08-42. Жертвы и палачи

Красные кресла пустого концертного зала в Пролетарском районе столицы, вмещающего по плану до 1200 зрителей – партер и нависающий над ним балкон. Зрительские места по принципу квадратно-гнездового сева заполнены неподвижно сидящими  телами молодых девушек в черном – в недавнем девушек, а теперь уже трупов, застывших на своих местах в страшных, неестественных позах. Смерть  и пятна крови из-за поразивших их совсем недавно пуль не обезобразила юных и гибких тел, обвешанных тяжелыми поясами шахидов – серебристых мешков с взрывчаткой, увитых проводами. Девушки из отряда смертников, террористки то ли из Чечни, то ли из чужих исламских государств, пришли сюда, чтобы встретиться с Аллахом: умереть по собственному желанию, забрав с собой более тысячи случайных попутчиков – зрителей и артистов, находившихся в концертном зале, где еще совсем недавно шло представление  популярного в Москве мюзикла «Норд-Ост». Тех, кого террористки хотели уничтожить, уже нет в зале. Их, одурманенных наркотическим газом и измученных 50-часовым ожиданием смерти в этих креслах – без воды, без пищи, без движения, в духоте, в смраде нечистот от устроенного террористами в оркестровой яме туалета, а главное запуганных постоянными угрозами стать застреленными или взорванными,  парни из спецназа унесли на носилках в машины скорой помощи, и сейчас они находятся в московских больницах. Там большинство из них вскоре проснется и начнет свою жизнь заново, а меньшинство (около 118 человек) уже не проснется никогда – их организм не выдержит испытания.

Телекамера неторопливо показывает только тела мучителей – страшные, окровавленные, неподвижные. Они хотели уйти в мир иной по своей воле, как герои, а ушли по воле других, ничего не доказав и не заслужив того рая, в который так стремились. В зале – 34 трупа. Вряд ли я когда-нибудь забуду эти кадры. Несмотря на все причиненное ими зло, мне почему-то жалко этих юных девушек в черном – запрограммированных на смерть, одурманенных и безумно жестоких. Они все-таки хотели умереть за идею, какой бы нелепой это идея ни была, - не за деньги, не за власть, не за счастливую земную жизнь. Они искали свое счастье не на земле. Наверное, их ближние тоже кем-то убиты, у них отнято  место на земле, где они родились и где жили их предки. Они считают это несправедливостью и мстят – их так воспитали.

Мы, в свою очередь считаем несправедливыми их действия  и злорадствуем, видя их трупы. Мы – все те,  кто три дня (с 23 по 26 октября 2002г)  с напряжением следили за развитием этих московских  событий. Мы слишком переполнены  эмоциями, душа все еще болит за бывших заложников. Пока они сидели в заточении концертного зала, нам еще не было так страшно: у нас не было достаточно информации об их положении – по понятным причинам до завершения операции подробности не сообщались, а многое было неизвестным и для всех участников операции. Честно говоря, я и не предполагала, что в те дни все было на таком пределе и только  чудом не закончилось трагедией огромного масштаба. Почему-то не верилось, что все могут погибнуть, не верилось, что все здание было заминировано на определенное время, которое уже начало свой отсчет до срока неминуемого взрыва – не зависимо от того, согласимся ли мы на расплывчатые требования террористов вывести войска из Чечни или нет.

Наша сторона тянула время и готовилась к штурму. Мы уже трижды шли на уступки – в Буденовске, в Кизляре, в Первомайском, -  и это только увеличивало число жертв, давало террористам надежду, что таким образом можно и нужно решать их политические проблемы. С другой стороны, не было сил пассивно ждать, пока  неминуемо погибнет тысяча человек. Штурмовать заминированный дом было равносильно началу массовой гибели. Но я этого тогда еще не знала. Как и в ситуации с затонувшим «Курском» я жадно и с интересом следила за событиями, о которых непрерывно транслировали все каналы телевидения и радио, и даже с горечью и удивлением отмечала в себе, что они вызывают во мне нездоровый интерес – придают моей жизни остроту и смысл. Так люди собираются поглазеть на места катастроф – не столько ради проявления действий или помощи, сколько повинуясь дикому инстинкту – любопытству к смерти, к страданию других. Во  мне, значит, это тоже есть, несмотря на то, что я не выношу вида крови не только в реальности, но даже при просмотре фильмов с жестокими сценами всегда зажмуриваю глаза.

То, что произошло там, в Москве, каким бы исключительным и особо опасным случаем проявления терроризма это ни было, является всего лишь звеном в цепи событий, которые в последние годы происходят повсюду. Каждый месяц приносит нам сообщение о катастрофической гибели людей (число погибших в нашей стране почему-то все время крутится возле загадочной цифры 118 - числа погибших подводников Курска!). Мир втягивается в какую-то бессмысленную войну с природой и с себе подобными. В людском противостоянии обе стороны одинаково бессознательны – все убедительно объясняют свое поведение правильными и красивыми идеями, все действуют как бы из желания добра, а в результате получается зло.

 В данном инциденте на первый взгляд жертвами были зрители и артисты, палачами – террористы. Так ли это? И те, и другие – шестеренки в механизме метаистории, который реализует, проявляет и выводит на поверхность ту карму, которая уже накоплена в отдельных людях, которая не может не проявиться. На каждую человеческую жизнь, на ее обстоятельства можно посмотреть с разных точек зрения. Можно традиционно для нашего общества: вот невинная жертва - зритель киноконцертного зала, а вот ее палач – маньяк-чеченец, обвешенный гранатами. А можно и иначе: вот невежественная душа, не по своей воли выросшая без родины, без образования, рано потерявшая родителей и родных в войне с представителями чужого для нее и враждебного ей мира. Душа, преданная, как она это понимает, идеалам неземной жизни, Богу и ради этих идеалов способная к самопожертвованию. Не важно, насколько правильны наши идеалы, важно насколько искренне мы способны им служить и чем для них жертвовать.

 На другой стороне этой пары «жертва-палач» находится зритель мюзикла, купить билет на который обычному человеку не просто: слишком дороги они для того, кто живет на зарплату рядового, законопослушного гражданина. Площадка для автомашин возле захваченного концертного зала не случайно переполнена иномарками, почти все зрители приехали на своей машине, почти у каждого заложника – свой сотовый телефон, сумочки, набитые долларами. Основная масса попавших в беду – столичная элита, бизнесмены, иностранцы. Именно они составляли зрительскую массу.

На сегодняшний день 129 бывших заложников погибли, не проснувшись после наркоза благодаря скверному физическому состоянию их тел. Среди погибших почти нет артистов-танцоров, чей хлеб достается потом и физическим трудом. Мне сразу вспоминаются перенасыщенные болезнями и вредными привычками тела наших далеко не самых крутых по московским меркам предпринимателей Литвиновых. Они гораздо дряхлее своих ровесников из моего круга знакомых, несмотря на то, что им даны куда лучшие возможности следить за своим телом в платных больницах и дорогих поликлинических комплексах. Получается, что те, кто не лечатся вообще или лишь по большой беде попадают в наши жуткие, бесплатные социальные учреждения в итоге все равно оказываются крепче тех, кто так печется о своем здоровье и имеет для этого деньги? А может быть так: не спасаются именно те, кто прежде подготовил для этого почву своим неправедным поведением?

Неизвестно, на стороне чьей личности могли бы оказаться мои симпатии при более близком, личном знакомстве – на стороне крутых московских или заезжих бизнесменов, или на стороне бесстрашных, фанатичных чеченок, учитывая, что и та, и другая стороны, как и я сама, целиком подвержены влияниям из вне и слабо контролируют в себе последствия этих влияний.

Выводы, к которым я совершенно неожиданно пришла в конце этого моего весьма спутанного пересказа событий, неожиданны. Неужели я, наконец, научилась хотя бы изредка разотождествляться с общим мнением и пытаться посмотреть на происходящее не только из единственной, общепринятой  точки зрения?