Так кто здесь у нас художник?

      Сегодня приняли Присягу и с этого дня, мы не просто Ивановы и Петровы, не просто Петьки, или Васьки и прочее, мы  слушатели высшего командно-инженерного Краснознаменного училища, будущие офицеры. Как гордо и значимо звучит.     Слушатель Валько. Звучит? Конечно! А полковник Валько? Ещё лучше. Но до этого еще жить, да служить. Впереди долгие пять лет учебы. Все еще впереди. А пока…
      -Курс равняйсь! Смирно!
      Это строит курс наш Пиманёнок. Старший лейтенант, курсовой офицер.
      -Товарищи, сегодня отдыхаем, у нас всех сегодня праздник. Праздничный обед, стадион, конкурсы там, и так далее, кино. Ну, а завтра продолжим занятия и готовимся к переезду на основную базу. Понятно?
      -Кстати, а художники у нас есть? Ну, кто там рисует, или что? Поживей, поживей. Надо три человека. Можно одного художника и двух его помощников. Ну, смелее?
      Сзади слышу: «Толя, давай! Ты же рисуешь немного, давай выходи и мы с Валей к тебе подтянемся».
      Кто это?
      А,  Санька Шапошник.
      Ему хорошо, рижанин. Ему любое предложение пораньше в Ригу смотаться пойдет. Все к дому поближе.
      А что если на самом деле выйти да напросится поработать. По-быстрому сделаем, что там нарисовать надо и гуляй, не хочу. А? Заманчиво?
      Но в голове Анатолия почему-то мгновенно всплыли исторические аналогии. Остап Ибрагимович на пароходе и его «мальчик» Киса Воробъянинов, рисуют рекламу.
      Нет, опасно. А вдруг что-то серьезное надо рисовать, не смогу. Стыдно будет.
      -Толя, выходи, выходи скорее, пока кто-нибудь не напросился. Давай, вперед.
      И Саня, вместе со своим товарищем Валей Васильевым ринулись решать вопрос сами.
      -Товарищ старший лейтенант! Валько, Анатолий Валько, рисует отлично, вы бы посмотрели его работы. Шедевры!
      И они с приятелем вытолкали Толю из строя.
      Ну что делать. Ладно, была, не была.
      -Я рисую немного. Так, для себя.
      Старший лейтенант улыбнулся.
      -А теперь для всего курса рисовать будешь. Молодец. И вы двое, ко мне.    Это он Шапошнику и Васильеву.
      Ну, авантюристы, а вдруг что-то действительно серьезное. Точно, догонять будут, как Бендера. Да еще шахматной доской, если догонят побьют.
Почему эти аналогии из «Двенадцати стульев», пришли на ум, Толя не понимал, но чувствовал, все это даром не пройдет. Что-то должно произойти.
      Однако отступать уже нельзя, слово сказано.
      Через некоторое время, забрав в лагере свои немудрёные пожитки, друзья переехали в город, в корпус, где им предстояло жить  ближайшие пять лет. Во всяком случае, тогда они в этом были убеждены твердо.
      На третьем этаже здания в кладовой курсовой офицер поставил задачу.
      -Видите два ведра? Так вот. В одном краска черная, в другом белая. Если их смешать, получится серая. И вот этой серой краской надо…
      Вы наверно думаете, старлей будет ставить задачу нарисовать портреты командования училища, или ещё что-то сложное? Да нет.
      Пиманёнок продолжил.
      -И вот этой краской, надо покрасить тумбочки и табуретки. Срок вам, сутки.
      Бог ты мой! Да её там видимо-невидимо, мебели этой.
      Друзья приуныли.
      Однако, как говорит пословица: «Глаза боятся, а руки делают». Подсчитали число этих замечательных, добротно исполненных изделий. Сто сорок табуреток и тумбочек штук семьдесят. В общем, не так уж и много.
      Стали размышлять, как сделать работу побыстрее, чтобы и по городу побродить время осталось. Делили, умножали, складывали, прибавляли, все же инженеры будущие, как-никак.
      Ну, всё. Вроде бы определились, как начать. А начало это всегда главное.
Краска готова. Первый мазок сделал сам главный художник. Мазнул, отошел в сторонку, посмотрел и так и сяк.
      -Нормально все будет. Давайте пацаны за работу, да побыстрее.
      И художники приступили к творчеству.
      Час, два, три. Все идет пока отлично. Груда некрашеной мебели медленно, но уменьшается. Все идет по плану. Через пару часов Саня Шапошник  говорит: «Может, без ужина закончим, передохнем и в город. А?» Конечно, рижанину уже домой хочется. Но идея друзьям показалась вполне реальной. И тут Толя вспомнил… Нет не Бендера. Вспомнил Павку Корчагина. Тому тоже не было легко.
      За дело!
      Это самое дело спорилось, работа кипела. К трем часам ночи все практически было завершено. Усталость, голод, да и запах краски, своё дело сделали более шибко, нежели молодые художники.
      Наши друзья, уже совсем осовев, от трудов своих праведных, просто упали на матрацы, даже кровати не застилали. Устали очень. У Толи еще хватило сил, как у главного мастера, глянуть на плоды своего труда. Всё вроде в порядке. Красиво в ряд стоят новенькие табуретки и тумбочки. Слава Богу, завтра отдохнем.
      На одной из тумбочек, что первой под покраску пошла, вроде как волдыри какие появились. Он кисточкой прошелся пару раз по вздувшимся местам. Да нет, показалось. Все в норме. Ну и хорошо. Спать, спать и только спать.
      Упал на матрац и все, спит сном праведным и заслуженным, наш Рембранд.
Летнее утро быстро наступает. Не прошло и четырех часов, курсовой пришел принимать работу.
      Как же там наши мастера потрудились?
      -Ааааа! Где этот художник!!! Что вы сделали?!! Пи-пи-пи-пи-пи-пи…
      Все это Анатолий слышит сквозь сон, но понять не может, его это касается, иль нет.
      -Валько! Подьем! Что вы здесь натворили! Ты посмотри на табуретки!
С трудом продрав глаза, Толя поднялся и подошел к выкрашенной ими мебели.
      Мать честная!
      Всё в волдырях. Краска в некоторых местах в лохмотья превратилась. Это надо же. Как это получилось.
      -Проснулся, наконец! Что вы тут делали, какой гадостью табуретки мазали?  А?
      Инженерная мысль будущего специалиста стала быстро работать. Она проснулась раньше новоиспеченного слушателя.
      Стоп. Надо посмотреть ведра.
      Пока Пиманёнок на чем свет стоит, костерил горе изобразителей, Толя успел сбегать  в кладовую.
      Эврика! Так и есть!
      На одном ведре краски написано, что она масляная, на другом, нитро.
      Так они же, несовместимы. Вот это да, как мы раньше не дошли до этого.
      А Пиманёнок с вдохновением продолжал ругаться.
     -Как вы могли? Вам доверить ничего нельзя. Бездельники! Ну, я вам уж покажу!
     -Товарищ старший лейтенант, так краска свернулась, нельзя было её перемешивать.
     -А вы, почему её перемешали?
     -Так вы приказали.
     -А вы чем думали? Да я вас…
     Однако дело уже сделано и до приезда курса оставался один день. Могут быть проблемы. Это понял и Пиманенок. И, если на молодых можно покричать, да и только, то уж ему, курсовому, за неподготовленность мебели к приему курса, уж точно не сдобровать,  старлей это понимал.
     -Валько. У вас четыре часа. Хоть языком, хоть чем, но мерзость эту снимите. Я пошел за краской. Что не понятно?
     Все понятно, товарищ старший лейтенант.
     Голодные, не выспавшиеся, с шальной головой после краски, с упавшим ниже плинтуса настроением, наши герои вновь ринулись в бой. Теперь уже с ножами и тряпками.
     К ночи мебель стояла как новая. Санька даже предложил ее ошкурить и…
     -Как у меня на даче будет. Под старину, шик, просто!
     Пиманёнка, однако, эта идея не вдохновила.
     -Я сказал  «люминь»!
     -По-военному это значит: «Как я сказал, так и должно быть».
     Новую краску, доставленную старшим лейтенантом, товарищи по несчастью изучали исключительно тщательно. Прочитали все, что на этикетке написано, даже цифры ГОСТа.
     Перед уходом Пиманёнок напутствовал.
     -Значит так. Работать так, как никогда и никак! Ясно. И попробуйте мне…
     Пробовать никто больше не хотел, тем более, что Шкаф, это была ласковое имя Пиманёнка за глаза, мог и подзатыльник дать. Любя, так сказать. А рука у мастера спорта по многоборью, ох какая тяжелая.
     К пяти часам утра мебель была выкрашена. А у художников, стоящих с воспаленными, красными глазами рядом со своими шедеврами, желания сузились, до мизера: есть и спать. О Риге больше никто из них не думал.
     Так и это еще не всё.
     Вы думаете, они хотя бы выспались?
     Да конечно нет. К восьми утра подвезли матраца, подушки и еще какую-то там мелочь.
     Лифтов в здании естественно не было.
     И вот цепочкой, друг за другом, чертыхаясь и ругая себя за инициативу по поездке в город, наши друзья потащили привезенное на третий этаж.
     К приезду курса все было готово. Но  готовы были и мученики Валько, Шапошник, Васильев. Спали без задних, как говорят ног. А у кроватей лично дежурил сам Пиманёнок.
     -Тише! Я вам уж! Спят хлопцы, потрудились вон как. Тише, говорю! Таким искусством, и он с любовью посмотрел на добротно выкрашенные тумбочки, наслаждаться нужно. Тише!

     Наши друзья тихо себе посапывали, снов никаких не видели, все было серым, как те тумбочки.

                ***

     И это своё первое  творчество, они запомнили на всю жизнь. Спустя почти пятьдесят лет, со смехом вспоминают каждую мелочь своего высокохудожественного труда.
    Хотя нет, не все.  Валентина уже нет, Царствие ему небесное.