Писатель

На припеке, на сопке над рекой поспела брусника. Меж разросшихся на склоне кустов кедрового стланика, не забывая посматривать по сторонам, неспешно обираю кисточки спелых ягод. Внизу, на перекатах, шумит Аркагала. Та самая, на которой в лагере отбывал часть срока, в одном из лагерей Дальстроя, - Варлам Шаламов.
Отсюда видно мою палатку. Она на косе, рядом с бродом, там, где Хандыгская трасса, ответвляясь от Колымской, пересекает реку. Видно и Колымскую трассу, в шести километрах за рекой. Время от времени пылят по ней наливники везущие на прииски горючее, белеют вдали за ней пятиэтажки брошенного посёлка Кадыкчан.
Четвертый день живу на этой реке в ожидании попутной машины. Четвертый день чуть выше моего лагеря, стоит на косе  реки грузовичок старателей-хищников, не сумевших перейти реку по высокой воде. Пока нахожусь здесь я, вроде как, приглядываю за ним. Старатели обещали приехать через день, но, похоже, загуляли, в поселке вырвавшись с участка в колымской глубинке да сдав криминальным скупщикам намытое за две недели.
Я жду их, чтобы с ними уехать с уже надоевшего места. Пусть, только на шестьдесят километров, до бывшей деревни Адыгалах.
За эти несколько дней переходившие реку в нужном мне направлении машины шли или недалеко, за грибами-ягодами, на охоту, или везли груз для нового прииска, который тоже неподалеку, в стороне от трассы.
Прошлой ночью кто-то подъезжал с той стороны к броду, похоже, по мою душу. Какие-то, плохо просматривающиеся в темноте через реку люди, с отблескивающими кокардами на головах, помыкавшись, не решились переезжать на УАЗе реку, да и повернули восвояси.
То, что приезжали ночью, мне не понравилось. Потому решил, что если сегодня старатели не вернутся к машине, как минимум, сменить место стоянки, сдвинувшись по трассе. Ну, и на ночлег устроиться так, чтобы с дороги стоянка была незаметна.
По рассказам местных, несколько лет назад отловом старателей-хищников здесь занимался командированный сюда из другого дальневосточного региона ОМОН. Шастали по тайге да по сопкам, искали тех, кто так пытался за короткий летний сезон добыть себе средств на жизнь. Поймав, били жестоко, пока те не отдавали спрятанное намытое золото.
Тем обычно всё и кончалось, ни суда не следствия. Пока, однажды, разбуженный ими в балагане старатель не потянулся спросонья машинально, за ружьём, да и не был ими тут же на месте пристрелен.
После этого случая заезжих борцов с незаконными старателями отсюда убрали. А вот методы их работы могли и прижиться...
Парни вернулись. За шумом переката, я не слышал того как они подъехали, увидев их тогда, когда их машина, вытащенная из реки КРАЗом, была уже на берегу. В их компании новый, незнакомый мне человек. По манере разговора и движениям, явно с недавним уголовным прошлым. О том же говорят и наколки на кистях рук, «перстни» на пальцах.
Этот сухощавый в видавшем виды плаще под кожу парень, исподволь присматривается ко мне, что не осталось мной незамеченным. Сказав старателям, что до Адыгалаха хочу подъехать с ними и, получив согласие, я ушел собирать палатку. А, когда возвращаюсь, реанимированный двигатель их машины, троя и чихая, уже постепенно набирает обороты.
«Приблатнённый», как я его для себя назвал, размышляя о чём-то, стоит в стороне, поигрывая ножичком.
Через пару минут невольно вздрагиваю, когда вдруг слышу его голос совсем рядом, за спиной.
- Слышь, это, поговорить надо…
 Повернувшись вполоборота, одновременно, правой рукой, инстинктивно коснувшись, висящих на боку, ножн, как можно равнодушнее, отвечаю.
- Надо, говори.
- Давай отойдём.
- Давай отойдём...
Остальные, вроде как, заняты каждый своим делом. На сговор не похоже. Да и покушаться у меня, прямо скажем не на что. Другое дело, что, если этот решил найти повод задраться. Тогда его компаньоны могут и впрячься за своего. Но, пока все достаточно трезвы. Разве что, и они подозревают меня в том, что гуляю я здесь не просто из интереса к перемене мест…
Отходим метров на двадцать в сторону, за прибрежные кусты.
- Ну, что хотел?
Заметив, что глазами, я все время стараюсь держать в поле зрения всё еще мелькающий в его руках ножик и соблюдать дистанцию, «приблатнённый» убирает его в карман. И, как бы извиняясь за случайно допущенную бестактность, хлопает уже не занятыми ладонями себя по ногам выше коленей, раскрывая затем ладони мне навстречу.
- Знаешь, я книгу пишу….
Мда..  Ожидал услышать от него что угодно, но только не это. Вздыхаю с облегчением, едва удержав себя, чтобы не заулыбаться.
- И что?
- Понимаешь, ты самый образованный человек, из всех кого я встречал в своей жизни…
После этого, не удержавшись, улыбаюсь. С трудом сдерживаю себя, чтобы не засмеяться в голос, и не обидеть этим человека.
А, человека будто подменили. Стоит передо мной, глаза долу, скрестив ниже пояса, в синеве наколок руки. Реснички белесые вздрагивают…
Понимаю что, возможно, я первый, кому он решил в этом открыться. Собравшись, сочувственно киваю.
- Ты не обижайся. Сам понимаешь, с ножом в руках, просишь отойти поговорить… О чём пишешь?
- Извини. О жизни…
- Это понятно. Все книги, так или иначе, о жизни... Ну, а от меня чего хочешь?
- Может посоветуешь, как мне её писать?
- Мда... Едва ли кто-то сможет тебе тут помочь. Да и я, то что ты пишешь, не читал. Пиши, как дышишь, как чувствуешь, искренне и правдиво. Это самое правильное, наверное, что я могу тебе посоветовать. Ну, а уж там, куда вывезет... Глядишь, что и выйдет.
Делись с теми, чье мнение для тебя важно, выслушивай их. Но то, как тебе писать твою книгу знаешь и чувствуешь только ты. Потому, и принимать чьё либо мнение в расчёт или нет, решать только тебе.
Улыбнувшись, добавляю:
- В том числе и моё….
С отмели нас окликают, уже собравшиеся в дорогу старатели. В кузове пускают по кругу полторашку с пивом. Водка тоже есть, но старший не дает на неё «добро», пока не доберемся до места.
«Писатель» отказался и от пива. Так и сидит в стороне, всматриваясь в колымские дали, держась за ходящий волнами на ухабах деревянный борт.
Кто знает, может то что он напишет, и станет настоящей правдой жизни этого времени.