1. 13. глава девятая

    Книга первая. Первый день.
   ГЛАВА  ДЕВЯТАЯ
   Методы воспитания и их эффект: коленями на соль — это обидно! Мелкая месть: шурупы в варенье, гвозди в розетке, гусеницы в супе... В какую сторону нужно стаптывать туфли, чтобы не было семейных ссор.
   
   
   Что касается методов воспитания и того эффекта, который они имели, то мы со Шпалой хотели бы рассмотреть и обобщить этот материал прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, чтобы впоследствии более не возвращаться к этому неприятному для нас вопросу.
   Насчет упрямства, как будет показано ниже, Шпалу действительно долго и упорно тренировали в этом направлении. Вообще, условия воспитания в их семье с детства были суровыми: Шпалу за провинности ставили в угол на всю ночь бессрочно до тех пор, пока не попросит прощения, позже, когда это не действовало, ставили коленями на горох, а один раз даже додумались на соль! И когда потом на коленях получились язвы, мать плакала, целовала его и лечила, во всем обвиняя отца.
    Наказывали Шпалу за те поступки, которые разрешались его товаришам по двору их родителями, и это было в глазах Шпалы первейшей несправедливостью. Возникало противоречие: чтобы не ударить лицом в грязь, он должен был участвовать во всех пацанских затеях, иначе бы его обвинили в трусости и перестали с ним водиться! Но если для них приключение тем и кончалось, то Витьке за него предстояло еще самое страшное: держать ответ перед родителями. О ссылках на других они и слушать не хотели и не принимали это в оправдание. А Шпала не мог понять, за что же тогда его наказывают, если он все равно не мог поступить иначе.
   Он перемалчивал, но не исправлялся. После некоторого количества замечаний размолвка переходила в завершающую фазу. Обычно, все шло по раз и навсегда установившемуся сценарию. Взбешенная его упорным непослушанием мать, действовала таким образом: она срывала зло на отце. Кричала, что он не способен воспитать собственного сына, что он вообще в семье только для мебели и никакого от него прока, кроме убытков.
   Что он носки быстро снашивает, и башмаки у него не в ту сторону стаптываются, в какую у других, что ни на что он не способен: ни родить, ни воспитать, ни украсть, ни покараулить, ни побить, ни приласкать ее как следует!... (А Витька-то тут при чем? Сам отец никогда первым к сыну претензий не имел: он просто не замечал о его существовании, поглощенный научными делами: диссертацией, статьями в газетах, докладами и т.д.)
   Отец у Шпалы был спокойный, как удав, и матери приходилось долго разогревать его самолюбие упреками, как уголь в холодной топке дровами. Зато потом, разгоревшись, он уж давал жару — отыгрывался на Витьке капитально — бил ремнем нещадно, не вникая в саму вину! И это являлось, по Витькиным понятиям, второй несправедливостью и незаслуженной обидой: на нем срывали злость! Теперь, в свою очередь, свирепел он, но поскольку ему отыгрываться было не на ком, обида ходила в душе по кругу, возрастая оборот за оборотом в геометрической прогрессии.
    Естественно, он не мог принять никакого примирения и вообще отказывался что-либо понимать. А поскольку его средства воздействия на родителей были весма ограничены, то он мстил как мог: стремился простудиться и заболеть, отказывался есть, разговаривать, выполнять приказания, либо просьбы, специально лез в грязь, чтобы запачкать одежду и тем хоть сколько-нибудь придать матери работы. Кидал шурупы в варенье, совал гвозди в разетку, гусениц в суп...
   Рано или поздно его проделки обнаруживались. Родители не могли понять цели, которые он преследовал, а Витька отказывался им что-либо объяснять. Он и сам-то не все до тонкостей обосновывал — просто мстил и все! Иногда даже забывая уже о причине. Была какая то интуитивная мера: сколько отвесить мести за то или иное унижение. Родители стервенели, избивали его до полусмерти, не помогало — Шпала продолжал еще яростней. Тогда, видя, что побои не помогают, они меняли тактику: придумывали всякие изощренные пытки, дабы сломить его сопротивление. Во время накала страстей с их стороны Шпала уже вообще был не способен что-то понимать.
   Ненависть заслоняла все. Стоя в углу или на коленях, он не слушал родительские увещевания и нравоучения, Витька ненавидел в этот момент их лютой ненавистью, плакал от злобы и бессилия, и решал для себя глобальную несправедливость человеческого бытия: почему человек не может вот так взять и умереть тут же по собственному желанию. Это в его положении было единственным выходом, а вместо этого он вынужден был жить и ежесекундно подвергаться немыслимым оскорблениям и унижениям.
   Можно, конечно, взять нож и заколоть себя, но кто же его выпустит из угла? Шпала ждал смерти и молил только неведомые силы, чтобы она пришла как можно быстрее! Он сознательно шел в таких случаях на обострение, в надежде покончить со всем поскорее... Но вместо этого наступал перелом — мать посещало запоздалое, безмерное и вовсе Витьке не нужное, противное, сострадание.
   Начиналась истерия плача и ругани между родителями. Она опять же принималась срывать злость на отце, но трактуя его поступки уже в совершенно противоположном ключе: обвинять его в чрезмерной жестокости, в тайном умысле сделать сына калекой, каким в свое время дед сделал его, перебив во время очередного избиения отцу позвоночник. (Правда это или нет, Шпала до сих пор не знает: По одной версии папаша сам упал с дерева или с сеновала и сломал позвоночник, по другой — дед его воспитывал, по третьей отец сам сломал, а дед потом добавил... А так батя не такой уж слабак, маленький против братьев и сестер, но коренаст, как горилла).
   Называла его извергом рода человеческого, и вообще обвиняла во всех смертных грехах. Тогда возникали потасовки уже между родителями, которые наказанный отпрыск вынужден был терпеть и наблюдать во всей их красе. Потом мать переключалась на него, принималась обнимать и целовать избитое до полусмерти чадо, просить у него прощения, но тут же и от него требовала того же. А что ей Витька мог дать? Заряженный ненавистью, понимающий свою неспособность дать тут же отпор, он не мог так быстро и бесполезно разряжаться!
   Мать принималась упрашивать его попросить прощеня, и Витьке это было втройне противно — кривить душой. Любовь превращалась в ненависть. Избиения продолжались и перемешивались с уговорами, а смерть все не шла, и он уже не в силах был терпеть все эти муки, эти издевательства: ему не оставляли даже права спокойно умереть! Шпала, презирая себя, мямлил предложенную ему формулировку слов прощения и мать принималась его обнимать, целовать...
   Эти всплески воспитательной активности не имели никаких положительных последствий, не несли в себе вообще сколько-нибудь ценных познаний и приобретений, кроме двух качеств: умения ненавидеть все живое за всеобшую несправедливость бытия и твердолобое упорство и подсознательная ориентировка всегда делать все наоборот тому, чего от него хотят добиться силой. Подобные периоды вовсе не были единственными воспоминаниями юности.
   Они проходили, зарастали, забывались, как жестокие и бессмысленные кошмары. Были и положительные периоды, воспоминания о которых остались в душе Шпалы на всю жизнь: в частности, поездка к родичам на Волгу и в Казахстан. Потом, после примирения, во время очередной встречи с родичами, когда те спросили — кончились ли у них в семье гражданские войны? — папаша ответил, что гражданские кончились и начались отечественные.
   Самое интересное, что в минуты относительного или абсолютного затишья в семейных отношениях, мать по незначительному поводу выговаривала Витьке, что он в отцову породу: упрямый и такой же твердолобый, как и отец, а отец, в свою очередь, у них упертый, как дед, характер которого был нами достаточно подробно описан выше. И отцу подобная характеристика нравилась! Шпалу невозможно было обмануть притворством, он своих родителей чувствовал, как собака норовистого хозяина!
   Отец делал вид, что это не так, что он сердится,— но это был блеф! Вслед за этим и родичи признавали, что ничего от ихней — Хуловой породы в Витьке нет. От него как бы заранее открещивались. Подразумевалось, что Шпала может быть только таким. Дед оставался единственным Витькиным идеалом и потому переставал быть носителем отрицательных черт. Шпала их из воспоминаний о деде вытравливал, подправлял, подлакировывал образ, и вот уже изобретенный Витькой дед вполне годился для подражания и восхищения.
   Таким образом, его упрямство и мстительность всеми окружающими на словах осуждаясь, на деле ими поддерживались, признавались за основные и естественные черты Витькиного характера. Ну, а к ним Шпала уж пририсовывал, додумывал и остальные. Процес создания личности — ведь это творческий процесс! О физической схожести можно судить более определенно: Это был действительно феномен какой-то: Отец лицом, как две капли похож на фотографию деда в молодости. А Шпала мало того, что на отца и на деда, и ростом, как дед — то есть высокий, так у него еще и расположение конопушек на всем теле точно, как у отца (карта звездного неба), а отец говорит, что у него, как у деда!
   Так что не подтвердилась в их семье доктрина, высказанная одним из героев Райкина: "В нашей семье мой отец — Сидоров-старший, меня — Сидорова-младшего порол, извините, как Сидорову козу! По-моему, то же самое может сказать о себе каждый интеллигентный человек!"... Все так: как Сидорову козу лупили его родители (пока сил хватало), но интеллигента из Витьки почему-то не получилось. Может быть, пороли нерегулярно, бессистемно, или не получилось бы в любом случае? И потом, когда он попал в тюрьму, и позже, когда Шпала, уже выйдя из нее, творил с таким утроенным задором, как будто взял на себя некое соцобязательство, а отец, сломя голову, бегал его вытаскивать из очередной переделки.
   Мать вдруг ударилась в другую крайность: она "посыпала голову пеплом" и принялась за самобичевание, считая, что это они своим неправильным воспитанием Витькину жизнь загубили... Это была очередная химера, тоже ничего общего не имевшая с действительностью. Лично Шпала считает, что родители как в том, так и в другом случае преувеличивали свою роль и роль своего воспитания в его жизни. По его мнению эта роль была равна нулю. То есть воспитания, как такового, не было.
   Воспитание — это направленное взаимодействие с объектом, с целью разъяснения ему причинно-следственных связей тех или иных явлений, подсказки, предостережения о возможных негативных последствиях при том или ином выборе пути. Обучение тем или иным навыкам, необходимым ему в настоящем или будующем. Заумно, но по-другому Шпала это понятие расшифровать не может. А наказания, угрозы, запугивания — это не воспитание, как и чрезмерная любовь, это только фон для него — положительный или отрицательный.
   Так вот, родители, как слепая стихия, насылали на него то бурю, то штиль, а воспитывался в этих временных отрезках Шпала сам, никогда не доверяя слепо ни одному чужому слову, а делая обобщения и выводы исключительно из анализа всего им увиденного и услышанного. Результаты были те же, что и у его сверстников, которых их родители вообще не замечали. Все окружающее сюда привносило понемножку: знакомые, незнакомые, детсад, школа, улица, переулок, подвал...
   А вы говорите — воспитание! Один ихний ученый вообще договорился до того, что, дескать, в жизни совсем нет воспитания, есть только самовоспитание: человек создает себя как личность сам, по каким-то своим, никому не понятным законам, как любое растение. А окружающие могут ему либо помочь, либо помешать в этом процессе. Но если это верно, то кто заранее знает, что такое помощь и что такое вред? Ведь как будет строить себя индивидуум не знает заранее даже он сам! Выходит, что в ребенке нет какой-то заранее определенной и заложенной в нем последовательности развития, а есть некая сумма первоначальных задатков, приемов, тактик, которая под действием внешних влияющих на него факторов раскручивается тем или иным образом.
   Быть может, это обобщенная генетическая запись жизни всех его предков, и в зависимости от условий выбирается позиция того или иного из них. И значит, никто тут посторонний помочь и предугадать, какая линия окажется правильной, не сможет. А отсюда следуют уже совершенно отличные от предыдущих, далеко идущие выводы! В те времена, при том раскладе жизни и свободного времени у взрослых, справедливее всего будет сказать, что воспитывала все юные поколения в основном улица. А вот кто через какие очки на нее смотрел, это зависело то ли от генетических задатков, то ли от расположения окон квартиры.
   Во всяком случае сейчас, по прошествии половины жизни видно, что ничего тут в упор не разберешь! И сыновья интеллигентных, и сыновья прочих подошли к этой черте с примерно равными показателями, если даже "беспородные" не опередили чуть-чуть! Единственное, что просматривается, так это то, что в семьях, где достаток был побольше, отпрыски выходят более образованными в смысле знаний, кругозора, культуры. А в семьях где поменьше — зато более смекалистые, нахрапистые и целеустремленные, так что в конечном счете одно другое уравновешивает.
   Замечено также, что образованные удачнее берут старт, за счет припасенной суммы знаний и навыков, и в первом рывке значительно обгоняют прочих. Но затем, по мере израсходования этого запаса, а также на крутых поворотах "невоспитанные" их догоняют, так как способны быстрее и лучше ориентироваться в экстремальных ситуациях, безболезненней перестраиваться. Абсолютно точно известно также, что школьные отметки и общая успеваемость ни в коей мере не свидетельствуют о будущих удачных отметках в жизни. Так же, впрочем, как и раскрытие замечательных способностей в детстве вовсе не гарантирует их сохранение и приумножение в зрелом возрасте.
   Более того, из юных "Эйнштейнов", как правило, ничего путного не выходит в дальнейшем!
   Из этого можно заключить, что: жизнь не стометровка, а скорее марафонская дистанция, да еще с препятствиями и хитроумными ловушками, где хороший старт — не главное! И ничего тут заранее предугадать нельзя, нужно уметь ориентироваться по обстановке. Значит, невозможно запастись знаниями на все случаи жизни заранее, да это и не главное! Предпочтительнее уметь приобретать эти знания, уметь учиться!
   Принцип развития личности, в общих чертах, получается таков: внешний раздражитель создает дискомфорт, который организм старается любыми путями устранить. Появляется цель, которая, в свою очередь, нуждается в средствах для ее реализации. Средств, естественно, под рукой нет, их приходится какими-то путями изыскивать. (Вот где поле для творческой деятельности!) Организм мобилизуется, перестраивается, активизируется, достигает цели и успокаивается до следующего ощутимого толчка. А из теории Павлова нам известно, что лучший раздражитель — это эмоции. Положительные, отрицательные — неважно!
   Главное — их частая смена, иначе к ним привыкают, их перестают замечать. Следовательно, самый худший период для развития человека как личности — это нейтральный фон! Кто же будет что-то предпринимать, когда его ничего не раздражает? От добра добра не ищут! Нужна полярность, и чем она больше (в допустимых конечно пределах), тем сильнее человеку приходится адекватно реагировать! Так что в этом отношении Витькины родители были гениальными воспитателями: уж полярность-то они ему обеспечили! Далее, если следовать этой теории, для развития нужно постепенное усложнение внешних факторов: сначала нужны джинсы, потом машина, потом пистолет!..
   К этому следует прибавить, что старые навыки и познания постепенно утрачиваются, приходят в негодность, забываются, и человеку, по сути, изо всех сил иногда приходится карабкаться вверх, чтобы в итоге остаться на том же месте. Какие из этого выводы? Да начихайте вы на воспитание детей! Главное — человека родить. Родил, на том тебе спасибо! А то нас тут агитируют сдавать детей за деньги в какие-то престижные колледжи, где им то же самое будут вдалбливать в их бестолковые головы, но с большей пользой. Глупости все это! Выдаивание денег у состоятельных дураков, которые думают, что соображение можно купить за деньги.
   Никого соображать и шевелить мозговой извилиной не заставишь, пока его жареный петух в задницу не клюнет! Может быть в этом парадоксе какой-нибудь великий ученый по социологии, так называемый социалист, потом как-нибудь разберется и все нам доложит что как и почему, и кто прав, кто виноват. Но по нашему мнению это скорее всего так же неразрешимо, как и то, что одни считают, что жизнь целиком зависит от человека, а другие — что она целиком в руках Божьих, а находятся еще и третьи, которые вообще мозги нам заплетают сложнейшими уравнениями типа таких:
   Жизнь на 33% зависит от самого человека, на 33% от Бога, и еще на 33% от так называемой кармы, что по-русски обозначает фортуна, а по-латински звучит как удача! И последняя складывается, по их мнению, опять же из целого набора составных. В числе которых: грехи родителей, собственные грехи, грехи всех родичей до седьмого колена, перемноженные на заслуги и разделенные пополам, и еще такого загадочного ингредиента, как личное расположение, либо, наоборот, неприязнь к твоей персоне какого-то высшего загадочного существа типа ангела-хранителя! И выдумывают разные способы как всем этим силам угодить.