Человек - это звучит...

В начале 20-го века современники по-разному оценивали известных писателей. Михаил Курдюмов, российский учёный-архивист, писал в 1934 году:
«В то время, как крикливо прославленный современник Чехова, Максим Горький, победно восклицал: «человек…это звучит гордо!», Чехов всем своим творчеством как бы говорил: «человек – это звучит трагически. Это звучит страшно и жалостно до слёз…

…Для Чехова всегда на первом плане стояла личность, стояла данная индивидуальность, та единственная и неповторимая живая душа, которая по словам Евангелия, стоит дороже целого мира».

Человек разумный, живая душа… «стоит дороже целого мира». Красиво сказано и даже как-то возвышает…

Подошёл я к зеркалу, взглянул на себя и усомнился: неужели я стою так дорого, что дороже целого мира?

И каждый человек на земле тоже дорого стоит? Человек – это звучит дорого!
Возможно. Но, почему мы живём и об этом не знаем, что мы такие дорогие – ни вместе, ни порознь? И ведём себя как собаки голодные, злые и агрессивные, словно нам каждому грош цена в базарный день?

Интересный вопрос…И кто бы на него ответил? Ждите ответа…

По сравнению с Горьким Чехов, пожалуй, точнее передаёт сущность человеческой натуры – грешной и несовершенной. Да и столетие, прошедшее после этих противоречивых утверждений больших писателей, наполненное братоубийственными войнами, показало во всей «красе», что человеку нечем гордиться.

Зато есть о чём печалиться – нет мира на земле и не предвидится.

Почему-то вспомнилась из детства модная в сороковые годы наколка на плечах у блатарей: «Нет в жизни счастья». Тогда эта мысль казалась мне, десятилетнему пацану, какой-то загадочной и значительной, и я с уважением смотрел на татуированных мужиков, и в моих глазах они представлялись мудрыми искателями счастья.

Сегодня любой житель России, и не только России, может сделать наколку на плече: «Нет в жизни счастья» и это будет сущей правдой.

Счастья нет и не будет. Почему? Ответ простой: люди не знают, что это такое. Его нет в нашей жизни.

Часто счастье путают с удовольствиями жизни: нет денег на удовольствия, значит, нет счастья. А ведь ещё 2,5 тысячи лет тому назад греческий философ Диоген Синопский нашёл выход из положения: если нет от жизни никакого удовольствия, то надо поискать в ней хоть какой-то смысл.

Не все вняли совету Диогена, но те редкие чудаки, которые пошли этим путём, обнаружили, что искать смысл жизни – это интереснейшее умственное занятие и даже, в некотором роде, удовольствие жизни.

Вот ещё философ Лев Шестов пишет:
«Чехов был певцом безнадёжности. Упорно, уныло, однообразно в течение всей почти 25-летней литературной деятельности только одно и делал: теми или иными способами убивал человеческие надежды. В этом, на мой взгляд, сущность его Творчества» (статья «Творчество из ничего», Петербург, 1908).

Однако, мрачный вывод.

Допустим, что смысл короткой жизни Чехова в этом и заключался – всеми способами убивать человеческие надежды.

И всё-таки в чеховской безнадёжности оказалось больше правды, чем в горьковских, чересчур оптимистичных лозунгах.

Человек – это звучит безнадёжно.

Хотя, есть у некоторых надежда, что люди однажды проснутся, осмотрятся по сторонам света и скажут друг другу: «Ребята! А давайте жить дружно! Ведь мы такие дорогие даже порознь, а вместе нам цены нет».

Посмотрим. Мечтать не вредно…Да и время быстрее идёт.

В ответ на многие обвинения Чехова, как «певца безнадёжности и сумеречных настроений», Антон Павлович говорил как-то Бунину:
«…Какой я пессимист?...Вот вы говорите, что вы плакали на моих пьесах…Да и не вы один. А ведь я не для этого их написал, это их Алексеев (драматург – А.К.) сделал такими плаксивыми. Я хотел только честно сказать людям: «Посмотрите, как вы все плохо и скучно живёте!».

Очевидно, театральная публика не готова была признавать, что эти чеховские упрёки в «плохой и скучной жизни» относились к ним. «Уж мы-то не такие, как этот надломленный Иванов, коварный Тригорин или нерешительный Лопахин», – полагали они и спокойно разъезжались по домам. Но пьесы Чехова посещали охотно, хотя и находили их чересчур мрачными, пессимистичными.

А что оставалось делать Чехову? Откуда ему было взять радостную уверенность в счастливом будущем России? Да он и не ставил такой задачи, чтобы радовать общество лучезарными картинами светлого будущего. Не верил. Не хотел, как и Лесков, нравиться читающей публике. И как свободный человек, имел на это право.

    – Меня часто упрекают, – говорил Чехов Бунину, – даже Толстой упрекал, что я пишу о мелочах, что нет у меня положительных героев: революционеров, Александров Македонских или, хотя бы, как у Лескова, честных исправников…А где их взять?

Вопрос всех вопросов, для всех времён и народов – где найти честных людей? Ещё философ-циник Диоген в древние века искал их «днём с огнём», то есть с фонарём, да так и не нашёл.

Придумать идеального героя не проблема, только это будет уже не реализм, а почти фантастика. Этот жанр Чехов не воспринимал категорически.

Однажды он буквально одной смешливой фразой и навсегда отвадил писателя Амфитеатрова от увлечения фантастическими рассказами, на которых тот «смолоду набил руку»:

    – Послушайте, Александр Валентинович, это же опера…Апофеоз с бенгальскими огнями…
С тех пор бросил Амфитеатров «красивое притворство» и начал в меру своих сил «искать настоящей реальной правды».

18.12.2014