Мой Окуджава

Я не помню момента, когда я узнала Окуджаву.
Точнее, так: я не помню момента, когда я узнала, что у песен, котрые у нас в доме – всегда, - есть автор, и с таким странным именем. Песни привёз мой любимый дядька, настоящий шестидесятник. Он был студентом в Академгородке, туда всё хорошее приходило раньше, чем к нам в Казань. С раннего моего детства окуджавские песни и их реалии окружали меня -
в исполнении моего дяди или в голосе с магнитофона.
Одно из самых первых моих стихотворений, - написано лет в 16, - начинается так:

Три друга у меня.
Один, как тот бумажный,
кричит: "Огня, огня!" --
чтоб был счастливым каждый.

Интересно, конечно, не само это четверостишие, а тО, что бумажный солдат явно воспринимался как действующее лицо нашей жизни.
Я никогда не задумывалась о том, что эти песни хорошие - или гениальные. Мы ведь не думаем, например, что вода вкусная, особенно родниковая. Вода просто есть и всё; куда же без неё.
Помню, как мне хотелось плакать от песни "Мартовский снег". Особенно грустно было в конце - это была запись с концерта, и был слышан смех в зале. При полном бездушии в последних строчках действительно можно усмотреть что-то смешное.

Вживую я его никогда не видела; видела, конечно, на экране. Но особенно запомнилось мне почему-то радио-интервью, слышанное в Израиле в 1995 году - Окуджава был там с визитом, здоровье у него было уже плохое. На вопрос о стихах и песнях он ответил, что стихи есть, а песен нет, - и как-то по-детски жалобно добавил: "у меня не получается..."
А закончить я хочу стихотворенем Булата Шалвовича, которое так и не стало песней - а по-моему, и не нужна тут музыка. Стихотворение написано в 1960 году.

ОСЕНЬ В КАХЕТИИ

Вдруг возник осенний ветер,
                и на землю он упал.
Красный ястреб в листьях красных
                словно в краске утопал.
Были листья странно скроены,
                похожие на лица, -
сумасшедшие закройщики кроили эти листья,
озорные, заводные посшивали их швеи...
Листья падали
            на палевые
                пальчики
                свои.

Называлось это просто: отлетевшая листва.
С ней случалось это часто
                по традиции по давней.
Было поровну и в меру в ней
                улыбки и страданья,
торжества и увяданья,
                колдовства и мастерства.

И у самого порога, где кончается дорога,
веселился и кружился и плясал
                хмельной немного
лист осенний,
           лист багряный,
                лист с нелепою резьбой...
В час, когда печальный ястреб вылетает
                на разбой.