Я ранен был

(Альбом "То, что умирает последним")

 Чудное, тихое утро пахло душистой вишней со двора моего соседа Петра. Ясное небо держало ослепительно-яркое солнце, слепящее глаз. Выйдя из избы, я зажмурился от резкого освещения. Птицы отовсюду давали хоровые оркестры и так радовали слух. Еще, казалось бы, вчера все взрывалось, как не выйдешь – боишься разлететься на кусочки. А теперь, за воротами пацанва мяч по двору гоняет. Где-то вдалеке доносились вопли разгневанной жены, бранящей своего мужа. Видно под утро вернулся в дрова нажравшийся. Как мне жаль тех жен, которые страдают от таких пропойц, которые ночами не спят – ждут, волнуются, как бы живой домой воротился. А он, сукин сын, в щи нажравшийся, пропивший последние сбережения, и воняющий перегаром.
 Не у всех похоже «доброе утро». Моя жена от такого не страдала, Царство ей Небесное!
 С победы не много времени прошло, рана на моей правой груди затянулась и ощущалось лишь легкое еле ощутимое покалывание. Дыхание больше не причиняло боли и я спокойно, с наслаждением набрал полную грудь воздуха, еще не много отдающего пеплом.
 - Степан Григорьевич! – Раздался мужской задорный голос со стороны калитки.
 - Доброе утро, Федька. – Обрадовался я. Дружище, с которым я не виделся кучу лет! Черт, как же я рад был видеть этого нырялу! Я спустился с крыльца избы и разгоняя кур двинулся к корыту с водой, плеснул ею себе в лицо.
 - Да вот не усех оно добрэ, Степан, у Марьюшки от чет не заладилось с утра. – Он покосился в сторону от куда шла глуховатая брань. – Ну шо, ях ты тут?
 Я усмехнулся и подыграл.
 - Добрэ! Хорошо я, хорошо. Живу помаленьку. Твоя то как?
 - Да вот не добрэ. Очень не добрэ. – На лице его показалось сожаление. Я догадался что он скорбит об утрате.
 - Чту случилось? – решился я спросить.
 - Эх, Степка, я попросить хотел тебя…
 - О чем? Если в моих силах, то помогу! Ты же знаешь, я тебя всегда поддержу!
 - Сына я похоронил. Вернулся с фронта, зашел в дом, а Любушка ревет, сидя в кресле. Ну дальше ты понял. – Он тяжело вздохнул. – Я бы хотел, что бы ты со мной проведал его. Он не смог даже с тобой попрощаться. Так пусть хоть так.
 Нет. Сенька. Правду говорят, что утро добрым не бывает. Другом мне был этот двенадцатилетний парнишка. Такой забавный был, смышленый. Кораблики с ним вместе делали осенью и по ручьям пускали.
 
***
 Кладбище обороняли высокие молодые березы с сочными зелеными листьями. Мы шли по узенькой тропинке, приминая траву, высотой, чуть ниже колен. У могил склонялись редкие люди. Кто то ревел, кто-то сахар клал, хлеба кусочек, рюмочку. Женщины цветы ставили да протирали запылившиеся фотокарточки и сами надгробья.
 - Тебя ранили?
 - Так точно. Засаду устраивали, так вот снайпер промахнулся, нас засекли и почти всех перебили. Мне в грудь угодили. Еле выкарабкался.
 - А я вот умудрился целехоньким воротиться.
 Мы шли не долго, остановились у зеленого креста поросшего травой и с плетеными венками. Без фотографии.
 - Вот родименький, друга привел. Попрощаться вам не выпало, так хоть так.
 Я подошел, сказал пару теплых слов и мне казалось, что я слышу его ответ, он мне отвечает через природу, через шелест листвы, пение птиц и даже стрекотание кузнечика средь высокой травы.
 Федя приложился к горлышку сивухи. Поморщившись, размазал слезу по щеке.
 Постояв еще не много, Федор последний раз бросил прощальный взгляд в сторону могилы и пошел дальше по тропинке.
 - Ты куда? Федь.
 - Ешо надо кое куда.
 Куда? – Я растерялся. Ведь дальше был обелиск солдат отдавших жизнь за будущее Советского Союза! Но зачем ему туда? Я помню, он говорил, что ни к кому кроме родственников ходить не будет, а родня в другой стороне! Он клялся! И вдруг…
 Он перестал обращать на меня внимание, хоть и старался я как-то окликнуть Федора, но он меня будто не слышал, будто не хотел слышать.
 Гранитные плиты стояли в длинный ряд. На них выгравированы имена и годы жизни.
 Я рухнул на колени!
 «Сидоров Степан Григорьевич 1911 – 1945» Так там было написано! А прямо под ней: «Поперенко Федр Николаевич 1910 – 1943».
 - Этого не может быть… - Тихо прошептал я, недоумевая. Как такое возможно? Вот он я! Вот он Федя!
 Я поднял голову к небу и увидел, как небо затягивалось густыми серыми тучами. Заморосил дождь, капли падали сквозь нас. С неба рухнул яркий столб света, он манил нас, затягивал!
 Я понял.
 Рана не затянулась.
 Я умер на поле еще. А Федя еще раньше.
 Мы скользили по свету вверх. Последний раз я оглядел свою могилу, могилу Сени.
 - Теперь мы дома, Степ.