Последний Наполеон 2

     …предыстория.
     В тяжелом состоянии, в основном, состоянии души, я попал к Сорокиной Валентине Михайловне. Дальше – больше. Не знаю, как это произошло, но именно она раскрутила меня признаться в том, что это не я Гавриил Белый. Единственной, что оставило у меня неприятный осадок, так это то, что она нисколько не удивилась такому повороту событий. Она, глядя мне в глаза, спросила, устраивает ли меня такое положение вещей. Я ответил в том смысле, что конечно не устраивает. Она тут же предложила мне пройти курс лечения, в стационаре. Побег из дома – вот о чем я даже и не мог мечтать. Именно побег. Не размышляя и полминуты, я дал согласие. Валентина Михайловна позвонила сюда, Федору Семеновичу Сырову, здешнему главному врачу и договорилась обо мне.

     Федор Семенович внимательно обследовал меня. Нашел множество отклонений в психике, разной тяжести и разной степени запущенности, и принялся их излечивать, с моего согласия, разумеется. И при постоянном контроле с его стороны. Он знает, что я писатель, поэтому старается с одной стороны, вылечить меня, а с другой стороны, старается сохранить во мне эти пресловутые, тонкие творческие струны. Не дать им порваться, не дать им перепутаться.
 
     Он, хоть и профессионал, но, как и многие, верит в сказочку, что талантливые люди должны иметь, и непременно имеют, отклонения в психике. Плюс ко всему, он мой большой поклонник. Вначале, я честно пытался объяснить его ошибку, но он только кивал, и со следующей недели делал новое назначение, успокаивающие ванны, сеансы гипноза, электромагнитные поля разной интенсивности и частоты, ну и прочее…

     …старается сохранить меня для общества, как культурную ценность. Однако, чувствую, что все это вскоре пойдет насмарку и станет мне не до личных проблем, а заодно и не до лечения. Предчувствую возвращения Гавриила. Значит, скоро придется работать. А это однозначно на износ. Так было всегда. Лихорадочное записывание. Это по тому, что в процессе путешествия, у него нет возможности делать записи. Недостатки виртуального существования…

     …собирался в Азию. Даже год мне говорил. Что-то вроде, тысяча триста с чем-то…


Гавриил Белый (Александр Борисович Собачкин)

     Тысяча триста двадцать третий...
     С памятью у Сашки всегда были проблемы.
     Прочитал. Психушка. Интересно, куда еще я попаду из следующей командировки. Главное, что бы не в морг… Мне-то, в общем, все равно, а с этим оболтусом я сроднился…
     Ну и проблемы у него. С бабами разобраться не может! Пить не может бросить! Смешно, и весьма, в его стиле. 

     Относительно нас, излагает верно, и весьма близко к правде. Я, так сказать, от комментариев воздерживаюсь. Пока. Стиль хромает. К тому же упускает не только детали, но и важные подробности. Выходит по этому весьма куце. Да и живости не хватает. Одним словом на троечку, да и то, если не придираться.

     Из важного, но пропущенного: не объяснил, откуда он знает мое мнение. Мы с ним переписываемся. У него есть такая тетрадочка… Через нее мы и ведем переписку. Можете попросить у него, пусть покажет. Может быть, Вам будет интересно. Удивляюсь, почему он сам это не предложил. Как мне кажется, Вам он доверяет…

     Уважаемый Федор Семенович, убедительно прошу Вас! Эти Ваши электромагнитные изыски очень мешают мне работать. От них голова болит жутко. У меня, естественно, а не у Сашки. У меня, это у Гавриила Белого, хотя, Вы, наверное, уже догадались.   

     И еще, уважаемый Федор Семенович, с Вашего разрешения я тут тоже кое-то почеркаю. Дополню, так сказать. А то, однобоко это все и впечатление складывается неверное…
    
     …эгоист страшный. Ну, неужели, все эти изыски про себя, любимого, Вам интересны? Тут такая драма разворачивается! А он никак не разберется со своими тремя копейками.
    
     …слепой. Ну, он никогда зрячим-то и не был. А куда Вы смотрите, я не понимаю. И видеокамера у Вас тут установлена и охраны, не пересчитать. Но воспринимаете Вы информацию как-то избирательно. Не хочу Вас учить – Вы доктор. Но мне кажется, что шпион этот, Андрэ, самый настоящий. А то, что он замещает собственное «Я» выдуманным, из-за невозможности растратить природный потенциал, из-за ограничений, которые устанавливает окружающая социальная среда, по-моему, чушь несусветная, взятая из плохого американского триллера. Вы посмотрите на него внимательно! Он же профессионал! Ниндзя. Эх, с ним бы поговорить, но он сторониться меня, и все из-за этого оболтуса. А подолгу оставаться здесь, мне некогда…


Александр Борисович Собачкин (Гавриил Белый)

     30 октября.
     …сосед. Андрей Ненароков. Он появился здесь до меня. С моей точки зрения – он местный сторожил. Но вот точно, сколько он здесь – не знаю. У него большие проблемы с головой. Он считает, что он шпион. Работает на специальные службы Франции. Кроме этого, он еще и буйный. А говорят, что бодливой корове, Бог рогов не дает. Не знаю, как корове, но шпион этот здоров, как бык.

     Вначале мне было забавно, а теперь, я нервничаю от его присутствия, даже просил Федора Семеновича положить меня в другое место, но Сыров сказал, что буйство шпиона не опасно для таких же пациентов, как он сам. Ненароков оказывает сопротивление, по словам Федора Семеновича, только медицинскому персоналу. Считает их, наверное, представителями вражеской контрразведки. Медперсонал боится его до дрожи.

     Лечить регулярно его не получается. А нерегулярность ведет к снижению эффективности. Так мне Федор Семенович объяснял. А мне кажется, что это не снижение эффективности, а ее полное отсутствие. Ну, обкололи его, зафиксировали. Курс лечения начинать нельзя – мешает доза успокоительного. Действие успокоительного кончилось, Ненароков начинает буйствовать. Опять успокоительное. И так до бесконечности. А совместимые лекарства стоят бешеных денег, я так понимаю. Вот и переливают из пустого в порожнее. Хорошо, что хоть основную часть времени он проводит зафиксированным, то есть привязанным к кровати.

     А когда он не привязан… На это стоит посмотреть. Каждая его встреча с медицинским персоналом напоминает операцию по захвату группы террористов соответствующим подразделением. Только на моей памяти несколько случаев, когда он одерживал победу и вырывался в коридор. Ерунда конечно. Победы исключительно временные. Его обязательно возвращали с помощью усиленного наряда санитаров. И все начиналось сначала.

     На его месте, я бы давно притих и успокоился, а Ненароков, от этого, как будто удовольствие получает. Я бы на его месте как действовал – ждал момент, притворясь изо всех сил, что мне лучше. Ждал бы, когда они утратят бдительность. И только тогда уже и… А эти все его выходки лишний раз доказывают, что он полный псих.

     Есть, конечно, у него и приятные черты. Например, он очень хорошо говорит на французском языке. Когда у него нет возможности устроить очередной дебош, то есть в состоянии фиксации, он напевает что-то на французском языке. Я сам языка этого не знаю, но мне очень нравиться. И тогда мне становиться жалко этого мужика. Наверняка ведь, имеет высшее образование, мог бы переводчиком работать, женился бы где-нибудь за границей. На француженке и жил бы не тужил, в том же самом Париже. А так, безнадега одна...

     Интересно, есть у него кто-нибудь. Мать, там или другие родственники. Что-то я не припомню, что бы к нему кто-нибудь приходил. Страшное дело – быть сиротой…

     Жалеть-то я его, конечно, жалею, не зверь все-таки, но общаться с ним, я не общаюсь. Не по себе. Да к тому же и сам он на контакт не идет. Предпочитает просто молчать и спать. И куда в него столько сна влезает? Ведь сутками может, не просыпаясь. Может быть, это на него так уколы эти действуют? Несколько раз я честно пытался с ним заговорить, ну что бы как-то успокоить, посоветовать что-нибудь. Вразумить, наконец. Глянешь на него, а он уже все, вырубился. И во сне видел все мои советы. Так что не уютно с ним рядом, хотя, доктор прав, на пациентов он не нападает…

     И если уж совсем откровенно, то мне здесь нравиться. Покойно здесь как-то. Нет всей этой окололитературной суеты, людей, с которыми я вынужден общаться только по милости нашей бюрократической системы. А здешние обитатели, при чем не только пациенты, я в основном говорю о врачах, обслуживающем персонале, они такие, какими их создал Бог. Настоящие. Честное слово, иногда мне кажется, что я здесь на курорте, а не в больнице. Вот век бы так жил, не допусти Господь, конечно.

     Хотя, конечно, кое-чего мне здесь все-таки не хватает…
     Федор Семенович разрешил мне работать, так он называет то, что я правлю и переписываю каракули Гавриила. Думает, что я без этого жить не могу. Как он выразился, не хочет лишать меня радости творчества.

     Только по ночам работать запрещает, говорит, что переутомление мешает выздоровлению, но говорит это, как бы извиняясь и оправдываясь. Я так думаю, что стоило бы мне настоять, он бы сдался. Но я не стал. Я люблю ночью спать. А днем – пожалуйста, почему бы и нет…

     7 ноября
     …прибыло пополнение. Под вечер. Мы уже поужинать успели. В холле, по телевизору началась какая-то бесконечная мелодрама, мексиканская. Одна из любимых Оксаниных. 

     Новенький оказался симпатичным мужиком. Лет ему, я так думаю пятьдесят с лишним. Кругленький. Не сказать, что толстый, просто невысокий и упитанный. При чем, явно по-домашнему. Скорее всего, семейный. Должен быть семейным. Ухожен очень. Такое ощущение, что от него теплом домашнем веет. Так приятно, у меня даже слеза на глаза навернулась. А вот глаза у него не хорошие. Жутко печальные. Как будто в них, тоска со всего мира собрана. Это не литература, нет. Редко, но встречаются люди с такими глазами. Посмотришь в них – бездна отчаянья, дна не видно…  Говорит спокойно, тихо. А выглядит, как будто в нем усталость вековая скопилась, а силы жить с ней, подходят к самому к пределу. На паутинку этих сил осталось…

     Санитары зашли вместе с ним и нянечкой. Она ему постелила. Потом пришел Федор Семенович. Просто так, посмотреть, как устроился больной. Задал какие-то несущественные вопросы, но отметки в своей записной книжке все равно какие-то сделал. Пожелал всем спокойной ночи и ушел. Я не прислушивался, о чем они говорили, запомнил только, что новенький сразу же попросил сделать ему успокоительное. Федор Семенович, предложил ему попробовать заснуть самому, но новенький ответил, что слишком возбужден, будет ворочаться и беспокоить соседей по палате, то есть нас. Врач кивнул и ушел.

     …первым заговорил. Павел Всеволодович рассказал, что поссорился с соседом по лестнице, каким-то Прохановым. Даже ударил его, когда тот попытался двигать мысль о том, что в Великой Отечественной войне выигрывать не стоило. А надо было, попросту сдаться…

     Я хотел подержать разговор, но не успел, пришел Гавриил и когда я в следующий раз открыл глаза, все уже спали. А я уснуть уже не мог. Гавриил появился ненадолго. Что-то написал в тетрадь и ушел…

     …работой пренебрег. Написал всего три листа, после этого улегся на кровать и погрузился в мечты. Он ничего не говорил, но мне показалось, что его в Азии настиг очередной роман. Роман – не как литературное произведение, а роман с женщиной. Один из виртуальных. Потому, что других у него, как я понимаю, быть не может. И переживает он их в основном, только в собственной голове. Это, как правило, за пределами записей. О том, что представляют его отношения с женщинами, я могу только предполагать. Выходит что-то похожее на посещение картинной галереи. Можно только ходить и смотреть. Здесь я ему не завидую…