Любить легко Если ты совок. Сын совка. И даже его

Максим вернулся довольно быстро.
- Я договорился с дворником. Хотел сам, но там Мутоновна на боевом посту. Визгу не оберешься. Он похоронит Муху поздно ночью. 
Катя молчала.
- Ты не должна оставаться одна. – Он понимал, что Катю надо чем-то занять. - Я хочу подарить тебе щенка. Но сегодня среда и Птичий рынок не работает.  Или он теперь и в будни работает?
- Не хочу никакого щенка. Мухи больше не будет. И это предательство…
- Ты не должна оставаться одна. – Повторил он. – Я не оставлю тебя в таком состоянии. 
- Я справлюсь.
- Где мне найти щенка? – Упрямо повторил Максим. - Клубы имеются какие нибудь?
- В прихожей валяется куча бесплатных газет, - вяло отозвалась девушка. – Там много разных объявлений.
- А как называется эта порода?
 - Папильон.
Папильон. Мотылек. Эфемерная бабочка. Мадам Баттерфляй. Взмахнула крылышками и улетела навсегда.   
Развернув и пролистав несколько газет, Максим с раздражением бросил:
- Ротвейлеров, питбулей и стаффорширов множество. Сплошь бойцовские собаки.
- Модно очень и круто, - отозвалась Катя. – Смертельные бои устраивают.
- Больные люди. - Констатировал Максим и вновь заскользил пальцем по странице. – Нет папильонов. Из собачьей малышни только йоркширы и французские бульдоги. Такс навалом. Хочешь таксу?  Забавные.
Она промолчала.
- Кать очнись. Я тебя одну не оставлю! Сегодня же будет щенок. И дверь надо новую. Но тут затруднений не возникнет - предложений масса. Дверь по имени «Зверь». – Процитировал он.
Максим позвонил и договорился об установке металлической двери.
- Я сам решу кого тебе подарю. – Он подошел к Кате и, взяв в свои руки её холодные ладони, сказал. - Я в детстве мечтал о такой собачке. А мечты нужно исполнять, пусть она будет теперь наша с тобой, моя Катюша.
- Никого я больше не полюблю…
- Полюбишь, - убежденно сказал Максим и поцеловал её ладошку, - потому что ты – сама любовь. А тот, кто так делает, убивая невинное и беззащитное создание – слабое, несчастное, гиблое существо.  Сила и счастье недоступны им.    
 Он по телефону договорился с заводчицей и уехал за щенком.
  Мутоновна смотрела ему вслед из окна. Марфа Матвеевна Жмурикова в свои семьдесят лет была тощая и прямая, как рельса, с седым жестким ёжиком, провалившимися щеками и костлявым носом, и внешне с каждым прожитом годом всё более приближалась к облику классической бабы-яги, из сказок. Не хочется выпендриваться, но Билибина и Васнецова. Особенно не украшала её мохнатая, похожая на огромного паука, бородавка  на щеке, почти родимое пятно. Когда-то, лет сто пятьдесят назад,  она недолго побывала замужем. Муж от её дурного характера, потологической жадности и патологической  же завистливости быстро сбежал. Оставшись одна, она предалась своим порокам со страстью. Она завидовала всем замужним женщинам подряд. Завидовала даже тем, у кого мужья были нехороши - пили, поколачивали жен. Завидовала просто потому что «мужик в доме есть», а если мужчина был малопьющий и хозяйственный, то зависть её перерастала в ненависть, словно к подлой сопернице, уведшей её личного мужа. Но самая страшная мука ожидала Матвеевну, когда случалось чудо, и муж у какой нибудь женщины был работящ, обеспечен, не пил и нежно любил и холил свою супругу. Так и убила бы счастливицу. Растерзала бы дрянь! И возраст этих недостойных женщин не имел значения. Двадцать лет ей, пятьдесят, семьдесят - какая разница, ибо все они отнимали у неё, Марфы Матвеевны,  счастье.
Парадокс её характера заключался в том, что драгоценнейшая госпожа Жмурикова буквально не вылезала из церкви. Она простаивала обедни, истово крестилась, заливаясь слезами умиления, от своей праведности, блюла посты и ставила свечи. Но небеса были глухи к её мольбам. Те, недостойные бабы, вызывавшие в ней до истерики, до икоты, черную зависть, продолжали процветать. А сама она, всю жизнь скупердяйничая и складывая копейку к копеечке, крохоборствуя и во всем себе отказывая, накопила на  черный день солидный капитал, и день этот по закону подлости естественно наступил. В начале девяностых, когда все с трудом скопленные копеечки, сложившиеся в тысячи исчезли, испарились, как мираж, Марфа Матвеевна погрузилась в полную нищету и законченное одиночество.  И тут её дурной характер разыгрался в полном объеме. Она превратилась в чуму третьего подъезда.
Это она первой поняла, что Катька с восьмого этажа, эта сиротка, отхватила себе роскошного парня, даром что скромница-тихоня. Такие самые ядовитые. А еще раньше, эта рассеянная девица, гуляя с собачкой; тоже мне собачка – тьфу и нет её, так мелочь какая-то; обронила ключи. Макеевна их подхватила. Она знала, кому они очень могут пригодиться. И не просчиталась! Ключики эти у неё купили. Но она и деньги бы не взяла, отдала бы из чистой радости увидеть Катьку изнасилованной, поруганной, несчастной. 
Из своего окна она видела, как нахалка подкатила к подъезду в шикарном черном автомобиле, выпорхнула из него в платье из роскошных кружев, и тот красивый парень внёс её на руках в дом. Тьфу, глаза бы не смотрели. И каким торжеством блеснули её глазенки сейчас, когда парень тот вынес сверток, в котором она признала свадебное Катькино платье. И о чем-то разговаривал с дворником – молодым парнем, работавшим за служебную комнату.      
Обязательно Марфа Матвеевна разведает у дворника, что это они завернули в свадебное платьице. Конечно, жаль, что не ребеночка новорожденного, тут бы и наступил звездный час госпожи Жмуриковой. Прищучила бы она Катьку. Но та, к глубокому  Мутоновному разочарованию, беременна не была. Уж она-то этот факт заметила бы! Однако, в платье было завернуто мертвое тельце. Это точно. Она краем уха услышала слова: «Надо похоронить тайно, чтобы никто не узнал». И тут Мутоновна сообразила кого. Ай да Сенька, ай да сукин кот. Собаку убил! Он так и вьется здесь, так и ходит кругами.
            
Оставшись одна, Катя  стала прибираться в квартире. Она должна была заниматься физической работой, только бы не оставаться со своими мыслями наедине. Муха унесла с собой часть её души. Конечно, она не будет жить без собаки. Как это можно жить без собаки? Но любить так, как она любила Муху  никого уже не будет. И беспокоила неизвестность. У неё еще были смутные надежды, что гибель Мухи дело рук её братца. Может и не уехал вовсе, ошивается где то в Москве, а прикинулся, что звонил с моря. Та черная, кипящая в его душе бездна выплеснулась, едва он понял, что сестра покинула его и живет своей жизнью.  И если не остановить этот темный поток, то он зальет и отравит всю Катину жизнь. Сделает все возможное и невозможное тоже сделает, чтобы убрать из её жизни другого мужчину.  Она ускользнула и этого Витька ей никогда не простит! Она давно уже знала, что брат любит её далеко не по-братски. И ничего не меняет, то, что он не жаждет сейчас с ней физической близости. Он полностью хочет владеть её душой. А тело? Тело Кати должно оставаться рядом, дабы обеспечивать ему комфорт. Но безумие не стоит на месте, оно прогрессирует. И однажды он перешагнет все запреты.  Это была опасность реальная, ощутимая, с которой может справиться  не она сама, а её муж. Она уже поняла, что Максим в своей мужской, человеческой основе сильнее её брата.
Потому что он был живой. 
Она неожиданно вспомнила тот первый их вечер, когда он ушел, даже не спросив номер её телефона. Она, расстроенная, легла спать и сквозь сон услышала, как щелкнул замок и, выскочив в коридор, увидела просунувшуюся в дверную щель страшную, покрытую рыжей шерстью руку с грязными крепкими ногтями. Утром следующего дня она посмеялась над своим испугом и подумала, что рука из пионерлагерных страшилок  ей приснилась.
Эти воспоминания страшно, до сердцебиения,  напугали её. Она бросилась в прихожую и закрылась на цепочку. Может обратиться в милицию? Но мы уже убрали тельце Мухи. И никто там не станет заниматься маленькой убитой собачкой. Больно надо. Мутота и навару никакого.  Поднимут на смех  её рассказ о рыжей волосатой руке. Покрутят пальцем у виска – типичная паранойя у девушки.
Зазвонил межгород, и Катя подпрыгнула от неожиданности. Страх перед неизвестным уже начал разрушать её нервы.
- Алло!
- Это я, доченька. Как вы там?
- Папуль, ты где?
- Я, доча, в Болгарии. Собираю лепестки роз. Купаюсь в море. И безмерно счастлив. Ближе к осени  отправлюсь в Прагу. Но как вы-то?
Она почему-то не сказала отцу, что обвенчалась.
 - А Витька тоже на море. Кажется, в Туапсе. – Произнесла Катя через силу. - Он получил два диплома.
- Безмерно этому рад! Значит, всё в порядке?
- Да, да, папуль. Не беспокойся.
- Целую. Буду звонить.
Не успела она положить трубку на рычаг, как снова зазвонил межгород.
 На этот раз объявился нежный брат. Поговорив с ним, Катя убедилась,  что смерть Мухи не на его совести. И вздохнула с облегчением. Очень не хотелось сознавать, что этот мальчик переступил черту, разделяющую людей с нормальной психикой и тех, кто сломался.
 А чьей? Чья черная душа покрылась еще одним черным слоем злодеяния? И твердо сказала себе – «Не дай мне, Боже, когда-нибудь это узнать».

Максим вернулся. Он прошел в комнату, вынул из-за пазухи и поставил на стол квадратненького, плоскомордненького уродца.
- Ой, какая прелесть. – Сказала Катя, взяв на руки  щенка. – Это мальчик или девочка?
- Прошу любить и жаловать – Шанель №5.
Она понюхала щенка, который доверчиво лизнул её в щеку.
 - Не пахнет. Вернее, пахнет молоком.
 - Хозяйка рассказала, что она родилась пятой – последней после четырех мужиков.  Довесок счастья, которого уже никто не ожидал.  Это существо родилось специально для тебя, Катеныш. – Он улыбнулся. - А имя я сам ей выбрал. Производное от Мухи. Му-Ша. Ша. Шанель. Шанечка.
- Я чувствую себя так, словно совершила предательство, тело Мухи еще не похоронено, а мы уже радуемся её преемнице. Я Муху никогда не забуду! – С пафосом заявила Катя, и на её глазах снова навернулись слезы. - Она первая в моей жизни собака. С ней я училась материнству. – Выпалив эту тираду, Катя прижала к себе маленький теплый комочек. Блестящие, среди дитячьих складочек на мордочке, смотрели на девушку два круглых доверчивых глаза, и розовый язычок  слизнул слезинку с её щеки. Катя чмокнула существо в бархатный лобик.
Максим пытливо взглянул на  свою Катю.
- Да, - подумал он, - она будет самой лучшей матерью нашим детям. Нежной, умной, заботливой. И я не допущу, чтобы она жила в одном доме с моей маменькой. Ни одной минуты она не будет находиться рядом с ней. Я не стал рассказывать Кате, что, собственно говоря, тоже вырос без матери. Только Кате было легче, её мама была на небесах, и защищала дочь оттуда, улыбалась ей ласково с фотографии на стене. А моя… - Он стиснул зубы. - Но сейчас, дабы не пугать Катю будущей свекровью, я не буду знакомить её с характером  моей мамаши. Всему свое время.
Ночью, при свете пошедшей на  ущерб Луны, они с дворником, как два заговорщика, тайно похоронили Муху. Максим  не поленился днем заехать в садовый центр и купил  белую розу в горшке и уже с бутонами - зимостойкую и неприхотливую, как рекомендовала этот сорт аннотация. Дворник высадил её на Мухину могилку, вылил целое ведро воды.  Они  помянули отлетевшую легкокрылым мотыльком душу, выпив на двоих прямо из горла фляжку коньяка.