Как я воцерковилась

Да... Для  того чтобы рассказать об  этом,  мне, видимо, придется  долго постучать пальчиками по клавиатуре. Но рассказ, наверное, того стоит, поскольку произойти ТАКОЕ могло только со мной.  Остальные,  вполне нормальные люди, такого себе никогда не позволят. Итак. Помнится, я уже упоминала о том, что будучи замужем страстно и безнадежно влюбилась и что влюбленность эта длилась достаточно долго. И мужу про то было честно рассказано, но его моё признание, похоже,  в  то время не особо   напрягло и тронуло.  У него свои были заморочки.  А я мучилась. И возлюбленный мой тоже. И вот  решила  я пойти  на исповедь,  в Свято-Троицкую Александро-Невскую лавру, дабы избавиться от  душевных мучений. К монахам. Можно сказать, пошла  с полной чашей будоражащих меня чувств.  Далась мне эта исповедь непросто,  не без мандража. Выслушал меня иеромонах Фотий, нахмурил брови,  стукнул ладонью  по аналою и сердито сказал:" Да Вам, матушка, с Вашими страстями, надо два раза в неделю причащаться. Негодная Вы христианка! Есть у Вас поблизости с домом храм?  Вот туда и идите!"  Пошла.  А сама думаю: " Как же это возможно? Я же, как-никак, семейная, не монахиня, работаю.   Что же это? Поститься, без перерыва?  Покаянный  канон  вычитывать и "Правило ко святому причастию" чуть ли не ежедневно?  Но... велено, - надо исполнять.  Приступила. А в нашем храме "Кулич и Пасха" ( так в народе нашу церковь именуют), служил  священник протоиерей Питирим( Царствие  ему Небесное!), - гроза бестолковых бабулек и непутёвых прихожан. И так получилось, что  две недели подряд на исповеди я попадала  именно  к нему.  Ну и досталось мне "на орехи."  Прихожу к нему вторую неделю  подряд  на причастие, а он мне говорит:" Вы что же это, больны сударыня смертельно, что так часто причащаетесь?"  " Нет говорю, не смертельно..."  "Тогда,  может, монахиня в миру?  Или святой себя вообразили?!  Я священник и то так часто не исповедаюсь.  К Таинству готовиться надо! С  внутренним  трепетом,  а Вы - как в столовую за обедом, ходите..."
Я заволновалась внутренне,  забеспокоилась, - ведь по послушанию...  Говорю,  мол мне так велели.  Говорит:" Кто велел?!  Вот, кто велел, - к тому и ходите! А я   Вас так часто   причащать не буду.   И разговор закончен!"  Растерялась я,  побежала  скоренько  снова к отцу  Фотию, чтобы он, как наложивший на меня такое непосильное бремя,  его и снял ( поскольку только тот кто дал епитимью  может ее и отменить).  Прибегаю,  а он мне говорит: " А кто Вам посоветовал так часто причащаться?!"  "Так Вы, - говорю, - Вы же сами  и наказали!" "Странно, - говорит, - я вообще -то,  не сторонник частого причащения.  Но что я Вам сказал на исповеди,  то сказал.  Значит, так надо.  А... как часто Вы можете причащаться?"
          "Опять, - думаю...  - опять ЧАСТО.  Да что же это такое?"  Говорю: " Не знаю я".    "Ладно, - говорит, - причащайтесь,   в своем храме, раз в месяц".   Благословил меня и ушел.   Иду  от него и  думаю:" Влипла я, Господи, пропала!  Опять меня будет отец Питирим ругать.   Да и как мне идти к нему, если он мне велел к отцу Фотию отправляться?!"
             А в нашем храме служили еще несколько священников, в том числе и будущий мой духовный отец протоиерей Владимир (на тот момент бывший еще иереем) Так вот.  Растерялась я от всего, заметалась, думаю, что же мне делать. Один так говорит, другой эдак.   Стою в очередное воскресение во дворе храма, как тот осел, что между двух стогов и ничего не понимаю.  Расстроилась  и уже, по обыкновению, приготовилась плакать да, кажется, и заплакала.  И, как в сказке,  "на ту пору..."  На ту пору  мимо меня проходил по двору отец Владимир.  Подошёл и заботливо  спросил, в чём у мадамочки дело.  Плача и сопливясь,  всё ему рассказала,  на судьбу свою горькую  пожаловалась.  А это был как раз тот самый год, когда я потеряла отца  и эта боль ещё во мне не зажила.  Выслушал отец Владимир меня и говорит: " Первое слово от Бога, второе от человека, а третье от беса.  Но, да ладно. Оставим это.  Причащайтесь так часто, насколько это для Вас возможно.Насколько сможете добросовестно подготовиться "  Спросила: " А можно я к Вам буду приходить?"  Подумал и сказал: "Можно."  И стала я приходить в те дни на исповедь,  когда исповедовал отец Владимир. Отец же Питирим обо мне благополучно  позабыл.   Но,  ненадолго.  Кульминация приближается.
   Поскольку храм, где служили отец Владимир и отец Питирим,  находится возле моего дома, я  стала ходить в него чаще, а не так, как раньше - раз в год. Но, конечно же,  ничего толком и даже не толком в порядке богослужений и просто порядка  в церкви, не знала. Только-только стала приобщаться.   Как-то раз стою на панихиде и  поют: " Плачу и рыдаю..."  Так проникновенно, так красиво, так возвышенно - нежно, что душа умилилась, а я слов не знаю.  По окончании  панихиды подхожу к отцу Владимиру и спрашиваю: " Отец Владимир! А у Вас нет текста этого песнопения?     (Тогда еще не знала, что автор стихов -  св.Иоанн Дамаскин) Он отвечает: "Есть. Сейчас я Вам  книгу вынесу, перепишете себе." И ушел в Святая святых. Вдруг слышу, за Царскими вратами какой-то разговор,  на несколько повышенных тонах, между отцом Владимиром и отцом Питиримом, затем выбегает отец Владимир, несколько  взъерошенный и задумчивый, смотрит на меня, не видя,  потом взгляд его проясняется, и он  говорит: "А..., забыл, сейчас принесу..."  Снова убегает в алтарь, потом выходит  и, по - прежнему, слегка рассеянно передает мне книгу с текстом. Стою и думаю: " Что-то у них там не так,  похоже, какие-то  разногласия...  Надо бы за них помолиться."  А до этого   прочитала  в какой-то книге святоотеческой, которые начала залпом читать, что любое доброе дело нужно делать втайне.    Вот и решила сделать доброе дело "втайне"  Думаю: " Напишу-ка всех их, служащих в храме,  в записку на требу, ради их взаимного согласия  и отдам на молебен, а чтобы не очень в глаза бросалось не буду писать чины, перечислю лишь имена"  Сказано, - сделано.  Написала просительный молебен к Анастасии Узорешительнице  и  пошла  удовлетворенная  к  молебну, тем более, что и молебен, как раз, начинался.   И к несчастью моему( или счастью), служил его отец Питирим.   Молебен благоговейно начался. Отец Питирим служит, помогают ему дьякон Василий и чтец Андрей. Все чинно  запели, прихожане  умиленно настроены, растроганы,  женщины на коленях стоят, отец Питирим требы исполняет. Я за его спиной стою.  И, вдруг, глядит он  на одну записку и говорит  негромко  чтецу Андрею: "Посмотри-ка, похоже всех нас перечислили, разве что патриарха Алексия не записали.  После службы узнай кто молебен Анастасии Узорешительнице заказывал." И передает чтецу записку. Потом говорит: " Нет, дай-ка сюда! Я сам..."   Стою за ними ни жива, ни мертва. "Конец мне! Что-то я опять не так сделала. Тикать что-ли отсюда?" - думаю.   "Нет, некрасиво как-то... Ай, ладно. Будь что будет!!" И вот,  молебен заканчивается, все прикладываются ко кресту,  затем отец  Питирим поднимает  высоко над головой мою записку и громыхает на весь храм: " Кто записку Анастасии Узорешительнице подавал?!!" Говорю: " Я..."  "Это что, - говорит, - это что такое?!   Кто мы Вам? Братья? Родственники? Больные?  Без чинов, без ничего..."  И все прихожане застыли в оцепенении  и смотрят на меня, как на посланника бесов. Я начала что-то лепетать, что, мол, сами всегда говорите на проповедях, что "сестры и братья",  что "прихожане - одна семья", "стадо Господне" и что-то еще бухтела ... невразумительное. Батюшка  разгневался еще пуще. А я думаю: " Всё! Согрешила непоправимым грехом - ввела в искушение священника,  преступление совершила, теперь мне  в храм хода нет, погонят меня паршивой метлой,  с позором и пропадай, душа моя..."  И... - бух ему в ноги!  Со слезами.  При всех.  Говорю:"Простите меня, пожалуйста "  Отец Питирим еще сильнее растревожился:" Что это? Зачем?! Я что святой?! Перед святыми надо на колени!" Совсем рассердился и ушел, на взводе.  Народ  стоит смотрит на меня недоумённо, а я рыдаю. Взахлёб, по-детски. Начали меня  утешать: " Вот, - говорят, - зато сразу всему и научилась, что да как!" Вышел отец  Владимир. Увидел меня опять, с распухшей от слез  физиономией:" Что опять случилось?!"  Рыдая, бестолково начала ему объяснять, тыкая в записку. Он посмотрел на записку, сказал :" Ну..., так неправильно,  в церкви положено священнослужителей с чинами писать, а что касается больных, так все мы, действительно,  больные. Ничего, ничего, не расстраивайтесь!" Еще раз искоса и  быстренько глянул  на меня, на записку и убежал, едва сдерживая смех.   Вот так я воцерковилась.  Отец Питирим  долго потом меня игнорировал,  не замечал, видимо решив, что я  одержимая  или   малость  разумом тронутая. Никогда меня не благословлял. А я упорно подходила к нему за благословением.  Даже, встретив его однажды в троллейбусе, дождалась, когда он выйдет на улицу  и, как загипнотизированная, посеменила за ним, в надежде получить от него благословение. Причем, сама до конца не осознавала комичность своего упрямого поведения.  Но это примирение с батюшкой было  для меня на тот момент чрезвычайно важно,  как... искупление, что ли,  прощение  за мою бестолковость.  Он же настолько  растерялся,  что от неожиданности благословил. Торжественно, как он всегда это делал.  Но, день за днем, неделя за неделей,   я его узнала  и он меня, и даже полюбили друг друга,  по-родственному, а возможно и духовно ближе. Хороший он был.  Хотя и взрывной время от времени.  Однажды,  уже по прошествии времени, подошёл он ко мне в Святую Седмицу, обнял крепко и в щеку поцеловал: " Христос Воскресе, Елена!"  "Воистину Воскресе!"  Умер уже, старенький был.  На ногах у него не раз вены рвались,  от долгого  стояния.   А умер  от оторвавшегося тромба. Вечная ему память. Прихожане бестолковые  его побаивались,  но все очень  любили. Похоронен на Волковском кладбище.


На фото мой духовный  отец протоиерей Владимир Рождественский.