Русалка

               

    Фима резво вынырнул из воды, и яркие лучи проходящего мимо шабатнего солнца, лучезарно приветствовали его молодую блестящую лысину. Он весело фыркнул, вытряхивая из ушей излишнюю влажность, и наконец открыл глаза, в которые вышеупомянутая не замедлила подло проскочить. Глазам стало больно. Они заслезились, и ещё секунд пятнадцать Фима боролся с наведением резкости. Но когда наконец, победа свершилась - глазам стало ещё больнее. Фима даже успел было подумать, а не перебрал ли он с резкостью, так как от увиденного поплыло не только в глазах, но и в голове, которая на этот раз кружилась предательской трезвостью.
      - Ты хто? – не скрывая своего изумления и бравого украинского акцента, прошептал обескураженный Фима, потому как хорошо помнил, что ещё минуту назад в радиусе 500 метров никого замечено не было. А тут, с неподдельно близким интересом, на него смотрели два больших зелённых глаза из под такой же изумрудной челки. Кожа на лице прекрасной незнакомки была несказанно бледной и так же слегка фосфорицировала.
        Вообще-то Фима был человек подготовленный, ведь в его привычной радиационной зоне – зоне бывшей родины, особым румянцем никто не страдал уже последних лет 10. Девушки-модницы тоже любили красить остатки своих когда-то дивных кос в разные пёстрые цвета. Так что, вроде, ничего нового…  но, что-то так и смущало в облике невинно улыбающегося напротив создания, которое не теряя времени быстро залепетало на хорошем иврите. Фима был «свежим» репатриантом и ещё не овладел местным наречием настолько, что бы как следует разобрать обрушившийся на него шквал мелодичного потока. Все, что он понял, к большому своему сожалению, что девица была явно местной, и знание «нормального русского» её не тяготило.  Зато уж наверняка её должен был тяготить чрезмерный макияж - злорадно подумалось Фиме, который был приверженцем старого уклада в отношении девушек, в общем, и  их косметики, в частности. Но загадочная незнакомка так подкупающе приветливо улыбалась, что врождённая воспитанность интеллигентного Фимы все же приказала собрать в кучу все знакомые ульпановские выражения, употребляемые в случае знакомства. И потихоньку беседа завязалась, не выходя, правда, за рамки общих фраз по поводу отличной погоды и приятно теплой сегодня воды. Фима даже облегченно заулыбался, не так красотке, как своему неожиданно сносному ивриту. Справедливо отметить, что он всегда был способным учеником. Как, вдруг…
      Вот, так всегда. Всё неожиданно подлое подкрадывалось в его мирную 35-летнюю тихую жизнь – вдруг, и сразу после того, как он позволял себе на минутку расслабиться.
     … И вдруг, наконец, он понял, что до сих пор так смущало его в этой чернобыльской нехватке гемоглобина на лице молодой особы.
Это была не очень заметная, но всё же раздражающая глаз, мелкая прозрачная чешуя, как у той рыбёшки, что с превеликим удовольствием он удил тёплыми украинскими вечерами. А тут ещё, как назло, в самый момент озарения и в подтверждение солнечного удара, из воды с самой лебединой грацией выпорхнули две изящные ручки, окончательно убивая своим оттенком и сверкающей россыпью янтарной чешуи…
      Тут бы, как раз и утонуть. Но закалённая Фимина натура,  человека взращённого в бурных «совковых» передрягах, так просто сдаваться никак не хотела. Лишь её лучезарная улыбка слегка соскользнула в воду, и её место быстренько заняла другая, чуть глуповатая, но такая же милая…

      Не сразу вернувшееся на берегу сознание, не спеша, выровняло скачущий дикими мустангами тахикардийный пульс, а также непривычно трезвые мысли в перегретой голове несчастного  Фимы. Уже дома, явное физическое недомогание, перепуганной рожицей, с ещё более выпученными по случаю глазками, смотрело на него из фамильного зеркала в зале. Новоприобретённый диагноз настойчиво требовал неотложной помощи. Благо Фимино лекарство от всех болезней находилось всегда под рукой. Бесспорно, непревзойдённой медицине аборигенов грозил бы полный крах, узнай они, вдруг, что таковое уже существует, и более того, что все они, включая самую неопытную лаборантку, его употребляют, но по обыкновению наружно. А вот на Фиминой бывшей родине оно применялось всё больше вовнутрь. И надо сказать небезуспешно. Так, испокон веков там и лечились, передавая знахарский рецепт от дедов к отцам и так далее.            Но что бы сохранить на должном уровне мед репутацию  щедро приютившей страны, Фима, перевезя в контрабандном порядке  великое открытие предков, уже полгода хранил его в строжайшем секрете, в холодильнике.  И это его морально тяготило, так как лекарство было совершенным со всех сторон.  Во-первых, легко усвояемо и всеми переносимо, чего не скажешь об остальной мед химии. Во-вторых, регулируя дозу можно было, ну если не излечить, то уж на некоторое время точно забыть обо всех болезнях сразу. Его рецепт выдержал все вековые испытания. И сегодня, как ничто иное, наилучшим образом помогал Фиме выводить радиацию из загрязнённого организма, а также предупреждать её последствия. Но главное преимущество заключалось в сносной цене за литр и завидному умению случайно находиться рядом в нужный момент, чем крайне облегчало участь больного, уже с первых признаков недомогания…
         Фима был наш человек. И его культурное начало никак не позволяло ему забыть рецепт предков. Он уверенно подошел к холодильнику и привычным движением отмерил привычную дозу в стакане. Произнеся заветный (так же входящий в состав рецепта) волшебный звук «хх-у», одним махом соединил его содержимое с желудочным соком. Последний был в соответствии подготовлен годами упорных тренировок и… нужный эффект не заставил себя долго ждать, щедро выделив тепло, обволокшее учёные мозги. Те в свою очередь остались благодарны желудку за безотказность характера. Цепочка замкнулась, отмечая заметное улучшение общего состояния и с выводом на лицо как на дисплей удовлетворенно-расплывшееся изображение с легким румянцем и обольстительнейшей улыбкой, по своей сладости, которая, смело, могла соперничать со знаменитой улыбкой  «Чеширского кота».
- Полегчало - справедливо отметил Фима - теперь и сосредоточиться можно.
И правда, слегка поднятая «мустангами» пыль начала помалу  оседать. В заблудшую память, мерно покачивая волнами склероза, тихо вливались: лазурное море, яркое солнце, неописуемый восторг от прикосновения воды и…русалка. Таки настоящая морская русалка, резво лепечущая на отменном иврите, что в своё время и навело Фиму на мысль о том, что девица была местной. Но он-то и предположить тогда не мог, до какой степени местной, то есть, до самого места её обитания – моря.
- Ерунда какая-то - трезво оценил Фима - Так не бывает.
     О том, что так не бывает, он знал всегда.
- Миражи, галлюцинации от перегрева - это бывает, а живые русалки – нет!!!
Правда, когда-то давно в одном из журналов он читал, что возле берегов Новой Зеландии рыбаки часто вылавливают нечто подобное и сдают в магазины со всем остальным уловом. Мясо же, по словам очевидцев, немного сладковатое.  И в таком духе вся статья. Но Фима твердо верил, что русалки – это не улов, а уловки лживой прессы. И тут - на тебе!
- А ведь предупреждали, пей дурак, больше воды. С  израильским солнцем шутки плохи. Вот и дождался галюнов на фоне обезвоживания.
Как человек серьёзный, учёный-физик, Фима был, как и
полагается в таких случаях, отъявленный материалист. Но врожденный аналитический склад ума сейчас всячески возражал, подсказывая, что от потери сознания (чётко зафиксированного ротозеями пляжниками) его беспомощное тело по всем законам той же физики должно было плавно погрузиться в воду. А оно, в смысле тело, вдруг, само собой оказалось на берегу и уже там пришло в сознание, благодаря всё тем же, пляжникам и местным спасателям, которые все как один не замедлили сбежаться на увиденное ими чудо. А именно: по словам очевидцев, Фимино обмякшее тело, без малейших признаков сознания, плыло само по направлению к берегу, головой вперёд.
    Ну, в общем, всё это Фиме рассказали уже потом, когда откачали и привели в должный вид. И,  конечно же, из всего вышеизложенного можно было сделать только один вывод о том, что… что-то не вязалось. К такому мудрому умозаключению он и пришёл путём долгих размышлений и предположений. И тут же разочаровался в себе как в учёном, так как сам вывод показался ему недостаточно смелым и не совсем точным в определении. Поэтому за ним последовал ещё один вывод, даже два, так как третьего и быть не могло. Но, что-то же, непременно было, веским доказательством чего и пребывал сам Фима на мягком новом диване. И поскольку диван оказался дивным местом для учёной мысли, то возможно невозможные теории спасения звучали робко, но настойчиво и приблизительно так:
1. Оказывается можно плавать и без сознания.
2. Спасатель – русалка.
Обе нагло навязавшиеся бредовые теории предполагали невероятные открытия. Одна в анатомии, другая в зоологии. Хотя, припомнив все приятные подробности их встречи, Фима и вторую бережно перенёс в биологию, так как это показалось ему более гуманным.
 - И хай там биологи разбираются сами шо до чёго - почти вслух подумал Фима, слегка осмелев после второго стакана никогда не подводящего снадобья.
    К сожалению, разбирать биологам было нечего, точнее некого, а то б они, конечно, с радостью.  Но выдвинутая Фимой «двинутая теория» не имела никакого  мало-майского доказательства, не считая, правда мелкой чешуи, что он неосмотрительно стряхнул с себя на пляже. И зачем он это сделал? Он тогда бы…  и Фима ясно себе представил, как приходит он с чешуёй к биологам, выдвигая свои соображения по поводу её происхождения. И им, конечно же, заинтересуются, но… было опасение, что по большей части,  психиатры.
- Ну и Бог с ней, с чешуёй - логично подумал Фима, - Перейдём к теории №1.
 И тут же здраво рассудил, что это было бы с его стороны крайне неосмотрительно, так как если первая окажется неверной, то вряд ли ему повезёт ещё раз с присутствием второй. А больше ведь и положиться не на кого.
- Безопаснее будет начать все же со второй, а анатомы - малость подождут.
   И в подтверждение правильности выбора Фима вспомнил, как долго мама водила его в детстве в бассейн, пока он хоть как-то не начал держаться на воде.
  - Да,… у биологов, пожалуй, шансов побольше. - умозаключил Фима и тихо отошёл ко сну.
    Его потрясённое увиденным сознание и во сне не сдавалось и   прегрезило ему прекрасную морскую деву, которая игриво кружилась вокруг млеющего Фимы, демонстрируя изрядную лёгкость и редкий профессионализм по части танца на воде. Она нежно брала его мягкую пухлую руку, и звонко смеясь, звала за собой. Всем своим видом так и обещая невероятное наслаждение... Так он и проснулся… с  умилённой слюнявой улыбкой. А в ушах всё ещё стоял сладкий голос.
- Фу ты, ерунда какая. Тебе шо нормальных баб мало? – не на шутку рассердился сам на себя Фима, вконец одураченный приятным сновидением.
  По правде сказать, с «нормальными бабами» ему и впрямь не везло по жизни. Так бывает. Не везёт, и всё тут. Он уже и надежду потерял на «замужество» и часто иронизируя по этому поводу, говаривал, что ходит в «старых девах», чем намеренно подчёркивал свою недвусмысленную девственность.  Его мать, в свою очередь, потерявшая всякую надежду на внуков, называла Фиму «тюфяком закомплексованным», что тоже было, отчасти правдой и на что Фима очень обижался, раздувая до предела  и без того не впалые щёки. Сразу шёл в свою комнату  и делал вид усиленной  работы мозга. Работа его действительно, отчасти, спасала. Он ею жил. Но всё же, наверное, с горя за неудавшуюся личную жизнь, втихоря попивал. Мать, когда корила, когда жалела, но изменить ничего не могла. Она втайне, сразу по приезду на историческую родину, ещё питала надежды, что зверски жаркий климат подействует вразумительно на заблудшего сына и переборит эту его «дурную привычку». Но сильный организм Фимы так просто не сдался мелким пакостям судьбы, в виде частых хамсинов и «дурного климата» и в свою очередь сам его переборол. Да и пил он немного, правда, регулярно, вечером, и принимал чисто как лекарство от бессонницы.
   Так они и жили вдвоём. Своего отца Фима никогда не знал. Мать рассказывала, что он бросил её беременной. По этой причине Фима и знать его не хотел. Внешне он походил на мать, да и характером был в неё: робкий, безобидный, застенчивый. Но эти редкие для мужчины качества, несправедливо отталкивались неуклюже тучной внешностью плюс преждевременно скоропостижной лысиной на макушке. А как говорится: «Встречают по одёжке».   Да, никакая одёжка такого размера к этой лысой макушке и не «прикидывалась». Вот, девушки с ним и не встречались. Никто так и не разглядел его  огромного кладезя широкой и чистой души. Это было обидно. Может, поэтому он и на русалку позарился на безрыбье, точнее на безбабье. А от последнего, как известно, можно разных делов наворотить…
    Ну, позарился не позарился, а в качестве научного эксперимента просто надел плавки, да и пошёл на пляж поплавать. На то самое место вчерашней их встречи.
- От такого душевно-телесного одиночества даже ученый муж в живую русалку поверит - с явной обидой на судьбу констатировал Фима, медленно погружая себя в воду. Для чистоты эксперимента он решил повторить своё подводное плавание. Нырнёт, вынырнет, оглядится и опять нырять…
Время шло. Силы убывали. Глаза совсем красными сделались, а русалки всё нет. Вконец удручённый и вымотанный Фима поплыл к берегу, правда, на этот раз уже обычным способом. А тут, как на зло, вчерашний мужик, один из ротозеев, подлетает и хитро так сговорщецки улыбается:
- Ну, ты, брат, вчера и дал всем оторваться! Я и не знал, что так плавать можно!
- Я и сам не знал - неуверенно ответил Фима.
- Слушай - не унимался мужик - ты экстрасенс, да? Медитируешь? А лечить можешь? У меня как раз радикулит разыгрался. Врачи говорят с дисками не всё в порядке…
- С головой у тебя не всё в порядке - совсем обиделся Фима.
Лениво встал и опять поплёлся в воду.
- Я знаю - согласился неохотно мужик - но спина-то болит
чаще.
Доплыл Фима опять до того самого места, и уже было нырять
собрался, как тут, зелёная сама и вынырнула.
- Ой!.. – обрадовалась русалка, - А это опять Вы?!
Причём, сегодня она говорила на уже довольно сносном, русском.
- А я вчера так испугалась за Вас. Думала, Вы совсем захлебнулись!
- Да, нет, не совсем, Бог миловал, - так же радуясь, нашёлся
Фима.
- А Вы вообще часто в воде сознание теряете?
- Нет - честно признался Фима - только когда русалок встречаю.
И тут же смущённо добавил: «Таких красивых русалок».
- А-а, ну тогда это не так страшно - не отреагировав на комплимент, продолжала морская красотка - я уж подумала со здоровьем что, и совсем не сообразила, что сама напугать могу.
- Да что Вы? – взмолился Фима - Не напугать, а поразить дивной красотою своею! А, обморок…так  это я просто  впечатлительный, такой… слишком.
- Действительно, с лишком - согласилась русалка - а я-то и особо красивой себя никогда не считала. Конечно, работа обязывает всегда быть в форме, но не больше. Я – фотомодель. Фотогеничная просто. Ой, а мне вчера так Ваш язык понравился! Я тут на досуге, вечерком, русский словарь полистала. Мало ли, думаю, может ещё, когда пригодится.            А тут, Вы! Такая радость!…
 
   Никогда прежде Фима не нуждался так сильно в чём-то твёрдом под ногами. Правда, и подобных ситуаций так же не возникало. Ну, как тут не лишиться рассудка, когда такие чудеса и в полуметре от тебя происходят. Шутка ли сказать – живая русалка-фотомодель, да ещё и полиглот в придачу.  Но, повторяться Фима не любил, и поэтому твердо решил держаться из последних сил, но на высоте… или хотя бы на воде, что тоже не плохо. Мало ли, что ещё ждёт? Вдруг, она и с автоматом Калашникова знакома. И тоже так, от скуки, холодными зимними вечерами разбирает его себе на кухне в мерном свечении канделябр…  Фима, вдруг, представил эту картину так ясно, что совсем было, потух.
   - …А меня Глория зовут - не утихало диво - это папа так назвал, но друзья зовут просто – Гло…
- Нет - справедливо подумал Фима - тебя не зовут, ты сама приходишь, точнее, приплываешь - а вслух неожиданно для себя спросил:
- А Вы случайно не собираете автоматы?
- Случайно нет. Но зато я собираю красивые ракушки. У меня их большая коллекция. Хотите, покажу?
    Фиму эта новость слегка утешила, и он охотно закивал головой, не преминув добавить:
 - Да, да, обязательно… потом.
    Несмотря на всю непривычность обстановки Фиму необычайно радовала её искренняя милая улыбка. Обычно, девушки ему так не улыбались. И это приятно наводило на мысль, что он ей, действительно, понравился.  Хотя в саму способность нравится девушкам, ему не верилось уже давно. Но и в существование русалок, как правило, никто не верит?
- Ну, значит, нет правил без исключений - с надеждой подумал
Фима.
- А Вас как зовут? – поинтересовалась новая знакомая.
- Фима! – бодро выпалил Фима  - в смысле Ефим, но для близких, просто Фима.
- О! Какое романтичное имя, Фи-ма! – нараспев повторила русалка.
    И поняв всё буквально, подплыла совсем близко. Фима, не ожидавший такого крутого поворота, был совсем сбит с толку, когда она легко провела кончиком своего хвоста по его бедру. Он ещё больше залился румянцем. Но, его интеллигентное начало вовремя пришло на помощь, подшепнув на ухо, что может это у них такой морской способ знакомства. И приняв эту идею, как единственно возможную, он в свою очередь, ответил ей тем же приветствием. Что соблазнительнице и послужило немедленным сигналом к наступлению. Она вмиг атаковала не успевшего опомниться робкого Фиму…  и только брызги мелким бисером рассыпались фейерверком вокруг…

    Вот, в такой экзотичной обстановке, Фима и был лишён своей невинности, захваченный врасплох жгучим темпераментом южанки. Но, как человек долга, он, не «отходя от кассы», то есть, не отплывая от места искушения, и сообщил ей о серьёзности своих намерений. На что «искушённая», в знак своего полного согласия бросилась ему на шею, и чуть было не утопила, слегка перебрав с восторгом…
 В общем, дело оставалось за малым, а точнее, за мамой. Нужно было представить будущую жену ещё ничего не подозревавшей будущей свекрови. А как их представить Фима себе не представлял. Мама не умела плавать, а новоиспечённая невеста – ходить. Решили пойти на компромисс. И местом встречи была выбрана Фимина ванна…
    Дождавшись темноты, наш герой-любовник загрёб своё «сокровище» под мышку и «огородами», то есть, тёмными узкими переулками, уверенно зашагал домой.
    Гражданский долг, в виде сдачи бесценного экспоната на растерзание биологам-вредителям, тут же придавила увесистая логичная мысль: - самим надо. А в логике, Фиме, отказать было трудно. И поскольку гражданский долг предполагалось заменить гражданским браком, то есть удар как бы принимался на каждый миллиметр себя, любимого, Фима искрился гордостью достойного гражданина. Озарённый этой светлой мыслью он и дошёл до своей квартиры.
      Ванна пришлась как раз в пору, а тут и мама от соседки вернулась. В общем, как сказал бы классик: «Действие второе. Те же и мама».

         В тот самый момент, когда в замочной скважине медленно проворачивался мамин ключ, Фима уже заканчивал распенивать ванну, как ему казалось для большей значимости ответственного момента. И пока он раздумывал, как бы это, побезмятежнее её позвать, она, вдруг, сама возьми да и войди, очевидно, для принятия вышеупомянутой перед сном. Увидев нечто улыбающееся зелёное человекообразное у себя в ванной комнате, и не заметив Фиму, которого сама же и прикрыла, распахнув дверь, мама так и обмякла, плавно растянувшись на холодном мраморе пола.
   Услышав глухой звук, Фима с неподдельным интересом высунулся из-за двери и тут же истошно заорал:
- Мама! Так нельзя, ты же простудишься!
А  растроганная таким весёлым приёмом будущая невестка со слезами умиления на щеках, внимательно наблюдавшая за процессом приведения мамы в чувства, мечтательно произнесла:
- Теперь я знаю, милый, откуда твоя неадекватная реакция на мою красоту. Это – наследственное.
 Тем временем, понюхивая нашатырный спирт, мама робко решала, прийти ли ей в себя. И поскольку зелёное существо с ослепительнейшей улыбкой всё ещё оставалось на месте, она слегка сомневалась в правильности такого смелого решения. Но действие нашатыря было неизменным и поэтому пришлось таки прийти, после чего последовала волнующая фраза:
- Ой, Фимий, и ты здесь?!
- Было бы странным, если бы я был на Марсе - попробовал неуклюже  пошутить любящий сын.
- А это… хто? – продолжала перепуганная старушка, указуюя перстом в направление ванны.
- А… это…?! – весело заикаясь, прошелестел Фима - Это…это – моя невеста…
  Очевидно, последние слова дались ему как-то неуверенно, отчего мама и их приняла за очередную шутку, и, решив её поддержать, выдавила на испуганное лицо немного улыбки.  В этот, казалось бы, отрадный момент, из воды, как назло, вынырнула зелёная грациозная ручка, слегка обрамлённая искристой чешуёй, и нежный голосок весело пролепетал:
- Очень рада нашему знакомству. Я, Глория. А у Вас такой      
     чудесный сын!..
    После чего, опять пришлось прибегнуть к чудным свойствам нашатыря. Ну, кто же мог подумать, (а если кто-то и мог, то уж конечно не Фимина мама) что это «чудо» ещё и говорить может. Фиме всё больше переставала нравиться эта затея со знакомством, так как перспектива потерять мать в его планы совсем не входила. Но отступать было поздно. А нужно было очень мягко, не выпуская баночки со спиртом из рук попробовать наладить контакт двух цивилизаций. Тем более, что им предстояло вскоре вступить в родственные отношения. И Фима робко начал:
- Мама, ну перестань уже падать на ледяной пол и таки познакомься с моей невестой.
- А шо у ней с лицом? – для бдительности «наехала» мама – Зачем так много макияжу?
Русалка и вправду была чуть подкрашена, но лишь совсем
слегка и поэтому подобное замечание её даже оскорбило.
- И зачем, сынок, - уже более уверено продолжала мать, - Она его смывает в моей ванне и в моё время?  Фимий, но ты же знаешь, что 20:00 – это моё время ванны, так скажи же ей об этом!
- Мама! – взмолился бедный Фима, - Она ничего не смывает. Она сама по себе такая. Она – русалка!
- Русалка…? – неуверенно повторила старушка, наконец-то решив привстать, - Хм, а я то думаю, Фима, отчего у нас так рыбой воняет. А…  ну тогда, конечно, пусть помоется, я подожду.
  И с этой любезной репликой, мама тихо вышла из ванной комнаты, оставив, молодых смотреть друг на друга, с широко раскрытыми глазами, а заодно и ртами.
 - А хочешь сала? – неожиданно для себя самого спросил Фима. Надо же было как-то поддержать разговор. Да и проголодался он уже порядком. Нервы, как известно, много калорий сжирают.
- Сала?!!! – зарычала взбешённая оскорблениями невеста, -  ты   
       мне ещё сала предлагаешь?!!!
- Ну, да, - всхлипнул Фима, - Кушать очень хочется.
    Но ярость русалки уже брызнула через край акриловой ванны и разлетелась по стенам, потолку и Фиминой физиономии. Возмущённая девушка, изо всех своих русалочьих сил, лупила длинным упругим хвостом по воде и орала всякие непристойности на всех ею изученных языках одновременно. А Фима стоял, мок и думал:
 - Если её так разозлило предложение поесть сала, то значит она – «кошерная».  И, наверное, у своих морских коров они отделяют мясо от молока, а морские свинки там не в ходу и вовсе…
   Весь этот бредок был неожиданно прерван мамой, которая открыла дверь и всё тем же непоколебимым голосом сказала:
- Я Вам тут полотенце чистое достала.
   Последнее слово, было произнесено с изрядной гордостью, и Фима даже успел вспомнить, как она, когда-то умело, «доставала» вещи по блату. Теперь же она «достала» и чистое полотенце, что было так любезно с её стороны, хотя и не совсем кстати.
- А русалке, чёрт бы её побрал, таки надо было бы дать сала.  Хотя б для того, что бы её немного призаткнуть, наконец.
   Никогда ещё Фима не общался так близко с девушками, и надо сказать, что теперь он жалел об этом всё меньше и меньше. Зато он сейчас искренне жалел мать, которая, сдержанно ликуя от, увиденного брызгопада, воскликнула:
- Бог мой, какой темперамент! Фимий! Ты только посмотри, какая редкая пластика движений! Брависсимо!!!
Мама считала себя человеком близким к искусству. И это было
отчасти так. Всю свою нелегкую жизнь  она проработала в кассе драм. театра. Часто посещала спектакли, балет. И поэтому её эмоции не были поддельны. Но у тихого, любящего покой Фимы, эта драма, сопровождающаяся столь обильной и мокрой декорацией, должного восхищения никак не вызывала и бурных аплодисментов не предусматривала. Поэтому, добросовестно подумав, он изрёк:
- Мама, извини. Это больше не повториться.
  Услыхав эти дезертирские слова, оскорблённая со всех сторон ванны жутким людским непониманием и вконец униженная русалка – просто расплакалась. Она не могла вынести такого изысканного предательства со стороны только что ещё горячо любимого ею человека. Её ущемлённая гордость орала, что лучше провалиться сквозь землю, чем продолжать находиться рядом с этими чёрствыми людьми. И она… провалилась. Точнее ушла под воду, просто, чуть уменьшившись в размерах (а она и это умела), нырнув в унитаз. Там и исчезла, махнув на прощание серебристо-зелёным хвостом.
- Ой!… - Только и успел сказать Фима.  Очевидно, этот акробатический трюк был свыше его заурядного понимания.
  А мама, всё так же непромокаемо твёрдо отметила:
- Не волнуйся, Фимий, она не заблудиться. Наша канализация впадает прямо в море возле пляжного берега.
  И только тут Фима понял всю свою опрометчивую, но уже непоправимую ошибку.
- Вот, так рушится человеческое счастье, мама! – с безысходной грустью Гамлета выдохнул он - А начиналось всё так романтично. Поистине велик классик, сказавший:            
             «Ах, как сладко всё вначале,
               Ах, как горько всё в конце…»
- Фимий, ты шо, вот это вот называешь счастьем? – и мама уверенно ткнула пальцем в унитаз - Да где ты её выловил, (указательный палец не переместился) так туда ей и дорога! А ты ей ещё и пенку в ванну!…
- Но, мама!!! – взвыл Фима - Мне с ней было так хорошо!
- Не знаю  - обиженно парировала мать - почему тебе хорошо, когда непонятно кто занимает мою ванну в моё время.
  И сделав непроницаемую «мину» на лице она открыла дверь:
- Я тебя растила-растила, а ты мне тут сюрпризы из унитаза? Да?   Не хорошо, Фимий, так с матерью, не хорошо! А хочешь невесту, на работе присмотри.
- Куда присмотреться?! – слёзно завопил Фима, - В колбу с пробиркой?! Кто меня окружает? Школьницы, приходящие на урок физики? Или ты забыла, что я тут не младший научный сотрудник, а ла-бо-рант!  Да и дело не в карьере, ты же знаешь. А тут… в первый раз… можно сказать… повезло… - и Фима, горькими слезами стал омывать ушедшее, точнее уплывшее счастье.
  Но мама гранитно стояла на своём:
- А ты подумал, мой мальчик, как бы вы жили?  И в какой валюте эта рыбка приносила б зарплату?  А машканту-то, выплачивать надо? И на русалок скидки не полагаются!…
  Последний, такой практичный и веский довод, был явным «перебором».  Мама и сама это поняла, когда Фима осуждающе горько на неё глянул и выбежал вон из неоплаченной квартиры, протестуя, всем своим видом против её затвердело цементного рационализма. Он вылетел на улицу и побежал к морю:
- Сам дурак, струсил! – бранил он себя, - Но я паду на колени! Нет, я просто утоплюсь, если она меня не простит!
  Так, задыхаясь и плача, он добежал до пляжа, и, не раздеваясь, кинулся в воду. Но, всё те же недремлющие спасатели, увидав из своей будки явно нездоровые признаки в поведении пляжника, не замедлили приступить к «спасательной операции»…
 
  Очнулся Фима уже в больнице, куда его бережно доставила, вовремя подоспевшая «амбуланс». Очнулся. И аж жить расхотелось: в носу – трубочки, в вене – игла от системы, в ногах – плачущая мать.
- Где я? – простонал Фима.
- А где бы ты подумал? – всхлипнула мама - В больнице…                в особенной больнице. Ты им там, на пляже, такого нагородил, что нигде в другом месте уже оказаться и не мог.
  Она заискивающе глянула в мутные глаза сына и продолжала:
- Ты, наверное, перегрелся, Фимочка.  Про какую-то русалку-невесту кричал.  Бедный мой мальчик! – она взвела руки к небу.     - Это всё от личной неустроенности, нервы… но мне обещали…  тебя хорошо подлечат…
  Такого предательства Фима не ожидал, но и спорить был сейчас не в силах. Он лишь слегка напрягся… и тут же потерял сознание.
     Затем последовали  две недели искусного лечения и уникальные новоотечественные препараты таки сделали своё подлое дело, на радость  утешения бедной старушке. Так что когда Фима очнулся, его память была несказанно девственной, а принудительная амнезия широко и наивно доверчиво улыбалась маме, солнцу и всему мед персоналу, ни сколь не тяготясь воспоминаниями. Врачи-вредители нежно ему сообщили, что нервный криз миновал. И теперь всё в полной норме. Как говорится: «аколь бэсэдэр»! Он здоров как бык, а  главное, свободен на все четыре стороны…
   И потекла обыденно-серая, монотонно-однообразная скучная одинокая жизнь. Он снова ходил на работу и радовался, что есть хоть такая, регулярно выплачивал машканту, и привычно выпивал вечерами. В общем, жил по-прежнему, и даже, вконец, успокоил плачущую ночами мать неожиданной фразой:
- Мам, а зачем ты в ванне рыбу чистила? Тебе что, кухни мало? Вон и чешуя к кафелю поприлипала, непорядок…
                1998.