1. 9. глава пятая

    Книга первая. Первый день.
   
    ГЛАВА ПЯТАЯ
    Шпала выходит победителем из схватки с ЦРУ. Смерть под винтом "ракеты." "Ко мне подсел один блатной, он весь в наколках, боже мой!"... Свободные уши в качестве собутыльника. Каторжанские понятия. Гладиаторы. Трофейная выкидуха. Сооружение “как в Штатах”. Мошенники —приятные люди!
    Еще в поезде, на второй день пути, когда Шпала, стоя в коридоре, упивался всяческими незнакомыми ландшафтами, приключился с ним сногсшибательный случай. По правде говоря, это потом Витька понял, что случай этот можно смело отнести к разряду сногсшибательных, ибо он отвечает всем необходимым тому требованиям. А тогда он посчитал его зауряднейшим исходом чрезмерной пьянки. Случай заключался в следующем. К нему подбежал "мужчина видный, средних лет, весьма солидный", он был весь дрожащий, запыхавшийся, с шальными глазами и могучим запахом спиртного изо рта.
    — Меня только что хотели завербовать! — поделился мужчина впечатлениями. — Понимаете? Меня только что хотели завербовать, вот сейчас, в ресторане!
    Он прошептал эту информацию Шпале на левое ухо. Может быть, от этого Витька непроизвольно рассмеялся. Левую информацию он почему-то воспринимал иронически.
    — Не надо иронизировать! — вскричал человек трагическим голосом. — Вы мне не верите? Я понимаю, я пьян, но все было заранее и хорошо продумано!
    В противоположном конце вагонного коридора в этот момент появился прилично одетый человек. Он шел к разговаривающим, улыбаясь. Увидев его, пьяный пассажир вздрогнул сильнее обычного и прошептал Витьке скороговоркой:
    — На всякий случай, если меня убьют, имейте в виду! — и побежал дальше.
    Улыбающийся мужчина подошел, подал Шпале руку как равному.
    — Что он тут плел?
    — Говорил, что хотели завербовать.
    — Так я и думал — белая горячка! Как перепьет, вечно ему шпионы мерещатся.
    Человек ушел. А ближе к вечеру Шпала услыхал, что какой-то пьяный мужик выпрыгнул из поезда на ходу. Что это было, Витка до сих пор теряется в догадках. Может, нужно было сообщить в милицию? А он принял тогда все как должное: белая горячка — безумный прыжок. Разве мог нормальный человек прыгнуть с поезда по такому незначительному поводу, как вербовка? Да он бы просто забежал в какое-нибудь купе и закрылся, попросил вызвать бригадира поезда или, на худой конец, резидента, и все ему объяснил! Ехал бы дальше беззаботно.
    А если тот улыбающийся человек был действительно шпион? Если это он выбросил пьяного пассажира на всем скаку, простите, ходу? Ведь Шпала был единственным, может быть, причастным к тайне. Человек уходил в мир иной с мыслью, что Витька все о нем расскажет. Это был Витькин долг перед погибшим! И еще: ведь Шпала мог обезвредить настоящего американского шпиона! Не каждый день такой случай выпадает.
    Не то, чтобы Витька уж очень болел за правое дело социализма, но ведь уничтожить хоть одного американца — это же святое дело! Чем быстрей мы их в бараний рог согнем, тем быстрее коммунизм объявят, и тогда пей — не хочу! Кроме того был здесь и еще один нюансик весьма личного свойства: ведь шпион (если то был шпион) мог тогда убрать и Шпалу как единственного свидетеля! Да, непростительную небздительность он проявил! Потом только это до Витьки дошло, когда американский (чей же еще) шпион — тю-тю!
    В Саратов приехали утром. Ближе к концу пути у них в вагоне завелся какой то блатной, вечно пьяный и весь в наколках, которые он старательно выставлял напоказ, закатив рукава и штанины спортивного костюма, а также расстегнув молнию на груди. Впрочем, пьяным он, видимо, был настолько же, насколько блатным: для вида! Вначале "блатной" нашел себе свободные уши в качестве собутыльника, типа, тоже, видимо, отсидевшего пятнашку (в смысле пятнадцати суток) и принялся мастерски запрягать его внушением каторжанских понятий и правил.
    Запрягши, взялся, как водится, понукать, посылая то к проводнику за водкой, то в ресторан за сигаретами. В конце концов, несмотря на явные старания в воры стремящегося, шеф в нем необходимых задатков не обнаружил и принялся методически избивать блатных дел подмастерья, чем производил шум и непорядок в вагоне. Поскольку представление шло в основном на сцене общего коридора, исполнители находились в непосредственной близости от зрителей. А играли они с вдохновением, переходящим границы дозволенного.
     На труппу начали жаловаться. Неохотно вышел проводник, начал дерущихся разнимать. Но ведь он сам продавал поднадзорным водку! Миротворца из кондуктора явно по этой причине не получалось. Актеры лишь сбавили обороты до менее разносных. Женщины попрятались в купе, мужики предпочли удалиться в тамбур для курения.
    Шпала как некурящий остался с гладиаторами один в коридоре. Честно говоря, они надоели Витьке еще со вчерашнего вечера своими воплями и шумом за стенкой, который продолжался всю ночь напролет. Все впечатление от поездки отравляли! Но неприлично как-то встревать в чужие дела, когда тебя об этом никто не просит! Шпала терпел и старался не замечать шума, сосредоточиться на пейзажах за окном.
    Избив наконец противника до мольбы о пощаде и не найдя вновь достойного соперника, победитель подгреб к Витьке с явным намерением произвести приятное знакомство. Однако неуемной своей говорливостью пассажир этот уже и так утомил Шпалу и тот счел за благо послать его без промедлений на хутор бабочек ловить.
    Клиент этого не ожидал, вспылил и принялся было за старое, но, получив по уху, несколько отлетел и возвратился на прежнее место с раскрытым ножом в руке. Бойцом законник был славным, это Витька видел из предыдущего показательного выступления, любил брать на понт, а тут понта не получилось. Шпала, вопреки логике, не стал пугаться, а напротив, нанес еще один, теперь уже серьезный удар. Выкидуху вырубленного забрал себе и кликнул из купе кента, чтобы тот привел в чувство сотоварища.
    Битый фраер (теперь он по праву приобрел этот титул!) принялся было давить на Шпалу с целью вернуть реквизированный инвентарь, но получил пинка в ягодицу и вынужден был ретироваться, забрав заодно с поля боя раненого своего собрата. На время в вагоне воцарилось спокойствие. Однако через час блатной очухался настолько, что оказался в состоянии привалить с товарищем к Витьке на разборки. Дело, в основном, касалось трофейной выкидухи. Блатной говорил, что она дорога ему как память о Магадане, где он отбывал срок и требовал от Витьки возврата реликвии.
    Вещь Шпале понравилась, и он не снизошел до просьб парламентера. Тогда Блатной принялся его стращать тем, что, де, при выходе в Саратове они еще поговорят. Поэтому на высадке Шпала был осторожен, и держал нераскрытую выкидуху на всякий случай в правой руке. Но Блатного с подмастерьем даже не увидел в толпе выходящих. Трофей остался за Шпалой!
     Выкидуха была сработана мастерски, сразу видно — не халтура на продажу, для себя делали: две круглые пружины от часов — лезвие вылетает из ручки так, что едва в руках удержишь! Оно из каленой стали, с кровостоком, шлифованное, с травленой надписю: "За измену!" и пейзажем на другой стороне: солнце выходящее из-за гор. Узорная рукоятка под попугая из кости, гравированная с инкрустацией под золото и надпись "Магадан".
    Речной вокзал показался Витьке сооружением шикарным, ультрасовременным, из стекла и бетона, как в Штатах!
    Шпала бы прокатился на "Ракете", но стоит слишком дорого, а пароход шел только вечером. Пришлось ехать смотреть город. Между прочим, каждый людской муравейник имеет свой неповторимый облик. Стоит хорошенько погулять, поездить по незнакомому городу денек, и Вы составите о нем собственное представление.
    Конечно, оно будет весьма субъективным, иначе и быть не может! Впечатление зависит от Вашего настроения, от времени года, в которое Вы сюда попали, от погоды... И все-таки! Название города уже никогда не будет для Вас пустым звуком. Шпале Саратов понравился. Старинный, красивый и большой. Здесь можно было делать дела! Вечером на вокзале в ожидании парохода к нему подсел ростовчанин. Познакомились.
    Парень оказался хорошим собеседником, рассказчиком и балагуром. Классно потрепались. Правда, товарищ принял Шпалу за городского и язвительно высмеивал присутствующих здесь же в зале ожидания колхозан. Их тупость, отсталость и т. д. Ну да Шпала его поправлять не стал: пусть шутит, все лучше, чем сидеть в одиночку! Особо Толян, как звали ростовчанина, напирал на бестолковость колхозан в городской жизни. Однако, и сам при этом весьма недоверчиво посматривал на дежурного миллиционера, время от времени появлявшегося в зале и придирчивым взглядом осматривавшего пассажиров.
    Вот он, путешествуя, проехал пол-Союза и везде брал билеты без очереди, а эти колхозане, которых на каждом вокзале толпы, будут ждать очереди сутками, и не проявят никакой творческой инициативы! Потому что в голове одна извилина, да и та нацелена на шмат сала и стакан самогона. Собеседник при этом все время аппелировал к мнению Шпалы на этот счет, и Витька через каждые пять минут вынужден был повторять: "Точно!", "Да!", "Совершенно верно!" и т. п.
    Он думал, что у собеседника манера такая: по каждой высказанной гипотезе требовать подтверждения. Тупость колхозников оратор обличал виртуозно, приводя массу примеров и обнаруживая просто энциклопедические знания в этом вопросе, так что Гроздев даже удивился осведомленности собеседника на этот счет. В повествование Толян вплетал жемчужины искрометного юмора, так что слушатель его хохотал, не щадя живота своего.
     Шпалу несколько обескураживало такое бескорыстное и пристальное внимание собеседника к его невзрачной персоне: ответным даром смешить он обладал в несравненно меньшей степени и, по идее, должен был испытывать благодарность к собеседнику за приятное общество. При этом знаток утверждал, что колхозане все силы прилагают к тому, чтобы вырядиться под городских, однако элементарная проверка в вопросе взятия билета стопроцентно отличает его от городского, и Витька вынужден был тотчас же с этим согласиться.
    Когда же собеседник перешел к делу и предложил Шпале взять ему билет без очереди, через грузчика, все встало на свои места. Так вот для чего он битый час развлекал Витьку своими рассказами и незаурядным обществом. Все-таки раскусил с первого взгляда в нем колхозную рожу и кинул приманку, подольстил тем, что, дескать, в Витьке сразу виден горожанин! И эта игра в поддакивание, участие в осмеянии — расчет на то, что после всего поддержанного им, Шпала не захочет выставить себя тем же, над кем еще недавно так искренне от души смеялся, и примет участие в собственном оболванивании.
    Ловко расставленные сети! Деньги у Шпалы были не лишние, но и обижать собеседника, развлекавшего его своим незаурядным обществом битый час не хотелось. Как вежливо отклонить предложение компаньона, не обидев его, не вселив разочарования в собственном мастерстве? Ведь играл он действительно великолепно! А великолепная игра должна быть достойно оплачена, но не грубо отвергнута: это может рассердить актера!
    Хотя Шпале и было плевать, но зачем соглашаться на предложенное или-или, почему не обыграть свой ответ достойно? Испытать свои актерские способности. Он попросил у собеседника спичку и, раскрыв выкидуху, принялся старательно и неторопливо ее обстругивать, прежде, чем окончательно отправил в рот чистить мифическое мясо из зубов.
    Затем между этим делом назвал собеседника коллегой, отметил его сильные и слабые стороны в сыгранной партии и, в заключение поблагодарив за приятное знакомство, предложил ему пастись на стороне, намекнув что и сам порой добывает деньги подобными способами. Тот откололся, стал искать новых собеседников — попроще!
    Драка за билеты действительно была жаркая, но Шпала ее выдержал с честью. Правда, при посадке на посудину толкотня была не меньше и Витька воочию убедился, что можно было вполне прошмыгнуть и без билета. Черт бы побрал его расточительную наивность! Пароходик старый, еще лопастной, весь грязный и палуба забита до отказа мешочниками. Упасть негде! Примостился на верхней у чурок на арбузах, показав для убедительности изящные формы добытого лезвия. Все-таки нужная вещь — выкидуха! Сразу признают в тебе культурного человека! Что ни говори, а пища юности — не деньги, а! приключения и путешествия. Их вы будете помнить всю жизнь!
    О дядькиной семейной драме, свидетелем которой он стал, следующий рассказ. Дядька — вол, классный токарь-универсал, которого на заводе ценили больше иного инженера, долгие годы жил с неверной женой. Боялся бросить детей, боялся связей любовников жены. Он работал, содержал дом, она гуляла почти в открытую. Вечером к дому подъезжала "Волга" с обкомовским номером и увозила тетю Зину в ресторан, на вечеринку, или еще бог знает куда. "У моей знакомой семейное торжество, я должна на нем обязательно присутствовать, там будут такие влиятельные люди, от них многое зависит, они все могут!" Таких знакомых у тети Зины было несчетное количество. Приехавший Витька столкнулся с дядей Сашей в дверях. Представился. Дядька пожал ему руку и сказал:
    — Прости, уезжаю, тороплюсь! — подхватил чемодан и зашагал прочь.
    Потом, от двоюродного брата, Сергея, Шпала и узнал всю историю. Отец имел на них — детей большое влияние, воспитывал, в основном, он — мать развлекалась. Дядя Саша вовсе не был по натуре человеком трусливым. В армии, во время срочной службы, он имел звание и должность старшины роты. Шпала помнит фотографию в их семейном альбоме: дядя Саша в погонах с полосой вдоль сфотографирован у знамени части в ряду офицеров. На обороте надпись: "Брату Илье от Александра во время службы в армии".
     Отец старался воспитывать их, детей, людьми "...выми": правдиВЫМИ, справедлиВЫМИ, трудолюбиВЫМИ. Жил для них, пока Сергей, старший против сестренки Ольги на три года (ему исполнилось в ту пору уже пятнадцать лет), не сказал как-то отцу:
    — Па, что ты нас жалеешь? Пожалей себя! Брось мать, уходи. Я после восьми классов пойду на завод в твой цех учеником токаря. Буду работать, учиться в вечерней школе и содержать сестру. За нас не беспокойся!
    И отец выбрал время, когда материны "глаза и уши" на заводе — начальница отдела кадров ушла в декретный отпуск — и рассчитался, попросив сделать все тихо. Перед тем, как Витька столкнулся с дядей Сашей в коридоре, дома была семейная сцена в духе лучших Шекспировских драм. Отец пришел и сказал матери, что он уходит из семьи. Пароход отплывает через час, билет у него в кармане, он все давно решил и взвесил.
    Собрал в чемодан быстро, по-солдатски, несколько пар белья, туалетные принадлежности, книги по токарному делу, свой выходной костюм. Плащ одел на себя. Больше из дому он не взял ничего. Мама Зина вешалась на дядю Сашу, падала на колени, теряла сознание, закрывала собой дверной проем, как Александр Македонский амбразуру вражеского пулемета. Утраивала истерику, просила простить ее, грозила покончить с собой и оставить детей сиротами. Сращала судом и тем, что не даст ему развод, своими друзьями, которые "его из под земли достанут..."
    Артистка она была отменная, да и скандал разыгрывался в семье не первый. Знаменитую труппу знала вся округа. Приходилось тете Зине убегать от дяди Саши, в чем мать родила, по улице, приходилось получать от него отдельные зуботычины и массовые побои. Вмешалась милиция, дядьку посадили на сутки, а потом предупредили, что посадят на года, если не прекратит издеваться над супругой. И дядька плюнул, закрыл на все глаза. Сейчас он жену не слушал, сделал все по-военному, быстро. Сергею обещал передавать вести и деньги через своих знакомых.
    Серый действительно оказался парнем самостоятельным, умелым и притом таким же азартным рыбаком, как и его отец. Теперь все рыболовные и прочие снасти и приспособления перешли "по наследству" ему! Мленький металлический гараж, мотоцикл "Урал" с люлькой, надувная лодка, многочисленные удочки, подхваты, донки, спининги... Он оказался по этой части самым богатым среди всех окрестных пацанов.
    Серега клялся, что не позволит маме Зине не только распорядиться какой нибудь из вышеперечисленных вещей, но и просто войти в гараж, ключ от которого он денно и нощно носил при себе. Витька рыбачил с Серегой с лодки на плотине. Брат удивлялся его неловкости и безграмотности в этом вопросе. Сестра была младше и находилась еще в том возрасте, когда дворовых кошек поднимают за хвосты, свято веря, что по крику их можно определить, не вселилась ли в кошку ведьма.
    Понятно, что Шпала явился в семью дядьки не к месту и, главное, не ко времени, к тому же тетя Зина на Витьку как-то не так посматривала, поэтому он поспешил обрадовать своим приездом остальных родичей. Но и те тоже в восторг от Витькиного появления не пришли.
    Родичи — это отцова мачеха. Деда схоронили уж года как четыре назад. Бабка жила, видимо, на скудную пенсию, да еще содержала при себе полоумную сестру, Витька же, по сути, не являлся ей никем. Бабка Арина не гнала Шпалу, но кормила раз в день постным салатом из помидоров. Это при том негласно установившемся условии, что хлеб ежедневно покупал на свои деньги Витька. Остальное время он был предоставлен сам себе, свободен, как ветер, и развлекался, как мог.
    За неделю Витька изъездил, истопал, излазал, изплавал весь город вдоль и поперек. Ходил на фильмы. Как раз шел "Синдбад-Мореход". Однажды попытался пробраться на плотину, чтобы посмотреть работу турбин, но его задержали и чуть было не посчитали вражеским диверсантом, проникшим с целью взорвать ГЭС. Охранялась она как военный объект.
    Случайно, в один из дней, набрел на дом-музей Чапаева, побывал в нем. Между прочим, по рассказам отца, Витькины предки служили у Чапая (они вообще, из века в век, у кого только не служили, от литовских рыцарей и польской шляхты, до Запорожской сечи и войск Пугачева. И всегда считали войну лучшим временем мирового круговорота вещей). Оба прадеда были лихими рубаками и на хорошем счету. У бабки Арины даже сохранились фотографии, свидетельствующие о том, что Василий Иванович как-то останавливался со штабом в их доме.
    Шпала самолично эту фотографию видел, правда, установить точно, кто на ней запечатлен, не мог. Чапаев выглядел на ней совсем не похожим на того, что снят в одноименном фильме, не таким бравым и вообще мало чем отличался от окружающих его солдат. Да и история, которую рассказывал ему отец, не походила на то, что о Чапаеве и о революции вообще написано в официальной литературе.
    По ней, как только случилась эта самая революция, пошли его прадеды служить к Чапаю. Не за белых, не за красных, а к своему мужику, здешнему, знакомому. И не за тем, чтобы монархию уничтожать! В их понятиях монархия была вещь незыблемая (как же без царя жить-то?). А затем пошли, что захотелось им, пользуясь смутным времечком, богатых сограждан потрясти. Отобрать добро у того, кому оно явно лишнее, обеспечить своим семьям достаток, да и старые счеты кое с кем свести, кто при старом режиме их притеснял.
    Для того ведь они — войны да революции и придуманы! А то для чего ж было б задаром головы друг другу рубить? Только не принял их Чапай спервоначалу, хоть и знакомые ему были: то ли плотничали в одной артели, то ли на кулачках вместе дрались. Дал обоим от ворот поворот. Войско у меня, говорит, конное, пешим вам делать неча — ноги унести не успеете!
    Не огорчились мужики (двое их было), а пошли в дальнее село, и в ту же ночь стащили себе по лошади. Пришли, Чапай их похвалил за ловкость и зачислил к себе. Славно воевали братья, а вот как воротились с победой домой, что-то между собой не поделили. То ли трофейная корова кому лучше, а кому хуже досталась, то ли лошадь... Только через некоторое время давай они добро переделивать — друг друга раскулачивать (это тогда так называлось).
    И кто у разбойничков там пролетарием вышел, а кто кулаком — этого Витька не знает. Только сослали одного из братьев на север вместе с семьей, но без добра, и жил он там до самой войны, которая вновь дала ему возможность отличиться и все долги списала. После войны стал раскулаченный большим начальником, частенько приезжал в гости к своему "сознательному" брату, бойцы вместе много пили, вспоминая "минувшие дни и битвы, где вместе рубились они," а под конец непременно били друг другу морды до крови по политическим мотивам. Один называл другого кулаком, а тот первого лентяем и завистником.
    — Эх! — кричал раскулаченный пролетарию, — зря ты меня тогда в кулаки записал. Что у меня было? Пара лошадей, бык да коровы с телятами, да один дом на две семьи. Это вот теперь я кулак: машину имею, дом, дачу, детей выучил, обеспечил. А что тебе революция дала?
    Еще Витька много купался и загорал, что и положено делать в отпуске. Предпочитал водные процедуры в речонке Балаковке, которая текла возле бабкиного дома, но не брезговал и матушкой-Волгой.
    В первое их купание с братом случился со Шпалой комичный случай. Серега показывал Витьке окрестности, гуляли по берегу. Шпала предложил искупаться. Берег был безлюдным. Отлого выложенный плитами, он постепенно набирал глубину. Ни нырнуть с берега, ни в квача сыграть! В плавании Витька несомненно превосходил брата значительно, хоть родился и жил не на большой реке. И вот стукнуло ему в голову доплыть до маяка, стоявшего на том берегу с километр от них. Кликнул брата, тот пробубнил что-то о том, что у Шпалы не все дома и продолжал плескаться на мели.
    Наверное, сработало упрямство, желание доказать Сереге что и он — Витька кое-чего стоит. Пока Шпала плыл до бакена, пока висел на нем, отдыхая, братуха вел себя еще спокойно. Когда же он поплыл дальше, Серега принялся бегать по берегу, махать руками и что-то кричать. Что именно, было уже не разобрать. На полпути, как раз в середине бухты, Шпала увидел "Ракету" (корабль на подводных крыльях), шедшую ему наперерез. Смеркалось, с корабля его могли вполне не заметить.
    "Ракета" шла прямо на Витьку с приличной скоростью. Что делать? Поднырнуть? А вдруг не рассчитаешь Все же Шпала решил поступить иначе: он выпрыгивал из воды насколько мог, и размахивал в воздухе руками, стремясь привлечь к себе внимание ведущего судно. "Ракета" прошла метрах в трех от Шпалы. На удивление волна от нее была маленькая, и Витька легко через нее перенырнул. Далее до самой дамбы он доплыл без приключений. Только тут Витька, собственно, и разобрался, что это искусственное сооружение, а не участок суши.
    Выложенная из бетонных плит дамба была невелика в ширину, в длину же тянулась видимо километра на три. Шпала устал, но обходить в ту сторону по бетонке не решился: кто знает, какие там еще затоки, а то до рассвета будешь блукать! Отдохнул, добрался до маяка. Выцарапал галькой на его удивительно чистой, не покрытой еще надписями стене, имя — "Лара" и, подумав, дописал ниже "жопа".
    Это была своеобразная Витькина визитка. Везде, где бы он ни путешествовал, Шпала писал эти магические слова. Теперь, при случае, он мог, как-нибудь, похвалиться Ларочке Семеновой, что ее имя начертано им далеко от Икска на стене Волжского маяка. Нижеследующую же подпись Витька всегда делал для собственного удовольствия, словно исподтишка мстил Ларочке за невнимание к своей персоне.
    Обратно плыл в кромешной темноте, ориентируясь только на свет бакена, но добрался, тем не менее, без происшествий. На берегу долго и безуспешно искал одежду. Исследовал бетонку вдоль и поперек, едва не касаясь носом плит, но так ничего и не обнаружил. "А здесь тоже ребята не промах! — решил Шпала, — не хуже, чем у нас в Икске, подметки на ходу стащат!" И, удовлетворившись сделанным открытием, побрел к тете Зине.
    Смелое предприятие это осложнялось многими обстоятельствами, так-как, во первых, решив искупаться нежданчиком Витька не прихватил с собой плавок, и теперь вынужден был рассекать по незнакомому городу в семейно-спортивных трусах образца, надо полагать, 1913 года, так-как с тех пор мода на этот вид мужского туалета в России мало изменилась. Они были в ту пору еще черные и по колено.
    Сначала Витька пробовал пробираться по темным переулкам перебежками, но тут выяснилось второе осложняющее дело обстоятельство: оказывается, надеясь на брата, он абсолютно не запомнил дороги, а, пробираясь околицей, к тому же еще и заблудился, так что и приблизительно не мог теперь сказать, в какую сторону от него находится искомый объект. Народу в темных закоулках попадалось мало и преимущественно оказывался он довольно-таки пугливый.
    Так что, увидав бегущего сзади за собой почти голого человека, настойчиво пытающегося вызвать на разговор, почти всякий бросался в ближайший двор с надписью "Осторожно, злая собака". Или начинал истошно орать, прося о помощи, так что Шпале приходилось менять курс следования на обратный.
    А поскольку Витька еще к тому же не мог четко объяснить теткины координаты, так как помнил только номер дома и квартиры! (Отец нарисовал ему план, как добираться до дядьки от речного вокзала, но план этот остался в кармане похищенных брюк, да и мало бы он что дал сейчас — где искать вокзал?), общение еще несколько усложнялось.
    Пришлось выходить на хорошо освещенные, широкие улицы и там приставать с расспросами к прохожим. Сначала Витька стеснялся, но потом понял, что это плохо действует на окружающих, и ничего ровным счетом не дает. Он плюнул и пошел торжественным маршем, напевая себе под нос, сугреву ради и бодрости для, пришедшую на ум и, как ему казалось, к месту, песню: "Волга, Волга, — мать родная, Волга русская река, не видала ты подарка от донского казака".
    Шпала уже было нашел нужный дом, но за ним увязалась погоня в виде милицейского воронка. Спасаясь от преследования, Витька опять заблудился и только со второй попытки накрыл цель. Родню он обнаружил в полном сборе (невиданный случай!), но несказанно обрадованную его появлением. Оказалось, родичи его уже оплакали и прикидывали теперь, как достать со дна тело. Хорошо, что час был поздний, не то бы они уже дали, пожалуй, телеграмму родителям, чтобы те немедленно вылетали самолетом.
    Сергей, придя домой, рассказал, что видел, как Витьку убило "Ракетой". Он и шмотки принес в качестве доказательства, так что Шпалу встретили как вернувшегося с того света. Тетка Зина, бабка Арина и ее сестра — заскорузлая старая дева Раиса причитали вокруг него, смеялись и плакали. Серегина мать достала из шкафа заветную бутылку водки и намеревалась сделать Витьке компресс, против чего Шпала категорически восстал и употребил ее почти всю вовнутрь, чем вызвал неподдельное удивление брата. Дядя Саша пил мало, и Серега не подозревал, что обычный человек может употреблять алкоголь в таких количествах.
    Серега потом говорил, что Витька правильно сделал, что не стал подныривать под "Ракету", подводные крылья у нее уходят в глубину метров до пяти, плюс мощные винты. Шпалу или перерубило бы пополам, или, на худой конец, оглушило. Обходить с дамбы по берегу тоже, как оказалось, было делом бесполезным: дамба считалась закрытым объектом и отделялась от порта (куда тоже как попало не пройдешь) несколькими рядами колючей проволоки. (Все-то здесь засекречено, любят у нас на все тайну нагонять!) Так вот почему на маяке не было надписей!
    А вообще, надо признаться, из своих прогулок по городу Витька сделал заключение, что Балаково — город красивый, волжская Венеция! Одни шлюзы чего стоят, когда плывешь себе, плывешь по реке, кругом пустынные берега, вдруг попадаешь в шлюз, пришвартовывают какой-то цепью к стене пароход, закрывают створки ворот (или как их там), и начинает прибывать вода. Стены опускаются все ниже, и как будто из-под земли растут вокруг многоэтажные дома, оказываешься вдруг среди города.
    Серега был все дни занят устройством на завод. Витька отдыхал сам. Да и рассудительный, не по годам практичный брат вряд ли смог бы составить ему веселую компанию. Слишком разные у них были взгляды на предмет смысла жизни. Шпала придерживался того мнения, что нужно уметь убивать скуку, иначе скука убьет тебя. По изобретенной им схеме, если всю жизнь волочиться, то жизнь станет стройной и легкой, как проволока. А если ее к тому же систематически прожигать, то она будет звонкой, как струна.
    И вообще: жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе роскошь жить серьезно! Она, как справедливо заметил Островский, дается один раз, и прожить ее нужно так... Ну, да это вы помните.
    Перекупался Витька во всех местах, где только возможно, да и где невозможно тоже. Облазал все берега. В одном месте обнаружил даже в разломах окаменевшие тела каких-то доисторических моллюсков спиралевидной формы. Некоторые экземпляры достигали в диаметре полутора дециметров. Но брат на его сообщение ответил, что все знают о молюсках, и там уже вели исследования ученые. Опять, выходит, Шпала опоздал!
    Что такое патриотизм? Слово это иностранное от ихнего "патер", что по-нашему значит папаня. Что такое патриотизм, не расскажешь. Это нужно чувствовать. Нужно жить жизнью народа, дышать его тревогами и радостями, видеть мир его глазами. И тогда только ты поймешь, как хорошо быть советским, жить в России. Как хорошо, когда за пазухой у тебя бутылка первача, в кармане завернутый в промасленную газету "Труд" шмат сала и зубок чеснока, и ты идешь ранним утром по росе из леса к ****и, а вокруг вся страна строит коммунизм. И все честные, преданные делу равенства трудящихся люди, а ты один среди них хам и лодырь. Спокойно за их могучими плечами. Но это так, к слову...