1. 33. глава двадцать восьмая

  Книга первая. Первый день.

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ  ВОСЬМАЯ
    Была ли Зоя Космодемьянская горячей женщиной? НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА — это тот, который имеется в наличии в настоящее время! Раз, и в дырочку! — а если не в ту? Прогулка на вертолете. О том, что золотые горы не перевесят пару белых простыней. Бактериологическое оружие комсомола.
   
   
    Он был огорчен, что не сумел расслабить Лару, разнежить, зажечь хоть чуть — чуть. Оказывается, Витька преувеличивал свои чувства, думая, что открыв их, сможет рассчитывать на взаимность. Что-то было в Ларке сильнее, чем диктат сознания: она могла понять, могла принять, но приказать себе любить не могла!
    Странно! Опять это никак не объяснимо. Как же Семенова спала тогда с другими? Или — кто нравится, с тем проще? Но ведь не могла Ларка не почувствовать, что отношение к ней животное? Ей богу, одно из двух: либо она так и не преодолела того шока, о котором рассказывал ему Юрик Бражников до сих пор, либо притворяется! Но зачем притворяться так неумело, зачем напрягаться и стоять, как Зоя Космодемьянская под пыткой?
    А может, Зоя вовсе не так стояла, или не стояла вообще? Может, в ее задачу входила борьба бактериологическим оружием? Это же не то что какой-то там сарай подпалить, про который нам в школе фуфло двигали. Может, это просто завлекающий маневр был! А может, в горячке керосиновую лампу перекинули? Так можно до батальона живой силы противника из строя вывести! Причем за одну ночь, да без боеприпасов. Конечно, не всякому такое под силу, только нашей советской комсомолке, да и то не какой попало! Впрочем, о чем это он? Ах, да! Опять эти проклятые воспоминания о прошедшей войне. Вечная память героям!
    Нет, она не хочет, это очевидно! Ларочка, между тем, поняла, что провинилась, видимо так она расценила Витькино молчание, и первая, чтобы загладить вину, завела разговор:
    — Где работаешь, кем, как дальше жить думаешь?...
    Витька сказал, что, по всей видимости, его скоро забреют в армию, а о дальнейшем он не задумывался: может быть, станет помощником машиниста и будет гонять поезда по железке, как Чава, может, задумает поступить в мореходку. Была бы шея, а хомут на нее всегда найдется!
    — А в институт? — осторожно расспрашивала Ларочка.
    У Шпалы начало складываться такое впечатление, что Семенова выясняет, выявляет его кандидатуру в будущие мужья, хочет знать, на что от этой партии может рассчитывать! Возможно, это была специально направленная Ларочкой дезориентация, рассчитанная на усыпление его сознания. Может быть, ей просто не о чем было больше спросить, не пришло иное в голову.
    — Только меня с моим аттестатом там и не хватало! — усмехнулся Шпала.
    Действительно, в выданном ему документе с первой до последней стояли могучей непробиваемой стеной тройки. Хоть бы одну четверку для разнообразия поставили! Точно намек: "Меньше не можем, больше недостоин!"
    — Ну почему? После армии у тебя будут льготы, без конкурса...
    — Ах, не мое это дело — институт! Сиди, штаны протирай... Мне живое дело нужно, с риском, с опасностью и чтобы сам себе начальник! Я такой человек — подчиняться не умею и без желания что-нибудь делать тоже не хочу!
    — Все такие, но ведь надо же как-то в жизни устраиваться.
    — Боже мой, руки, ноги есть, здоровья, слава богу, хватает, пристроюсь как-нибудь, не пропаду ведь! Нынче всякий труд в почете! И не в зарплате счастье, на зарплату в наше время не живут. А в умении вертеться. "Хочешь жить — умей вертеться!" А в общем, Лар, там видно будет, чего зря загадывать? Отслужу, ума, как говорится, наберусь, начну жизнь с новой страницы.
    "Тут еще хоть бы до армии додержаться!" — думал он про себя. Ларка собиралась в художественный, говорила, что нужно будет ей этот год ПОДтянуть себя, ПОДнажать, ПОДготовиться хорошенько. Витька слушал вполуха, от него эти проблемы были далеки, как небо, и потому совершенно не интересовали. Неужели же Шпала так и уйдет в армию, погуляв с Ларочкой вот так вот на "пионерском расстоянии"? А ей, похоже, больше ничего и не нужно! Вон, как довольна, что нашла общую тему для разговора. Эх, Ларка, Ларка, как будто это главное! Мне ведь два года служить, что будет с тобой через эти два года? Да нет, оставлять ее целой никак нельзя! Сильнее его никто Ларуню не полюбит, просто потому, что невозможно сильнее любить! Вот кажется, скажи Витьке сейчас: “Выбирай: берешь от Ларки все, что хочешь, и на этом твоя жизнь кончается, или отступаешься и живешь в свое удовольствие до ста лет!” И Шпала выберет первое.
    Только ведь дело в том, что нельзя взять Ларочкину любовь против ее желания. Ничем нельзя взять, ни силой ни смелостью! Почему плохо так жизнь устроена? Ну полюбит Лариска кого-нибудь, какого-нибудь патлатого фраера, так ведь что обидно-то? Полюбит она, может быть, вновь того, кому нужна только на ночь! Если бы знать, что тот счастливчик лучше, понимать, что есть в нем вот "энто", до которого Витьке тянись не тянись — все равно не достать! Тогда все просто и ясно: не вышел ты рожей, парень! А то ведь Шпала для нее готов любым стать, чего угодно добиться, только вот Ларке такого "приспосбленца" не нужно! Ей чтобы от природы "раз, и в дырочку!"— как говорят первоклашки. Нужно найти где-нибудь комнату с кроватью, а уж там Витька ее сможет расшевелить! Не может быть, чтобы Ларе все, бесповоротно и окончательно все было противно! Если она девочка, то ведь еще и не чувствовала настоящей ласки. А если уже чувствовала, то не смогла бы сейчас вести себя так! Словом: нужна комната с кроватью! Эй, люди! Нужна комната с кроватью на два часа, от этого зависит счастье всей дальнейшей жизни человека. Может быть даже счастье двух людей!
    Шпала отвечал на Ларочкины вопросы, делал вид, что слушает ее, а сам сосредоточенно перебирал в мыслях всех знакомых, все места, которые могут для этого подойти. Ведь нужен не просто засаленный угол с подстилкой, нужны БЕЛЫЕ ПРОСТЫНИ, чистота, порядок, уют. Иначе Ларочка не расслабится, хоть юлой вокруг нее вейся. Эх, судьба человеческая! Вот так вот иногда счастье всей жизни зависит от наличия в данный момент пустой комнаты со свежей постелью. Есть она, и на всю дальнейшую жизнь человек счастлив, может быть даже два человека счастливы, нет — пропал человек, он несчастен, он потерян для мира. "Что жил — то зря!" Дай ему потом хоть золотые горы, осыпь благами, ему всего будет мало, потому что все это вместе не перевесит одной ночки с любимой девочкой. А ночка у любви бывает только одна, и приходит она НЕЖДАННО!
    Упустишь ее, потом уже не вернешь! И хуже того — всю жизнь локти кусать будешь, что вот — близко было, а не вышло! Человек, пропустивший этот ЧАС любви не будет сЧАСтлив никогда! На всю жизнь он ущербен в душе, и может принести окружающим только неудобства, неприятности, горе. (Всю жизнь потом локти ему штопай!!!) Ущербное способно порождать и плодить только ущербное. Излучать, генерировать тепло может только озаренная внутренним светом душа. Кажется она способна создавать эту животворящую энергию из ничего! Ущербная же только поглощает и поглощает без конца, без пользы, подобно черной дыре, в которую напрасно без отдачи улетает материя (от локтей на рукавах). Самое теплоемкое вещество — человеческая душа! Так может быть проще чем выдавать угля на гора, электроэнергии на душу, спирта и кандалов, построить такие комнаты, куда пускать двоих, не спрашивая документов и цели их пребывания, не стращая инструкцией? Больше было бы озаренных светом душ, раздающих тепло, меньше верхняя одежда снашивалась, легче было бы жить на земле?
    Перебрав в памяти все возможные варианты Витька остановился на профилакториях в Липках. Комнату можно было найти только там.
    — Ларис, поехали в Липки, — предложил Витька.
    — Зачем? — удивилась она.
    — Там красиво, сосновый лес, воздух душистый... Я всегда мечтал поцеловать тебя в Липках под сосной, поехали!
    И они покатили в Липки. Вначале на рейсовом до города, потом оттуда на вертолете... на троллейбусе, извините. (Проверка внимания, а то тут некоторые спят, а перед ними распинайся, рассказывай!) Ларка была вполне спокойна, она уже убедилась в том, что Витька не хочет брать ничего насильно и не боялась его. А может, это являлось данью благодарности с Ларочкиной стороны, но только она нисколько не тяготилась его присутствием и наоборот, была даже весела. На людях Ларка вообще оттаяла и щебетала, щебетала о чем-то без умолку. Впрочем, она не рисовалась! Возможно, Ларка просто была искренне рада, что Витька перестал быть врагом, черной силой, которую лучше не дразнить, иначе она черт знает что натворит: силой, всегда висящей над головой как дамоклов меч, и в благодарность подарила свое дружеское расположение — все, что она могла подарить!?
    Собеседники поговорили о жизни, которая на пороге окончания школы Ларку больше всего волновала, о живописи — это была ее главная идея: всего достигнуть через живопись! Говорили о семейных отношениях, об отношениях между мужчиной и женщиной вообще... Впрочем, последнее для Ларки было весьма туманно и интересовало лишь постольку поскольку сей факт в жизни любой женщины имеет место. Это необходимое зло — нужно обихаживать мужа, рожать и воспитывать детей. Кто это все только выдумал? Однако Ларка считала, что достаточно подготовлена к семейной жизни: она умеет прилично готовить, а ведь "Путь к сердцу каждого мужчины лежит через его желудок!"
    Витькины думы были более конкретны и ограничивались сегодняшним днем: "Какой хороший человек все-таки Ларка, что бы о ней ни говорили! Как хорошо было бы с ней вот так — просто дружить. Сколько тепла она способна дать и даже нет необходимости ее ревновать, ведь если зная его, она выберет другого, значит он лучше! Тогда у всех шансы одинаковы! Однако, Шпала находился в остром цейтноте — он уходит в армию. Эх, идиот, упустил тогда шанс, ТОТ ВЕЧЕР, ведь мог с ней сблизиться еще раньше, так нет, гордыня взыграла, нетерпение!.. Однако, теперь это все — мираж! Два года при Ларкиных данных ни одна дружба не выдержит. Шпале нужно сегодня либо все, либо ничего, чтобы уж знать наверняка: он сделал все что мог, разбудить Лару было выше Витькиных сил!
    Они вышли из троллейбуса и по асфальтированной дорожке углубились в сосновые посадки. Здесь у дороги деревья росли еще густо, четкими рядами и это портило впечатление, настоящая природа была дальше. Ларочка Семенова сразу смешалась, потеряла свое беспечное настроение. Какая-то тайная мысль затуманила ее личико. Все-таки Лара его опасается! Витька понял, взял ее за талию, отвел от дорожки в сторону.
    — Ларчик, скажи честно, — начал он, — кто из городских ребят тебе нравится? Кто этот счастливчик? Я, понимаешь, просто хочу знать, какими достоинствами должен обладать настоящий мужчина. Я понимаю, например, что сам лично не красавец, но вот объясни ты мне, почему длинные волосы и тонкий нос — это красиво? Я думаю так: нос должен быть такой, чтобы не тек кровавой юшкой после первого же удара. А твои дискари!... Впрочем, ладно, не буду задевать твою любовь!
    — Я не знаю, как должен выглядеть НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА, я еще никого не любила! — задумчиво ответила Лара. — А дискари... Мне нравится современная заграничная музыка, нравится независимость в их взглядах на все, понимаешь: на жизнь, на правду, на любовь! Ведь должен же в конце концов быть выход из этой серости, окружающей нас! Мне нравится то, что они не подчиняются вдалбливаемым нам с детства канонам, нормам, принципам, они ищут! Они не такие, как наша надоевшая обыкновенщина, они самостоятельные личности!
    "А я выходит серость, червяк! — отметил про себя Шпала. — Выходит, для того, чтобы быть ЛИЧНОСТЬЮ, нужно рядиться в драные штаны с заплатами и как попугай кричать "Айловью, айловью!"
    — Нет, Лар, серьезно, — проговорил он, — я ему ничего не сделаю, пальцем не трону, не расстраивайся, слово даю, только скажи кто?
    — Мне действительно никто не нравится! — убеждающе повторила Ларка.
    — А Беря? — не выдержал Витька. Семенова покраснела, болезненно наморщила носик:
    — Понимаешь, с ним было одно время, но это не то! — Она покачала головой. — Это было так, заблуждение. У меня сейчас с ним ничего нет.
    — А Гребень? — входил в азарт Шпала. Ларка вздрогнула, лицо ее теперь стало пунцовым.
    — Гребенников Сережа? — пролепетала она. — Откуда ты его знаешь?
    — Я все про тебя знаю, Ларка, — не преминул пустить пыль в глаза он, — во всяком случае, гораздо больше чем ты думаешь! Так что обманывать не советую!
    — А я тебя и не обманываю, — вздохнула Ларка и тут же потупила взор, теперь она снова стала похожа на мышку.
    — Ну-ну, не расстраивайся, Ларунчик! Я не хочу тебя обижать, просто мне надо знать правду.
    Витька погладил ее по волосам, поцеловал в шею, пощекотал языком мочку уха и... Ларка встрепенулась, по ней как будто заряд прошел!!! "Вот оно!" — сердце в груди Шпалы радостно подпрыгнуло. Но вслед за дрожью на нее вдруг накатил страх и Лара снова окаменела. Витька продолжал ее успокаивать, осторожно гладя щеки, шею, как бы раскладывая в ленту волосы.
    — Ну так, все-таки, как же с Гребенниковым?
    — Я бы хотела, чтобы у нас с ним было все, — призналась Ларка,— раньше хотела!... А потом я поняла, что этого не будет, ну, то есть, должно быть взаимно, а он привык с девчонками по другому! — последнее слово она почти проплакала, голос предательски пополз вверх и оборвался на самой высокой ноте.
    Ларка насупилась, она явно обиделась на Витьку за допрос. Между тем, оба шли уже по настоящему сосновому лесу. Шпала остановил свою любовь и осторожно прижал к сосне, стал целовать, стремясь вымолить прощение. На Витьку нахлынуло вдруг такое чувство вины перед Ларкой за все свои глупые подозрения, за весь гонор по отношению к ней... Боже мой! Если даже что и было, то по ошибке, ведь не это главное, ведь не разбудили до конца в Ларке душу ни дискари — Чисарь, Беря, ни Гребень, ни даже Граф!... Граф? Граф!!! Не забыть бы выяснить про него!