Глава первая

История должна начаться


«Разумеется, семейная жизнь только привычка, скверная привычка. Но ведь даже с самыми дурными привычками трудно бывает расстаться»
Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»


       Ожидание праздника порой бывает не менее увлекательным, чем сам праздник. До Рождества в тот вечер оставалось целых две недели, но во многих окнах этой улицы уже начали переливаться множеством цветов рождественские огни. Еще с конца октября в больших магазинах и маленьких универсамах стали появляться подарочные товары, а по всей Германии открывались базары, также посвященные самому светлому и непорочному празднику.

       К одному из домов, скрытому за высокой оградой, подошёл высокий мужчина, чья часть лица была сокрыта за теплым шарфом. Руки были запрятаны глубоко в карманы дорогого пальто, и лишь одна из них поднялась на холод, чтобы открыть собственным ключом дверь, украшенную венком. В прихожую, помимо него, ворвался стремительный порыв ветра. Мужчина, взглянув в зеркало, тяжело вздохнул и снял верхнюю одежду, машинально пригладив ладонью темные волосы.

      — На этой неделе уже четвертый раз, мне это не нравится, — он вздрогнул, услышав прохладный голос, принадлежащий брюнетке со скрещенными на груди руками, уставившейся на мужчину внимательным взглядом. — Попробуй как-нибудь сказать господину Зейдлицу, что дома тебя ждет маленький ребенок, раз слова о жене на него не действуют.

      — Мирабель, ты ошибаешься, — сказал, по привычке поцеловав супругу в щеку, Мертен, закатывая рукава рубашки, и прошел в комнату, — если полагаешь, что его настолько просто уговорить.

       Гостиная в нежно-голубых тонах изнутри, казалось, имела большую площадь, чем снаружи. Стены пестрили обильными украшениями и гирляндами, посреди помещения находилась огромная елка, перед которой сидел трехлетний темноволосый мальчик с дорогим игрушечным грузовиком. Услышав голос вернувшегося из банка отца, он с радостной улыбкой поднялся на ноги и протянул ручки навстречу вошедшему. Тот, словно не обращая внимания, прошел к камину в надежде согреться. Мать же, по всей видимости, омраченная его возвращением, во внезапной грусти опустилась около дерева и принялась перебирать нижние ветки ничего не ощущающими пальцами. Мальчик, нахмуривший брови из-за проявленного неуважения, вернулся на свое прежнее место, но, позабыв о находящейся рядом любимой и едва ли единственной игрушке, принялся теребить платье женщины, в надежде завоевать хоть каплю её расположения. Когда она, наконец, удосужилась взглянуть на сына уставшим взглядом, он радостно заулыбался, обнажая неровные зубки, и что-то зашептал на ухо матери картавым и полусонным голоском.

      — Поздравляю, господин Ротман, вы только что удостоились обиды собственного сына, — с ухмылкой на губах бросила она в сторону мужа, которому это, как показалось, было абсолютно безразлично. Со вздохом она поднялась и, сделав попытку согреть окоченевшие без действия ладони, подхватила ребенка на руки, где он почти сразу зевнул и прикрыл рот кулачком.

       Она присела на кресло около детской кроватки и, окончательно погрузившись в раздумья, стала проводить сквозь пальцы его недавно постриженные, такие же, как и у нее самой, черные волосы. Мальчик недовольно сморщил нос, стряхнув её руку со своей головы, сменил позу для сна на более комфортную, обнимая маленькую подушку, лежавшую в кровати как раз на такой случай. Здесь не было абсолютно никаких плюшевых зверей, а постельное белье, по настоянию мужа, было безо всяких рисунков, кипельно-белым. Стоило ей только заявить, что голубое, покупаемое обычными семьями в случае рождения мальчика, составит необыкновенно красивую композицию с его глазами в тон, как мужчина недовольно раздул ноздри, пробормотав себе под нос: «Большинство детей рождается со светлыми глазами — они еще успеют сменить оттенок на карий». Но, если верить, что это происходит в течение трех лет, то Мертен глубоко заблуждался. Он не считал сына своим, ибо у них не было совершенно ничего общего. Была у него надежда, что хотя бы радужная оболочка будет принадлежать его линии, но два месяца назад, на день рождения ребенка, мужчина лишился и её.

       Вернувшаяся на первый этаж спустя какое-то время, она без удивления взглянула на мужа, всё так же сидящего на корточках около тлеющих углей в очаге. Заслышав шаги, он повернулся, не забыв отметить взглядом забытую машинку, и, без лишних слов, попросил её присесть на диван.

      — Не думаю, что в этом году смогу подарить ему на Рождество новую плюшевую игрушку. Могу сказать лишь, что для подобной привилегии надо сделать многое. Её надо заслужить.

      — Будь же хоть немного снисходительным, и дело не только в привычной ситуации с подарками. Спешу донести до твоего сведения, что ему не интересны чучела животных, набитых синтепоном. Тем немногочисленным экземплярам, перешедшим в его владения, он отгрызал уши, а после, считая подобное злодеяние недостаточным, полностью разрывал их на части.

       «По виду и не скажешь, что такой милый ребенок способен на зверские ухищрения», — отстраненно от беседы размышлял он, потирая виски кончиками пальцев. Она же, сообразив, что любые попытки разговора бесполезны, особо глубоко вздохнула, убирая злополучную игрушку как можно дальше под елку, и внимательно пересчитала удары, отбитые часами старого образца, стоявшими в коридоре около лестницы на второй этаж. Двенадцать. Стало быть, во Франкфурте полночь, начало нового дня, который она проведет точно так же, как и предыдущий. Она мелкими шажками подошла к камину, кресло около которого было всё еще занято супругом, и сорвала листок, символизирующий законченный день, с отрывного календаря. Тот запестрел красными цифрами, будто бы необыкновенно гордый, что за окном наступило 10 декабря 1983 года. Брюнетка, однако, не придала этому большого значения, ибо взгляд её глаз зацепился за гораздо более интересную вещь рядом — черно-белую свадебную фотографию.

       Её родители, погибшие в прошедшем апреле, сообщили о заключении брака на выпускном балу, чем значительно подпортили праздник. Мирабель в восемнадцать лет выдали замуж за человека, который был старше её и имел большее материальное состояние, чем у фамилии Спенсер. Более того, через неделю новоиспеченная супружеская чета отправилась в Германию, на родину мужа, оставляя позади Англию, Ланкастер и её старую жизнь. Поскольку во время учебы она довольно неплохо изучила немецкий, с языковым барьером проблем не возникло.

       Мирабель, на секунду остановив на супруге уставший взгляд, как-то нарочно несчастно вздохнула в очередной раз и подошла к небольшому окну, отодвигая синюю портьеру, разглядывая уснувший квартал, украшенный выключенными на тот момент гирляндами. Идти в постель не возникало никакого желания ни у него, ни у нее. Мертен едва слышно приблизился, принявшись по очереди касаться каждой пряди её волос, остриженных под удлиненное каре.

      — С тобой со времени нашего замужества происходит какая-то чертовщина, будто что-то тянет тебя назад, что-то, чему никогда не дано сбыться, — раздался его натянутый голос в прохладной гостиной. — Правду говорят, что первое впечатление не всегда бывает верным.

      — Что же, я не нуждаюсь в твоем понимании, так как получу за него лишь множество упреков, — женщина протестующе качнула головой, сбрасывая его руку. Он осуждающе нахмурился, предпринимая тщетные попытки поймать её несколько рассерженный взгляд. — Жаль, вам, господин Ротман, не дано этого понять.

       Она никогда в этом не признается своему мужу, заключение брака с которым было вынужденным (однако же часть её желания в этом присутствовала), но тогда, в выпускном классе, у Мирабель был молодой человек. Он не был слишком богатым или слишком взрослым, но очень уж тактично угадывал желания выбранного предмета обожания, чем со временем растопил сердце роковой брюнетки. Для её лучших подруг такая привязанность была не более, чем поводом для удивления или насмешек. Пускай её еще в быстропрошедшем детстве лишили какого-либо права выбора; пускай она по воле покойных родителей живет с человеком, который ни во что не ставит супругу; пускай Мертен не хочет признавать действительно своего сына — до помолвки, так или иначе, она была счастлива, хоть и всего пару месяцев. При разговоре о фиктивном браке она пообещала своему кавалеру, страсть которого полыхала с каждым днем сильнее, навсегда оставить его в памяти.

       Вообще-то так оно и вышло. Мертен так никогда и не узнал, откуда взялась идея для столь необычного имени ребенка, полностью повторяющее имя её некогда любимого человека.

***


       Это было рождественское утро. На незаправленной кровати с дешевым постельным бельем и старым, просиженным матрасом, расположилась девушка, которой на вид было не больше двадцати пяти лет. Заправив за ухо выпавшую из незатейливой прически рыжую прядь волос, она вцепилась второй рукой, до того момента свободной, в листок дорогой бумаги цвета шампани, украшенной по бокам вензелями. Открытка — а это была именно она — дрожала в её бледных пальцах от большого волнения, не позволяя далеко посаженным глазам прочитать текст, выведенный со старомодными завитушками. «Надеюсь, Шарлотта под твоей опекой вырастет достойным человеком. И совершенно неважно, что по всем законам отцу тоже положено видеться с девочкой, верно? Передай ей мой скромный подарок. С глубочайшим уважением к очаровательному читателю, Д. Филанджиери». Бэйлан вздрогнула, в третий раз пробежавшись взглядом по старинной итальянской фамилии. Несколько часов назад, когда почтамт только начал ежедневную рутинную работу, обязательную для исполнения даже в тот день, когда всей стране положено отдыхать, она дошла до этого старого, обшарпанного здания, чтобы получить на руки посылку от несостоявшегося кавалера. Праздничные улицы были награждены неоправданной слякотью, почему после прогулки промокшие сапоги находились на батарее.

       Отбросив записку в сторону, девушка, предварительно крепко зажмурившись, сняла крышку с розовой коробки, украшенной в том же стиле, что и открытка. Внутри, вместе с её самым тяжелым вздохом, оказалась фарфоровая кукла, стоившая целое состояние. Она удивленно моргнула, осматривая странный презент для двухлетнего ребенка, и, недолго подумав, убрала его на прежнее место, завязав подарочную ленту как можно туже. После нехитрых манипуляций коробка отправилась на верхнюю полку видавшего лучшие времена гардероба, а сама молодая хозяйка вышла в узкий коридор по направлению детской комнаты.

       Она безумно любила маленькую девочку с невероятно умными глазами, несмотря на все тяжело сложившиеся обстоятельства и множество разрушенных планов. Забавно, но после совершенно не мужского поступка Данте у миролюбивой Бэйлан не осталось никакой злобы и даже обиды. Верно, это было неправильно: бросить на произвол судьбы беременную девушку, если ты до этого вешал ей на уши романтическую лапшу о якобы будущей свадьбе и большой семье. «Он просто испугался ответственности за чью-то жизнь помимо своей», — умудрилась она найти оправдание. Когда итальянец узнал о рождении наследницы из отправленного ею письма, то предложил забрать новорожденную к себе в Рим, на что резко повзрослевшая девушка ответила отказом, заявив о ненужной опеке и самостоятельных заботах о грядущих трудностях. Он взбунтовался, рассерженный на не присущую своей игрушке непокорность, и с того самого дня по почте приходили самые дорогие и изысканные подарки. Она оставалась неколебима, воспитывая девочку должным образом. Периодически в её сознании всплывали воспоминания о минувших днях, когда старшая сестра предупреждала, что им, наследственным ведьмам, не следует связываться с другими сверхъестественными существами для продолжения рода. Разумеется, никто из её семьи так и не узнал об их знакомстве со своеобразным во всех отношениях мужчиной, рожденным в Италии в середине девятнадцатого века.

       Отдельная комната для уединения девочки была переоборудована из старого небольшого чуланчика, в котором до внезапного её рождения хранились старые и ненужные вещи. Молодая женщина слегка качнула головой, подойдя к крохотной деревянной кроватке. Пространство вокруг двухлетней малышки было будто бы преображено светом, идущим из её непорочной сущности, не запятнанной опрометчивыми поступками взрослого мира. Она не спала, но и не плакала, как обыкновенно это делают маленькие дети, не обнаружив маму рядом. Между делом говоря, в своем возрасте она была довольно способным ребенком, и проще было бы перечислить, что она не умела. Крохотными пальчиками девочка теребила косичку из коротко стриженных волос и подняла взгляд на мать, будто бы внимательно разглядывая каждую частичку души находящегося перед ней человека. Девушка вздрогнула, невольно отшатнувшись от проницательности, не свойственной маленьким детям, и машинально ласковым жестом, потрепала её по голове. Та нахмурила смольного цвета бровки, вцепившись маленькими ладошками в материнскую руку.

      — Мамочка, — едва слышно, не слишком внятно прозвучало из её земляничных губок, ибо девочка со всеми своими способностями не выговаривала половину алфавита, однако довольно доступно изъяснялась для самого близкого человека.

       Промолчав в ответ на столь неожиданную реплику, она перевела дыхание, без особых усилий высвобождая локоть из объятий острых ногтей, мысленно отметив, что их стоит подстричь. Девочка, с внезапно сморщившимся носиком, оказавшись на руках матери, уткнулась в её окончательно разрушившиеся в прическе рыжие волосы, не желая показывать свое лицо. Она была довольно скромным ребенком.

      — Прости, в этом году дела с подарками обстоят еще хуже, чем на прошлое Рождество, если такое вообще возможно, — у Бэйлан в свое время был высокий и звонкий голос, но с годами он несколько огрубел, позволив просочиться черствым ноткам. Она, не выпуская ребенка с рук, вернулась в спальню и протянула ей подарочную коробочку, взятую с постельного покрывала. — Счастливого Рождества, моя маленькая.

       Шарлотта, выхватив цепкими пальчиками предмет, тут же предприняла первую попытку сорвать праздничную обертку, потерпев неудачу, и, как ни странно, нисколько не отчаявшись, попыталась еще раз. Она росла упорно добивающейся своей цели и, даже если имелась возможность капитуляции, предпочитала бороться за что-то действительно важное до самого конца. Внутри обнаружился скромный деревянный браслет, состоявший из цепи больших колец, однако, нельзя было вообразить большей награды для матери, чем едва заметная полуулыбка благодарности на её устах. Тогда она еще не знала, что в жизни будет произносить эти слова довольно редко, поэтому Бэйлан несильно удивилась, почувствовав вспотевшие ладошки на своей шее и неразборчивый шепот: «Я тебя люблю, мамочка». Девушке оставалось только согласиться, небрежно потрепав её по волосам точно такого же цвета, как и по её воле не состоявшегося отца. Изначально она рассчитывала, что девочка родится с более рыжим оттенком, темнеющим с годами, но надежды не оправдались. Более того, часто сощуренные от раздумий глазки тоже нельзя было назвать светлыми. Да, такие глаза нельзя будет искоренить из памяти, яркие, запоминающиеся, поскольку люди, увидев человека с черными глазами, неоправданно его боятся и причисляют к отряду нечистой силы.

      — Сокровище, ты даже и представить не можешь, как я за тебя переживаю. Честно признаться, с того самого дня, как ты появилась на свет, меня ни на миг не покидала мысль о том, каким же именно образом сложиться твоя жизнь в большом, давящем на плечи мире, — шептала она, убаюкивая ребенка. – Ты, как кажется всем моим друзьям и знакомым, достойна обрести счастье, — молодая женщина невольно усмехнулась, будто бы обращая последнюю реплику в свою сторону. — Верно, никто не желает повторения сквернейшей на свете истории.

       Как бы то ни было, все однажды находят персональный источник счастья или вдохновения. Конечно, не факт, что он будет доброчестивым и благожелательным; к примеру, многие из нас черпают бесконечный запас сил из безответной любви или несчастливого брака. Будто бы невыносимое наслаждение — день ото дня радоваться собственным неудачам. Все люди — отчаянные безумцы и мазохисты, просто не у каждого из нас эти качества развиты в той же мере, что и у окружающего общества. Научитесь находить в собеседнике эту степень — и вы сможете утверждать, что понимаете общественную связь наших дней ровно на пятьдесят процентов.