1. 39. глава тридцать четвертая

   Книга первая. Первый день.
   
   
    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
    Самый вкусный коктейль: две капли романтики на стакан водки! Жизнь + Шпала = любовь до гроба! Избегайте не в меру деятельных компаньонов! — они жопу в горсть, и скачками по городу от тюрьмы! Хватит ли на всех коньяку при коммунизме? Рабоче-крестьянская закусь: красная икра, балык, осетрина... О том, как водка помогает развивать в себе культурную личность.
   
    Стало совсем темно, однако спичек Мотор не зажигал. Зашуршали, куда-то удаляясь его шаги, затем раздался легкий шелест, как будто кто-то гладит рукой стену, следом вписался грубый звук — это палкой по стене. Что-то упало легкое, тишина, гладит рукой по земле, опять скребет палка, крадущиеся шаги к Витьке.
    — Присядь! — раздался шепот снизу.
    Шпала присел. Его ощупала Серегина рука, остановилась на ладони, сунула в нее что-то.
    — На, присвети, только чуть-чуть!
    Витька чиркнул спичкой. Мотор тут же закрыл собой стену от света.
    — Тише свети, еле-еле, спичку горизонтально держи! — прошептал он Шпале в самое ухо и извлек из темноты какую-то сухую сучковатую ветку с ниткой на конце. Сергей осторожно, с любовью и нежностью расправил эту нитку, оформил в небольшую петлю.
    — Выключай!
    Опять что-то зашуршало в темноте, удаляясь.
    — Иди сюда! — донеслось еле слышно.
    Витька, выставив вперед руки, пошел наугад. Наткнулся на Серегу. Почти сразу же в руки ему угодил другой предмет, который Шпала никогда ни с чем не спутает. Это была бутылка! Холодная, увесистая, жидкость внутри нее благородно поплескивает, перетекая из конца в конец. Раздался легкий звон, словно ангелы зазвонили на небесах в колокольчики, и в руки Витьки прыгнула вторая бутылка.
    — Хватит! — раздался над ухом голос Мотора. — Пошли.
    — Какой пошли? — зашипел в ответ Шпала. — Дай разобраться, что к чему!
    Откуда-то подсвечивало. Витька присмотрелся, за Мотором в стене была дыра! Канализационная труба, опускаясь с потолка, уходила в нее коленом. Между трубой и стенками дыры кулак пролезет в одном месте. Заглянув в пролом, он увидел в слабом свете крошечных, забранных решетками окошек магазинный подвал, весь заваленный какими-то ящиками. Как раз под дырой в обе стороны, насколько хватало обозрения, были складированы ящики с водкой. Белые жестяные пробочки на бутылках сияли таинственным лунным светом. Мотор постоял рядом, вслушиваясь в тишину, и шепнул:
    — Уходим!
    Палку Сергей спрятал в дальний угол. Бутылки сунули за пазухи. Вылезли, закрыли прежним манером дверь и направились в парк, начинающийся за следующим домом. Все еще не веря в реальность происходящего, Витька поминутно заглядывал себе за пазуху. Бутылка с зеленоватой этикеткой многообещающе улыбалась ему оттуда, корчила рожи и подмигивала пузырьками глаз.
    — Да! таких приключений у меня еще не было! — признался он Мотору.
    В этот момент вся литература, и изучаемая в школе, и та, которую можно взять на чтение из библиотеки, показалась ему удручающе постной. Куда ей, всей вместе взятой, до Витькиной, полной приключений, жизни.
    — Когда-нибудь напишу об этом рассказ! — мечтательно сказал он Мотору.
    Серега поморщился:
    — Ну и дурак! Его все равно не напечатают, а тебя посадят.
    — Так ведь я напишу как будто фантазию, и потом срок давности уже пройдет.
    — Пиши, — подумав, одобрил Мотор, — только когда меня на этом свете не будет, не хочу из-за глупости сидеть!
    Они разместились в парке на лавочке. Голые деревья, земля покрытая снегом, чистое серо-голубое небо. Для полного счастья ему не хватало лишь закуски и Ларочки.
    — Как же ты на это место напал? — спросил Шпала Мотора.
    — Я здесь два месяца грузчиком работал.
    — А училище?
    — Меня уже полгода, как отчислили. Еще одно место на Харгоре знаю, там чуть-чуть дырку расширить и коньяк доставать можно.
    — Так что же ты молчал! — не выдержал Витька, — а мы, как шакалы, ходили целыми днями деньги сшибали!
    — Тут тоже с умом надо! — возразил Мотор. — Сразу после завоза из верхних ящиков можно пару бутылок взять, вроде как это с грузчиками рассчитывались, а наглеть нельзя, если будут ящики неполными — заметят! Так что уговор — я тебе это место показал, без меня чтоб не лазал!
    — Ладно, а коньяк покажешь?
    — Покажу в следующий раз.
    Они выпили по половинке, закусили снежком, тогда еще про экологическое неблагополучие в стране социализма ничего не было слышно. Потрепались за жизнь, еще выпили... Жизнь ждала на пороге, не решаясь постучаться. Она была впереди целиком, маня непроглядными далями и несусветным количеством спиртного, баб, приключений. Казалась вся такой же легкой, красивой и загадочной, как сегодняшнее приключение. Витьке совсем захорошело, к градусу романтики прибавился градус алкоголя и этот коктейль был ему по душе!
    Чего, спрашивается, Шпале в жизни не хватает? Да ведь у них взаимная любовь с первого взгляда! Причем она сама, первая в него втрескалась. Значит, будет любить Витьку до гроба и никогда не изменит! Если еще появится доступ к коньяку, для Шпалы вообще наступит коммунизм — жизнь по потребности. Лет на десять раньше, чем для всех остальных. Хотя что-то не верится, чтобы при коммунизме на всех коньяку хватило. Скорее всего, спиртное сделают по талонам или вообще отменят, и на кой черт тогда этот коммунизм будет нужен! ( По заявлению Хрущева на … съезде коммунизм будет объявлен в 1980 году. )
    Нет уж, ему и при развитом социализме хорошо! Ведь если разобраться, социализм этот развитой целиком для таких людей, как Шпала, и придуман —деловых, предприимчивых, энергичных... Тютелька в тютельку! Как по нему сшит. И разве может он променять свою жизнь сейчас на чью-нибудь другую? Нет, конечно! Где найдешь жизнь лучше? Главой правительства? Миллиардером в Америке? Так и тот и другой на виду, разве могут они позволить себе то, что может себе позволить Витька? Нет! За свою жизнь они должны расплачиваться тысячей разных ограничений, жертв. И потом эта работа, которую хочешь не хочешь они должны нести на своих плечах, иначе вмиг потеряют все. Шпала же никому ничего не обязан.
    Он может работать, может не работать. Может в один миг сорваться и уехать куда глаза глядят. Может загнуть трехэтажным матом в толпе общественности, или залепить в ухо типу, который ему не нравится. Может соблазнить любую мужнюю женщину и если даже это дело откроется — что с него возьмешь? И, наконец, самое главное: он может говорить вслух то, что думает, чего ни один министр или миллиардер себе позволить не может. Эх, граждане, убитые многочисленными заботами, на что вы меняете жизни свои?! Те же дискари, на которых помешалась Ларочка с их деланным протестом против окружающей действительности. "А чем, — спросить бы у них, — эта действительность плоха?" Жить просто надо уметь! Программа мероприятий на сегодня была исчерпана, оставалось впитывать в себя весь кайф жизни. Друзья разошлись, чтобы нескоро встретиться вновь.
    Ночью Шпале снился коммунистический рай: фонтаны с водкой и коньяком, голые комсомолки с подносами в руках, на которых была разбросана самая разнообразная рабоче-крестьянская закусь: черная и красная икра, балык, осетрина... Птицы Фениксы с павлиньими хвостами, подносящие в клюве стаканы с 40-градусным нектаром, белые медведи, ведущие ежеминутный учет всего выпитого и съеденного для составления отчетности и учета пожеланий трудящихся. Тут же под гром оркестра распинался выбранный недавно общественностью директор рая, рассказывая, какие недочеты выявлены и как они будут устранены в самом ближайшем будущем...
    На следующий день Витька узнал, что Мотора посадили. Втроем они забрали наручные часы и двадцать пять рублей денег у колхозанина на базаре. Групповой грабеж! За него и дают обычно на всю катушку! А ведь он всегда был такой осторожный — Серега Мотор. Через три месяца за летчика угорит и Витька. С месяц Шпала пользовался источником один. В первый раз, правда, пришлось порядком намучаться, прежде чем удалось освоить такой вид ловли на удочку, понять все его секреты. Набрасывать петлю на горлышко оказалось делом несложным, но вот как только он начинал тянуть, петля соскальзывала и бутылка со звоном срывалась.
    Приходилось долго прислушиваться: не идет ли кто на шум... Наконец он понял принцип затяжки петли: ее нужно набросить пониже, под самую последнюю риску горлышка, затем, когда петля легла на конус потянуть в сторону хода шнура, а потом, держа в натяжении завести конец удочки в другую сторону и тогда только поднимать. Улова хватало за глаза, так что Витька даже начал наживать себе капитал, приторговывая спиртным в школе. На заработанные деньги ходил в кино, в театр, обжирался мороженым в кафе, как буржуй... Так водка помогала Шпале развивать в себе всестороннюю культурную личность, и трудно даже представить, до чего бы он развился, получи положенный срок!
    Но более, чем материальные блага, Шпале нравилось искушать дискарей. Одаривая их водкой в нерабочее время, и без отрыва от учебы, со скидками, Витька требовал взамен лишь презренных денег. А когда и таковых у клиентов не было, разные чудаковатые услуги. Так, например, Чисарю с Берей он как-то назначил прокричать во весь голос трижды на каждом из трех верхних этажей школы (первый был не в счет, там учились первоклашки): "Да здравствует Витька Гроздев!" в качестве возмещения долга. Они аккуратно исполнили условие и орали на всю школу. За "глашатаями" по пятам ходила толпа зевак. Шпала потом неделю смеялся, когда вспоминал, какие глаза были у Ларочки, наткнувшейся в коридоре на орущий дуэт.
    — Хочешь, сегодня они будут кричать "Да здравствует Семенова?” — спросил он ее на следующее утро, когда встретил в автобусе по пути в школу.
    Ларочка смутилась, покраснела и неуверенно как-то пролепетала:
    — Не надо! Зря ты их так, они хорошие ребята.
    — А я что их заставлял, что ли? — удивился Шпала. — Они сами, по своему выбору. Не веришь, спроси у них сама сегодня!
    Кажется, она не поверила, но задавать своим кумирам щекотливые вопросы побоялась. Ларочка жила в мире иллюзий, придуманном и подогнанном под запросы своего "я". Одних она превозносила до небес, делая их равными богам, других бесконечно презирала, и переубедить ее в этом было чрезвычайно трудно. Действительности она за доказательство не признавала и могла найти любому противоречащему ее точке зрения факту оправдательное объяснение. Но еще бы чуть-чуть и, ей-богу, дискари за водку сами продали бы ему Семенову, убедили, уговорили бы ее переспать с Витькой. Только нужна ли такая любовь через силу?
    Предприятие рухнуло, когда он посвятил в него Чаву. Тот оказался не в меру деятельным компаньоном и, несмотря на Витькин запрет пользоваться лазейкой без его ведома, энергично принялся опустошать магазинные ящики и поить всякую свою знакомую, малознакомую, и вообще не знакомую шушару. Широта русской души перла у него изо всех щелей! На третьем или четвертом лове он и спалился! Едва не загремел в тюрьму сам и не потащил за собой туда же Витьку. Ибо Шпала наверняка знал, что друг не из храброго десятка и после первого же хорошего нажима, а тем более звиздюлины расколется, что называется, до самой сраки!
     Чава полез в подвал очередной раз за добычей с глубокого похмелья (Вот где следовало бы на стене повесить плакат с надписью: "Не опохмелившись, к работе не приступать!") Руки тряслись и поэтому шнур удочки зацепился не за бутылку, а за обитый жестью угол ящика. Оставлять вещественное доказательство на месте преступления было нельзя и поэтому Сашок решил подтащить к дыре весь уже почти пустой ящик, чтобы отцепить удочку а заодно и набрать водки. Сам ящик он собирался потом как-либо разобрать и вытащить в каморку через пролом, чтобы не видно было убыли.
    С полпути ящик сорвался, наделав много шуму, и весь оборвавшийся шнурок остался на уголке. Выдернув из трусов резинку (иной подходящей веревки под рукой не было) Чава принялся было ее прилаживать на удочку, как дверь в комнатушку вдруг распахнулась и на пороге выросли ноги здоровенного мужика в робе. Видимо, это был кто-то из грузчиков магазина.
    — Ты что тут, едрена мать, делаешь?! — рявкнул он на рассупонившегося рыбака, ослепив его лучом карманного фонаря.
    — Ка-какаю! — пролепетал полуживой Чава.
    — А ну-ка брысь отсюда, чтобы я тут больше духу твоего не чуял!
    Чава схватил штаны за мотню в охапку и был таков. Пуговицы на ширинке он застегнул только квартала через два. Обо всем этом Чава рассказал Шпале в тот же час дрожащим, виноватым голосом. Он не без основания предполагал, что ослушание и самодеятельность не обойдется ему безнаказанно. Когда Витька прибыл на место, там уже вовсю кипела работа: у открытой двери каморки суетился человек со стамеской, врезая вместо прежнего новый внутренний замок. Рядом лежал небольшим штабельком красный кирпич сложенный в столбик, стояла бадья с раствором. Отведя Чаву в парк, Шпала в первый раз за их дружбу набил ему от всей души морду.
    — Кричи "Ура!", тварь безмозглая, что все еще так обошлось! — шипел он на компаньона, когда тот ощупывал пальцами зубы во рту и вытирал снегом расквашенные губы. — А то бы и срок получили, и списали бы на нас все, что сами продавцы разворовали. Всю жизнь бы платить, не выплатить! Мужик тебе еще с понятием попался!