1. 24. глава двадцатая

   Книга первая. Первый день.
   
    ГЛАВА  ДВАДЦАТАЯ
    Против ЛОМа нет приема!— особенно если этот ЛОМ Белгородский. Как менты обирают "публику", и о том, кого им выгоднее ловить: преступников или стахановцев. Секс за колючей проволокой.
   
    С утра еще ничего, отдельные случаи. В дежурку входит бодренький старичок.
    Дежурный: Ты что, дед?
    Дед: Да вот, обокрали.
    Дежурный: Как украли, что?
    Дед: Чемодан украли.
    Дежурный: Кто, давай, опиши приметы.
    Дед: Да, ето, (заминается) ктось из вашей банды!
    Дежурный: Да ты что, дед, очумел? Да я ... Да ты знаешь!...
    Дед: Виноват, обмолвился, ето, (подбирает слово), из вашей ШОБЛЫ!
    Дежурный: Да ты как дед милицию называешь! Да я тебя!...
    Дед: Вот — вот, запамятовал я, из вашей милиции значит!
    Дежурный: Вот так и говори! Где стащили?
    Дед: У пригородных касс.
    Дежурный по рации: Петров, ты чемодан взял? (На старика) Какой?
    Дед: Такой большой, серый в крапинку.
    Дежурный по рации: Большой, серый в крапинку! ... А зачем взял?! Неси сейчас же сюда!
    Через минуту сержант приносит в дежурку чемодан.
    Дед: Вот! Он, он, мой самый!
    Мент-сержант: Убери грабли, дед! (Замахивается кулаком. Дед в испуге отскакивает к Витькиной клетке, закрывается руками.)
    Дежурный (сержанту): На хера чемодан брал? Почему меня не предупредил?!
    Сержант (испуганно):Да я, товарищ лейтенант! ... Гляжу, стоит чемодан, и никого вокруг нет! ... Дай, думаю, отнесу его от греха, пока не украл кто нибудь!
    Дед: Ничего себе! Только отошел два шага воды попить!
    Дежурный: Вечно ты, едрена мать, лезешь, куда тебя не просят. Иди на пост, потом разберемся! (на старика) Все, дед, можешь идти!
    Дед: Нет, я еще погляжу, все ли цело!
    Глядит, уходит. Никто Петрова, конечно, больше не вызывает и не наказывает. Настоящие дела чаще начинают твориться под вечер, однако и днем нет-нет, да и попадаются нужные "пассажиры". Вот два мента тянут под руки подвыпившего мужика.
    Менты: Пьяный!
    Мужик: Я не пьяный!
    Дежурный: Разберемся! Обыщите его.
    Мужик: По какому праву?
    Менты: Молчи, а то мы тебе покажем права!
    Дежурный: Так, деньги! Сколько у тебя должно быть?
    Мужик: Сорок рублей.
    Дежурный: Сорок? Сейчас посчитаем!
    Витька встал на нары, ему с них все видно. Дежурный считает: кладет на стол рубль — "Рубль", кладет трояку — "Два рубля!"... Мужику за перегородкой не видно, к тому же его продолжают шмонать.
    Дежурный: Вот, как раз 25 рублей, штраф заплатить за пьянку.
    Мужик: А остальные где?
    Дежурный(с удивлением): Как где? Пропил! Скажи еще спасибо, что легко отделаешься, в вытрезвитель мы тебя оформлять не будем...
    Что еще остается подвыпившему пассажиру, кроме как вежливо поблагодарить за заботу и быстренько убраться восвояси. Пьяных приносят, шмонают, грузят в соседнюю, иногда и в Витькину камеру отсыпаться. Проспался — часы, деньги не спрашивай! Устанавливают личность, пишут протокол о задержании... Кроме грабежа нужно ведь еще и службой заниматься иногда, хотя бы для отвода глаз! Заступает новая, вечерняя смена. Вот для них началась охота! Скоро сэкономленные, собранные, обобранные с клиентов деньги превратятся в выпивку.
    Это не конечный пункт, это — пункт отправной! Так сказать, для заправки. Вроде ритуала. Чтобы морда была понаглее и руки проворней по карманам шныряли! Как у дикарей магический танец перед добычей. Весь личный состав смены собирается в залике, двери на крючок. Из камеры зал видно лишь частично, но слышно все. На сидящих здесь внимания не обращают. С ними свыклись, как с мебелью, с необходимым злом. Или считают уже своими — коренными? А вернее всего ментам просто плевать на них. Никто все равно ничего не докажет, даже если после выхода и захочет это сделать. Привлекут за клевету на нашу доблестную советскую милицию, только и делов!
    Вот они сели тесным братским кружком. Буль, буль, буль... Глоть, глоть, глоть... Ах! Потом базары: "Вчера с ГАИшниками в карты резались, ободрали их как липку. Полторы сотни за два часа! Вот у кого работенка — стольник в день имеют и к бабке не ходи! А здесь что? Ну, мужичонку оберешь вшивенького, часики помоешь у алкаша..." Базар неожиданно прерывает громыхание в двери. Едва успевают пораспихать бутылки. Кто в угол, кто за спину. Открывают дверь. Страх на лице дежурного сменяется гримасой пренебрежения, недовольства.
    Дежурный: Тебе чего, мужик?"
    Мужик (судя по голосу, в годах, плачет): Падла Рыжий, хы, хы!
    Дежурный: Что Рыжий?
    Мужик: Да часы отобрал!
    Дежурный: Где?
    Мужик: Да вот здесь, напротив пивной. Он постоянно здесь огинается, со всех подношения требует.
    Дежурный: Ну ты его знаешь?
    Мужик: Кого?
    Дежурный: Ну этого с грыжею?
    Мужик: В каком смысле? В лицо узнаю.
    Дежурный (назидательно прерывает): Ну ты знаешь его фамилию, где живет?
    Мужик: Откуда?
    Дежурный: Вот еп твою в кочерыжку! А как же я его тогда ловить буду!
    Под общий смех выталкивает деда на улицу: Ты иди, дед, проспись куда нибудь!
    Пьянка продолжается. Через час увлекательного общения дежурный по праву старшего прерывает сабантуй:
    — Так, мудики, все хорошо, но пора и совесть поиметь! Само оно не придет и в карман не ляжет! Вам чихать, а мне наверх опять из своего кармана плати? Надо шевелиться. Работать надо! По местам!
    И вот уже основательно повеселевшая и осмелевшая (обнаглевшая) толпа разбредается на добычу.
    Наблюдая этот калейдоскоп все 24 часа в сутки и день за днем, поневоле нахохочешся до слез. В цирке такого не показывают, так ведь там и деньги платить надо! А здесь задарма и вволю!
    Минут через двадцать двое ментов тянут уже совершенно "тверезого" товарища. Тот сопротивляется, ему крутят руки. "Я трезвый!"— пытается вразумить гражданин стражей порядка. "Так кто по твоему пьяный, я что ли?"—уже слегка заплетающимся языком, райски улыбаясь, заглядывает сержант задержанному в лицо. Его слегка штормит, оттого он крепче держит "провинившегося". "Не...не...незнаю!" — заикаясь, неуверенно мямлит мужик. Перегар от сержанта прет ему в лицо. Дежурный берет "быка" за рога:
    — Где пил, с кем?
    — Я не пил, — взвивается "бык", — я вообще в рот не беру, не пьющий!
    Сержант сбоку ширяет ему кулаком под ребра по почке:
    — Ты че прыгаешь, коз-зел! Стой спокойно, когда тебя спрашивают, а то сейчас возьмешь и в рот и за щеку! Не пьет он! Да соси ты хоть ..., а шею мыть надо!
    Ребром руки он резко бьет бедолагу сзади по шее. Тот от неожиданности и боли клацает зубами:
    — Я не пью! — повторяет он тише и жалобно.
    — Да брось, паскуда, заливать! — ширяет его сержант по почкам второй раз. — Еще галстук нацепил, коз— зел!!
    Он выхватывает у мужчины из-за пиджака галстук, сморкается в него. Это уже слишком.
    — Что вы делаете? Это же подарок жены! — орет "козлобык" и слезы прыскают у него фонтаном из глаз.
    Дежурный хватает сержанта за шкирку:
    — Иди на пост, сам разберусь!
    Сержант отходит к двери, но остается.
    — Значит не пили?
    — Ни грамма!
    — Сержант, пригласи двух понятых!
    Через минуту, не больше, входят понятые, перепуганные не меньше задержанного.
    — Гражданин утверждает что он не пил, чувствуете от него запах? — обращается к ним дежурный.
    — Чувствуем! — неуверенно, блеюще повторяют свидетели.
    — Как ваши фамилии, потом распишитесь в акте задержания. Приступайте, сержант!
    У мужчины выворачивают карманы, снимают часы... Опять фокус: вместо ста двадцати рублей насчитывают восемьдесят, каковые дежурный и дает из-за стекла пересчитать понятым. Они пересчитывают.
    — Распишитесь! — сует им лист с ручкой капитан.
    — Распишитесь! — подталкивает сзади запуганных до крайности свидетелей сержант. Те расписываются, отходят в сторону, постоянно оглядываясь. Сержант от дверей делает им знаки рукой "валите!" На цыпочках, затаив дыхание понятые уходят.
    — Ну так что, будем платить штраф, или вызовем судмедэкспертизу! — безразличным, скучающим голосом вопрошает дежурный.
    Задержанный молчит.
    — Так будем платить штраф?!
    — Я не пьяный!... — все еще на что-то надеясь, пытается объяснить бедолага.
    — Хорошо! — дежурный бросается к телефону, набирает какой-то номер.
    — Алло! Медвытрезвитель? Вот тут товарищ в состоянии алкогольного опьянения... Да, отказывается, говорит трезвый... Ага, приезжайте! — Кладет  трубку. — Так! Двадцать пять рублей вытрезвитель, плюс двадцать пять штраф. "Свинья" на работу, лишение премии, перенесение очереди на квартиру. А если составим на вас протокол, что буянили, то и пятнадцать суток заработаете!
    Мужчина раздавлен. По всему видно — он в первый раз в таком учреждении, да и не рабочий, сразу видно, на какой-то должности, с которой неприятно вот так вот "с треском" вдруг полететь. Шпала усыхает в своей камере. Ведь дежурный даже не сказал по телефону, куда ехать. Очевидный блеф! Однако, гражданин этого не понимает, он вообще ничего не понимает в создавшемся положении и оттого боится еще больше. Дежурный отваливается на спинку стула, насвистывает арию из какой-то оперы: та-та-та-та-тар-ра-та- та!
    — Я согласен заплатить штраф, — наконец робко, краснея, мямлит мужчина.
    Ах, как хочется Витьке разбить сейчас его жирную морду. Жалкие людишки, тряпки, слизняки! И еще ропщут на то, что кругом беззаконие. Да вы же сами подставляете спину, мрази, чтобы на ней ездили все, кому не лень. Вы сами выпрашиваете палки. Это из-за вашей трусости наглеют менты. Да если бы меня сейчас на твое место, если прав, я без стеснения бы разбил рожу этому пьяному сержанту, выскочил на улицу и поднял бы крик: "Люди, пьяные менты ни за что честного человека убивают!" И они менжанули бы, менжанули бы тронуть!
    Когда за подготовку побега меня вели в камеру смертников двое дубаков, я впереди, руки за спину, они сзади, а меня перед этим только-что товарили эти дубаки всей шоблой, мне почудилось, что охранник хочет меня огреть сзади связкой ключей по голове. Я прыгнул в сторону, и что же эти два молодца? Они прыгнули в противоположную сторону коридора! И так мы все трое стояли с минуту, пока я не сделал руки за спину и не пошел вперед, тогда и они за мной. Вся эта публика храбра только в своих стенах, да скопом. Впрочем, тут бы и драки не понадобилось. Только сразу пресечь их наглость. У ментов глаз наметанный, ушки на макушке — чтоб самим не нарваться. Чувствуют, кого на пушку можно взять. А чуть что-сразу: "Извините, ошибочка!" и скачками вперед, дверь открывать. Да и к Витьке, лично, почему-то, в любом виде ни разу на "еманый в рот" не подходили.
    — Я согласен заплатить штраф.
    — Вот это другое дело! — оживляется дежурный, — значит, восемьдесят ваших, из них 25 штраф, остальные вам. — Акт составлять будем?
    Сержант ширяет мужчину в условленное место и шепчет на ухо:
    — Не  надо!
    — Н-не будем! — повторяет гражданин.
    — Ну вот, так бы и давно! Сержант, проводи гражданина, чтобы его медвытрезвитель не забрал, покажи, как ему лучше выйти.
    Гражданина уводят. Через минуту вбегает радостный сержант:
    — Я у него еще четвертак из кармана вытащил! — хвастается он дежурному, помахивая перед его лицом, зажатой между двумя пальцами сиреневой купюрой. Дежурный отстегивает ему из реквизированной суммы, сержант уходит.
    Приводят двух, снятых с поезда. Мужчина и женщина, лет обоим по тридцать.
    — Это те, о которых нам радировали. Ехали без билетов, документов при себе не имеют, — поясняет дежурному приведший старшина.
    — Откуда? — начинает допрос капитан.
    — С комсомольско-молодежной стройки БАМа.
    — Куда?
    — К моим родителям в Винницкую область. — отвечает мужчина.
    — Почему без документов?
    — Так хотели туда-сюда в две недели обернуться!
    — Почему без билетов?
    — Там в кассе не достать, договорились сначала с кондуктором, а в Курске из-за буфета к отправлению опоздали, пришлось не в свой вагон прыгать, тут нас задержали, повели к бригадиру.
    — Так, — делает вывод дежурный, — ее посадим до выяснения личности, а ты шли телеграмму, едь, как хочешь, но чтобы документы были!
    — Пошлите запрос!
    — Пошлем, а как же. Все понял? Иди!
    — Нет, посадите меня вместе с ней!
    — На х... ты тут нужен!
    — Я один не уйду, или сажайте обоих, или выпускайте!
    — Сейчас посмотрим, уйдешь или не уйдешь!
    Менты выталкивают мужчину на улицу.
    — Тонька, смотри не давай, слышишь! — доносится из-за дверей.
    Женщину сажают в камеру. Все расходятся. Тишина. Через полчаса дежурный выходит из своей полустеклянной будки — "аквариума" и идет в спецприемник, расположенный где-то за их камерами. Слышен его голос:
    — Ну что, поработать хочешь? Иди полы помой, а то третий день некому... А как же, ты думаешь для чего мы тебя сажали?...
    У женщины характерный, на "О" говорок, певучие окончания. Она стопроцентная волжанка. Витька только оттуда, у него этот говор в ушах стоит. Щелчок замка, скрип дверей, шуршание наливающейся в ведро воды. Дежурный возвращается на свое место, но не надолго. Берет из стола пакетик с презервативом, кладет себе в карман. Минут через десять, когда шарканье тряпки ближе, он вновь уходит. Слышен какой-то шепот. Шарканье прекращается. Затем кокетливое:
    — Ой, отстань, уйди, ха-ха!
    Все приглушенно, в тишине ЛОМа еле слышно. Затем тишина, через которую все явственней начинает проступать свист учащающегося и углубляющегося дыхания: "Ах- ха, ах- ха, ах, ах, ах!... У Витьки от напряжения и таинственности в штанах становится тесно, он затаил дыхание: "Ну, еще, сейчас, сейчас!" Стук открывшейся входной двери, звон упавшего, покатившегося ведра, плеск разлитой воды.
    Дежурный метнулся за стекло и обеими руками судорожно пытается застегнуть мотню. Входит мент с задержанным. Это опять неугомонный сержант кого-то прихватил. Дежурный сконфужен и оттого подчеркнуто грубо говорит, выходя навстречу:
    — Это еще что за фрукт! — Руками он, между тем, заканчивает застегивать на штанах пуговицы. — Чего, стервец, натворил, признавайся!
    — Ничего! — говорит парень вырываясь. — Да отпусти руки, гад!
    У сержанта, видимо, мания заламывать руки до хруста по всякому поводу.
    — Отпусти ему руки! — говорит дежурный. — Зачем задержали?
    — Белье воровал!
    — Так, сажай в камеру, утром разберемся!
    — Товарищ капитан, да что это за х...ня, вы послушайте!...
    — Тамбовский волк тебе товарищ! Давай, топай, пока я тебе звезды не выписал!
    — Да товарищ капитан!...
    — Все, я сказал! Не хочешь досидеть до утра, живо сейчас звездюлей отломим и на пятнашку оформим. Будет тут каждый сопляк выдрепываться!
    Щелчок замка, в камеру впихивают парня, лет двадцатипяти. Витька не меньше капитана разочарован неудачным окончанием сюжета. Половая солидарность с коллегой по оружию! Уборщица обиженно собирает в ведро тряпкой разлитую по полу воду. Капитан залез к себе в будку, похоже, у него пропал аппетит продолжать. У новичка заспанное лицо, удивленные непонимающие глаза, на щеке еще виден розовый рубец от складок подушки. "Еп твою! Да разъедри твою!"— повторяет он в возбуждении.
    — За что тебя? — спрашивает Шпала, когда все угомонились.
    — Да еп твою! — начинает парень рассказ. — Проснулся, полез на жену, приласкал, потискал, кинул палку, надел спортивные штаны, накинул на плечи куртку, обул тапки и вышел на крыльцо покурить. Стою, значит, курю, на звездочки любуюсь, настроение великолепное, душа поет. Вдруг вбегают во двор двое ментов, хватают меня, заламывают руки за спину. Вон куртку, скоты, порвали! Он показывает разодранный рукав нейлоновой на ватине куртки. А от самих перегаром прет — спасу нет! Сержант, этот вообще еле на ногах стоит.
    — Полез ко мне в карман, вынимает прищепки. "Ага, вот он, — кричит, — кто белье ворует!" Хватают меня и волокут сюда. А жена-то сегодня белье постирала, выходила во двор вешать сушить, ну и накинула мою куртку и остались в кармане прищепки. Да это, — еп твою, — кому рассказать, не поверят! Как я мог на босу ногу, в тапках, в куртке на голое пузо идти воровать прищепки? Верней, белье!
    — Эй, ментяра, — вновь закричал он, — отпускай домой! Я вон через дорогу живу. Если хочешь, пойдем со мной, проверишь!
    — Сиди, едрена вошь! — выругался дежурный.
    — Ну позвони по телефону, номер 2-30-57, пусть жена сюда придет, а то вышел поссать и пропал, она ж волнуется! — не унимается парень.
    — Я тебе сейчас позвоню, я тебе сейчас позвоню, едри твою в кочерыжку!
    — Ты че, в натуре, беспредельничаешь, капитан! — подпрягся во вторую глотку Витька, давясь от смеха. Ему хотелось донять и так раздосадованного дежурного как можно сильнее. — Позвони, раз человек просит! Или че, сука, совсем в своей кануре обленился?
    — А ты сиди, пока еще на наших ребят не нарывался! — взорвался "кэп", — А то дозвездишься, отх..рим так, что всю жизнь на одну аптеку работать будешь!
    — А хер ты у меня не сосал со своими ребятами? — вопит на все отделение Шпала. — Эй, мужики, кто там в соседних камерах, мусора ****и, совсем обнаглели. Подымайте камеры, бунтуем, требуем прокурора!
    Витька орет пронзительным голосом, на истерических нотах, но так оно и нужно, иначе "колдовство не работает" и камеры не поднять. Уж чего-чего, а бунтов он на малолетке столько насмотрелся, что кое-чего по части их организации и проведения понимает. Шпала знает, ничего дежурный ему один сейчас не сделает — весь штат на добыче. Кроме того, все они сегодня бухие. За Витьку, в случае чего, поднимется вся камера, а там, глядишь, и весь спецприемник. Главное — уметь раздуть пожар!
    Зачем ментам сегодня в отделении шум? Впрочем, не только сегодня! Просто сегодня он особенно не желателен — все менты еле на ногах стоят. Шум им никак не к месту. Тем более, если дело дойдет до прокурора! И вообще, менты бьют только тех, кто их боится. Так и случилось: на поддержку Витьке загудел весь спецприемник, до поры все выносивший молча. Это как лавина — главное уметь в нужном месте ковырнуть. Правильно говорил Высоцкий: "Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков!"
    — Ты че, х..плет, скотина гребаная, пидораст, мусор поганый!.. — орут из всех камер, и капитан уже перепуганно бегает по коридору:
    — Ну чего вы, ребята, тише, все сделаем, все будет, все путем, сейчас позвоню...
    Не скоро удается ему клятвами и обещаниями всяческих поблажек успокоить камеры. Струхнул, чувствуется, не на шутку. Оттащил в спецприемник две пачки своего личного курева... Наоравшись вдоволь и протащив на все лады ментов, склонив по всем падежам кэпа, камеры наконец умолкают. Дым из спецприемника валит коромыслом, кое-где слышен смех. Дежурный звонит по указанному номеру. Шпала доволен и горд. Он в своей стихии. Он чувствует себя так же, как наверное дед в войну, когда он поднял в атаку роту. Урок пошел впрок: главное — побольше истерики!
    Приходит вся в слезах жена парня:
    — Коля, что ты натворил? Лучше признайся! Побил кого?
    — Да ничего такого, — убеждает капитан, — забрали, вот теперь разобрались, сейчас выпустим!
    Он торопливо, трясущимися еще руками, открывает камеру. По спецприемнику крики:
    — Ну, парень, с тебя должок, загони курева!
    — Ага, ребята, сейчас принесу и передам! — радуется освобожденный.
    Шпале жмет руку:
    — Спасибо!
    — За что? — искренне удивляется Витька.
    Он ведь так, развлечения ради. Оказывается иногда он совершает благородные поступки! Минут через двадцать парень приходит вновь, отдает кэпу курево, просит передать по камерам. Дежурный разносит по очереди. В их камеру тоже пачку. А себе все-таки, козел, так и замылил четыре пачки! Ничего, кончится в хате курево, и Шпала, хоть совсем не курящий (а так, только обезьянничает иногда), попросит у кэпа закурить, и кэп, как лучшего друга угостит его, и будет угощать и раз, и другой, сколько понадобится, иначе Витька припомнит ему эти четыре пачки и будет то, что было сегодня.
    Публика, сидящая здесь, это вам не те фраера, которых пачками менты обирают ежедневно. С ними на арапа не пройдет! Если они и молчат, то только до тех пор, пока это не касается лично их интересов. Здесь сам собой существует неписаный закон: в обмен на молчание зеков всяческие уступки со стороны ментов. Обе стороны как бы в сговоре: вы нас не трогаете, а мы вас! Ведь в противном случае пострадают все. Менты будут только и делать, что создавать арестантам неудобства, и ни рубля за смену не сшибут!
    Шпала прикидывал: удастся ли ему, пользуясь ситуацией, уговорить сейчас кэпа, чтобы он его закрыл с волжанкой на часик, куда-нибудь в отдельную камеру. И стаканчик пропустить не мешало бы... Из всего нужно уметь извлекать для себя выгоду!
    А баба-то, волжанка, тем временем, оказывается, под шумок улизнула! Хватившись ее, кэп бегает по дежурке, матерится. В приемнике опять смех: "Ты глянь, там она тебя ничем на память не наградила?" Дежурный расстегивает штаны, вынимает, выкидывает в урну презерватив. Только сейчас он вспомнил, что одет в резину — ну, умора! Потом менты, узнав, что кэп упустил бабу, тоже склоняют его по всем падежам, спервоначалу даже звиздюлей отвешать хотели. Они уже намылились, в очередь разобрались, теперь ищи другую!
    Однако, когда с улицы приводят очередную кубышку дежурный свою роль играет четко, он покрикивает на ментов, и они вытягиваются перед ним по стойке смирно. Ведь для всей непросвещенной публики страны, для всей нашей сознательной передовой общественности их служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна... — как в песне поется, так что ужимки и прыжки клоунады катят за чистую монету. Нечто подобное повторялось каждый день и каждую ночь все пять суток Витькиной с Чавой отсидки в ЛОМе.
    Мужик, которого Шпала стряхнул на пол в свое новоселье, оказался неплохой человек и рассказчик. Это выяснилось на следующий день при их знакомстве. К тому же он обладал ценным качеством: с первого взгляда мог определить по пьяному, закинутому в камеру, обоссытся тот или нет, и следовательно, оставить ли его там, куда его бросили менты, или оттащить от греха подальше к параше. Прогноз сбывался на 99 и 9 десятых процента. Замели нового знакомого за кражи вещей из вагонов и контейнеров. Уже был судим за это, отбыл стандартный государственный трояк на общаке и вот попался во второй раз. После зоны погулял на воле три года. (И то! Обычно через пару месяцев залетают по новой.)
    Он рассказал Витьке о своем ремесле. О том, что импортные, дорогие шмотки попадаются. Куртки, шапки, дубленки, японские магнитофоны... Просветил о том, как сдергиваются с поезда контейнеры. Для этого нужен стальной крепкий трос и якорь, наподобие морского. Тросом опоясываешь крайний ящик, стоящий на вагонной платформе, и на повороте бросаешь другой конец с привязанным к нему якорем в кусты. Якорь зацепляется, тянет за собой трос, контейнер срывает с платформы, а там уж, как говорится, дело техники — как его раскурочить. Спалился он на партии будильников: взял два ящика и на продаже попался.
    — Теперь пойду на строгач, — говорил Жора, — и это к лучшему! На общаке овцы. Вот на строгом, скажем, пришел проверяющий, нет зэка. "Где?"— спрашивает. Все знают и никто не скажет. А на общем еще и искать пойдут всей бригадой, зону прочесывать. Это там часто! Как луканулся кто, всю бригаду ночь-заполночь подымают и — искать по зоне. Козлы беспредельничают. СэВэПэшников — девяносто процентов. Культорг с завхозом этапников силой да хитростью загоняют. Подсунут бумагу: "Распишись за то, что робу получил." Ну, иной без задней мысли и подмахнет, а то заявление: "Прошу принять меня в СВП." Срок Жора, правда, тянул все на той же Курской тройке, о которой Шпале уже рассказывали, но, по его словам, и Валуйки Икские не лучше: козьи, беспредельные.
    На третью или четвертую ночь менты, хохмы ради, закинули в их камеру директора гастронома. Он, оказывается, числился у них в друзьях. Это сейчас говорят: "Мафия", тогда это называлось просто и по-русски — "Связи". Как обычно, как уже бывало, бухнули в теплой компании, закрыв входные двери. Дело было глубокой ночью, видимо, потому в их кругу и оказался этот директор. Возможно за ним специально съездили и он выдал откуда-нибудь из своей заначки это вот, специально для друзей хранящееся, пойло. Менты — народ к алкоголю привычный, глотки луженые, а вот директора развезло (может быть, пил на старые дрожжи?) и он спьяну начал обзывать своих друзей мусорами, лягавой шушарой и прочими эпитетами.
    Собутыльники, недолго думая, скрутили его и запихнули в камеру. Директор перепугался неописуемо. Он протрезвел, видимо, еще до того, как очутился в обществе Жоры, Чавы, Витьки и двух пьяных, которых, впрочем, можно не считать, так как они находились в отрубе, и для простоты были подсунуты под нары. Он орал, кусался, упирался изо всех сил, так что его еле оторвали от батареи в дежурке. Когда его закрыли в камере один на один с задержанными, директор, (он был на удивление молод — лет тридцать-тридцать пять) стал изо всех сил лупить кулаками в решетку, плакать, молить ментов о пощаде, приносить всяческие извинения. Вся камера со смеху каталась по нарам. Это почему-то еще прибавило директору жути, он в кровь разбил кулаки и сотрясал воздух криком так, что у Шпалы вот-вот должны были лопнуть барабанные перепонки.
    — Слушай, — давясь со смеху, обратился он к крикуну, — чем тебе, ей богу, не нравится наша компания? Здесь все очень милые и веселые люди.
    Директор перестал барабанить в дверь, влип спиной в стену и уставился на Витьку ошалелыми, как у крысы, пойманной в капкан, глазами.
    — Вы подонки, подонки, убийцы, не прикасайтесь ко мне! — вдруг завизжал он.
    Менты хохотали в зале дежурки не хуже, чем в камере, да еще подливали за воротник одуревшему от страха интеллигентишке в белой рубахе и при галстуке селедкой:
    — Вот они тебя сейчас опидорасят! Натащите его, волка, на х... ребята, мы разрешаем!
    И Шпала, недолго думая, расстегнул мотню, вытащил свою ялду и пошел на директора.
    — А-а-а! — заметался водочный король. — Спасите, помогите, простите, не да-а-ам-мся!
    Витька шел на него медленно, с пикой наперевес, и придав роже лица сурьезный вид. Когда он подошел уже вплотную, директор влип в стену, замолк и побледнел, только губа у него нервно дергалась. Постояв так возле обезумевшего, парализованного страхом чудака секунд пять, Витька как ни в чем не бывало любезно обратился к нему:
    — Ну, дай поссать-то, чего на параше расселся? Это тебе не министерское кресло!
    Директор встал и по стеночке, пряча тыл, медленно, осторожно, на цыпочках, передвинулся к решетке. Так он и стоял, боязливо наблюдая, как Шпала справляет нужду. Кончив дело, Витька вернулся на место и оттуда крикнул все еще наблюдавшему за ним администратору:
    — Все, можешь садиться!
    Быть может, Шпале с Чавой сопутствовало какое-то, не выделенное в чистом виде (напоказ), провидение и они попали в этот ЛОМ как раз в тот час, когда здесь демонстрировались самые своеобразные, впечатляющие, гениальные из всех возможных анекдотов жизни? В самом деле: за пять суток непрерывной игры этого стихийного любительского театра ни одного серого, невыразительного сюжета. Это так же подозрительно, как если бы случайно собранные на сцену люди без репетиции блестяще сыграли "Гамлета". Или просто жизнь человеческая настолько богата, неисчерпаема, что в ней сплошь и рядом встречаются никем еще не описанные классические образы, сюжеты, характеры?
    А может быть просто, по большому счету, каждый человек — классика и нет лишних, скучных, пустых, невыразительных сюжетов? Ко всему в придачу и то, что раз настроившись на представление, невольные обязательные зрители, они затем уже сами непроизвольно выискивали, выделяли из всего множества самое емкое, показательное, смешное? Хотите верьте, хотите нет, но от полноты впечатления за все время здешнего пребывания Витька не только ни разу не заскучал, не взгрустнул, хотя поводов для этого у него было более чем достаточно, но он, пожалуй, был счастлив(?!). Во всяком случае, ни разу не вернулся во все продолжение действия на грешную землю. Как известь впитывает в себя влагу, так и он впитывал в себя все до самой малости и, когда выпало им уходить, был даже расстроен! Он не против ВОЛИ, но посидел бы еще, чтобы досмотреть хотя бы до первого антракта.
    Дед, приходивший жаловаться на "Рыжего", снявшего у него возле пивнушки часы, принял к сведению пожелания дежурного! И самым усердным образом подкараулил грабителя и выследил, где тот живет, узнал от соседей его фамилию, имя, отчество, год рождения, место работы (вернее отсутствие такового), узнал даже всю подноготную приютившей его сожительницы. По его словам, Рыжий есть не кто иной, как Сергей Шевелев по кличке "Крыса", в прошлом карманник, отсидевший недавно срок, а принявшая его баба — Зойка Муха — торговка крадеными вещами (барышница). Вот в ком пропадает талант сыщика!
    Но самое смешное, что когда он пришел со всем этим уже на следующий день в ЛОМ, его, не дослушав до конца, вытолкали в шею. "Без тебя забот хватает!" Однако, дед оказался настырным, он все таки выждал когда заступит нужная ему смена, затем подкараулил момент, когда Крыса пришел побаловаться пивком и прибежал уже в который раз в милицию. Дежурный его совершенно забыл, и деду пришлось заново объяснять ситуацию. Припертый к стене столь исчерпывающей информацией кэп вынужден был отрядить на задержание "особо опасного преступника" весь наличный штат ЛОМа. Крысу волокли в отделение, руки за спину, огромной толпой, а дед забегал то сзади, то спереди. Улучив момент прорывался через толпу и то пинал, то щипал, то царапал. При этом он выкрикивал торжествующие возгласы:
    — Попался, ирод! Будешь знать, как обижать стариков! Да я таких в войну через линию фронта пачками таскал!
    Дед так разошелся, что промазал и заехал по физиономии менту. Ему надавали подзатыльников, пинков и выкинули за дверь, а он кричал оттуда:
    — Часы, пусть отдаст мои часы, не уйду, пока свое не получу!
    Крысу отоварили, застращали новым сроком, потребовали с него часы и полсотни денег за освобождение. В сопровождении одного из ментов он ушел за выкупом. Потом пропивали "заработанные" деньги. И все так и кончилось бы ничем, если бы часы, отданные деду, не оказались чужими, да в придачу сломанными. Дед подстерег начальство, пожаловался. У Зойки Мухи сделали обыск и обнаружили золотые вещи, украденные недавно из ювелирного магазина. Весь отдел был горд: "Раскрыли такое дело!" Посудите сами, как было над этим не смеяться? Как люди не понимают, что заслуги раскрытия преступлений не в работе ментовки, а в режиме тотальной слежки соседа за соседом, насажденном в государстве. В такой системе, при любом количестве сбоев, преступление в конце концов все равно раскроется.
    А вот какая война приключилась у ЛОМовцев с внештатниками на последнюю ночь. С железнодорожного вокзала позвонили и сообщили, что кто-то обстреливает пассажирские поезда на подходе к городу камнями. На поиски уже выступила Добровольная Народная Дружина, но неплохо было бы и подкрепление из ЛОМа. Менты решили, что хулиганят подростки (действительно, кому еще может прийти в голову подобная бессмысленная и опасная выходка?) Дежурный отрядил двух ментов потрезвей и они пропали.
    Как потом выяснилось, придя ловить хулиганов, они застали за этим делом самих... внештатников! Пойманных на месте преступления арестовали и повели в отделение, но по дороге превосходящими силами дружинники отбили своих и наоборот взяли конвоиров в плен. Они их обезоружили, привели к себе в штаб, и уговаривали молчать о том, что видели. Наверное, между линейкой и дружиной шла давняя борьба за сферы влияния, потому что менты идти на сговор отказались. Тогда их побуцкали слегка по почкам, связали, залили в рот каждому по стакану водки и оставили так лежать на некоторое время, заперев в штабе, в то время как дружина устремилась на ловлю хулиганов.
    Менты оказались проворными, они сползлись из разных комнат друг к другу, и зубами развязали друг друга. Потом, распутавшись оба, они выбили лавкой решетку с оконной рамой в придачу и пришли к своим за подмогой. Дружинники тем временем тоже зря времени не теряли: они уже поймали двух, будто бы бивших стекла, сообщили об этом на вокзал и праздновали в штабе победу. Кстати, они сообщили также, что их пункт подвергся нападению хулиганов, которые высадили окно. Менты накрыли всю дружину в штабе.
    Состоялась жаркая битва, после чего пункт был разрушен уже до основания: менты выбили все стекла, двери и разбили телевизор. Правда, и сами они легко не отделались: у многих были видны фингалы и кровоподтеки, двум или трем оборвали погоны, пуговицы. В эту смену выручка у блюстителей порядка была небольшая, поскольку ДНДшников били долго и продолжали оное мероприятие с перерывами всю ночь. Слышали бы вы как дружинники при этом крыли ментов: "Мусора, лягавые, ****и, твари, фашисты!..."— будто сами были не из того же теста, будто разница между одними и другими не только лишь в форме.
    Вы слышали анекдот: Серый волк хочет съесть семерых козлят и накрывшись овечьей шкурой поет под дверью: "Козлятушки, ребятушки, ваша мать пришла, молочка принесла!" Козлята, введенные таким образом в заблуждение, открыли волку дверь, и тот принялся их хватать и кидать в мешок. Но козлята были каратисты. Они отоварили волка, связали и стали держать совет: какую придумать ему самую страшную кару. И придумали — сдать волка в зоопарк! Подвесили козлята связанного волка на палку и несут сдавать. "Что вы делаете, "волки"! — воет серый. А козлята ему: "Молчи, "козел"! Ну как, улавливаете схожесть ситуации?
    Председателем дружины оказался Шестаков Владимир, в прошлом судимый, председатель СВП в зоне общего режима на Валуйках. Тоже явление! До сих пор Витька видел козлов по необходимости, силою обстоятельств вынужденных работать на ментов, это был козел по призванию. Оказывается, и такие бывают! Шестаков жаждал закладывать всех и вся, безразлично, какой власти, безразлично, за что, и тем выслужить себе право творить произвол самому — единственное счастье в жизни. (По типу: "Лучше нету радости, чем делать людям гадости!").
    Может быть это предвзятость, но Шпале показалось, что по манере держаться полицаи выгодно отличались от этой новоявленной "Старухи Шапокляк". Вот, оказывается, откуда берутся идейные борцы за демократию! Его, этого любителя острых ощущений, могли пришить на зоне, могли пришить и потом на воле, мести Шестаков боялся жутко, но еще больше боялся жить, не творя насилия. Это заставляло "отца русской демократии" держаться за свое место вдвойне. Он сам, как потом выяснилось со слов дежурного, пришел к ментам после освобождения и просил, умолял, дать ему красную повязку, иначе, дескать, ему жизни не дадут за старые грешки.
    Работу поставил с размахом, собрал вокруг себя таких же как сам "единомышленников"— козлов-активистов, переловил кучу хулиганов (теперь понятно, как он их ловил!) и был уже на хорошем счету у всего начальства железной дороги. Подвела мания величия ("Маня Величавая"). Как всякий властолюбец, садист и трус, упиваясь своим "могуществом", потерял чувство меры, пошел на авантюру. Шестакову нужны были громкие дела и он придумал охоту на ведьм.
    Поначалу в линейке "главный дружинник" храбрился, кричал, что нигде не пропадет, и на строгом устроится, тоже будет жить. Менты на то отвечали, что его еще до зоны в тюрьме порешат. Камеры орали: "Дайте его нам!" Но председателя берегли, и не напрасно! Наутро он скис и облизывал у ментов сапоги, у всех подряд, от дежурного до самого последнего сержанта, умолял не сажать его, говорил, что еще пригодится им и без него не обойтись.
    Видимо, Шестаков и такие, как он, действительно были ментам нужны: из дружины не посадили никого, хотя подавили восстание козлов  жестоко. Наутро, как выяснили протрезвевшие победители и протрезвевшие побежденные, сидящие всей дружиной в отдельной камере, у одного из внештатников была сломана рука, двоим поломали ребра. Впрочем, менты особо не паниковали, знали: активисты предпочтут молчание зоне. Эти существа сами предложили себя в рабы, с ними и обращались, как с рабами.
    Сидит заяц на березе ломом подпоясанный
    А кому какое дело, может, он ведьмедя ждет!...
    — как в русской народной былине про Илью Муромца поется. Былины эти — настольная книга каждого красного командира. Говорят, в детстве Боря Ельцин очень любил их читать, оттого вырос таким умным и храбрым. Но это к слову. Дело Владимировой дружины замяли.
    Вот такие сюжеты пришлось наблюдать Шпале с Чавой, не считая еще обилия разных смешных мелочей: то двое пьяных дерутся в зале дежурки, оба держатся за стену, один бьет, другой падает. Потом упавший встает, по стенке доползает к врагу, бьет — падает второй и все начинается сначала. Иногда падают двое: и ударенный и ударивший. Менты, рассевшись на стульях, наблюдают бой, подбадривают боксеров, покатываются со смеху. Покатываются и в двух обозревающих зал камерах. Смысл поединка прост: места в кутузке осталось ровно на одного пьяного, поэтому, стравив двух претендентов, менты обещают победителю немедленное, без всяких штрафов освобождение.
    То вдруг в линейку приводят пьяного каратиста. Вы видели когда-нибудь пьяных каратистов? А пьяный утверждает, что он каратист, и что если его сейчас же не выпустят, то он всех повырубает. Его задирают. Каратист делает несколько каких то замысловатых блоков и ударов, потом в луже крови валяется в соседней камере — балдеет! ...