

И так было всегда! Так могла ли Она им теперь позволить чувство  ЖАЛОСТИ?!!!
Конечно же, нет. Она не хотела уподобляться дряхлеющему Казанове, который был уже попросту смешон, со своими нелепыми россказнями о неустанных днях  «боевой» молодости…  Неожиданно вспомнилась Клеопатра.

-Да, уходить нужно всегда красиво и вовремя! Это многие знают, но не у всех достаёт духа…

И с этой опасной мыслью, Она решительно распахнула старую железную дверь, прекрасно понимая, что делает это в последний раз…
  В комнате стоял привычный сладко-терпкий запах. Она его поглубже вдохнула.  Было не просто, вот так, без слов, со всем этим прощаться. Ещё тяжелее было оттого, что Она впервые не могла поделиться своими тяжкими мыслями со старым добрым другом.

-Потом, наверняка Он и сам всё поймёт. А если поймёт, то безусловно простит – успокаивала Она себя.

Теперь же Ей приходилось действовать самой. И хитро воспользовавшись удобным моментом, Она незаметно выкрала маленький нужный флакончик.
  Ещё немного поболтав, и уже прощаясь, Она нежно поцеловала Его в колючую морщинистую щёку. Но Он не придал этому особого значения. Или сделал вид, что не придал?…  Как человек мудрый, Он хорошо знал шаткую психику этой строптивой женщины. И наверняка внутренне был готов к такой развязке. Тем более понимая всю бессмысленность каких-либо объяснений. Ведь Она, привыкшая всегда жить своей красотой и очарованием, просто не умела быть иной. Он сам невольно дал такую установку, пытаясь в своё время «вытянуть» Её из депрессивного омута, в котором юная гордячка уже задыхалась. А значит...
  Её печальные красивые глаза навсегда с ним прощались. Ей хотелось обнимать Его, извиняться, благодарить и плакать. Но Она всегда умела скрывать свои подлинные чувства. Напоследок, оглядев комнату и коснувшись взглядом стола, Она невольно улыбнулась. Стол был поблекший и ветхий. И всем своим невзрачным видом напоминал скорее бывший обрядовый алтарь, который отправили на заслуженную пенсию. Или ещё больше на скромно приютившегося старика Казанову. Но в отличие от последнего был нем, чем и вызывал большое уважение. Она вспомнила, как переступила порог этого дома впервые, и сердце, давно отрёкшееся от сентиментальности, вдруг, непривычно защемило… И уже выходя на улицу и погружаясь в томный сумрак осенней ночи, невольно словила себя на том, что глаза  предательски увлажнились.
   Придя домой, Она подошла к камину, что бы согреться. Нужно было тщательно обдумать, что Она напишет в своём последнем письме. Или… лучше уйти не прощаясь?  Да и вообще-то прощаться было не с кем. Активно выживающий из ума супруг, уходил никогда не затрудняя себя подобным жестом приличия. Значит и Она не обязана ему этой любезностью. Может хоть ЭТО отвлечёт его внимание от охотничьих дел?  Пусть теперь долго выясняет истинную причину произошедшего! Что опять- таки повлечёт за собой немалые светские сплетни...
  Она подняла усталые глаза на портрет. Ах, как же быстро пролетело время!..
И окончательно признав, что уже крайне далека от этого чарующего свежестью молодого создания, резко поднесла пузырёк к губам и...

             Смерть наступила быстро и почти безболезненно.

     Похороны, как и полагалось Её статусу, были изрядно пышными.
«Безутешный» муж, слегка покачиваясь с похмелья, ехал в строгом чёрном экипаже, позади гроба, лишь изредка подавая вялые признаки трезвой мысли. До него никак не доходило зачем Она устроила весь этот «маскарад»? Да и вообще, чего ещё Ей не хватало?..  Длинная погребальная процессия медленно и чинно продвигалась к фамильному склепу. И поскольку дорога туда была не столь коротка, как наверняка хотелось бы многим провожавшим (в дождливое пасмурное утро), это всё же давало им дивную возможность подробного обсуждения...
Лишь… как-то весьма странно и неуклюже смотрелась среди всей этой вычурно помпезной демонстрации модных карет и нарядов, скромная открытая коляска, с никому не известным седым стариком, полностью промокшим от дождя… или слез… что в свою очередь, неизменно вызывало к нему большой интерес, привычно горяча смелое воображение знати.
  Да, шлейф из слухов продолжал тянуться за Ней и теперь. Правда, уже ниспадая траурной чёрной каймой. Прожив слишком бурную жизнь, Она даже свою смерть сумела окружить ореолом Придворных сплетен...
  Таково было Её последнее желание. Да и кто вправе Её судить?             
       

P.S.  Этот рассказ посвящаю Ей - дальней родственнице, искромётная
судьба которой, открылась мне недавно и совершенно случайно. Хотя… если не верить в случайности, Она просто должна была появиться здесь и сейчас по причине вселенского равновесия…


Она одна. Какой ей бес
Кого-то выгнать прочь?
Ей дан с рожденья этот крест –
Любить себя и ночь.

Она подавит нервный стон
И как бы между дел
Заплачет, оттого что Он
Ей тоже надоел.

И надоест Ей наперёд,
Кто будет впереди,
А тот, кого всё время ждёт…
Да как Он смел… уйти!

………………………………

Откроет дорогой коньяк…
Затмит придворных дур…
А за окном – полночный парк.
У ног – полночный Лувр.
                1995г