Н. Северный. Последний полет штурмана Горна. научн

              Часть третья. Тайна непознанной планеты   

                …Но ты – иной; иди, не отступая,
                Своим путем, пустынным и суровым, -
                Дорогой одиноких и отважных...
 
                Франческо Петрарка

                Невероятное видение

    - …Но что это?!. – ход его размышлений и грез прервало что-то странное, внезапно вторгшееся в сознание и не поддающееся немедленному осмыслению. Краем глаза Горн еще почти бессознательно захватил на экране одной из боковых телекамер нечто неожиданное, такое, что до конца даже не сумел толком уловить в это промелькнувшее мгновение. Он лишь ощутил, как неприятный холодок пробежал по спине в те секунды, когда он кинулся к пульту управления телеустановкой кругового обзора.
    Горн сразу же засек ориентиры места, над которым он только что прошел, и напряг все свое внимание, чтобы следить за землей и не пропустить больше ничего неожиданного и важного. Теперь он еще пристальнее стал вглядываться в разворачивающуюся под ним местность, с настороженностью ожидая, не объявятся ли там еще какие-то знаки Неизвестного. Но было уже поздно: пока он разворачивал установку и настраивал поле обзора, его аппарат ушел дальше, к горизонту, на свой очередной виток, и вздымающийся позади рельеф местности скрыл от глаз пройденный участок земли… А вскоре «Нырок» полетел вообще над затемненной, ночной стороной планеты, и Горн мысленно лишь торопил его полет, беспрерывно взглядывал на часы и подсчитывал время, остающееся до возвращения к тому самому месту. От нетерпения ему казалось, что его безотказный бортовой хронометр почти остановился, словно пробуксовывает на месте, - время тянулось издевательски медленно… Когда же, наконец, челнок снова вышел на освещенную сторону планеты и впереди показались уже знакомые очертания каких-то горных отрогов, клином уходящих к океанскому побережью, Горн с помощью управления проделал небольшой маневр, чтобы аппарат прошел как можно ближе к заинтересовавшему его месту. Но ждать оставалось очень долго, еще три четверти часа. Теперь он был предельно сосредоточен и напряжен, как боец перед схваткой, – весь внимание и целеустремленность.

    Напряжение нарастало; Горн чувствовал, как кровь стучит у него в висках. «Ну где же это?..» Он поставил телекамеру на максимальное усиление и направил ее в сторону движения аппарата, а сам, не отрываясь, смотрел в иллюминатор переднего обзора. Смотрел до того, что туман застилал ему глаза. Он тер их и снова вперял взгляд в неясные очертания выходящей из-за горизонта, надвигающейся земли. Но невероятного, - того, что он ждал, нигде не было, - ничего странного, никаких признаков чего-либо необычного не появлялось больше впереди: всё неподвижно и спокойно было на планете. Из-за горизонта поднимались и медленной чередой надвигались на него, а затем проходили под ним всё новые и новые гряды бесчисленных  гор, долины и плато, поросшие растительностью и похожие одно на другое, изредка прорезанные тонкими жилками рек. Но чего-либо необычайного, диковинного или странного нельзя было заметить среди всех этих ландшафтов. – Если, конечно, не чувствовать необычайность и разительную привлекательность этой непознанной земли, tierra incognita*, самого ее существования… Вот тут черта побережья и с нею синева океана резко вклинивались, уходили вправо к горизонту, заполняя собой экран, и Горн, уже боясь, что пропустил то, что искал, своим бдительным взглядом сверлил мельчайшие детали проходящей местности, прощупывая каждый изгиб, каждую складку рельефа. – «Уж не померещилось ли мне невероятное видение?» - с досадой подумал он.

 *tierra incognita – непознанная, неизвестная земля (лат.)

     Он пытался понять, что же могло вдруг так поразить его сознание, создать ощущение чего-то чуть ли не фантастического, почти нереального в этом мире?.. Почему в нем внезапно проснулся этот упорно подавляемый, загнанный глубоко в подсознание инстинкт опасности, смертельной угрозы? Что такое было там, на проплывающей незнакомой поверхности? – По всему, что-то аномальное, не вяжущееся с миром планеты, чуждое этой нетронутой, первозданной земле. Ему во что бы то ни стало надо еще увидеть, распознать или разгадать это неуловимое Нечто!..

     И Горн насколько мог усилил внимание. Подумал, что придется ждать еще целых двадцать минут, пока его аппарат завершит свой виток и снова окажется над этим местом… Нетерпение охватило его, он мысленно  торопил свой кораблик. Но до момента истины, как он внутренне обозначил встречу с Неизвестным, было еще слишком долго. Внезапно пронзительная, страшная по своей невероятности догадка мелькнула в его мозгу и погасла – слишком уж неправдоподобным, почти сверхъестественным показалось то, что Горн представил себе: он вдруг подумал, что на Deseada уже кто-то есть, что он наткнулся на следы присутствия каких-то неведомых пришельцев… «Стоп! – сказал себе Горн. – Так можно бог знает до чего додуматься… Поумерь свою фантазию, штурман. Откуда здесь взяться иным пришельцам, кроме тебя? Черт знает что! Примерещилось все-таки, что ли… А вдруг!?.»

    - Но кого сюда могло занести, и с какой целью? Ведь из сводок Центра совершенно ясно следовало, что после экспедиции Вентуры сюда не посылался ни один корабль. И никто никогда не застревал здесь в каком-либо аварийном происшествии… - в смятении рассуждал Горн.

     И новая догадка, еще пронзительнее, страшнее первой, обожгла сознание. Горну даже стало не по себе; он расстегнул ворот куртки и сделал глубокий вдох… Тут же явственно услышал четкий ход часов в рубке, отсчитывающих секунды. «А что если здесь, на планете, каким-то образом оказался не просто людской корабль, а космический аппарат из совсем другого мира, попавший сюда неведомо как и зачем, со своими неизвестными целями?..»

     До сих пор Человечество, вот уже несколько столетий как оторвавшись от Земли и осваивая доступные ему районы Галактики, неустанно стремящееся к установлению контакта с Внеземным Разумом, еще ни разу на своем пути не встретило мыслящих существ из каких-то других миров, других разумных цивилизаций. Но этот факт, сам по себе весьма огорчительный и даже удручающий, все же не перечеркивал надежду землян, что рано или поздно такая встреча состоится… Человеческая цивилизация не в ущерб себе должна допустить, что не одинока во Вселенной, что в замысел и цели создания Мира, если таковые были, определенно входило зарождение и распространение жизни в разных районах космического пространства. Мы же пока просто не знаем, в каких еще областях Вселенной она возникла и развивается…

     Несмотря на скептицизм отдельных ученых, Человечество продолжало верить в то, что оно не одиноко во Вселенной, что его жизнь – не уникальное для космоса явление и что там, и в нашей Галактике в том числе, непременно существуют и другие, еще не известные нам цивилизации. И мы живем надеждой рано или поздно найти на просторах Вселенной острова иной, не нашей разумной жизни, встретиться с ними, познакомиться с их обитателями. Нам было бы чрезвычайно интересно не только узнать об их технических достижениях и научных открытиях в познании законов Вселенной, - но и, кроме того, «войти» в сознание представителей высокоразвитой цивилизации, когда она находится уже на вершине эволюции и готовится к закату своего существования. - Узнать их «чувства и помыслы», их планы и действия перед лицом грядущего ухода…

    А может, встреча с нами, наше появление в их жизни приостановит их наметившийся уход, вольет в них свежую «кровь» и идеи, вдохнет новую силу, энергию молодой жизни, приведет к обновлению жизненных процессов их цивилизации?..
    - Так неужели же это Они? – не на шутку разыгралась фантазия Горна. – Невероятно!.. Но ведь это здорово! – Лихорадочный бег, вереница возбужденных мыслей охватили его. На время он даже забыл о цели своего полета и пребывания на планете и стал припоминать все наиболее аргументированные и убедительные гипотезы ученых о существовании таких цивилизаций, о бесценной важности контакта с ними. И вот, эта встреча – здесь, на его планете! И как ему теперь поступать? Как он, Горн, сможет общаться с неведомыми существами?.. Найдет ли он с ними какое-то понимание?.. – И впервые за весь свой полет Горн вдруг пожалел о том, что он здесь один!..

     Пытаясь сдержать необузданность своей разгулявшейся фантазии, он пристально разглядывал плывущую под ним поверхность планеты и продолжал неотвязно думать о пригрезившемся видении, о своей встрече с нежданным чудом…

                Космический гость

     …И все-таки, как он ни ждал этого, Горн вздрогнул от ощущения пугающей яви, когда за одной из скалистых гряд внезапно увидел желаемое. Впереди по курсу, километрах в десяти от места, над которым он сейчас пролетал, среди бурых скал и желто-зеленых холмов что-то резко блеснуло в лучах солнца. Оно показалось Горну чем-то диким, устрашающе чужеродным в этом девственном мире, совершенно не вяжущимся с этим нетронутым уголком мироздания. И снова, как и в первый раз, по спине его пробежал неприятный вяжущий холодок, а за ним жаркий угар тела. Горн повернулся к камере кругового обзора и стал торопливо переводить ее в направлении мелькнувшего предмета. Но и не видя еще его и до конца не пытаясь оценить всю значимость и важность происходящего, он каким-то мгновенным озарением, шестым чувством понял, что его догадка верна, и он стоит на пороге непредвиденных открытий и, кажется, каких-то чрезвычайно серьезных, в высшей степени невообразимых событий…

     И Горн, еще толком не разобрав, что это такое, всем нутром своим, всей обострившейся интуицией почувствовал, что прав в своем неимоверном предположении, и с трепетом ожидал, когда его аппарат приблизится к затаившемуся предмету. – Этот немыслимый и странный, вовсе не ожидаемый им предмет, который пригрезился Горну и который он теперь стремился поскорее увидеть и как следует разглядеть, никак не мог быть природным, здешним естественным предметом, - он был, без сомнения, продуктом и изделием какого-то разума… - В этом Горн уже ни минуты не сомневался.
    
     Напряжение его достигло предела. Он не отрывал глаз от того квадрата, где промелькнуло нежданное видение. Всеми обостренными чувствами Горн уже сознавал, что там, впереди, находилось нечто инородное здесь, привнесенное извне, дотоле не принадлежащее этой земле. Рукотворный предмет этот, занесенный на Deseada неизвестно откуда, блестел, как металл, чистый металл, и Горн подсознательно уже понимал, что это за диковинный объект ждет его на планете… И если это и было для него не потрясением, то уж полным откровением точно!.. 
                *   *   *   

     В те томительные минуты, когда «Нырок» направлялся в сторону неведомого объекта, Горн пытался привести в какой-то проясненный порядок крутящиеся в голове мысли... На экране медленно проходили ряды далеких складок местности, белые гряды облаков и сильно увеличенные очертания каких-то гор на горизонте и лесистых холмов на переднем плане. Горн поворачивал привод телеустановки, направляя ее оптическую ось к земле, и перед его глазами, как в калейдоскопе, двинулись выпуклые и осязаемые фрагменты ландшафта с отдельными склонами и ущельями, холмами и плоскими возвышенностями, стали проходить темно-синие массивы лесов, обширные безлесные плоскогорья с разбросанными там и сям большими валунами; просматривались даже очертания каких-то отдельных групп деревьев… Снова направляя поле обзора телеустановки вперед, Горн с волнением, почти трепетом, ожидал своего чуда. «Стоп!.. Проскочил!..» А когда среди очертаний далеких скал и зеленых холмов, слегка заволоченных дымкой утреннего тумана, телекамера отобразила еще слабый и нечеткий, но такой знакомый характерный контур предмета, такой неправдоподобный здесь и все же совершенно реальный, сущий, - Горн на какое-то время просто оцепенел, замер в изумлении, уже не в силах оторвать взгляд от увиденного чуда. – «Что это может означать? - Как? Откуда?..» - думал он.

     Смутная стрела ракеты прямо-таки мерещилась ему. И вот, наконец, в поле зрения телекамеры он увидел именно то, что предполагал увидеть: в дымке все еще большого удаления и всё же явственно выделяющийся на окружающем природном фоне своим металлическим отблеском, посреди желтой каменистой поверхности на далеком прибрежном плато напряженно застыл грозный силуэт неведомого корабля. Размеры его и тип отсюда, с орбиты, было трудно определить. Но видно было, что это достаточно большой корабль; судя по разрешающей способности камеры, его высота была никак не меньше сорока-пятидесяти метров!..
 
     - Вот так штука!.. – с иронией, хотя и не без тревоги, подумал Горн. – Что это? – хотел бы я знать… Придется спросить у самого гостя…

     Он снова подстроил телекамеру обзора, и тогда в увеличении увидел корабль более отчетливо и различимо, чем несколько минут назад. Тот стоял вертикально, точно при старте, на небольшом плато у подножия горы примерно в километре от морского берега. Командир корабля или тот, кто управлял им во время посадки, проявил незаурядное мастерство, прямо-таки искусство пилотирования, чтобы так точно и изящно приземлить его в расположении этого живописного, но сложного и довольно опасного ландшафта. Горн видел теперь, как на солнце тускло отсвечивала металлическая обшивка корпуса, остроконечный нос корабля был направлен в зенит, а в нижней части корабля угадывались очертания мощных двигательных отсеков. И что-то очень знакомое показалось Горну в этом типичном облике его неожиданного коллеги…

     Он, не отрываясь, смотрел на знакомое, но столь неожиданное здесь явление, не в силах дать ему хоть какое-то вразумительное истолкование. «Кто такой, откуда? Зачем?..» - Горн не хотел верить своим глазам, силился и не мог понять, что же происходит и откуда здесь, на его Encantada, сей залетный гость, этот неведомый пришелец?.. Это больше походило на какое-то фантастическое видение или даже дьявольскую игру собственного воображения!.. И все-таки это была явь, неоспоримая действительность, хотелось ему этого или нет…

     Его мозг тщетно бился в лихорадочном поиске разгадки. И непреложной мыслью в эту минуту он совершенно ясно осознал: что бы это ни было, оно непременно и неизбежно вмешается в его, Горна,  жизнь, нарушит или круто изменит ее, все его планы и действия. И от этого теперь уже никуда не денешься…
 
     Действительность упорно заявляла о себе. И надо было принимать ее таковой со всеми ее обстоятельствами и последствиями, какими бы они ни были, желательными или неприемлемыми для Горна, но в любом случае неустранимыми. По привычке, выработанной за годы работы в космосе, встречать нежданные осложнения в лицо, Горн сразу же решил пойти на контакт с этим незнакомым, опередившим его пришельцем, чтобы узнать цели его прибытия и полностью прояснить для себя обстановку. Нужно только прежде поближе рассмотреть корабль и постараться определить, что он собой представляет, его тип и назначение, а затем разобраться, откуда он, с чем пришел и не исходит ли от него какая-либо угроза?.. И, главное, узнать, - люди это или впервые встреченные существа из другого, не знакомого нам мира?.. Ведь в таком случае эту встречу невозможно переоценить, а он из простого штурмана Объединения в одночасье становился Представителем Человечества, первооткрывателем другой, иной Цивилизации. Сможет ли он быть на должном уровне при выполнении столь важной и ответственной миссии и будет ли отвечать несомненно высочайшим требованиям к участникам такой встречи?..

     Одно пока Мигель Горн знал точно: теперь все его действия, даже его образ поведения и сам он неизбежно становятся зависимыми от этого незваного космического гостя. Подсознательно он понимал, что - кто бы или что бы это ни было - с этой минуты помимо его воли собственная его жизнь накрепко связывается с этим неведомым пришельцем, с его непонятной судьбой. А все его планы и замыслы самым нелепым и неожиданным образом нарушаются. – От осознания этого у него стало смутно на душе: такой поворот дела претил Горну, несмотря даже на, возможно, выпадающую ему чрезвычайную и почетнейшую миссию…

     Ему хотелось рассмотреть корабль получше; для этого требовалось ближе спуститься к земле. Сейчас его челнок прошел на высоте около 43 километров, на следующем витке может снизиться до 30 км. Это будет полет уже в верхних слоях атмосферы, скорость «Нырка» еще уменьшится, и при дальнейшем снижении он войдет полностью в аэродинамический режим. Горн прекратит круговой облет планеты и, перейдя на ручное управление и меняя направление движения своего аппарата, сможет произвести детальный осмотр этого района. Проделав несколько возвратно-поступательных пролетов над этим местом на небольшой высоте, он сможет лучше разглядеть и поближе познакомиться с неизвестным кораблем, оценить его основные характеристики и технические возможности. При этом он задействует всю имеющуюся на борту «Нырка» теле- и фотометрическую аппаратуру. Было бы здорово, если удастся, войти с ним в визуальный и радиоконтакт. Это послужило бы началом взаимодействия с нежданными гостями и определило бы для Горна его дальнейшие действия, всю стратегию его поведения и работы на планете. Быть может, их задачи окажутся близкими с программой Горна, и это позволит ему работать с ними в сотрудничестве. – «Если это люди, а не какие-то гуманоиды или чудовищные существа», - снова с настороженностью подумал он.

     До такого контакта всё происходящее здесь оставалось решительно не ясным, а задачи экспедиции Горна и, главное, возможности их выполнения представлялись ему весьма неопределенными, находились под угрозой.
                *  *  *
      
     Продолжая снижение, Горн с помощью маневровых двигателей совершал развороты своего аппарата. Описав за четверть часа огромную дугу над горами и плоскогорьем у прибрежной полосы, «Нырок» полетел обратно, словно нацелившись всеми своими объективами и антеннами на то место, где находился таинственный корабль. Наверное, астронавты на его борту, кто бы они ни были – люди или совсем иные, неведомые существа, - могли не без любопытства наблюдать, как крошечный серебристый самолет, пролетая над ними на большой высоте, делает замысловатые эволюции в небе этой тихой и доселе безлюдной планеты, упрямо возвращается снова и снова, будто вызывая их к себе и приглашая принять участие в своем небесном параде.

     На очередном пролете «Нырок» приблизился к незнакомцу на расстояние до 30 километров. Через телекамеру обзора Горн напряженно рассматривал застывший внизу корабль; он стоял спокойно, будто ожидая своей предрешенной участи или какой-нибудь команды. И Горн с облегчением обнаруживал, что ничего чужеродного и пугающего, чего-то существенно отличающего его от всего виденного им и сделанного руками человека, в незнакомце не было. Более того, уж очень этот корабль напоминал Горну один из известных ему типов космических аппаратов, предназначенных для дальних перелетов.

     – Неужели… - подумал он. – Выходит, это наш корабль! Слава Богу, значит, это люди… Космическая фантастика начинала рассеиваться и уступала место узнаваемой реальности, успокаивающей и озадачивающей одновременно. В душу Горна стала вселяться новая тревога и странная неопределенность, словно его сознательно ввели в заблуждение. Невольно у него возникал рой вопросов, на которые он пока не мог ответить. – Если это не «гости» из далеких, неведомых миров, - то кто они? Кто эти люди или разумные существа, и откуда здесь взялись? Кто послал их сюда и с какой целью? Что они здесь делают или собираются делать? Или для них планета – только привал на долгом и изнурительном, неведомом пути?.. А если это «свои», то почему в Центре ему ничего не сообщили о них? Или там тоже о них ничего не знали? Но может ли такое быть?.. Почему в информационных бюллетенях Единого каталога Центра планетных исследований нет данных об этой экспедиции и этом корабле? Горн не встречал никакого упоминания о них… – На все эти вопросы ему хотелось получить если и не немедленный, то скорейший ответ, ясный и исчерпывающий. Ведь только зная об этом все, он сможет планировать и организовывать свою работу на планете, действовать по выполнению задания.

     Но никаких ответов на это у него не было. И Горн подумал, что, если ему удастся, он должен получить их от самих путешественников, кто бы они ни были. Для этого ему необходимо вступить с ними в переговоры по радиоканалу до того, как он сам сделает посадку и познакомится с космонавтами, так сказать, лично. И, снова удаляясь от корабля с заходом на очередной круг, Горн занялся запуском давно бездействовавшей КВ-радиостанции «Нырка». Разве мог он, готовясь к отлету «Торнадо» с космодрома Ареты, знать, что она понадобится ему здесь, при окончании полета?!. Ведь он ни с кем на этой планете не предполагал встретиться…

     Довольно быстро Горн справился с бортовой радиостанцией. Передатчик был готов к действию. И после разворота «Нырка», взяв обратный курс, Горн послал в эфир опознавательные сигналы кода Центра. В эту минуту он подумал, что, наверное, впервые за всю историю жизни планеты радиоволны, рожденные и посланные созданием рук человека, а не космическим радиоизлучением, пронизали ее атмосферу, нарушили ее доселе не потревоженный, чистый эфир. Правда, если только неведомые космонавты, находившиеся там внизу, на плато, не сделали этого еще раньше, до него.
     Сигналы-позывные прошли, разорвав первозданное вековое молчание этого тихого мира, и погасли, растаяли в толще атмосферы. С огромным волнением Горн ждал ответных – каких угодно – сигналов с корабля, и весь обратился в обостренное внимание. Но ответа не последовало. Горн еще пристальнее, еще зорче вглядывался в контуры корабля на экране телекамеры, силясь по ним уловить хоть какую-нибудь ответную реакцию, какие-то движения предметов или существ возле него, но ничего не смог заметить. Корабль, как и прежде, молчаливо и спокойно, даже как будто равнодушно и пренебрежительно к появлению Горна, стоял на облюбованном плато невдалеке от береговой черты, и не было ни малейших свидетельств того, чтобы он готовился стартовать или чтобы возле него на земле велись какие-нибудь работы. И никаких признаков беспокойства или удивления, интереса или хотя бы любопытства, по-видимому, не вызвало у его хозяев появление в небе «Торнадо», а затем и барражирование над ними малого и дотошного воздушного аппарата. – Никаких отзывов на сигналы Горна не проявилось у этого застывшего в безразличии корабля, в молчании его таинственных хозяев!.. Ведь Горн пролетал над ними, возвращаясь вновь и  вновь, уже в который раз! – Ну хоть бы какой-нибудь ответ, - сигнал приветствия или неприязненного отказа, что ли, свет ракеты, призыв о помощи… - Ничего!.. Это не на шутку озадачивало Горна, сбивало с разумного объяснения происходящего.

      - Но где же люди, где команда этого загадочного и необщительного корабля? – Ушли с него разом, все вместе, бросив свой дом, и до сих пор не вернулись?.. Маловероятно. Не случилось ли что с ними, какая-нибудь беда?.. – Горн выждал несколько минут и повторил запрос. И снова в ответ молчание. Тогда, совершив очередной разворот и направив аппарат к космолету, он с небольшими интервалами выпустил в эфир целую  серию опознавательных сигналов. Казалось, вот-вот корабль проснется, оживет, и напряженную тишину ожидания прервет звонкая последовательность дробных звуков. Но ничего, кроме атмосферных шумов, сухих потрескиваний  и разрядов в эфире да глухого биения собственной крови в голове, Горн не услышал. Он еще и еще раз проверял работу своего передатчика и, каждый раз убеждаясь в его исправности, посылал сигналы на различных стандартных частотах, утвержденных для использования всеми кораблями Центра. «Что случилось? – уже недоумевал он. – А может, у них передатчик не работает?..»

      И когда, тщетно посылая свои отчаянные запросы, он вдруг понял, что ответа оттуда, с поверхности планеты, не будет, Горн, в замешательстве отбросив бесполезный код, на простом и понятном для всех международном языке Космоса просигналил этим немым гостям,  затаившимся где-то внизу, на земле, короткую и ясную радиограмму:
     «Я – «Торнадо», я «Торнадо» из исследовательского Центра на платформе поселения данной звезды, корабль класса D. Готов оказать помощь. Если у вас неисправен передатчик, дайте знать сигнальными ракетами. Буду садиться вблизи от вас».
     Радиограмма вышла более длинной и эмоциональной, чем узаконенный стандартный код; зато, подумал Горн, высказана предельно вразумительно и понятно. Нелепо было бы на нее не ответить… Горн еще не знал, чем помочь попавшим в беду собратьям, но уже безоговорочно готов был включиться в любые необходимые действия по оказанию помощи. - Только бы  узнать, что с ними, тогда можно будет что-то предпринимать.

     Продолжая пролетать над кораблем, Горн еще несколько раз повторил свое импровизированное обращение. Но никаких свидетельств желания ответить на него по-прежнему не последовало; ни знаков или сигналов, ни внешних проявлений какой-либо жизнедеятельности не было видно около самого корабля и в его окружении. Радиоприемник «Нырка» глухо молчал. «Что они там – не только онемели, но и оглохли, что ли?.. – раздражаясь, чертыхнулся Горн. – Может, не понимают его! Чужие?.. – мелькнуло вдруг у него в сознании. – Но тогда кто они? Как с ними разговаривать?.. И чем им помочь?..»

     При дальнейшем снижении Горн смог лучше рассмотреть замерший внизу корабль. В камере обзора он теперь явственно различал и стройный вытянутый корпус корабля, и распахнутые плавные очертания кормовых плоскостей, и даже иллюминаторы в носовой рубке командного отсека. Ему показалось еще, что он ясно видит тонкую паутину герметизационного уплотнения вокруг аварийного выходного люка, расположенного в нижнем отсеке корабля, над поясом ограждения маршевых двигателей. За этим люком он наблюдал особенно пристально: не приоткроются ли его двери, не мелькнет ли в нем какая-нибудь тень или возникнет какое-либо движение, свидетельствующее о жизни. Но к великому разочарованию Горна тот оставался недвижимым, будто навечно задраенным… И, сколько ни смотрел, не мог Горн обнаружить там что-то живое; не мог увидеть кого-нибудь или что-нибудь и возле корабля… - Всё будто вымерло вокруг него, и природа такая же безлюдная и первозданная, как и миллионы лет назад, равнодушно взирала на озабоченную суету невесть откуда взявшихся стальных машин…

     - Но где же астронавты? Куда они все подевались, - бросили корабль и отправились на поиски сокровищ? А как давно они прилетели сюда? Целы ли все и здоровы?.. – эти очевидные, простые вопросы продолжали беспокоить Горна, но он по-прежнему не находил на них ответа. Он попробовал еще раз просигналить гостям своим нестандартным обращением, но результат был тот же. – Может, они не знают всеобщего астронавтического языка и не могут ответить ему? Но ведь этот межпланетный язык был принят землянами еще в двадцать третьем столетии… Из какого же времени они сюда заявились? Что ж ему теперь, на языке майя или старо-испанском разговаривать с ними?!. Скорее, на старо-английском… Не из двадцать ли первого земного века прилетели  сюда эти странные и нелюдимые коллеги? Где же они так долго скитались? – мрачно пошутил Горн. - Уж не в чужой ли галактике побывал их корабль?..
     Но он знал, что в то время у землян еще не было никаких межзвездных кораблей, никаких гиперскоростных космических средств передвижения…
                *  *  *
     Да и корабль гостей не годился для таких перелетов. Горн уже достаточно хорошо рассмотрел его и уверился в мысли, что он может принадлежать если и не его Филиалу, то одному из подразделений Отдела дальней разведки Объединения планетных исследований. Это был, несомненно, разведывательно-поисковый корабль среднего класса, спроектированный для межпланетных полетов исследовательских экспедиций с экипажем до трех человек при общей длительности рейса до 8 лет, и относился к одной из усовершенствованных конструкций проекта Investigator* – такой же надежный и выносливый работяга, как и его, Горна, «Торнадо». Был он лишь мощнее и более грузоподъемный. Хотя и не последней модели этого проекта, но тщательно отработанный и освоенный, он широко применялся в экспедициях нескольких филиалов Центра. Еще немало кораблей этого проекта доживало свой век на многочисленных маршрутах Объединения. Горну тоже довелось летать на корабле этого типа, и он детально знал эту конструкцию. «Хорошая машина, - вспомнил он, - удобная для космонавтов, чутко управляемая и надежная, с отличными условиями обитаемости и прекрасно оснащенная информационными средствами и автоматическими системами. Об энергетике и говорить нечего…» - В общем, отличный корабль; он был лучше его «Торнадо», поновее и резвей его, и мог обеспечивать самые ответственные и серьезные дальние экспедиции. Только вот откуда он здесь и что с ним? Куда направляется? И с кем?..
  * Investigator – исследователь (англ.)

                *  *  *
    И, продолжая свой полет над районом стоянки космического корабля, Горн старался трезво осмыслить происходящее. Не исключая возможности, что корабль этот забрался сюда, случайно или вынужденно, из какой-то отдаленной колонии землян, он все же втайне надеялся и желал, чтобы тот оказался своим, с командой из их филиала, пусть даже из какого-нибудь другого, смежного отдела. – Проще будет найти взаимопонимание, согласовать взаимодействие в работе, в проведении исследований. Узнать бы только, чьи они, откуда?.. А их молчание, - рассуждал он, - объясняется очень просто: возможно, они в этот день, в эти вот часы, занятые разведкой, забрались куда-нибудь далеко от корабля, ползают по горам и долинам этой новой земли, собирают образцы пород и проводят различные полевые экспертизы, живут у костров, как жили во все времена на Земле геологи. Значит, поверхность тут подходящая, и атмосфера тоже, - удовлетворенно рассудил Горн. – Так что на Deseada он уже никак не будет первым геологом, первым исследователем этой земли…  И планета наверняка уже как-нибудь названа ими раньше его, уже имеет свое имя… 

     Но эти несущественные, но обидные соображения отступили, как только Горн снова вспомнил о своих недавних опасениях относительно аварии, вероятно постигшей их корабль. Он тут же прогнал свои ревнивые мысли и снова вернулся к геологам. – Ведь если они и заметили его аппарат, то, даже и при желании говорить с ним,            
 вдруг объявившимся и обнаруженным, понадобится какое-то время, чтобы вернуться назад, на корабль… Только вот что странно: почему для высадки на планету они не воспользовались, как и он, спускаемым аппаратом? Ведь челнок есть на каждом корабле. Возможно, обнаружилась неисправность, и пришлось садиться основным кораблем… Такая процедура намного ответственнее и требует значительно больших, прямо-таки огромных расходов энергоносителей.

     - Ну что же, - продолжал обдумывать возникшее положение Горн. – Будем искать выход. Найду этих парней и предложу свои услуги. Помогу им сделать их программу, работы наверняка хватит на всех. - А если потребуется, надо будет предоставить им в распоряжение и свой корабль… Когда же они соберутся в дальнейший или обратный путь и, естественно, не усомнятся – если они из его ведомства и управления, - что и Горн с ними, он заявит, что остается здесь еще на некоторый срок, чтобы провести  ряд исследований по его собственной программе, а потом отдохнуть на этом необитаемом острове. – Даст Бог, поверят, не станут тащить его с собой…

     Он решил выждать в воздухе еще некоторое время, чтобы понаблюдать внимательнее и за молчащим кораблем, и за местностью вокруг него, а затем, выбрав подходящее место не слишком далеко от него, посадить «Нырка». Сделать это надо до захода солнца. А там, переночевав на борту аппарата, с утра можно будет приступить к разведке обстановки уже на месте. То, что он должен без долгих сборов приземлиться неподалеку от корабля, уже не вызывало у него никаких сомнений. А обстановка подскажет,  что нужно сделать для установления контакта с прилетевшими и для помощи, если они оказались в затруднительном положении.

     -…А все-таки, - не шло из головы у Горна, - почему в Отделе исследований и на космодроме ему ничего не сказали об этой экспедиции. Ведь по крайней мере руководство отдела наверняка знало о ней, - не могло не знать. И ни слова, ни намека!.. Более того, с ним так серьезно обсуждались все, даже самые малые детали его программы и полета, а о таком событии даже не упомянули. Что ж, похоже, с ним играли в прятки и ничем не выдали себя. Чисто сработано!.. Но для чего?..
               
     И чем больше он об этом думал, тем больше недоумевал и озадачивался, не понимая происходящего. – Какой смысл был им, в Отделе, скрывать от Горна, что на Deseada уже послана одна экспедиция?.. Или она была отправлена уже после вылета его «Торнадо», но с другими космодинамическими параметрами полета корабля, и тот обогнал его в пути?.. Нет, тут явно было что-то другое, или экспедиция послана другим ведомством, из другого, далекого Объединения. А может, этот неизвестный коллега выполняет какое-то особо важное задание Центра по программе освоения этого района, и о его целях до поры до времени решено никого не ставить в известность… Только при чем тут Горн? Законы и неписаная этика работы в Центре исследований требовали всегда и во всем полной осведомленности о целях и задачах любых параллельно работающих экспедиций и научных групп, а также о работе, проделанной в том или ином районе всеми предшествующими командами. Только так можно было рассчитывать на успех и продвижение в исследованиях, не говоря уже о возможной взаимопомощи и подстраховке экспедициями друг друга в случае неожиданных аварийных обстоятельств. Как бы здесь не был этот самый случай! - Опыт и интуиция подсказывали Горну, что на молчавшем корабле назрела и развивается какая-то сложная обстановка, что называется, нештатная ситуация; его искушенное чутье почему-то упорно наводило на мысль, что он становится свидетелем и вынужденным участником неких непредвиденных и очень серьезных событий. – Странность и необъяснимость поведения космолета и то, с чем Горн столкнулся, не могли обмануть его безошибочной проницательности, выработавшейся с годами: вполне вероятно, что прилетевшие на планету космонавты оказались в каком-то сложном переплете, даже в отчаянном положении… И долгом Горна было как можно скорее помочь им.
            
     Но потом он вдруг подумал: а если это не поисковый корабль, не разведэкспедиция?.. Что же тогда?.. Что если сюда, на эту землю обетованную, залетели какие-нибудь отверженцы цивилизации, такие же неуемные искатели приключений, как и он сам?.. – Что ж, и такое вполне возможно! Ведь не одному Горну могла прийти в голову шальная мысль отправиться искать свой необитаемый остров!.. Другие ведь тоже хотели бы однажды обрести некую заветную землю, край вечной весны и долгой неувядающей молодости, где было бы можно безмятежно прожить счастливую жизнь, обрести душевный покой и гармонию… Особенно, если не в одиночку,  как задумал Горн, а вдвоем, - какой-нибудь влюбленной парочке, которой никто на свете больше и не нужен. Вот они-то, такие космические отшельники, беглецы от мира людей, быть может, и стали пионерами этой планеты, они и положат колонистское начало освоению и заселению этой земли людьми, пусть даже и стихийно, без намеренно поставленной цели. И когда сюда через десяток-другой лет прилетят корабли землян-строителей, чтобы начать первую ступень промышленного освоения планеты, их здесь, к великому изумлению, встретит разноголосая ватага милых ребятишек различных возрастов – так сказать, готовое поселение незапланированных аборигенов планетной системы звезды Ареты… Горн на минуту представил себя среди этой шумной и беспокойной компании потомков поселившейся здесь вот теперь семейной пары и понял, что тогда ему очень скоро придется распрощаться со своей заветной мечтой… На какое-то мгновение он даже вдруг почувствовал невольную неприязнь, смешанную с беспричинной завистью, к своим невидимым конкурентам: живут себе в радость, не ведая тревог и соперничества, где-нибудь в вигваме, как древние индейцы Земли, готовят на костре, любуются по ночам панорамой роскошного незнакомого неба, а днем – видом голубого океана до самого горизонта, и слушают плеск океанской волны да завораживающий гул прибоя, и ни о чем себе не тужат, ни в чем не раскаиваются, не терзают себя ненужными, иссушающими душу сомнениями...  Понятно, что появление в их небе «Торнадо», а потом и челнока Горна не могло вызвать у них особого восторга. И вполне объяснимо, что никто не торопится отвечать с земли на его настойчивые призывы и вопрошания. «Так что можешь прекратить свои неуместные взывания к общению, им это не нужно», – Горн испытал даже почти раздражение к притаившимся самозванцам-аборигенам. Но потом, поостыв и умерив свое воображение, нашел доводы, чтобы оправдать их. «Разве сам ты не того же хотел - забраться сюда с Викторией?..» И боль живого, яркого воспоминания снова остро кольнула его.
                *   *   *

     Кружа над районом и попутно высматривая место для посадки, Горн уже почти машинально, без всякой надежды подавал в эфир сигналы, перебрав при этом все стандартные частоты радиообмена. Но нелюдимый звездолет не отзывался и не проявлял никаких признаков жизни, и ничто не выдавало хоть какого-нибудь движения вокруг его застывшего корпуса. – «А что, если все-таки авария? – с опасением вновь подумал Горн. – Ведь спускаемой капсулой они не воспользовались, не сумели…» И пока он тут утюжит небо, люди, быть может, находятся в тяжелом положении, в беде, ждут какой-нибудь помощи. – «Если еще ждут, если прилетели недавно… Когда они прилетели?..»
   
     Такая роковая и немаловероятная действительность в корне меняла дело. Тут уж все планы Горна, все его намерения и даже задание по экспедиции непредвиденно прерывались и отодвигались на второй план. Ему предстояло в первую очередь выполнить роль и работу космического спасателя, чтобы помочь пострадавшим и как можно скорее отправить их на базу. – Не исключено, что придется даже сопровождать коллег на их корабле, а если необходимо, то и на его «Торнадо». Правда, в том случае, если вообще потребуется его помощь, если она еще кому-то нужна… - мрачно подумал Горн. – Ведь могло пройти уже слишком много времени…

     И, управляя «Нырком» в поисках места для посадки, он не переставал осмысливать положение, в котором оказался, принимая и отвергая самые разные варианты развития событий, и наиболее вероятные, и почти фантастические. Корабль этих неудачников, кто бы они ни были – люди или неведомые существа, – скорее всего, получил какое-то повреждение, раз они вынуждены были посадить его на планету, а не оставить, подобно Горну, на орбите. Устранить эту неисправность в отрыве от базы, да как бы еще не в одиночку, Горну вряд ли удастся. Значит, придется призвать в строй его верного Росинанта, - рано он собирался списывать его со счетов!.. «Ничего, дружище еще бодр и крепок, можно сказать, все еще неутомим, и мы тряхнем стариной, выжмем из него всё. Тогда для «Торнадо» это уж точно будет его последний рейс! Рискнем пойти на форсированном режиме. А ребят придется на весь путь до базы уложить в камеры гипотермии. В  таком состоянии у пострадавших приостановятся и затихнут все биофизические процессы в организме, и их в сохранности можно будет доставить до медицинского центра космодрома. Только бы они были живы!..» - со всё возраставшей тревогой размышлял Горн.

     Но сколько их? – вот вопрос. Ведь его старый космолет не очень просторный, не такой вместительный, как у них, да и гипотермических камер на нем всего три… Ну, если этот их бедолага-корабль находился в экспедиционном рейсе, а сюда попал случайно, из-за аварии, то на нем по штату должно быть только три человека. А если это какие-нибудь незадачливые туристы, так их может оказаться и больше, и меньше, - может быть, всего двое. В любом случае, Горну предстоит изрядно потрудиться, пока он переправит их всех на орбиту, на борт своего «Торнадо», - ведь «Нырок» может поднять только двух человек. На это у него уйдет несколько дней, а то и не одна неделя, если учесть, что после каждого подъема аппарата на орбиту нужно будет делать заправку топливом его двигателей из запасов корабля. Да и с людьми хлопот будет, по-видимому, более чем достаточно… Только бы они еще держались, не погибли, - снова подумал Горн.

     …Хорошо, если среди них хоть кто-нибудь окажется более или менее невредимым, и ему можно будет доверить управление кораблем. Тогда Горн погрузит их и отправит с «Торнадо» на космодром, а сам останется на Deseada. Вот уж тогда, без корабля, хочешь не хочешь, а поневоле станешь пленником планеты! Путь назад будет отрезан бесповоротно… 
                *  *  * 
     Перестав  работать на радиопередатчике, Горн на всякий случай оставил включенным приемник КВ-диапазона. Пошел на снижение аппарата, решив найти место где-нибудь вблизи корабля. И подумал: жаль, что они сели так далеко от океана… – Если его худшие опасения подтвердятся, то ему будет не до красот планеты, и он улетит с нее, так и не увидев воочию, не ощутив самолично, что за океан здесь, на этой далекой земле…

     Все более и более снижаясь и разглядывая в иллюминаторы и через телекамеру проходящие под ним, теперь уже близкие, горы, он долго выбирал место для посадки и никак не находил ничего подходящего: то площадка была вроде неплохая, но острые уступы скал вокруг закрывали подступы к ней, то на облюбованном месте стояли отдельные, но очень крупные растения, то, наконец, у удобной с виду площадки оказывался очень сильный уклон, и сажать туда машину было рискованно. Замечались, правда, вполне подходящие участки на большом возвышенном плато, но оттуда было слишком далеко до застрявшего корабля. – Сможет ли потом Горн самостоятельно, без техники, добраться к нему через эти горы и ущелья? Но если даже и сможет, то дотащить людей, раненых или больных, от корабля до своего аппарата ему уж точно будет не суметь!..
 
     И Горн еще и еще кружил на малой высоте над незнакомой местностью, силясь найти что-нибудь подходящее для посадки. И ни на минуту не выпускал из поля зрения молчащий, угрюмый корабль. Но тот, как и прежде, оставался непроницаемым, будто вымершим.
               
     Между тем, время на этой долготе планеты клонилось к ночи. От скал и всех предметов на земле потянулись длинные синие тени. Скоро подступят вечерние сумерки, а потом стемнеет. Еще какой-нибудь час, самое большее полтора, и ночь застанет «Нырок» в воздухе. Но у Горна не было в мыслях оставаться в полете до утра. Для этого пришлось бы снова подниматься вверх, над горами, - чего доброго, не хватало врезаться ночью в одну из тех причудливых скал, которые громоздились внизу, под крыльями аппарата. Кроме того, за ночное время он израсходовал бы достаточно много топлива, а оно ему еще очень пригодится… Да и после стольких напряженных последних часов Горн почувствовал, что неимоверно устал, - не уставал так ни за один день своего дальнего перелета! К тому же, за эти сутки он с утра еще ничего не поел. Да, денек у него сегодня выдался редкостный!.. А, главное, он уже не мог позволить себе делать хоть что-то, затягивающее его встречу с потерпевшим кораблем. И Горн решил идти на посадку.
            
            Достижение цели. Знаменательный день в жизни Горна

     Он остановил свой выбор на небольшом каменистом плато неподалеку от океана; правда, оно было отделено от корабля довольно выраженной грядой холмов. Несколько раз пройдя над ними, Горн явственно различил, что в сторону плоскогорья, на котором стоял корабль, эту гряду перерезает вход в ущелье, по-видимому, русло какой-то речки. И он решил, что по этому руслу сможет без особого труда пройти к кораблю. С помощью дальномерной шкалы телекамеры он определил, что расстояние от выбранного места посадки до корабля будет не более полутора километров. Значит, поутру, со свежими силами и налегке, он сможет в пределах часа добраться до корабля.+

     И хотя давно, уже несколько лет ему не приходилось управлять таким маленьким воздушным аппаратом, старый опыт и тренированный глаз штурмана сделали свое дело: машина выверенно и точно снижалась к намеченному месту. Чувствуя легкость и послушность аппарата каждому своему движению, Горн прямо-таки физически ощущал «Нырок» продолжением его собственных органов чувств, испытывал себя неким единым с ним крылатым организмом.

     У самой земли он перевел аппарат на режим вертикального взлета и посадки, и челнок медленно и плавно стал оседать к земле. Столб огня разметал и поднял в воздух тучу желтой пыли, на несколько минут скрыв его в мутном тумане. Вот последние метры, и, погасив скорость, аппарат, точь-в-точь как чайка перед посадкой на воду, на какие-то секунды завис над землей, а затем, поддерживаемый реактивной струей двигателей, мягко опустился на поверхность и успокоенно застыл на твердом грунте. Знаменательный для Горна час настал, - он прибыл на заветную планету! За полчаса до наступления темноты его потрудившийся на славу «Нырок» благополучно приземлился на небольшом каменистом плато Десеады.

     Горн заглушил энергоустановку, и в кабине наступила расслабляющая тишина. Только тиканье штурманских часов да легкое гудение бортовых гироскопов в приборном отсеке заполняли ее. «С прибытием, Мигель, на планету Джино Вентуры! – приветствовал себя утомленный, но в эти минуты почти счастливый штурман. - Неплохой космодром тут у нас получился…», - не без самоиронии проговорил он, думая о корабле и пытаясь шуткой заглушить тревогу, засевшую в сознании. Серо-желтая пыль, поднятая двигателями «Нырка», густым золотым туманом закрыла аппарат, заслонила в иллюминаторах мягкий вечерний свет звезды. В кабине у Горна стало сумрачно и глухо, как в водолазном скафандре на дне мутной реки. Горн включил внутреннее освещение, но, поняв бессмысленность своего побуждения, снова выключил его и стал ждать.

     Без сомнения, этот сегодняшний день мог бы стать для него по-настоящему праздничным, даже, можно сказать, триумфальным, самым замечательным днем в жизни! - Если бы только не этот застывший, трагически молчащий стальной пришелец за бортом его челнока, если бы не непредвиденные, и, по-видимому, чрезвычайные обстоятельства, происходящие здесь, на планете, совсем рядом с ним…

     Через полторы минуты пылевой туман вокруг корабля стал оседать и редеть, и сквозь него начали проступать очертания темных холмов на переднем плане и гор вдали. Когда же туман полностью рассеялся, глазам Горна предстала великолепная картина. В правом боковом иллюминаторе на  расстоянии не более полукилометра возвышались небольшие и довольно гладкие холмы, которые Горн видел с борта в полете. И лишь в одном месте, у правого края обзора, виднелся темный разрыв между холмами, сплошь заросший растительностью, вероятно, вход в ту самую долину. «Как я, пройду ли тут?..» - призадумался Горн; ведь здесь ему придется пробираться к месту невидимой стоянки корабля... А дальше за холмами, на горизонте, сплошной стеной возвышались горы какого-то пепельно-розового цвета.

      Солнце этой планеты перед заходом щедро, будто прощаясь, освещало ее скалистые владения. Неподалеку от «Нырка», в каких-нибудь трех сотнях метров видны были большие диковинные деревья ярко-красного цвета, напоминавшие Горну земные осенние лиственные… В левом иллюминаторе стихия бесконечных холмов, частью голых, частью заросших, обрывалась на горизонте яркой, как ртуть, чертой водной поверхности темно-синего оттенка. – Там, за холмами и за горами, лениво затихший на этой дремлющей планете, лежал океан, с отливом серебра от света своего солнца, уходящего за него к горизонту… И, наблюдая эту завораживающую картину, Горн невольно вспоминал родные пейзажи: поистине, Десеада годилась на звание двойницы его родной Земли!..
               
     А расположение «Нырка» оказалось и укрытым, и вполне удобным. До берега моря – рукой подать, каких-нибудь полкилометра. Только такой небольшой и маневренный аппарат, как челнок, можно было посадить так точно и уютно между береговой чертой и склоном горы. А замерший космолет, с воздуха отлично рисовавшийся на фоне заросших лесом гор, сейчас скрывался за ближайшими холмами. Место его стоянки  находилось на плато примерно в километре отсюда на запад;  выход на плато был в конце большой горной долины. Лучшей точки для базирования корабля трудно было представить: кругом обширные лесные массивы, хранящие неизменную прохладу в летние дни, со спасительными струями больших и малых речушек, и море достаточно близко, в пределах пешей досягаемости. И Горн почему-то подумал: так неожиданно в благодатной точке планеты настойчивой волей человека и, возможно, еще неких разумных существ в этот час чуть ли не стихийно образовался «импровизированный» космодром с парком из двух машин...
                *  *  *

     Горн решил не начинать свою разведку сегодня, в надвигавшейся темноте, не стал и   открывать выходной люк своего челнока. Решил подождать утра и уж тогда приступить к непосредственному ознакомлению с обстановкой. «Самое большее через час стемнеет, - подумал он. Слишком долго он проболтался в воздухе. - Давно надо было сделать посадку и начать поиски! А на сегодня хватит, начинать будем завтра с утра…»
 
     И вот, дневное светило на глазах стало быстро опускаться к горизонту и в несколько минут скрылось за рельефом горной гряды. Сумерки вяжуще обволокли все предметы, сделали их расплывчатыми, нечеткими. Ночь пришла тихая, казалось, совсем без звуков и движения. – Первая, встревоженная для Горна ночь на планете. Всё здесь представлялось ему таинственным, всё вызывало у него любопытство и ожидание какого-то чуда. И он невольно вспомнил ту первую ночь на острове Таи, когда они с Викторией прилетели туда, чтобы найти желанный покой и уединение… А здесь его встречали загадочный мир тишины и только одиночество. Покой для него теперь, по всему, не ожидался...

     Наступила полная темнота. Спутника, подобного земной Луне, у Deseada не было. Это казалось Горну необычным и даже неуютным, лишало ночную планету дополнительного очарования, - того мистического и романтического ореола, который в сознании людей связан с картинами лунных ночей на Земле. Зажглись первые звезды, и вскоре весь небосвод обратился в яркую панораму пылающего звездного ковра. Она, правда, выглядела не такой, как с родной Земли, но была уже хорошо знакома Горну за время его путешествия. Искрящийся шлейф Млечного Пути и здесь рассекал и опоясывал звездное небо широким бриллиантовым поясом, только несколько в другом, отклоненном ракурсе. А это означало и напоминало Горну о том, что своими космическими маршрутами и перелетами, своей беспрестанной переменой мест за всю его скитальческую жизнь он так и не вышел за пределы родной Галактики, не сумел оторваться от звездного пояса Млечного Пути…   

     Разноречивые мысли и ощущения Горна, растревоженные прибытием на Deseada и, в    особенности, событиями этого дня, долго не давали ему заснуть. – Первая ночь на планете! Он одинок и в то же время, как оказалось, не один здесь, в таинственном незнакомом мире… Что будет дальше? И как ему теперь надо действовать?.. – Горн внимательно вглядывался за борт, в иллюминаторы, силясь различить какие-нибудь детали окружающей обстановки и корабль, но понимал, что того отсюда не может быть видно. Скорей бы утро, чтобы можно было действовать, видеть, что-то предпринимать!..

     Он без особого аппетита съел однообразного ассортимента бортовой ужин, выпил в качестве деликатеса маленькую пиалу фруктового кисло-сладкого сока с глюкозой и, поставив сигнал часов на полчаса до ожидаемого утреннего восхода, с облегчением устроился в откидной койке «Нырка». Спать ему, по его подсчетам, выходило около шести часов, и, в своем неспокойном, возбужденном состоянии Горн, уже ближе к полуночи, все же заснул.
                *  *  *

     Проснулся он внезапно, когда рассвет на планете еще не забрезжил. Он проспал всего около пяти часов своего судового времени. И мысли о наиболее важных и неотложных делах, которые ему сегодня в первую очередь нужно сделать, сразу охватили Горна. Это будет важнейший, может быть, самый главный и ответственный день в его жизни! Нужно произвести контрольные пробы воздуха, прежде чем выйти из аппарата и разгерметизировать его, то есть открыть люк и впустить в него воздух планеты. Надо приготовить легкий защитный костюм для похода по местности, природа которой еще не знакома и может представлять какую-либо угрозу. Следует еще раз проверить, чтобы взять с собой в поход, самое необходимое снаряжение и мобильные приборы для химических и радиометрических измерений, баллон со сжатой дыхательной смесью на случай затруднений с использованием здешнего воздуха… Нужно, наконец, скоординировать и согласовать свое, на борту «Торнадо», корабельное время, - то есть принесенное с Земли всеобщее эфемеридное время астрономов, неустанно и надежно служившее ему в полете, - с суточным временем Десеады, чтобы начать жить в соответствии с ее временными циклами.
     И Горн начал с последнего. Теперь ему придется привыкать к довольно отличному здесь от земного времени суток и продолжительности года на планете...
          
               Утро на планете. Первая вылазка Горна       

     Рассвет только занимался. В иллюминаторы, как из окон своего дома, Горн наблюдал за просыпающимся миром. После темной спокойной ночи, без звуков, без видимых движений, тихим, будто завороженным,  начиналось утро. Здешнее светило поднималось, как и на Земле, на восточном краю горизонта. Его лучи, вырываясь из-за гор, залили морской простор сине-лиловыми разводами и засветили небо розовым и нежным, почти земным светом. На фоне удаленного моря чернели контуры прибрежных скал. И чем ближе к западу, тем больше просветлялись и ближние, и отдаленные детали местности. Совсем близко, на окраине плато, метрах в четырехстах от «Нырка», начинались холмы с какими-то диковинными деревьями, по облику напомнившими Горну земные то ли сосны, то ли секвойи. Среди этих холмов находилась глубокая долина с заросшими склонами, которую Горн видел с воздуха; по дну ее, по всей вероятности, могла протекать какая-то речка. Он вспомнил, что именно там, на плато за долиной, стоит корабль, и пробираться к нему придется этим путем.

     А вдали на юго-западе солнце освещало сплошную стену гор с ярко выделявшимися вершинами остроконечных скал. Горну показалось даже, что кое-где они покрыты белыми шапками снега. «Совсем, как дома, - разглядывая эту панораму, подумал Горн, - как у нас где-нибудь в Альпах или на Кавказе…» Картина перед ним была, конечно, удивительная. Но он снова смотрел на холмы, перекрывающие ему путь в долину, представил затерявшийся где-то там корабль и вспомнил, что ему нужно будет самому, своим ходом пройти, преодолеть эту долину без каких-либо дорог и даже без троп!.. Но ведь  команда этого корабля до него уже наверняка совершила подобные  переходы, и не раз, - успокаивающе предположил он. – Если только у них все в порядке… Может, в эти минуты они как раз находятся где-то в долине или у подножия вон тех холмов, и он невзначай встретит их на своем пути… Выйти бы поскорее на эту встречу!..

     …Что же, пора! – Солнце уже поднималось над горизонтом. Еще час, и оно наполнит весь окружающий мир своим живительным светом, пронизает теплыми лучами и горы со скалами, и море с береговой полосой, и скрытую от глаз долину. И Горн беспрепятственно пройдет по ней… Он подогрел завтрак и почти машинально, не ощущая ни аппетита и ни вкуса, проглотил его, - все мысли его были уже там, за бортом, на пути перехода к кораблю. Но всё же надо было подкрепиться перед походом, - ведь не известно, сколько времени и сил он у него заберет…

     Горн уложил в рюкзак все подготовленное походное снаряжение, немного провианта и чай в термосе, запас воды и походную аптечку. Можно было уже выходить из корабля наружу, - пришло время окунуться в атмосферу Deseada, вдохнуть ее ничем не замутненный воздух. И он занялся измерением параметров воздуха за бортом своего аппарата. Приборы показали отрадные, прямо-таки успокоительные результаты: кислорода – 19,62 процентов, давление – 640 мм ртутного столба. Значит, смело можно отправляться в путь, покинув «стены» его родного дома, можно даже не шлюзовать камеру выходного тамбура челнока, а безбоязненно впустить в него атмосферный воздух Deseada. Благо, здесь, на безлюдной планете, он ничем не отравлен и не задымлен…
   
     Горн открыл шлюзовую камеру, затем отдраил наружный люк аппарата и приоткрыл его. На мгновение он испытал глухую заложенность в ушах из-за перепада давления, но за минуту справился с нею несколькими глотательными движениями. Термометром проверил температуру воздуха: всего 12 градусов выше нуля по Цельсию. «Нежарко!.. Ну, днем еще нагреется…» Наконец, полностью распахнул люк, выпустил с борта легкий трап и сделал несколько шагов вниз по ступеням. Вот и настал долгожданный час – он ступил на заветную землю! Это был самый знаменательный, быть может, главный и самый важный день в его жизни, ведь он стремился к нему столько лет. «Здравствуй, Encantada, земля мечты и грёз! Принимай нежданного гостя!»

     Прикрыв за собой люк, Горн осмотрелся. Мир вокруг только пробуждался в своем, казалось, незыблемом вечном покое, не ведающем тревог и потрясений. И лишь настороженная неизвестность стучалась в сознание Горна острым, тревожным диссонансом, нарушала его спокойствие в этом чарующем мире вокруг. «С Богом!.. Пора!» - и он двинулся от своего надежного земного убежища в далекий путь в уверенности, что покидает его не надолго…

     Расстояние до ближайших холмов – первые свои шаги на планете – Горн преодолел достаточно легко. Нагорье, на которое он посадил «Нырок», было свободно от громоздких камней и почти безлесное. Он скоро добрался до межгорной котловины, впадины между холмами, той самой, где ожидал встретить устье большой долины.

     Но уже отсюда, от самого входа, путь по долине сильно затрудняли крутые склоны рельефа с густыми зарослями кустарников и большими деревьями. Воздух здесь был насыщен сырым запахом испарений, всё вокруг – и кусты, и трава, и листья деревьев – было мокрым от ночной влаги. Горн с удовлетворением подумал, что поступил благоразумно, надев в путь защитный костюм и непромокаемую обувь; пожалуй, надо только еще было поддеть под костюм что-нибудь потеплей. Ну, да можно не сомневаться, -  в пути он поневоле разогреется…

     Вскоре его движение резко замедлилось. Чтобы облегчить путь, Горн спустился со склона и стал двигаться по дну ущелья, вдоль русла небольшой речки. Корабля отсюда все еще не было видно, холмы заслоняли его от глаз. И Горн, двигаясь по руслу вслепую и огибая подножия невысоких гор, начал опасаться, что промахнется мимо цели, что эти холмы и горки уведут его в сторону от корабля. А ему надо как можно скорее отыскать его…

     Он долго петлял по ущелью, пробираясь по заросшим склонам все новых холмов. Но вот, обойдя очередной из них и поднявшись по выступам склона на небольшую возвышенность, впереди, на обширной горной террасе, он, наконец, увидел силуэт корабля, резко выделявшийся своим металлическим блеском на фоне темных удаленных гор. От неожиданности Горн даже остановился в изумлении: корабль был совсем близко, -  казалось, стоит только протянуть руку, чтобы достать до него. Однако прошло еще по меньшей мере минут сорок, пока он приблизился к нему на расстояние не более трехсот метров. Горн посмотрел на часы и понял, что вчера там, в воздухе, ошибся в своих расчетах: путь от «Нырка» до корабля забрал у него около двух с половиной часов. - Ничего себе!.. Но ведь в воздухе он оценил расстояние по прямой, а идти пришлось по извилистому рельефу долины между холмами, да еще преодолевать столько препятствий. И он невольно подумал, каким долгим и тяжелым окажется этот путь обратно к «Нырку», если ему придется тащить на себе тяжело раненного или больного космонавта, находящегося сейчас там, на борту корабля. И не один единственный раз!.. Горн, представив себе это, начал подумывать, не проще ли ему будет поднять в воздух свою машину и перебраться с нею сюда, посадить рядом с кораблем. Места тут хватит и для «Нырка». И он мысленно увидел эту картину: изящный, миниатюрный его аппарат покажется крошечным, будто учебный самолетик, рядом с застывшим исполином безбрежных космических трасс.

                Знакомство с пришельцем

     При виде корабля Горн почувствовал себя будто снова на стартовой площадке космодрома. Теперь, когда он оказался совсем близко от него, размеры и мощь корабля внушали здесь, посреди притихшей природы, невольное уважение и трепет, хотя Горн на своем веку и повидал немало разных кораблей, и куда более грозных и впечатляющих, чем этот. Но ничего диковинного, фантастического или просто необычного не увидел в нем Горн. Корабль как корабль, известного ему проекта, - он не ошибся в своих оценках, наблюдая его с воздуха в полете «Нырка». Действительно, перед ним был средний космический аппарат экспедиционного класса DF-03, широко используемый в работе Центра и различных его филиалов, не намного более поздней конструкции, чем его «Торнадо», но более мощный и лучше приспособленный для дальних разведывательно-экспедиционных рейсов. Были эти корабли и на вооружении Аретинского отдела планетных исследований. Но откуда этот корабль взялся здесь?..

     Внешне он выглядел вполне невредимым, без каких-либо видимых и  страшных следов аварии или неудачной посадки. Корабль твердо стоял на платообразной возвышенности высотой около шестисот метров над долиной, надежно опираясь на свои опорные лапы. Но что действительно показалось странным в этом типичном, таком знакомом Горну космолете, так это его неуловимая, пугающая безжизненность. При виде корабля чувство неосознанной, безотчетной тревоги всё сильнее овладевало Горном.

     Точно сдерживаемый какой-то неизвестной силой, Горн медленно приближался к застывшему кораблю, пытаясь понять загадку его появления здесь, на Deseada, и его упорного нежелания вступать в контакт. Казалось, разгадка была где-то совсем близко – в этой незыблемой стоянке на скале, в этом гладком, без единой конструкции выстреливаемых антенн корпусе, в этом наглухо задраенном люке...

     Горн уже ясно различал внешние конструктивные черты ракеты. Он подошел к кораблю совсем близко, почти вплотную, и стал разглядывать нижнюю часть корпуса, стараясь найти на нем какие-нибудь опознавательные знаки. Вблизи вид корабль имел бывалый и несколько потрепанный в походах, как фрегат морских пиратов давних веков. Верно, он, чтобы залететь сюда, проделал такой же дальний путь, что и его «Торнадо», если не больше… Обшивка этого корсара потемнела и обуглилась в лучах неведомых солнц, местами тускло отливала цветами побежалости, и кое-где отметинами проявлялись полосы-борозды, прочерченные частицами космической пыли. И, обходя корабль вокруг, Горн сразу увидел то, что искал: освещенные солнцем, на обшивке корпуса возле входного люка и на плоскости стабилизаторов явственно проступали изображение эмблемного знака и номер корабля: DF № 57901. Горн смотрел на рисунок символа – сведенные в полете крылья, перечеркнутые молнией, - и глазам своим не верил, хотя подсознательно желал увидеть именно этот знак. Это была эмблема Отдела исследований дальнего космоса Аретинского филиала Центра, - его центра! Этот же знак был начертан и на борту его «Торнадо».

     Черт возьми, так это его коллеги!?. Что они там, в отделе, спятили, что ли, - послали на планету один за другим два разведывательных корабля! Да еще – самое странное – ничего не сказали Горну об этом, не поставили его в известность о параллельном, дублирующем рейсе. Что-то подозрительное почудилось ему в этом неожиданном открытии, какая-то странная, не разъясненная тайна… - Когда, насколько раньше или позже его, Горна, отправился в полет этот корсар и по какому маршруту, и как он мог не знать о нем?.. Ему в голову вдруг пришла мысль, что незнакомец был отправлен уже после него, вдогонку ему, - так сказать, в помощь, а Горну уже не потрудились сообщить об этом. Хотя это можно было сделать с помощью радиосвязи... Но тогда каковы мотивы? Послали помощь, - пожалели его, Горна, побоялись за его психическое состояние и работоспособность?!. Тоже мне, благодетели! – Зря он не сообщил им о своих планах, о желании оторваться от людского сообщества и побыть в уединении, остаться здесь одному. А может, маршрут этого корабля лежал дальше, к другим объектам, но какие-то неполадки в полете заставили экипаж сделать остановку здесь, на Deseada…

     Но, все-таки, где же люди космолета, теперь, по-видимому, его соратники?.. Рассуждая с самим собой и пытаясь найти хоть какое-то  вразумительное объяснение загадочному появлению «пришельца», Горн ходил вокруг корабля и старался обнаружить хоть какие-нибудь следы, оставленные людьми, какие-либо признаки их присутствия на планете. – Но никаких следов не было ни возле, ни вокруг корабля! Похоже, из него еще никто даже не выходил… Как странно! На мгновение Горну пришла мысль, что перед ним корабль вообще без экипажа, - автомат, каких немало странствует на межзвездных и межпланетных трассах, аппарат, выполняющий полет и разведывательное задание по определенной, какой-то узко- специализированной программе. Но тогда зачем посылать без людей, в автоматическом режиме, обитаемый корабль такого класса? – вполне можно было обойтись более простыми и дешевыми беспилотными средствами… И Горн отверг эту мысль.
               
                На борту молчащего корабля   

     По навесному трапу на поясе ограждения маршевых двигателей Горн пробрался к аварийному люку корабля, прикидывая, как быстро ему удастся открыть его… Вот тут и понадобится инструмент, который он взял с собой.

     …Долго, очень долго – ему показалось, не меньше получаса – он провозился с устройством замка запирания люка. И когда, наконец, устройство сработало и люк поддался усилию, Горн открыл его и попал в отсек нижнего яруса корабля. Он оглядывал его с волнением и невольной осторожностью.  Неизвестно, за какое долгое время свет из люка впервые проник в это затемненное, высокое помещение. Его пространство было стеснено лишь кожухами всевозможных силовых и электро-агрегатов  энергоподстанции и выгородкой аккумуляторных батарей. На свободных местах здесь и в соседнем помещении были в порядке расставлены большие ящики с приборами и оборудованием. Все здесь казалось спокойным и нерушимым, и ничто не указывало на происшедшую в пути аварию или серьезные неполадки. Лишь чувствовался отсыревший, затхлый воздух, по-видимому, от прохладных и сырых ночей, слабо обменивавшийся с внешним воздухом за бортом корабля.

     Горн нашел пускатель аварийного электроснабжения и включил освещение от аккумуляторов бортовой сети. Осмотрел все закоулки помещения и, не найдя ничего подозрительного, никаких свидетельств аварийного происшествия, стал двигаться наверх, к основным обитаемым отсекам корабля. Казалось, всё на корабле было в норме, не подвергалось никаким нештатным ситуациям...
   
     Он не стал включать подъемник во избежание ненужной разрядки аккумуляторных батарей. И когда, пройдя через грузовые отсеки,  преодолел несколько переходных трапов и разделяющих люков и поднялся выше, на третий уровень внутреннего разделения корабля, его взгляду предстал странный, пугающий вид помещений. Здесь царил полнейший и непонятный хаос: повсюду невообразимым образом были навалены груды предметов из бытового обихода корабля, куски внутренней деревянной обшивки и листов пластмассы, оборванных проводов, сорванные крышки легких приборов, разбитое стекло и обрывки картин, когда-то украшавших самые посещаемые места корабля. На трапах, соединяющих отсеки разных ярусов, тоже висели клочья бумаги, проводов и обшивки. Было такое ощущение, будто через корабль пронесся какой-то неудержимый вихрь, страшный смерч, сметающий на своем пути всё и вся. «Но как же люди? - подумал Горн, – только бы не людей!» А возле каждой дверцы или переходного люка в виде нелепой пробки торчали кипы все тех же предметов из интерьера помещений и всякая мелочь, обратившаяся в груды мусора.
    
     Внимание Горна невольно привлекло то, что все эти заторы и навалы образовались у люков и дверей в одном и том же направлении – вверх, к головным помещениям корабля. Это подсказывало возможную причину катастрофы. Горн с трудом пробирался по кораблю, уже почти совершенно уверенный, что всё это представляет несомненные признаки того, что в полете произошла разгерметизация корпуса, а значит, и всех рабочих и жилых помещений корабля. От этой очевидной мысли Горну стало не по себе...

     Метеоритная защита корабля в какой-то час дала сбой, не сработала, и система безопасности не смогла защитить корабль и его экипаж от этой самой распространенной и неумолимой беды. Мельчайшее космическое тело величиной с ягоду или маленький лесной орех обошло защиту и прокололо стальную обшивку корабля, словно прохудившуюся кольчугу шпагой. А после этого в несколько секунд корабль вихрем отдал в космос весь свой внутренний запас воздуха, был обезвоздушен до полной разреженности космического пространства. Это уж потом, после его вхождения в атмосферу Десеады, внутренние помещения космолета заполнились воздухом планеты. Только прежнего устойчивого и штатного порядка на борту, а вместе с ним и в жизни на корабле уже не вернулось… Чуда при такой аварии не могло произойти, - экипаж космолета неизбежно был должен погибнуть... А корабль затем, при сближении с Десеадой, был посажен на поверхность планеты автоматической системой управления. После чего его двигатели со всей энергетической установкой и системой электроснабжения были заглушены в соответствии с программой автоматической посадки. - Тут все было закономерно и обусловлено: корабль должен был самостоятельно совершить посадку на планету по заданной программе приземления даже и при полном отсутствии участия человека.
 
     И это сразу объясняло Горну всё – и упорное молчание корабля в ответ на его радиозапросы, и отсутствие людей рядом с ним. «Но где же они, эти несчастливые странники?» – с ужасом подумал Горн, и пугающее чувство беды вновь овладело им. С настороженной тревогой он стал пробираться по служебным помещениям корабля, надеясь и одновременно страшась найти где-нибудь следы людей или то, что от них осталось. Он двигался все дальше вглубь корабля, намереваясь пройти до рубки, чтобы все же узнать, увидеть своими глазами исход этой трагической истории… И когда через долгие минуты Горн добрался до цели и с большим трудом и с не меньшим волнением открыл дверь рубки и включил  аварийное освещение, то и там увидел всё ту же картину хозяйничанья стихии, промчавшейся по кораблю: все здесь  было сорвано со своих мест и сгружено, беспорядочно навалено в одном месте. Но только направление этого движения тут было иное, в противоположную сторону, – из рубки к тамбуру-коридору, ведущему в отсек бортовых гироскопов.

     Та же картина была и в соседнем помещении, жилой каюте для членов экипажа корабля. И тут поиски Горна ни к чему не привели: никаких следов чьего-либо присутствия не было, людей он здесь не обнаружил. «Ну прямо «Летучий голландец» какой-то…» - с неприятным ознобом подумал он.

                Страшная тайна космолета          
      
     Озадаченный, Горн хотел найти ответ в вахтенном журнале корабля, но жуткая догадка, а вместе с ней и слабая надежда внезапно вспыхнула у него в голове: «Гипотермическая камера! Они там…»
 
     Это была для него последняя, единственная теперь надежда, и Горн ухватился за нее, как утопающий хватается за спасительную соломинку. Он выбрался из рубки, кое-как спустился по трапу ниже ярусом и свернул в  боковой коридор, ведущий к небольшому узкому помещению. Там на кораблях этого проекта находился отсек гипотермического обслуживания экипажа с тремя индивидуальными камерами и программным блоком управления.

     Коридор этот был особенно завален, почти полностью перекрыт беспорядочными грудами предметов, стащенными сюда воздушным потоком, и Горн подумал, что, наверное, роковая пробоина от космического убийцы находится где-то здесь, за этим неимоверным хаосом. «Потом надо будет найти ее, посмотреть…» - решил он. – Почему-то он не заметил ее, не увидел снаружи корабля, когда обходил его на земле. Наверное, из-за малости…

     Горн стал продвигаться к дверям гипотермического помещения. И когда, наконец, пробрался к нему и, открыв двери, проник в узкий отсек, то увидел три, в ряд, камеры с системами гипотермии. Он понял, что вот здесь и должны находиться те, кого он хотел увидеть, и робкая надежда вновь проснулась, затеплилась в его душе. Было немного жутковато приближаться к белым, аккуратным камерам. На табличках четко написаны незнакомые имена космонавтов, ушедших в спасительный анабиоз. Но Горн не стал изучать их имена, а сразу обратил взгляд на панель контроля гипотермии, включив ее резервное питание, и с трепетом принялся разглядывать дисплеи регистрируемых параметров. Он увидел при этом, что загружены только две камеры, третья была почему-то пуста. Это показалось ему странным, но, отложив этот вопрос на потом, Горн стал изучать графики на экранах двух задействованных приборов. И сколько он ни старался заметить какие-нибудь обнадеживающие признаки линий физиологических параметров погруженных в сон космонавтов, картинки и на том, и на другом дисплеях оставались безжизненно пусты, отражались на экранах мертвыми прямыми линиями. Горн снова и снова переключал рукоятки пульта, повторно запуская приборы в надежде, что у них после долгого бездействия и обесточивания всего лишь барахлит коммутация, но результат был всё тот же. – Ни один из выведенных на контроль жизненных  параметров не давал о себе знать, не оживал на экране под действием электрических импульсов.

     Горн смотрел на приборную доску взывающим, неотступным взглядом и с великой печалью понял, что этих, не известных ему людей, его коллег, уже не вернуть к жизни, их уже нет с ним… - Он снова один на планете. Зря он сетовал на появление на ней лишних, «посторонних»… - Теперь они больше ни на что не претендуют, и никто здесь не будет ему помехой… И он подумал, что потом, после осмотра корабля еще раз, решит, что дальше делать с усопшими. – Но кто же они, эти несчастливые коллеги? И что он сможет узнать о них теперь?..

     Тут он вспомнил о третьем космонавте. Беспокойство вновь охватило Горна: «Выходит, третий член экипажа не пошел в гипотермический сон, остался на дежурстве в полете… Где он может быть теперь, что с ним стало?» Отчаявшись увидеть живым кого-нибудь из проспавших полет, Горн решил попытаться отыскать на корабле «заблудившегося» члена экипажа, - понимая, увы, что в живых его также не найти!..

     И он отправился в новый поход по кораблю, в слабой надежде обнаружить еще человека и с ним разгадку страшной тайны. Горн снова двинулся к рубке корабля и жилым каютам, чтобы проверить свои самые большие опасения. Решать, что делать с телами погибших, – он уже считал, своих товарищей и коллег, - он будет позже. Тревожить их сейчас было ни к чему. Доставать «на свет», на воздух, извлекать их из камер немедленно не следовало. Сделать это всегда можно будет и потом, если он решит захоронить погибших в земле планеты…

     А сейчас все это подождет. Сначала надо найти какие-либо полетные данные этой экспедиции, разобраться, кто они и откуда, и сообщить в Центр о своей печальной находке. Узнать бы, когда они прилетели, как давно их корабль уже тут?..
                *   *   *
     И Горн опять вернулся в рубку… Включил освещение  и, преодолевая нагромождение набросанных предметов, немного продвинулся к столику, закрепленному у боковой стенки. Теперь он хотел найти какие-нибудь документы или свидетельства, которые бы помогли установить историю полета и событий на корабле, да и прежний порядок на борту до аварии. На столе ничего, кроме куска пластмассовой обшивки стен и запутанных проводов, не было. Горн поднял глаза, и над столиком вдруг увидел невероятное изображение, при первом посещении рубки не замеченное им от двери: с портрета на стене на него собственной персоной смотрело лицо его самого, Горна… Портрет был заделан в поверхность переборки с помощью металлического напыления. Внезапное озарение пронзило Горна, и отчаянный, безудержный ужас плетью стегнул, ударил по нервам. Откуда, почему здесь его фотография, этот портрет?.. – Нехорошее предчувствие темным удушьем охватило Горна.

    …Он лихорадочно пытался понять, что здесь происходит, как и отчего на корабле оказалось его изображение и что могло побудить людей команды взять его с собой в полет? Что за экипаж управлял кораблем, откуда они знали его, Горна, настолько, чтобы оказывать ему такую честь?.. Выходит, это были люди, уже работавшие с ним в Отделе… Кому здесь вообще понадобилось устраивать его персональную «выставку»?.. – И Горн подумал, что, по-видимому, ответ на это находится, увы, в недрах гипотермической камеры…
                *  *  *
     Теперь главным для него было найти и запустить электронный бортовой журнал в памяти корабельного компьютера. Пытаясь поскорее задействовать его, Горн наткнулся на журнал радиообмена корабля. Заинтересованный, он тут же включил регистратор внешней радиосвязи и открыл бортовой журнал радиоприема и радиопередач. С нетерпением запустил его и сразу обнаружил запись последних принятых радиограмм на канале КВ: в нем были четко зафиксированы все его, Горна, отчаянные запросы экипажу корабля, посланные им с борта «Нырка». На экране журнала он увидел полную последовательность всех своих радиопозывных. Они были приняты корабельным радиоприемником и зарегистрированы в журнале радиоприема. Только ответа на них никто не сделал. Это могло лишь означать, что члены экипажа его радиограмм не принимали…

     А еще в журнале были точно зарегистрированы радиограммы с космодрома Ареты, посланные на борт корабля за время его перелета сюда. В них отправлялись текущие сообщения и сводки, давались распоряжения и рекомендации по контролю за работой энергетической установки и системы радиационной зашиты, а также приводилась различная полетная информация, могущая оказаться полезной экипажу. Большая часть всех радиограмм, не считая посланных в начале перелета, относилась к тому времени, когда корабль вышел на заключительную стадию маршрута, а космонавты уже должны были покинуть гипотермическую камеру и находиться в состоянии активного бодрствования. За это время с космодрома на корабль направлялись неоднократные радиозапросы, но на них тоже никто не отвечал.

     Из датировки отправления радиограмм Горн узнал время старта корабля. Так оно и оказалось – корабль «Святая Анна» вылетел с космодрома Ареты спустя пять с половиной месяцев после отлета «Торнадо». Получалось, что он летел очень быстро, раз изрядно обогнал его Росинанта. И куда же он так спешил? – Это тоже оставалось загадкой. И все же самое невероятное еще ждало Горна впереди…

     Просмотрев записи радиожурнала, он не нашел там ничего, хотя бы намеком объясняющего или указывающего на возникновение на борту «Святой Анны» каких-то осложнений или нештатных обстоятельств: всё у них шло по графику полета, размеренно и точно, пока не случилась губительная встреча и не произошел сбой в системе защиты. Но сообщить об этом на космодром, естественно, уже никто не мог… Из ответных радиограмм с борта корабля в начале полета Горн лишь узнал имя его командира. Под радиограммами стояла его подпись: Captain V. Pro-Wreck*… Какая красноречиво-устрашающая фамилия, провиденциальная и роковая, - ничего не скажешь… С нею не то что в полет идти, - просто человеческую жизнь в счастливом благоденствии не построишь!.. Среди своих коллег, товарищей-космонавтов, Горн не знал  человека с такой фамилией. Да мало ли в космических владениях землян бывалых и опытных капитанов! Их корабли бороздят бескрайние небесные океаны от Солнечной системы до звездных маяков Ориона, Персея, Лиры, Северной Короны и Кассиопеи!..
________________
* wreck – проломить, разрушить; вызвать аварию, крушение; авария, обломки крушения (англ.)
               
                Бортовой журнал «Святой Анны»

     Горн долго возился с приведением в рабочее состояние бортового журнала, который почему-то не хотел запускаться от аварийного питания. Когда же, наконец, прибор заработал, Горн подал информацию на большой телеэкран, вмонтированный в переднюю стенку рубки, и подождал его настройки. Все действовало, все заработало, как положено. Экран  монитора засветился, и на нем появились первые строчки и целые тексты текущих записей журнала. В них сообщалось о благополучном окончании разгонного участка полета корабля и устойчивой работе бортовых систем, о включении в действие корабельной системы искусственной гравитации, о самочувствии экипажа и его настроении, - в общем, обо всем, что происходило на борту в начальной стадии полета, при выходе корабля в свободное пространство.

     Вел журнал, как и положено, командир корабля, на всех записях стояла все та же подпись: Captain V. Pro-wreck. Из лаконичных текстов сообщений журнала можно было понять, что на корабле, кроме командира и штурмана – в одном лице, есть еще только один член экипажа, его помощник. Командир называл его Kathryn или teniente* Katherine и указывал лишь работу, которую в ходе полета выполнял этот самый лейтенант… «Молодой, наверное, лейтенантик, - сочувственно, но с какой-то неясной завистью к неведомому бывалому командиру подумал Горн. – Молодец, старик (мысленно почему-то отправил командира в солидный возраст, подобный возрасту Вентуры), - не то что он, Горн: взял с собой в дальний поход смелую, жизнелюбивую и наверняка красивую девушку, и тем самым осуществил невоплощенное самим Горном желание, мечту!.. Но этим же, увы! выходит, и погубил ее… Какое печальное, страшное завершение такой наверняка с любовью задуманной экспедиции! Но ведь и умереть вместе тоже надо заслужить! - Такое судьба дарит не часто и не всем, а только истинно влюбленным…»
_________
*teniente – лейтенант (англ.)

                *  *  *
     Со временем записи в журнале становились все спокойнее и сдержаннее (хотя в таком документе и не принято выражать какие-либо эмоции, проявления чувств), будто немногочисленная команда корабля уже тихо и безбоязненно переходила в свой запланированный летаргический сон. Они ни на что не жаловались, оценивали состояние корабля отличным, а течение полета беспроблемным и находились, казалось,  в счастливом состоянии ожидания наступающего беззаботного отдыха, а после него встречи с планетой...

     «Неужто у них, этих странников, не осталось позади, среди людей, никого, о ком бы затосковало сердце или, по крайней мере, появилась грусть? - подумал Горн, заканчивая просмотр записей бортового  журнала. – Впрочем, здесь ведь не место для сердечных излияний или воспоминаний… К тому же, они были в своем перелете совсем не поодиночке, не в совершенном одиночестве, как он…»

     В последней записи журнала, обозначенной датой почти уже двухгодичной  давности, перед уходом команды в камеру гипотермии, было более обстоятельное изложение состояния и даже чувств отважных путешественников. Командир объявил земле об их неутраченном намерении отправиться до прилета в искусственный сон и подготовке к этой процедуре. Горн лишь немного удивился такому решению: зачем уходить на столь долгий покой, когда в странствии рядом с тобой прелестная юная спутница!?. А на прощание, до возвращения их к бодрствованию, командир просил всех коллег, близких и друзей простить им те невольные обиды, огорчения или просто недоразумения, которые они с Кэтрин могли по жизни доставить кому-либо своими поступками. От своей помощницы командир даже передал персональный привет двум самым близким подругам Катерины и извинение за ее якобы необдуманное поведение… А затем трогательно попрощался со своими коллегами и друзьями…

     На этом бортовой журнал корабля истаял и, вопреки программе полета, умолк навеки… Горну стало невыносимо грустно, будто на его глазах навсегда ушли к последнему рубежу какие-то близкие ему люди. Но что поделаешь, космос есть космос! То же самое могло произойти в полете с кем угодно другим, и с ним самим, Горном, тоже…
                *  *  *
     Разбираясь с полетной документацией корабля и исследуя все найденные в рубке материалы, Горн обнаружил среди них индивидуальный дневник командира и его помощницы. И он подумал, что здесь можно найти
какие-то дополнительные сведения и о самом полете, и обо всем, что происходило на борту корабля до трагического происшествия… После некоторого колебания он все же решился открыть и этот документ: ведь людей уже нет в живых, а он не нарушит их личные тайны, если даже таковые они осмелились доверить дневнику. В конце концов, они, быть может, и обращались к другим со своими мыслями и чувствами на тот маловероятный, но все же не исключенный случай, если с ними произойдет что-нибудь непоправимое…

                Нежданное свидание

     С огромным волнением Горн открывал этот видеоматериал: сейчас он увидит весь состав этой загадочной экспедиции, ее командира и помощницу еще живыми, полными сил и несбывшихся надежд, услышит их рассказ о жизни и полете. А сами они теперь лежат смирно в своих надежных саркофагах, и никакая сила не поднимет их, не вернет людям… Господи! Что же Ты наделал, зачем лишил их света и жизни, прервал их сокровенные надежды и порыв к достижению мечты!.. Быть может, и даже наверняка они заслуживали своей мечты, исполнения надежд больше его, Горна, одинокого космического волка…

     …Но когда на ожившем стереоэкране появилось первое изображение, человеческое лицо, обращенное к нему, и раздался не очень твердый, чуть дрожащий женский голос, Горн качнулся в состоянии, близком к потере сознания… Голова его поплыла в невообразимом жарком тумане: Боже Всевышний! - с ним заговорила, к нему обращалась Виктория…

     - Как, откуда?.. Это кто – лейтенант?.. – в полном ошеломлении пытался осознать увиденное Горн. – Нет, - то ж Кэтрин, а это V., - Виктория! - Командир корабля! А он даже не знал ее фамилии... Верно, ведь она давно уже не Коннор, - это ее другая, новая в замужестве фамилия. – Она и есть Captain V. Pro-wreck!..– Откуда Горну было знать это! Но как она оказалась здесь, на этом корабле, зачем? И кто послал ее сюда?.. – Эти жгучие, неразрешимые вопросы всколыхнули все чувства Горна, потрясли всё его существо. - Она, его бессмертная возлюбленная, - здесь, рядом с ним, находится в соседнем отсеке корабля,– и мертва!..

     Еще не придя в себя и отказываясь понимать происходящее, он впился  в экран диким, исступленным взглядом и продолжал смотреть на говорившую, и слушал родной, незабываемый голос. Виктория говорила сначала робко и сдержанно, явно волнуясь и порою сбиваясь, но постепенно голос ее окреп и стал напевным, таким знакомым Горну и дорогим… Она начала рассказывать о том, как оказалась здесь, на этом корабле, в этом полете.

     Горн слушал рассказ подруги с едва сдерживаемым нетерпением – жаждал скорее услышать, узнать обо всем происходившем с нею!.. Минутами ему казалось, что с ним творится немыслимое безумие, что все это происходит в каком-то страшном сне, стряхнув который, можно снова поверить, что Виктория жива, что вот сейчас она сойдет с экрана и подойдет к нему… Но трезвый рассудок безжалостно возвращал его к действительности. Горн не видел ее столько лет, а теперь ее больше нет совсем!..

     Виктория немного изменилась за те годы, что они не встречались: лицо слегка пополнело и фигура, кажется, тоже, волосы были коротко острижены, и это придавало ей облик очень молодой женщины, почти девушки. Все это было непривычно для Горна, и с экрана он будто заново открывал для себя свою подругу. Она говорила уже несколько минут, с какой-то непреодолимой грустью, и ни разу не улыбнулась; а ему так хотелось увидеть ее прежнюю милую улыбку!.. И лишь чудесный, знакомый ему завлекающий свет излучали глаза любимой, и по ним Горн узнавал ее… В спортивной куртке и джинсах, не стесняющих ее, она двигалась по помещению рубки все с тою же легкой, летящей стремительностью и грацией, которые издавна были так хорошо знакомы Горну…

     Он не отрываясь смотрел на нее, стараясь не пропустить ни единого мига этого живого движения, ни единого звука голоса, и впитывал, вбирал в себя каждый штрих, каждую подробность ее движений, каждую черточку дорогого лица. Это были для Горна ускользающие и невозвратимые мгновения его прошлой жизни…
               
                *  *  *   
     А Виктория рассказывала о своей жизни, вспоминала ход уже ушедших, не известных Горну событий…

    - Я не стала писать тебе, хотя писать все-таки легче, и есть возможность обдумать каждое слово и исправлять написанное, - а решила прямо говорить с тобой. Так вроде бы проще и возникает чувство непосредственного общения. Жаль только, что вот в эти минуты я не вижу и не могу слышать тебя в ответ, не слышу твои возражения и мысли. А они, возражения, у тебя, я не сомневаюсь, есть, и немалые… Но когда-нибудь потом, когда мы уже прилетим и наша встреча  состоится, и ты пожелаешь узнать все, о чем я думала в полете, что говорила тебе, я открою тебе этот дневник. Я хочу, чтобы ты услышал всё это, узнал терзания моей непокорной и изменчивой души, узнал мои запоздалые раскаяния и боль от сознания совершенных ошибок. Чтобы почувствовал горечь от разлуки с тобой...

     Мы с Кэтрин между собой называем наш корабль «Синей Птицей» – в знак стремления к достижению мечты. Но только ты один можешь знать, что, кроме общей нашей с ней мечты увидеть прекрасную и загадочную планету, во мне живет и  другая, еще более сильная мечта – снова встретиться с тобой, где угодно и чего бы это ни стоило!.. Пока я жива, мне непременно надо увидеть тебя, разделить с тобой твою судьбу, снова почувствовать, что нужна тебе. И  я  с несвойственной мне робостью думаю об этом и надеюсь, что ты не откажешься от встречи и выслушаешь меня…

     Горн видел Викторию, слушал ее рассказ и воспринимал ее, как живую; и от невозможности сделать это наяву, вернуть ее, чувствовал, как непрошеные слезы подступают к глазам. Разве он уже надеялся когда-нибудь услышать это, снова встретиться с нею? - Но не так, не с призраком своей любимой!.. А ее признание пронзило его своим обнаженным порывом, нескрываемым чувством. Он всё бы отдал, чтобы услышать такое раньше, несколько лет назад, когда он только вернулся из Юпитерианской экспедиции! Вся его жизнь пошла бы по-другому… Да и ее тоже… - Главное, она сейчас была бы жива, и они с ней снова были бы вместе, уже навсегда. А теперь они навсегда расстались.- Боже правый, зачем ты допустил эту ужасную катастрофу, зачем так безжалостно забрал Викторию?!.
 
     Едва не плача, он продолжал смотреть и слушать… А Виктория поведала Горну всю свою космическую историю… И с каждым ее словом, с каждым признанием он делал нежданные открытия, узнавал много удивительно нового для себя.
 
    …Наш корабль, чтобы сделать его рейс как можно полезнее, до предела нагрузили всевозможным экспедиционным оборудованием и аппаратурой для исследований. По прилете нам с твоей помощью все это хозяйство надо будет развернуть и задействовать в работе. Но без тебя мы, конечно, не будем делать этого, подождем твоего прилета.
    …Теоретики в Центре управления произвели расчеты и видоизменили исходную траекторию перелета на твою планету, немного увеличили маршрутную скорость нашего корабля и за счет всего этого почти на девять месяцев уменьшили время полета против твоего. А нам с Кэтрин хотелось опередить в пути твой «Торнадо», чтобы встретить тебя с прилетом на планету… Получается, что мы непроизвольно устроили с тобой космическую гонку. Так что мы опередим тебя и будем на месте до твоего прилета. Представляю, каково будет твое удивление, нет – как ты будешь поражен, когда доберешься до цели и обнаружишь вдруг там нас!.. Это будет тебе наш маленький сюрприз, наш подарок, если хочешь…

    - Да уж, сюрприз на самом деле состоялся, и не маленький, - с тоскою мысленно проговорил Горн. – Стоило ли ради этого лететь в такую даль? Такое большое, отчаянное и смелое путешествие – и такой непредвиденный, губительный финал!..

     …Когда я узнала о твоем отлете с «Полярной звездой», я все поняла… Поняла и твои профессиональные побуждения, и твое желание похоронить прошлое, забыть меня, желание выйти из заколдованного круга наших отношений. Мне стало страшно от этого известия, - не поверишь, но я вдруг почувствовала себя навсегда покинутой на Земле!.. Мысль, что больше никогда не увижу тебя, причиняла мне невыносимую боль, терзала меня.  И теперь я хочу как можно быстрее долететь к тебе, хочу поскорее встретиться с тобой, чтобы заглянуть в твои глаза и увидеть в них, что ты простил меня… - Ты, наверное, скажешь: какая наглость!.. Прости мне и эту мою самоуверенность…

    … И тут уже Горн не выдержал, душившие его рыдания прорвались сквозь непробиваемый панцирь стоицизма: было невозможно без слез слышать это. В его душе ожили утраченные грезы. Он вспомнил, что весь тот полет с экспедицией к Сатурну непрестанно думал о Виктории, подгонял время возвращения и мечтал о встрече. И после этого, в долгом перелете на «Полярной звезде», а затем и в его «одиночном плавании» к Десеаде, мысли о ней ни на день, ни на час не покидали Горна, только теперь уже омраченные, отравленные случившимся и их безнадежной разлукой. В его мыслях и в воспоминаниях Виктория всегда была с ним, и лишь голос рассудка постоянно возвращал его к жестокому сознанию, что она – с другим… И всё же – тогда она была жива!..
 
     … А Виктория с экрана продолжала рассказывать свою многотрудную и удивительную одиссею… 
 
     … И вот, после долгих мыслей об этом и мучивших меня сомнений я поняла, что непременно должна предпринять что-то чрезвычайное, даже невозможное, чтобы окончательно не потерять тебя, должна сделать для этого все мыслимое и  немыслимое – вплоть  до того, что снарядить собственный корабль и отправиться вслед за тобой... Не буду сейчас описывать весь долгий путь к этому, и сколько всяческих преград, трудностей и препятствий пришлось преодолеть;  расскажу тебе об этом потом, при встрече… Во всей этой обстановке я лишь радовалась тому, что вовремя осуществила свое давнее  намерение и прошла штурманские курсы, получила квалификацию и право управления космическими аппаратами. – Это позволило мне уже здесь, на Арете, добиться разрешения на выполнение экспедиции на малом разведывательном корабле. Но еще многое нужно было сделать на Земле, многое преодолеть… Я настойчиво и долго собиралась в путь вслед за тобой. На это ушло больше двух лет. Для осуществления задуманного пришлось усиленно готовиться, и в конце концов я получила согласие на участие в межзвездном полете. Так мне удалось войти в состав очередной формируемой экспедиции на Арету. И так я обрубила все нити, связывавшие меня с Землей… - Вот тут я впервые перестала сожалеть, что у меня нет детей, - их я не смогла бы покинуть никак…

    Наш корабль отправился на Арету спустя два года и два месяца после «Полярной звезды». А так как полет проходил со скоростью, на пятнадцать десятитысячных доли скорости света превышающей скорость вашего корабля, то мы провели в пути по своему бортовому времени меньше вашего и почти догнали ваш корабль к окончанию маршрута, на подходе к Арете. - Расчеты показали, что наш полет длился лишь четыре года и девять месяцев… Так что из-за этой разницы во времени ты прожил в перелете дольше и в годах уже догоняешь меня. Теперь мы с тобой стали почти ровесниками, нравится тебе это или нет…

     Мы без особых приключений добрались до цели. Я с волнением ожидала увидеть тебя на космодроме или в поселении Ареты, старалась представить себе нашу встречу и все, что скажу тебе. Но меня ждало огромное разочарование. От сотрудников космодрома я узнала, что тебя нет, что еще недавно ты был здесь, но уже три месяца как отправился в разведывательный рейс на новую планету. Причем, полетел совсем один. Это удивило меня, хоть я и знаю твою натуру,  твою тягу к уединению… Получалось, что для того, чтобы встретиться с тобой, мне необходимо было продолжить эту космическую гонку!.. И я на нее пошла. Ты тоже знаешь меня, мой упрямый, настырный характер, знаешь, что я никогда не отступалась от поставленных целей. – Не отказалась и на этот раз, и все свои мысли и действия обратила на выполнение новой задачи.

     Добрые люди помогли, и мне удалось убедить комиссию в целесообразности поддержки твоей экспедиции, получить разрешение на этот полет, - конечно, не в одиночку… - В помощь тебе, как указано в экспедиционном задании. Хотя ты ее и не просил… Ну, а остальное было делом обычной полетной организации и технической подготовки, ты знаешь это. В рабочем предписании нашей экспедиции оговорено, что мы с моей помощницей обеспечиваем проведение всех исследований на планете по твоей программе, под твоим руководством. – То есть поступаем в твое полное распоряжение. Мы, конечно, ничего не имеем против этого. – «Сочтемся славою, ведь мы свои же люди…» - так, кажется, говорил твой русский поэт…

     В напарники для полета мне предложили на выбор несколько кандидатур из специалистов-профессионалов, и я попросила включить вторым членом экипажа Катерину Фолкнер, которую хорошо знаю. Она участвовала вместе со мной в составе экспедиции на Арету. Несмотря на молодость, она, кроме того что толковый, знающий ученый-минералог, еще и славный, добрый человек, очень чуткий и отзывчивый, и с нею в совместном деле и работе очень легко. Кроме того, она имеет еще и квалификацию специалиста по космической медицине, а это в нашем деле незаменимая вещь. У нас с Катей отличное взаимопонимание, и я в любой обстановке могу положиться на нее, ее поддержку, на ее знания и трудоспособность. К тому же, зная ее деликатность и исключительный такт, я могу быть уверенной, что она ни за что не будет даже косвенно вторгаться в наши с тобой отношения. – Для нее это просто немыслимо.

     Наш полет только еще начался, и впереди  без малого два года долгого,  изнурительного ожидания. Я так хочу видеть тебя, что не смогу выносить это испытание временем полета, ежечасно смотреть на электронный бортовой календарь и считать дни, прошедшие и еще оставшиеся до нашей встречи. Это было бы какое-то истязание… Поэтому я без колебаний согласилась на укладку в гипотермическую камеру, чтобы там во сне погасить время, чтобы незаметно, как можно скорее прошли томительные месяцы нашего перелета и моего ожидания.

     …И вот теперь мы готовимся к уходу в этот долгий, бесчувственный сон. Даст Бог, всё пройдет нормально.  Проснемся мы, - должны проснуться, - уже при подлете к цели, когда надо будет переходить на околопланетную орбиту.  Но тебя там еще не будет, я знаю, и придется ждать твоего прилета еще целых два месяца. Представляю, каким долгим будет для меня это ожидание… Но у нас с Катериной большое и очень насыщенное задание по сбору данных о планете, и думаю, что эта работа не даст мне скучать или томиться. Впрочем, все равно, и занимаясь нашей работой, я все время буду думать о тебе, буду на расстоянии торопить твой корабль. Как мне необходимо увидеть тебя, как много нужно сказать тебе!  Ну почему ты ничего не сообщил мне о своем отлете на Арету!?. Да, конечно, я знаю, почему… знаю, что виной этому только я сама… Ты просто решил уйти из моей жизни, улететь как можно дальше, чтобы забыть меня окончательно. - Чтобы наказать меня… Но ведь я давно уже осознала свою ошибку, проклинаю себя за это и хочу исправить ее. - Если можно, если ты поймешь меня… А я поняла, что любовь все еще жива во мне, что все эти годы она таилась в моем сердце. Я не должна была предавать тебя, - другого тебя, другой такой любви, как твоя, нет ни у кого на всем свете, я знаю… И еще я надеюсь, что, несмотря ни на что, ты по-прежнему тоже любишь меня…

     И я хочу верить, что ты вспоминаешь меня, вспоминаешь все то время, которое мы были вместе… Для меня это незабываемые дни. А наше путешествие на архипелаг, наш сказочный рай на Таи стал для меня волшебным талисманом в моей памяти…
                *   *   * 

     Горн, утирая рукавом мокрые глаза, отправился снова в отсек гипотермии… Потеряв ощущение времени, долго сидел возле камеры Виктории, не в силах примириться с открывшейся бедой. В крайней растерянности он пытался решить, что ему теперь делать… Мысли неотступные, растерзанные и противоречивые беспорядочно теснились у него в голове, и он не находил для них хоть какого-нибудь разрешения. В нем неустранимо нарастала одна особенно мучительная мысль, что это он сам невольно стал истинным виновником гибели Виктории и ее подруги. -  Не затей он своего шального перелета к Десеаде, ради которого и Землю покинул, - и Виктория сейчас была бы жива, здравствовала и продолжала работать в Академии, радуя слушателей и коллег своим участием в их жизни!.. А у Горна тогда, по крайней мере, оставалась хоть какая-то надежда и возможность видеться с ней в будущем. А теперь… - никогда… ничего!.. Разлука стала бесконечной, непреодолимой - вечной. Мысль, что его возлюбленная сейчас находится здесь, совсем рядом с ним, и лежит безжизненной прекрасной мумией в своем ледяном саркофаге, убивала его своей дикой абсурдностью, - и бессильные слезы отчаяния снова и снова душили Горна. 
   
     А когда ослабевал этот разрушительный вал смятения и отпускала волна отчаяния, жгучие воспоминания вновь охватывали Горна. Картины прошлого, его прошедшей с Викторией жизни яркими вспышками вставали перед ним. И тут же он видел Викторию в полете, только что говорившую с ним с экрана; и то, что он услышал сегодня, взволнованный незабвенный голос любимой и всё, что она сказала ему, растревожили сердце Горна… - Как принять сознанием, смириться, что ее больше нет, что он сможет увидеть ее теперь разве что в мире ином?.. Душа его неистово протестовала и разрывалась от отчаяния.   
      
                *   *   *
     Горн не знал, не чувствовал, сколько уже прошло времени. Надо было что-то делать, действовать. И он решил, что сейчас вернется на свой корабль, чтобы сегодня, за остаток дня как-то прийти в себя, оправиться от потрясения и продумать свои дальнейшие действия, подготовить все необходимое для этого. Завтра с утра, взяв нужное снаряжение и инструменты, он вернется сюда и приступит к печальной и неизбежной процедуре последнего прощания. Оставлять погибших на борту корабля невозможно, - рано или поздно их все равно потребуется извлечь из камеры и предать земле. Сейчас это должен сделать он, Горн; любые другие люди будут на этой земле нескоро…
      Тяжело поднявшись, нетвердой походкой Горн двинулся в обратный путь к своему земному убежищу. И остаток светлого времени суток он провел в сборах и приготовлениях к завтрашнему ответственному дню…

                Прощальное прости

     Пришло новое утро. Желтое солнце поднялось над планетой. Уже знакомым путем, быстрым, уторопленным шагом Горн значительно скорее вчерашнего дошел до «Синей птицы». Но не сразу приступил к сегодняшней скорбной миссии, решил до этого еще раз посмотреть и прослушать дневник-послание к нему Виктории. Он поднялся в рубку корабля и с новым нахлынувшим волнением включил видеозапись журнала. И снова, как и вчера, не смог преодолеть сильнейшего потрясения и приступа мучительных рыданий… А покидая рубку, подумал, что потом извлечет эту запись из памяти ЭВМ корабля и установит ее у себя на «Нырке». И хотя там у него нет такого большого и яркого экрана, но, зато, он в любую минуту сможет открывать и смотреть запись у себя на борту. Значит, живая Виктория, ее облик и голос, ее последние признания отныне всегда будут с ним!..
                *  *  *
     Не один час ушел у него на приготовление могилы. Земля Десеады  здесь, в нагорье, оказалась довольно жесткой, каменистой, и Горну пришлось изрядно потрудиться, выбивая и освобождая большие камни, чтобы вырыть хорошее углубление.

     Но еще труднее было для него проделать самую сложную и горестную операцию – извлечь погибших из камер и, спускаясь с печальной ношей по крутым  трапам, пронести их через разноярусные и заваленные помещения корабля…

     Он сделал два захода. Первой вынес помощницу Виктории, Кэтрин - она оказалась неожиданно легкой, словно девушка-подросток; затем пошел за командиром. Тела космонавтов для обеспечения режима гипотермии, кроме условий в самой камере, были облачены в специальные костюмы, из серебристого непроницаемого материала и термостойкие, напомнившие Горну водолазные гидрокостюмы, а лица скрыты под густой гигиенической вуалью. И Горн, бережно подняв Викторию из тесного объема камеры, крепко обнял безжизненное тело подруги, так что ее голова склонилась ему на плечо, а тяжело повисшие ноги мешали его движению, и стал осторожно спускаться по трапам между отсеками корабля. На спусках он держал Викторию одной рукой и, прижимая ее к себе, чувствовал знакомый трепетный вес возлюбленной, и минутами предательское головокружение охватывало его. Увы, непроницаемая ткань костюма непреодолимо отделяла от него Викторию, а вуаль надежно скрывала от него лицо любимой. И он не посмел чуточку разорвать капюшон костюма, чтобы открыть ее лицо свету и на прощание взглянуть на закрытые глаза подруги. – Побоялся, что проникший туда воздух нарушит равновесие сохраняющей среды и может непоправимо исказить ее лицо.

     Наконец, со своим горьким грузом он спустился на землю и завершил эту тяжкую операцию. Он уложил погибших на приготовленную подстилку и решил немного передохнуть перед заключительным шагом. Упокоенные, будто два свертка, обреченно спокойно лежали рядом, как и положено лежать мертвым, - два одинаковых светло-серебристых закрытых костюма, только один из них был поменьше другого…

     Оставалось совершить последний траурный обряд. На это тоже надо было решиться… 
     Право же, думал сейчас Горн, легче хоронить человека на миру, среди близких и друзей: несмотря на утрату, там каждый чувствует себя не одиноким покинутым, а частью какого-то сообщества, малого или большого, понесшего потерю вместе с ним, каждый может рассчитывать на помощь и поддержку другого. А ему здесь не на кого рассчитывать, неоткуда ждать поддержки. Он должен сам справиться со всем – и попрощаться с усопшими, и похоронить их, и поминовение по традиции своего народа совершить… И чашу утраты испить до конца ему тоже придется самому, в одиночку. - Хоть Горн и сам выбрал свой путь одиночества, осознанно пошел на этот полет, - все же не мог он предвидеть в пути никаких похорон, не мог даже подумать, что столкнется с таким несчастьем… А похороны любимой – это уже выше всяких сил!.. Как ему выдержать, пережить это?!.
                *  *  *

     Он уложил тела на дно могилы рядом, подложив листы деревянной панели, накрыл их большой холстиной, найденной на корабле, и стал  осторожно засыпать самой мягкой землей, какую мог собрать вокруг. Не останавливался, пока не закончил всё, наполнив могилу до краев. Потом подтащил к свежему холмику насколько смог большой камень и постарался получше установить его. Присел возле, отдышавшись и обдумывая, что еще нужно сделать сейчас... Не было ни ружейных залпов, ни живых цветов! – Цветов здесь он еще не встречал; быть может, не обратил на них внимания.

     Оставалось лишь мысленно обратиться к умершим и просить у них прощения… Горн сделал это. И невольно вспомнил строки из любимого поэта:
            …Но знаю горестно, что где-то
             Еще увидимся с тобой…
               
                Снова один

     Приближался вечер, солнце клонилось к закату. Сидя у могилы, Горн не заметил, как прошел день. Еще часа полтора, и начнет темнеть. Пора собираться в обратный путь, к своему очагу. Не оставаться же здесь, возле дорогой могилы, насовсем… Завтра он снова придет сюда, чтобы навестить похороненных и чтобы сделать на камне памятную надпись…

     И он подумал, что теперь ему уж точно не нужно будет покидать планету, улетать отсюда куда-либо. Он останется здесь до конца дней, чтобы охранять упокоенный прах возлюбленной… И если еще и примет участие в каких-либо полетах, то всякий раз непременно будет возвращаться сюда. И попросит прибывших на планету людей, - завещает им после его смерти похоронить его рядом с Викторией. Места для него там более чем достаточно. И тогда он навсегда соединится с любимой...

     А планету он назовет дорогим для него именем Виктории, - Горн уже решил это. И во всех его документах и отчетах по результатам проведенных исследований она так и будет именоваться – «планета Виктория» в системе Ареты. - Теперь это ее с ним общая победа…
                *  *  *
     Усталый, совершенно разбитый, Горн вернулся к своему приюту. Он чувствовал сейчас полное опустошение: закрытые серебристые костюмы, уложенные на землю бездыханные тела и камень на холмике могилы стояли у него перед глазами… Как отрешиться от всего этого, как преодолеть смертельную тоску потери…

     Оранжево-красное солнце Ареты погасло за горизонтом. Сумерки быстро спускались на планету. Мигель поднялся на борт своего корабля и, не закрывая входного люка, обессиленный, сел к столику. Окинул взглядом свое хозяйство и, не раздумывая, устроил поминальную трапезу. Достал из своих стратегических запасов первоклассный коньяк и налил напитка в чайную чашку. Подобрал достойную напитка закуску и без оглядки выпил и первый раз, и второй. Но невыносимое напряжение не спадало, не отпускало его; даже такой напиток, несмотря на долгое воздержание, не пьянил его. Тогда Горн, выпив еще, подошел к бортовому информационному центру, быстро нашел в каталоге нужные записи и запустил музыкальную программу. Снова сел к столику, налил еще порцию напитка и, слушая, весь погрузился в звучащий мир Бетховенского «Эгмонта». Громовые раскаты одушевленной и неистовой человеческой страсти, пламени яростного растревоженного чувства вырвались из кабины корабля и, казалось, заполнили собой весь затихший в ночи мир планеты, весь безмолвный космос…         
      За Бетховеном поплыли в ночь томительные звуки бессмертного Адажио Альбинони, они будто оплакивали ужасную потерю человека, всей Земли… А внутри маленького стального корабля на краю Вселенной корчился от рыданий бесстрашный и гордый, несгибаемый посланец Земли, сбитый с ног, сраженный земной чудовищной и непоправимой драмой…
               
      И наконец, врачуя погибающую русскую душу, раздались хрустальные, напевные аккорды фортепианного концерта Рахманинова, и вместе с ними замирала, стонала и плакала душа Мигеля. Ведь сейчас только музыка могла поддержать его, спасти, утишить его боль…

      Закончилась часть концерта, наступила недолгая пауза. Прошло какое-то время, и на корабле зазвучали звуки новой музыки, рыдающие и тягостные, словно неотвратимый рок. То была старинная и печальная испанская песня-фламенко, неутоленный плач по погибшей любви… Ее звуки несли с собой нестихающую огненную страсть, неодолимое одиночество и тоску человека, смертельное отчаяние. И вместе со звуками голоса и этой  непостижимой музыки гибель любви оплакивала сейчас вся необъятная замирающая Вселенная…
                *   *   *
 
      Только к полуночи предельное, нестерпимое напряжение Горна ослабло, начало отступать… Впереди была чужая звездная ночь, безмолвная, настороженная и полная тайны. 

      И Горну сейчас пришли на память слова Виктории, высказанные когда-то давно, еще в его юношеские годы. Мигель крепко запомнил их:  Нет смысла искать себя - она так и сказала тогда: «искать себя» - за миллионы километров от людской цивилизации, от близких и друзей… Ничего там не найдешь, кроме собственной тени и своей неуспокоенной, растревоженной души да безжизненного пространства!..- Теперь он понимал, что Виктория была права…

      И снова он вспомнил заповедь Апостола Павла: пока человек жив, его ведет по жизни любовь. И не только любовь к Богу и ответная к нему, но еще и любовь близкого человека, преданная, не гордяческая, бескорыстная… И если она по какой-то причине угасает, уходит, то это непременно отразится на человеке, сделает его обездоленным, уязвимым для невзгод и поражений… Из-под него выбивается опора, рушится жизненный стержень, человек теряет свои лучшие устремления, духовный интерес, и никакие другие стремления и силы не способны заменить ему эту потерю, встать на место потерянной любви.

      Но когда умирает любимый человек, тогда оставшийся на земле несет по жизни негасимую память о нем, бережет в сердце след этой любви до конца своих дней... И, значит, любовь, раненная, но не сдающаяся, продолжает жить, пока жив кто-то один из любивших… И если он сумеет передать свою память о ней другим людям, тогда любовь остается на земле, продолжает жить дальше, в следующих поколениях, как было с Петраркой… Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся,  и языки умолкнут, и знание упразднится…

                Планета Виктория

     Горн поднялся рано, с восходом светила. И, готовясь к выходу, решил, что в ближайшие дни надо будет поднять «Нырка» в воздух и перевести его на плато, поближе к кораблю. И, таким образом, основать там свою отправную базу для развертывания исследований. Оттуда будет удобно начинать маршруты его походов по всем направлениям – и к ближайшим горам, и к морю, и в пройденную им речную долину...
     Несколько дней после этого у Горна ушло на перевод своего челнока и первичное обустройство экспедиционной базы. Занимаясь этим основным своим делом, он находил время и для ухода за могилой и обработки могильного камня, для высечения на нем задуманной памятной надписи. В результате, вскоре на камне появились и хорошо были видны строчки простого текста:

                Captain Victoria Connor
                Teniente Katherine Folkner 
              Экипаж корабля «Синяя птица»
              из космического центра имени К.Циолковского,
              космодром Ареты

И далее указаны даты рождения и гибели космонавтов. Последнюю Горн обозначил годом их прилета по земному григорианскому календарю. Дата рождения Катерины была на шестнадцать лет позже рождения Виктории. Горн узнал ее из корабельных документов.

     По окончании гравировки Мигель критически посмотрел на свою работу. Почти удовлетворенный, он подумал, что этой надписи хватит, чтобы продержаться несколько лет. А там прилетят корабли, появятся колонисты, строители и инженеры, и они сделают уже настоящий памятник и эпитафию погибшим в полете и похороненным здесь отважным женщинам. И тогда это будет уже на века.
                *  *  *

        После всех событий последних дней Горн решил, что, наконец, надо послать    в Центр радиограмму, осведомить о происшедшем несчастье. Заодно выразить упрек за организованную для него поддержку, хотя, понятно, это была инициатива и воплощение воли Виктории; но вина во всем все-таки за ним, Горном… И после всего случившегося заверить Центр, что он уверенно справится со своим заданием сам, как обещал, без лишней помощи, пусть они там не беспокоятся. Условия для обитания на планете  по первым впечатлениям самые подходящие, прямо-таки исключительные. В ближайшей сводке он даст об этом подробные сведения. Но гибель людей едва не перечеркнула порученную ему работу, да и весь замысел этой разведывательной экспедиции…

      Горну уже было ясно, что насовсем он больше никуда не улетит с этой привязавшей его к себе планеты. Потом, когда на ней уже появятся  колонисты и начнется заселение и жизненное  обустройство новой земли, а «Синюю птицу» отправят на сооруженный космодром, он заложит здесь, на плато, обширную усадьбу, разобьет большой цветущий сад и создаст музей астронавтики - первый на этой планете, музей памяти первопроходцев, Виктории Коннор и ее подруги. – Место тут превосходное, на все стороны виден мир вокруг. А вместе с возведением усадьбы он построит здесь дом, чтобы жить, - небольшой, но все же достаточно просторный и уютный. И будет тихо доживать в нем свой век, когда уже совсем закончит летать… Этот дом всегда будет открыт для друзей и для всех, кто захочет прийти к нему с миром, особенно же для земляков, людей Земли, отважившихся отправиться в далекий космос и прилетевших на Арету. На закате жизни, Горн надеется, он не будет одинок в общении, как вот сейчас. К нему будут приходить молодые космонавты, а потом и их дети, родившиеся уже здесь, на Десеаде, как приходили когда-то на Земле сам он и его товарищи к ветеранам космоса, Вентуре и Коннору… Им будет о чем  побеседовать, что интересного услышать и узнать от старика Горна, бывалого и много повидавшего астронавта… И раз уж ему не суждено было обзавестись своими детьми и семьей, и свою любимую не удалось удержать возле себя, - то, что ж, он отдаст свои знания и свою любовь, нерастраченные отцовские чувства детям своих друзей и единомышленников. И всё дело жизни его самого и жизни его отца с товарищами, жизни Коннора, Вентуры и других рыцарей космоса, - эта блистательная и неудержимая героическая эстафета будет подхвачена, продолжится в них и воплотится в новых достижениях, в делах и подвигах новых энтузиастов… И это будет настоящей, неумирающей памятью бесстрашным космонавтам Виктории Коннор и Екатерине Фолкнер…
                *  *  *
     Солнце, ослепительно-яркое солнце Арета, безучастное к человеческим волнениям, страстям и трагедиям, поднималось над планетой Виктории, и неумолимое бесстрастное время отсчитывало очередной день жизни штурмана Горна.

     Пройдет время, и, оглядываясь назад, к началу своего долгого пути, он невольно будет вспоминать эти первые дни пребывания на планете Виктории и все события встречи с нею... Отныне его добрые дела, его работа и жизнь, вся его смятенная судьба навсегда будут принадлежать этой планете. А сам он последует завету бессмертного Поэта:
                … Но ты иди вперед, не отступая,
                Дорогой одиноких и отважных!..

     Немеркнущие образы дорогих его сердцу людей, уже ушедших в вечность – отца и матери, Коннора и Виктории, Джино Вентуры – их светлые души, надежды и мечты продолжались в его замыслах, жили в нем, звали к действию. Жизнь крохотного очага людской цивилизации, человеческого разума, еще только зажженная здесь и разгорающаяся, находилась сейчас в его руках. А сам он оставался в суровых руках непреоборимого Провидения. И впереди его ждала нескончаемая череда работы.

      …Что ж, пора приниматься за дело, за привычное дело свое… 

    И Горн  приступил к выполнению своего экспедиционного задания.
            


                Севастополь, 1976-2010