Любовь возникшая из блуда

автор заглавия Арсений Прохожий
               
Пришла осень. Ту, что мы называем – «Бабьим летом», а американцы – «Индейским».  Лето имени обиженных и угнетенных. Николай проснулся в свой комнате с привычной тоской, которая часто накатывала на него как морской прилив и так же внезапно отступала. Он понял, что должен увидеть Нину, всё лето он мечтал о ней. Николай не думал о том, что её муж-олигарх может стереть его в порошок, как трут  кошениль, прихлопнуть, как вялую осеннюю муху, раздавить, как клопа.  И всего делов-то, перевести на какой-то счет мизерную при его состоянии сумму. И нанять лучшего специалиста, к работе которого комар носа не подточит.
Однако,  Николай знал, что жена миллиардера будет его!
Слишком хорошо он изучил русский женский характер. Одну из его невероятных граней. 
Несколько лет назад, он вычитал в воспоминаниях Александра Вертинского, забавное рассуждение француза, имевшего несчастье влюбиться в прелестную русскую барышню. Тот жаловался Александру Николаевичу, что полюбил русскую. И очень страдает. Вертинский советует жениться. Но француз, наученный горьким опытом своих сородичей, не устоявших перед непреодолимым очарованием русских девушек, отвечает, что это будет величайшей глупостью с его стороны. Что русские девушки полны ангельской доброты и, при этом, демонического коварства. Почувствовав свою власть над французиком возлюбленная, а к французам, после разгрома Наполеона и пребывания остатков его войска в России в качестве обслуги – приживал, мусье, камердинеров, кондитеров, рестораторов, репетиторов, она испытывала легкое презрение, для начала девушка заставит его выкупить все заложенные ею фамильные драгоценности. Затем объявит, что ей одиноко будет без подруги, «единственной родной души, в  этом варварском Париже».  Стоит ли говорить, что у той тоже драгоценности в закладе. Глупость, конечно, но что только не сделаешь в угоду любимой женщине, выкупаем и те. Затем бракосочетание и требование приобрести апартаменты. Прислуга тоже русская. Таким же манером, как и барыня, презирающая несчастного французика из Бордо. Нужен и лимузин. И к нему шофер. Шофер, конечно, граф оказывается. Или великий князь. И платит ему глупый муж, не как шоферу, а как князю.
 Казалось бы, все прихоти капризной, но прелестной женушки удовлетворены. И тут влюбленный муж, день и ночь зарабатывающий денежки, чтобы благоверная могла нежиться в блаженном ничегонеделании, покупать платья и вести роскошный образ жизни, прибывает из поездки на день раньше. И в знак любви покупает на вокзале букет розовых, только что доставленных из тропиков на самолете, орхидей. Приятным сюрпризом заваливается к женушке с букетом – даром нежной любви в руках и застает картину маслом. Благоверная почивает в объятиях их шофера. В смысле - великого графа. И выясняется, что шофер этот её муж ещё с России или Стамбула. В общем – законная венчанная половина. И его она любит. А тебя,  дурацкий французский рогоносец, не любила никогда. Ты владел только её телом. А не душой.
Злая сатира, но верная. И русская женщина Нина будет наша. Хоть и француженка, ибо родилась и выросла во Франции, и грузинка, коли мать у неё грузинка. А бесшабашная русская кровь всё же перешибёт все остальные крови.         
И вот, проснувшись в это утро и взглянув на прощальное бешенство красок за окном – клены, вязы, липы полыхали всеми оттенками красного, желтого, багряного. Пронзительно светилось синее небо. На траве сверкала первая изморозь.
- Я должен увидеться и поговорить с ней. И предлог есть. Она обещала поведать мне удивительную историю изумрудов семьи Шубиных.

Он позвонил в аэропорт и уже через три часа летел в Нью-Йорк. Сюда тоже спускалась осень, но еще сильно было лето. Зелень, зелень, зелень - зеленые стены деревьев с окошками   алых  и лимонных тонов.
Николай говорил себе, что он поступает, как мальчишка. Зачем он прилетел, даже не позвонив ей предварительно. А может она отсутствует? Путешествует со своим мужем и со всей великосветской кодлой на своей новой роскошной яхте. Закупает в Париже гардероб к новому сезону. Катается на гондоле по каналам Венеции. Стреляет зверушек на сафари в Африке. Или что там еще делают  избалованные, страстно любимые мужьями богатенькие американские жёнушки?   
Но она оказалась дома и сама подошла к телефону, словно ждала его звонка.
При встрече он поцеловал её с видом собственника. Как муж.
И она не отстранилась. Её глаза вспыхнули радостным огнем. Словно между ними нет никаких препятствий. Словно они знают и любят друг друга уже двадцать лет.
Они пили чай, триста долларов за фунт!,  в библиотеке.  Нина достала старый, пожелтевший журнал, полистала его и протянула Николаю. С черно-белой фотографии смотрела в объектив девушка. В её пышных, наверное, русых волосах, светилась диадема,  в ушах и на пальце сверкали тяжелые изумруды. И на шее и в открывавшем грудь декольте покоилось колье – зеркальное отражение диадемы. Как горы отражаются в озере. Старая фотография не передавала красок, но и она ясно  говорила, просто вопила, что второго такого украшения в мире нет.
- Эту женщину зовут Марина Шубина. Она моя прабабушка. – Нина закурила свою тонкую дамскую сигаретку. – История этих изумрудов началась ещё во второй половине Х1Х века. Мой прадед купил совершенно  заброшенный уральский рудник, и сделал это в то время, когда вся золотодобыча переместилась в Сибирь. Но он был человек прозорливый и с размахом. В Сибири у него тоже имелось несколько рудников и приисков. Плюс сталеплавильные заводы. Плюс собственные пароходы – он торговал и пушниной. В общем, как сказали бы сейчас, у моего прапрадеда была промышленная империя. И он не был кровососом. Не кровосос он был. Рабочим платил достойно. Строил бесплатные больницы и школы. Богадельню для стариков открыл на Алтае, в уникальном лечебном месте – Белокурихе.
- Я слышал об этом курорте.
- Но не будем идеализировать магната. Время было такое, что рабочим раем  их жизнь не казалась. Были увечья и профессиональные болезни. И жилье плохое. И еда. Платили за каторжный труд крохи. Иначе миллионов не наживешь.
 Его жена, дочь обыкновенного сельского учителя, скончалась от скоротечной чахотки. И миллионы не спасли. Он один растил сына. Но тот вырос, и надежд отца не оправдывал, превратился в праздного гуляку и волокиту, легко проматывающего отцовские денежки.
Сына нужно было женить и остепенить.
Когда в его почти уже заброшенных копях отколупнули от скалы изумрудную друзу в три кило весом, старик понял, что это знак судьбы. Хозяйка Медной горы подкинула к свадьбе сына. Друзу – огромную гроздь слившихся изумрудов раскололи и из самых больших кусочков, огранив их, безвестный уральский мастер сделал вот эти уникальные, единственные в своем роде, драгоценности. Других таких в мире больше нет. И диадема королевы Евгении не в счет. Мастеру хватило вкуса и воображения придерживаться только цветных камней – сапфиров, аквамаринов, аметистов, хризолитов. А Фаберже насовал бы сюда бриллиантов и  сотворил бы пусть очень красивое, но заурядное произведение. – Она подвинула корону ближе к солнечному лучу, впорхнувшему в окно. - Но если присмотреться, то заметно, что изумруды не безупречны – виден легкий перламутрово-голубоватый блеск…
- Как в твоих глазах…
- И в глазах моей прабабушки. Появившись в ложе Мариинки,  в присутствии высочайших особ, в этом уборе она произвела фурор. Все только и говорили о чудесных изумрудах семьи Шубиных. Доложили Государю. При всей внешней скромности, молодая императрица была женщиной и загорелась желанием иметь подобный гарнитур. Но счастливый молодожен Константин Шубин вежливо отказался продавать, и привел неоспоримый  аргумент, что это свадебный подарок. Но Государь в глубине души был оскорблен. Однако, достаточно благороден, чтобы оставить магната в покое.
Они любили друг друга – Марина и Константин Шубины. И у них родились двое детей. Старшая – Татьяна. Она еще до революции вышла замуж, получив от отца подарок – тяжелую бриллиантовую брошь, она же и заколка для волос, можно носить как угодно, в виде бабочки с огромным розовым тельцем-бриллиантом и алмазными крылышками, брошь делал  все тот же великий, но как водится на Руси, безвестный мастер.  Татьяна была невероятно талантлива и  прославилась, как великолепная пианистка. 
- Розовый бриллиант? Как романтично. Интересно, сколько он мог бы сейчас стоить?
- Не знаю.  Дедушка говорил, что бриллиант был размером с косточку абрикоса.
- Невероятно! Не менее трех миллионов долларов! Интересно, а вот это колье на фото? Два? Три миллиона?
Нина, которой муж мог подарить Голливуд, захоти она только,  криво усмехнулась. И продолжила свое повествование.
- Второй ребенок был мальчик – мой дедушка. Константин Константинович Шубин. Он родился в ту ночь, когда Девятнадцатый век уступил место веку Двадцатому.  Наверное, это было символично.  Роды у прабабушки начались в ночь 31 декабря 1899. А родился он в 2 часа ночи 1 января 1900.
- Он будет счастливчик, - сообщила акушерка, - молодец, ухитрился немного подождать и родится не в последний день старого столетия, а в первый день нового. И вот эта родинка говорит о том, что он будет везунчик.
- Это – правда?
- Конечно, - заверила Нина. – Он поспел ко всем самым трагическим событиям в России, а сумел выжить. Опустившись в нищету, смог подняться вновь, и дожить до 91 года. Для русского, а дед был русским до мозга костей, это невероятное везение. Гибли десятки миллионов. Он, прожив во Франции семьдесят лет, говорил по-французски не самым лучшим образом, рвения в изучении языка не проявлял. То,  что запомнил в школе,  пополнил немного потом, став гражданином Франции. Но этого, впрочем, хватало для общения.
- А дальше, что было дальше с семьей и изумрудами?
- Давай выпьем вина? - Спросила Нина. Ей было стыдно признаться, но последнее время, она, потеряв всякую надежду стать матерью, стала потихоньку и в одиночестве прикладываться к бутылочке – излюбленному средству человечества забыть свои печали. Она имела всё, о чем раньше и не смела мечтать, хотя и выросла в обеспеченной  семье. Всё – кроме двух самых главных в жизни вещей – у неё не было любви и не было детей.
 Мужа своего она давно разлюбила. Тот, когда-то, показалось, отличный американский парень, парадоксально мыслящий бунтарь, при всех своих успехах, при полном соответствии возложенным на него надеждам, улыбчивый и с детскими глазами за увеличивающими стеклами очков, оказался моральным уродом. И Нина боялась его. Боялась его маниакальной страсти к ней, словно только она могла утолить его жажду человеческого тепла. На её глазах он всё глубже и глубже погружался в пучину окончательного шизофренического одиночества. И сейчас он почти уже ни с кем не разговаривал, только отдавал приказы. Она подозревала, что в его  лабораториях, раскиданных по всему миру, в основном в бедных странах, с купленными им карманными правительствами, за монолитными заборами кипит якобы гуманитарная деятельность. Однажды он проговорился, рассуждая, что планета перенаселена, что её обременяют несколько миллиардов ненужных людей. И что он, благодетель человечества, разрабатывает вакцину против СПИДа, которая будет лечить только белых, и совершенно неэффективная для цветных. - Но они не должны об этом знать, - добавлял он с циничной усмешкой. Да, она боялась его. И никогда не изменяла, хотя близость с мужем доставляла ей теперь  только физические и моральные страдания.
Он обязательно узнает. Он убьет того человека. А Нина не Клеопатра, чтобы кто-нибудь «платил жизнью за ночь со мной». И вот сейчас рядом с ней находился мужчина, который  притягивал её безмерно, она запуталась в шелковой паутине его ласковых взглядов. Она трепетала, когда он брал её руку, а сейчас, когда она  наклонила голову, чтобы  опустить диадему в её бархатную усыпальницу, Николай откинул сзади  её волосы и прикоснулся губами к изгибу шеи. Трепет и ледяной огненный ком пробежал по её спине. Она замерла как животное, как трепетная олениха, слегка испуганная, готовая к прыжку.   
Он провел языком по границе между волосами кожей. Нина резко поднялась. Если она допустит то, что мечтала иметь с этим мужчиной с самой первой встречи,  когда они сидели в ночной тишине, где только тяжко вздымался океан, да горели две ярких звездочки среди тусклой звездной пыли, – одна в космической высоте, а другая на носу её яхты. Уже тогда невидимой рукой был очерчен вокруг них двоих магический круг. Страх от сознания, что позови он и она побежит за ним босиком по раскаленной лаве, сковывал её.
И побежала бы, не задумываясь, если бы опасность грозила только ей лично. Она боялась не за себя. Её муж, узнав, что какой-то русский ублюдок осмелился разрушить его мир, купит самого лучшего специалиста по уникальным убийствам. Он всегда покупал самое лучшее. И Николай умрёт. Естественной, не возбуждающей ни малейших подозрений, смертью. Просто угаснет. И точка.
Нина встала. Она поспешно покинула библиотеку. Она взлетела, как испуганная цапля. Николай  посидел ещё немного,  поднялся, и тяжело, как больной, ступая, отправился восвояси.
Океан, равнодушный к нашим страстям, шумел себе и шумел, пока он шел, по кромке прибоя. Он вспоминал то лето, когда его мальчик увидел своего отца в объятиях легко доступной, развратной, сексуально всеядной бабы. И буквально заболел от обиды, что мерзко попраны его романтические чувства. Попраны этой грязной бабой и собственным отцом.
 Николай повез его в Одессу.  Да, в тот год еще никто и не подозревал, что махина,  именуемая СССР доживает последние годы и вскорости исчезнет с лица земли.  Представить такое было невозможно. Всё равно, как представить, что взорвется Луна.   
И сейчас он шел босиком по седому прибою.  Пришла осень, и океан остывал.  Осень, осень текла в его жилах. Он знал, что сейчас потерпел последний крах. Что жизнь без любви пуста. И совершенно ему не нужна. Можно притворяться сколько угодно крутым. Мачо. Самцом. Но даже такой крутой мачо, как  Маяковский Владимир Владимирович знал, что «ночью звон свой, хочется спрятать в мягкое, женское». 
Незаметно для себя, он стал напевать лучшую и трагичнейшую песню Юрия Лозы:
                Мне уже многое поздно,
                Мне уже многим не стать.
                И к удивительным звездам,
                Мне никогда не слетать.
               
                … С кем я напился бессониц,
                На перекрестках судьбы…
                Мне уже многое поздно,
                Многое не испытать.
                И к удивительным звездам,
                Мне никогда не слетать.
                Мне в одиночестве лучше,
                Легче и проще мечтать.
                О далеких мирах…
                О бесценных дарах,
                Что когда нибудь под ноги,
                Мне упадут.
                О бескрайних морях.
                Об открытых дверях,
                За которыми любят,
                И верят,
                И ждут
                Меня…