1. 42. глава тридцать седьмая

   Книга первая. Первый день.

   
    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   Странная игра — шахматы! Чем больше в них играешь, тем сильнее тянет на лесоповал! Борщ с самогоном — вкус непередаваем! Может ли животное быть помощником машиниста тепловоза или хотя бы просто Советским человеком? Он ему в любви признался.
   
   
    Еще одной странностью Чавы была его манера пить, что, наверное, является не какой-нибудь приобретенной вредной привычкой, а скорее выражением типа нервной системы. Так, по крайней мере, казалось Шпале. Судите сами: если одному после принятия дозы хочется закусить, второму поспать, третьему напиться вдрызг, а четвертого тянет на приключения… И все это от одной и той же бутылки, в одной и той же подворотне, в одну и ту же фазу движения Луны вокруг Земли, и Земли вокруг Солнца, то, наверное, дело тут в самом человеке!
    Поначалу все вроде бы шло тихонько, без отклонений. Витька заглянет к Чаве домой, сыграют несколько партеек в шахматы, а надо сказать, странная это игра! В шахматах Сашок был силен, как шифер, и почти всегда Шпалу обыгрывал. Это было тогда! Потом Витька пятилетку пилил лес в тайге, не то что шахматы, буквы забыл, как пишутся! А Чава работал помощником машиниста тепловоза. Гонял каждую смену поезда туда-сюда по железке. И от скуки этой работы так же регулярно каждую смену с машинистом резались в шахматы. Судя по количеству тренировок, ему гроссмейстера присваивать пора!
    И вот ворочается Шпала из Сибири, садятся они с Чавой за шахматы и Витька раз за разом выигрывает у друга. Просто очевидное-невероятное! Может, таежный воздух мозги прочищает, а тепловозный дым их коптит? Тогда всем гроссмейстерам места на лесоповале бронировать надо! Эту загадку природы наука, пожалуй, еще объяснить не в силах!.. Так вот, насчет шифера! Пропили его весь! Сашка пороется где-нибудь по сусекам, найдет выгнанный и припрятанный матерью самогончик (а его Чавына мать гналла напостоянку), отольет часть, дольет водички.
    — Ну что, Витек, пожрать хочешь? — это для конспирации, вроде пароля, чтобы бабка, которую Чава за постоянную слежку окрестил “ЦРУ”, ничего не заподозрила.
    Сашка выходит на кухню, тащит оттуда большую тарелку борща, хлеб, ложки, и два стакана с чаем. Бабка в валенках, в фуфайке, в очках с линзами двадцатикратного увеличения, как в перископ, следит за его передвижениями, шепчет беззвучными губами молитвы. Один стакан чая тут же выливается в цветок. (Помни нашу доброту!) Чава наливает самогон, как пипеткой капает — не дай бог на одну каплю больше, чем себе! "Да отсохнет рука обделившая хозяина!"
    — Ну, за все хорошее! — шепчет. — Дай бог не последняя!
    Витька уже закусывает, а Сашка все тянет, как обычно, смотрит на стакан, как удав, желудочный сок вырабатывает. Настраивается он, как штангист. Один раз дотянул. Настраивался-настраивался, пока мать пришла. Хорошо, с бабкой задержалась на кухне, разговаривает, вот-вот войдет. Чава заметался, заметался со стаканом и — плесь его в борщ, а стакан — под кровать. Тут мать в комнату. Здрасте-здрасте!
    — Как у вас, что у вас? — это она Витьке, а Чава на борщ нажимает.
    Чавына мать Шпалу расспрашивает, а сама носом туда-сюда водит, тут воздух потянет, там потянет... Чава нажимает.
    — Ну, как я борщ сварила?
    — Во! — Сашка поднимает большой палец.
    — Ну-кась, дай покушаю.
    — У-у-у-у! — Сашка с забитым ртом обхватывает тарелку, машет ложкой, прожевывает, объясняет:
    — Мы же с Витькой из одной тарелки.
    — Ну и что? Я, чай, не заразная. Борщ-то варила, поди пробовала! Вон я Витькиной ложкой, он что-то не ест!..
    Чава хватает Витькину ложку в руку:
    — Ма, ну это вообще свинство, так с гостями обращаться.
    — Ну, дай твою.
    — Не не дам!
    — Ладно, я пойду на кухне возьму.
    Мать уходит. Чава шепчет Витьке повелительно:
    — Ешь, надо успеть, пока она придет!
    Витька берет ложку, делает глоток, и глаза у него лезут вон из орбит. Этот вкус непередаваем! Вылейте в тарелку горячего борща грамм 250 бурачного самогона и вы ощутите непередаваемую прелесть этого напитка. Слезы брызжут из глаз и все изнутри просится наружу. Чава исподтишка показывает кулак:
    — Крепись!
    Витька перебарывает себя, глотает, а оно назад, Витька глотает, а оно назад... А Чава уже ложек шесть такого борща упорол! Что-то кричит с кухни бабка, мать Чавы звенит ложками, Витька не в силах больше держать гремучую жидкость в себе, до краев наполняет уже почти пустую тарелку, достается и цветку. Тотчас же опять входит мать с натертой, как солнышко, ложкой в руке.
    — Я своей попробую!
    Немая сцена. Оба едока за столом окаменели. Кто-то из писателей утверждал, что у пьяных и у влюбленных есть свой ангел-хранитель. На их пьяное счастье что-то спросила из-за занавески бабка. Тетка Зина — Чавына мать оборачивается, что-то отвечает ей. Сашка хватает тарелку и швыряет в открытую оконную форточку. Трах! Тарелка зацепилась за раму и все стекла, занавески залили жирные ржавые пятна. Мать оборачивается, немеет от застрявшего в горле восторга.
    — Мыша сваренная в борще попалась! — эмоционально, с оборотами объясняет Чава и бежит блевать на улицу.
    Чавын отец так характеризовал их способ времяпрепровождения:
    — Вот вы выйдете и идете, куда ветер дует и ждете, пока ветер переменится, чтобы вернуться домой!
    Было такое! Плыли они по течению. Но — смотря кто и в чем!
    По мере взросления, зависимость Сашки от спиртного увеличивалась, хотя алкоголиком он не был и особой тягой к выпивке не страдал. Запоем Чава заражался латентным способом. Он мог не пить неделю, месяц, год .— Столько, сколько случай берег его от искушения, при этом не испытывая ни малейшего влечения к алкоголю. Но стоило Чаве залить за воротник хоть каплю, хотя бы пробку понюхать, весь его иммунитет от этого запаха растворялся. Сашка срывался, шел в вираж, в штопор, из которого уже не мог вырваться до того, как совершит положенное число витков и истратит все свое здоровье. Скажем, живет он и живет себе припеваючи, ест, спит, ходит на работу и прекрасно себя чувствует, берет от жизни все прелести, ни в чем не нуждается, ничто его не тяготит, не гложет. Но вот, к примеру, идет одним прекрасным днем Чава с работы домой и на беду нарывается на старых знакомых, скажем, просто знакомых или даже незнакомых вовсе, неважно! А важно то, что этим встречным нужно срочно выпить, их мучает духовная жажда. Чава попадает в их орбиту.
    — Дай двадцать копеек, добавь на бутылку?!
    — Мелочи нет, только трояк!
    — Давай тогда так — мы тебе мелочь, а на твой трояк берем два пузыря на троих?
    — Нет, ребята, нет желания!
    И Чава идет дальше. Он не лжет, желания у него действительно пока нет. Но микроб страсти, поразивший случайных встречных, со слюной ли, по воздуху... (наукой этот вид болезни еще точно не исследован) уже внедрился в Чаву и начал свое разрушительное действие. Примерно через полчаса появляются первые симптомы. Ни с того ни с сего приходит в голову мысль:
    — А почему бы и действительно не выпить?! Что тут такого?
    Чава вспоминает все прежние несчастья, выпавшие на его долю по причине выпивки, гонит эту новую мысль прочь, но довод, подобно снежному кому, обрастая все новыми аргументами, возвращается вновь и вновь. Чава опасается нового срыва, и чем больше он его опасается, тем назойливее свербит голову злосчастная мыслишка: "А все-таки, почему бы и не нахрюкаться до поросячьего, скажем так, визгу? Что тут, собственно говоря, такого, что и до поросячьего... Если даже и вообще вусмерть, то тоже ничего такого!"
    Это какая-то дьявольская игра воображения, которое работает против своего хозяина, и стремится нанести ему как можно большее поражение, унижение. Оно издевается над ним, говоря: "Все равно будет так, как Я этого захочу! И чем больше ты будешь сопротивляться моей власти, тем большее поражение и унижение получишь от меня! Помнишь, как прошлый раз ты обоссался на вечеринке у знакомых? А на этот раз обсерешься, если захочу! Так что — не противься мне!" И, что самое опасное, так это действительно то, что Чава это второе свое "Я" боится. А если чего-то боишься, то как можно у него выиграть схватку? Чава из последних сил сопротивляется, с ужасом понимая, что, чем больше будет это его сопротивление, тем жутче окажется месть! Уж лучше бы он сразу покорился!
    А ну как и вправду того, не утерпит по большой нужде в общественном месте?! Какой враг ввел в его мозги это вредное чувство делать все назло, всему сопротивляться? И вот наступает такое мгновение, когда Чава уже не в силах преодолеть, а тем более еще усугублять своим сопротивлением, надвигающегося несчастья, он вдруг разворачивается и бежит к месту встречи, надеясь найти компаньонов. От момента внедрения инфекции до того момента, как обессиленный борьбой организм предпочтет сдаться на милость победителя, может пройти порядочно времени. Сашка успеет поесть, сходить по делам и засесть за телевизор, однако пищеварение его уже нарушено, мозг не способен вникать в суть увиденного. Вирус поражает центральную нервную систему, угнетает силу воли, самолюбие, способность правильно мыслить, ощущать. Словом, угнетает все высокие чувства, открывая простор низменным и необузданным страстям. Вдохновленный пьяною Музой, Чава записывает в дневник, втайне им сочиняемый потомства для, следующие мысли: “Оказывается, я до сих пор думал и думаю животом!
    Иду сегодня в магазин за хлебом — пиво продают. Так меня на пиво после этого зрелища целый час тянуло! Законный вопрос: может ли животное быть помощником машиниста тепловоза? Имею ли я право вообще называться советским человеком, не переступив через свое низменное "Я"? Поэтому первая задача — поставить свое пузо на место. Знать бы вот только где оно, где грань, ведь душа и тело, учат йоги, едины. Видно, сразу на втором месте Живот (Мамон) — опасный соперник!
    Если мы не удовлетворяем его требования, он объявляет нам войну: Во-первых, состояние тела резко ухудшается: слабость, вялость, подавленность, или, наоборот, перевозбужденность, бессонница и т.д. Вопрос: может ли это дойти до смерти или он, падла, тоже жить хочет? Во-вторых, у него (у живота) есть свои агенты в мозгу, которые получив приказ хозяина, начинают его обосновывать, вуалировать, подбирать под соответствующее действие доказательство. (Точь в точь подкуплленные депутаты в парламенте США." (Ну точно: все беды от ума, все болезни от нервов, только один триппер от удовольствия!)
    Наверняка разыскиваемых им компаньонов уже нет на прежнем месте, однако, для Чавы это уже не имеет никакого значения. Водоворот захватил его и теперь выплюнет из себя лишь полностью отработанным. С этого момента все Чавыны помыслы направлены только на удовлетворение возникшего желания. При этом он проявляет чудеса сообразительности и изобретательности. Если даже за душой у Чавы нет ни гроша, что большей частью и случается, то он напьется так же аккуратно, как если бы его, скажем, поили специально.
    Впрочем, реакция еще обратима до тех пор, пока внутрь ему не перепадет хоть несколько капель "живительной влаги". В трезвом виде, вернее сказать, в невкусившем виде, Чава, хотя и целиком захвачен идеей, еще не способен по каким-то внутренним причинам пойти на преступление, еще не отпущены какие-то глубинные подсознательные тормоза. С момента же возлияния все иные желания оставляют его и в ход вступает простой, но надежный, редкий генетический код: выпить; еще больше выпить; еще еще больше... и так до отруба. Не было такого случая, чтобы Чава бросил на полдороге. В поисках денег на добавку Чавин, увидев открытую дверь балкона, лез по водосточной трубе и забирался в чужую квартиру, не имея представления, дома ли хозяин. Увидев в такси под ногами монтировку, хватал ее и, угрожая убийством, грабил водителя... Он был отчаянным парнем в недопитом виде!
    Замечателен финал. В разные периоды Чава кончал по-разному. Одно время, напившись до определенной кондиции, он начинал демонстрировать свою храбрость встречным и поперечным, искать ссоры, и ему непременно набивали физиономию, что и было конечным пунктом его программы. В другой период, (обычно летом) Чава по пьянке непременно ссорился с подругой. Витька видел одну сцену такой размолвки. Они оба отдыхали тогда в профилакториях. Шпала в своем от котлостроительного завода, Сашка в своем — от железной дороги. Профилактории стояли рядом и в тот день в Чавыном показывали фильм.
    Витька пришел, занял место, начал искать глазами друга. Он быстро заметил его девчонку — Юлечку, красивую, статную, она занималась в кружке парашютистов и уже сделала несколько прыжков (очередная Витькина зависть) Но где же сам Чава? Спросить у Юли было неудобно, в этих вопросах Сашка вел себя как ревнивый самец. Начался фильм и Шпала, отбросив всякие мысли, окунулся в сюжет. Уже ближе к концу сеанса из коридора в зал ввалилось что-то сопящее. Витька сидел недалеко от входа и сразу признал — это Чава.
    — Сашок! — шепнул он.
    Чава уставился на него мутными глазами и спустя минуту вдруг гаркнул на весь зал:
    — Витюха!
    Он подскочил к Шпале и принялся его обнимать, жать руку, как будто сто лет не видел и ужасно соскучился. В пьяном виде он был чересчур приветлив и общителен. Такие нежности Витька отнюдь не приветствовал, он оттолкнул сердечного друга опять в коридор:
    — Ты что, очумел? Я тебя в упор не знаю!
    Чава вновь засопел, и отвернувшись от Шпалы всем телом, прилип к дверному косяку, стал смотреть кино. Чуть погодя, Витьке стало совестно перед другом, он решил загладить вину.
    — А ты что к Юлечке не идешь? — опять шепнул он.
    — Она здесь? — воскликнул Чава ничуть не тише прежнего.
    — Тихо! Вон она сидит! — Витька показал пальцем.
    — Где? — рявкнул Чава.
    — Да тихо, я тебе говорю!
    В зале уже шикали, Шпале стало неудобственно. На кой черт он с ним связался? "Долго мы не виделись и на хера мы встретились!" романс называется! Кое-как объяснил Чаве координаты и рад остался, что сбыл его с рук. Чава выпрямился, потоптался на месте, ища равновесия и ложась на курс, дождался, пока его перестанет раскачивать и осторожно, как канатоходец, пошел по центральному проходу. Дальнейшее можно было видеть на экране: сначала на нем показалась Чавына голова, потом плечи... Вот голова опять начала раскачиваться, это Чава делает новый поворот и ловит равновесие.
    На крики он внимания не обращает (не до того!), сосредоточенно выдерживает равновесие и, в крайнем случае, опирается на чью-либо макушку. Добрался, наконец, его силуэт исчез с экрана. Чава встал буквой "Зю", нагнулся к самому лицу сидящего и так минуту или две стоит перед ним, рассматривая вплотную. Не то! Чава опять выпрямляется, делает несколько шагов по ногам, опираясь на удивленно поднятые на него лица, склоняется опять. Еще пару минут заглядывая в самое лицо, рассматривает сидящую. Наконец раздается ликующий крик:
    — Юлечка, а я тебя ищу!
    Зал в экстазе начинает гудеть. Юля что-то темпераментно выговаривает Чаве, в ответ только глухое, ровное, обиженное сопение. Наконец, Сашка с размаху плюхается рядом, отворачивает от подруги лицо. На нее он тоже теперь обижен! Через десять минут сквозь звуки фильма все отчетливее начинает прорываться храп.
    Но вот сеанс наконец кончился. Шпала выходит на улицу одним из первых, не дожидаясь толкучки, и ждет друга. Толпа все валит и валит, а где же Сашок? Когда вышли почти все, Витька заглядывает в уже залитый светом зал. Чава лежит на прежнем месте и воодушевленно дает храпака. На следующий день Чава в печали: поругался с Юлькой. Наконец, самым невероятным феноменом было то. Что зимами, в самые лютые морозы Сашка, где бы и при каких обстоятельствах он не напился. В каком бы беспамятном состоянии не был, обязательно очухивался в одном и том же месте:
    В селе Грязном, в канаве, через дорогу напротив дома, где жила его бывшая одноклассница Тукмачева Галя. Чава при этом клялся-божился, что в трезвом виде он о ней даже не вспоминает. Возможно. Однако, факт остается фактом! Однажды Шпала с Чавиным ездили в Харьков — в соседнюю республику, Сашке нужен был отрез ткани на брюки, а в Икске ничего путевого не купишь! Витька за компанию и на халяву. Отрез они, естественно, не купили, но напились жестоко, так, что отрубились сразу же после посадки в обратный поезд. Последнее, что было в памяти Шпалы, это слова Чавы:
    — У этого вагона в задней оси колесо с ползуном (или прокатом)!
    Сам Сашка этих слов не помнит, значит, отрубился раньше, рассуждал о дефектах железнодорожного транспорта уже в отрубленном состоянии. Затем отрывочно признание в любви в стихах, читаемое Витькой внимающему Чаве. Причем, в стихах Витька его почему-то называет Галей! Чава-Галя в полнейшем восторге от Витькиного признания... Память вернулась к Витьке, когда он продирался между крестов по кладбищу. Как он туда попал, теперь навсегда останется загадкой. Кладбище за городом, в противоположном от поселка направлении, туда и трезвым-то попотеть добираться! Замерз смертельно. Добравшись до города, влез в безлюдный троллейбус и там вновь отрубился. Когда проснулся, едва выбрался из-западни, оказывается, открыть дверь снаружи гораздо легче, чем изнутри.
    Наутро с удивлением, граничащим с нежностью, обнаружил, что брюки выше коленей все в блевотине (Странно! ведь по идее должны быть ниже коленей и чем ниже, тем больше!), да к тому же еще не его! Шапка тоже оказалась чужая. Кое-как, справившись с болью в голове, доковылял до Сашки Чавина, чтобы узнать, что вчера было. Чава помнил, оказывается еще меньше Витьки, не знал даже, на чем добрался домой. (А еще рассуждал, как завзятый железнодорожник, о прокатах на колесной паре!), но Витькины брюки и шапка оказались при нем, тоже не в лучшем виде: брюки в нескольких местах прожженные, испачканные в смоле, шапка такая, как будто ею в туалете ж... подтирали.
    Чава рассказал, что смутно помнит, как очнулся в какой-то занесенной снегом канаве, среди леса. Впрочем, канаву он сразу же узнал, а лес оказался вовсе не лесом, а лесопосадкой за дорогой напротив дома Тукмачевой. Как он не замерз в 30-градусный мороз? Чава говорит, что, придя в себя, развел здесь костер и отогревал замерзшие руки и ноги. (Вот кто Витькины штаны довел до выкидного состояния!) Жалко и страшно было уходить от костра в злую морозную темень. Напоследок нагрел в костре белый силикатный кирпич, который стащил из штабеля у дома виновницы пьяных дум своих, положил его за пазуху и так с кирпичом пришел домой.
    — А где же кирпич? — спросил Шпала. — Ты ведь его должен вернуть на место, нехорошо обкрадывать того, кого любишь!
    — Выкинул где-то на подходе, — вздохнул Сашка, — он стал уже холодным, но тяжел был по-прежнему, а я и так еле ноги передвигал!
    И вообще наяву это было, или привиделось ему, Чава сказать не мог. По дороге в Икск, где они рассчитывали опохмелиться, Витька с Чавой сделали остановку в Грязном, специально, чтобы выяснить истину. Снег в канаве действительно был примят, в одном месте вытаял и здесь видны были разбросанные угли и пепел, впрочем, все уже прилично занесено слоем свежего снега, так что пришлось провести раскопки. Но где и при каких обстоятельствах они махнулись брюками?
    Шапки не в счет, шапками могли махнуться и случайно. Витька нашел этому моменту следующее единственно разумное объяснение: очевидно, Чава в поезде пошел блевать в туалет (потому и штаны облеваны сверху а не снизу, раковина укрывала нижнюю часть от колен). Наличие же многочисленных брызг свидетельствует о том, что раковина скорее всего была закрыта крышкой, и Чава, не разобравшись, извергал свою гнилую суть на эту крышку.
    Далее, прорыгавшись и очистившись таким образом от скверны, он возвел помыслы свои к небу и его осенила высокая мысль: признаться в любви Галочке Тукмачевой, возможно даже просить ее руки, поскольку на пустяки Шпала свои штаны другу бы не пожертвовал! Косвенно эту версию подтверждали смутные воспоминания о признании в любви Чаве-Гале. Видимо, Витька учил Сашку изъясняться красиво! Номера, которые выкидывал Сашка по пьянке были не менее оригинальными. Впрочем, те же номера, возможно даже со знаком плюс выкидывал и сам Витька, однако, недостатки мы лучше подмечаем у других, а достоинства, как правило, у себя, и поскольку рассказ ухвачен мною со слов героя. привожу его в том виде, в котором он достиг моих ушей.
    Еще в их школьную бытность, когда приметы будущих великих деяний только-только "играли робкими струями" на их лицах, проглядывали в их характерах, Чавин среди всех выгодно отличался в изобретательности и скрытности. По части добывания выпивки в том числе. Как-то на вечеринку у одной из подруг их компашки, имеющей одиозную кличку "Клизма", Сашка в качестве взноса за свое нежданное появление предъявил гостям стащенную с уроков труда в школе спиртовку с синим содержимым внутри. Он был уже хорош сам и пояснил, что одну такую вещь они уже раздавили с Сержиком прямо во время урока. Спирт — класс!
     Правда, о том, что сталось потом с Сержиком, и где сам Чава был с того урока и до сих вечерних пор ответ дать отказался, сославшись на некую военную тайну. Содержимое стеклянной банки попахивало керосином, было какого-то сине-ржавого цвета, с внушительным количеством осадков в форме лохмотьев, и не внушало доверия. При наличии под рукой в достаточном количестве водки все присутствующие исполнить рискованный трюк отказались. Сашка за это на собратьев и сестер, как водится, обиделся и решил продемонстрировать смертельный номер на себе.
    Следует сказать, что обижаться на всех, по всякому поводу и без всякого повода Чава умел изумительно, особенно по пьяному делу. Он иногда и сам не понимал, за что собственно, и на кого именно он в данный момент обижается! Вылив содержимое спиртовки в стакан, он взял в другую руку большую кружку с водой и... Все следили, затаив дыхание, и Чава с честью вытянул весь груз. Потом были еще тосты и танцы, в суете которых Чава незаметно исчез, однако, вездесущие девочки заметили, что туалет постоянно занят! Когда, уже заполночь, решили расходиться по домам,
    Клизма — в отсутствие родителей хозяйка квартиры, заявила, что ночевать в квартире один на один с Чавой в туалете она боится, может, коварный маньяк специально притаился там и ждет! Попросила сорвать защелку и извлечь оккупанта оттуда, поскольку на стук и крики Чава не отвечал и никаких признаков жизни оттуда не подавал. Что мог сделать для друга Витька? Серега Федоров дернул дверь и в коридор вывалился Чава, синий, как содержимое уничтоженной им спиртовки, со спущенными до колен нижними принадлежностями одежды. Руки он так и держал обручем, как будто все еще обнимал унитаз. Пришлось Чаву в отрубленном состоянии кое-как одевать и лично Витьке тащить его до дому!
    В другой раз Сашке посчастливилось обрыгать собственных учителей с директором школы во главе. Шпала тогда уже учился в городе. Они выпили, потом еще... Чава был хорош, Витька немногим лучше. Он вез друга домой. В троллейбусе Чаве вдруг срочно захотелось рыгать. Вы ведь знаете этих пьяниц: никакой дисциплины не понимают! И нет такой команды, которая бы их остановила. Так неожиданно и невмоготу ему, ровно понос. Шпала схватил его за рот, горло и так держал на удавке до остановки. Но вот троллейбус остановился, Шпала бросил Чаву, тот руками ухватился за двери, точно хотел их распахнуть раньше времени и весь напрягся в предвкушении мига блаженства.
    Поэтому ничего удивительного нет в том, что, едва створки дверей открылись, как на голову весело гомонящей и толпящейся публики из троллейбуса с ревом обрушилась струя недавно усвоенного "Волжского" вперемешку с более ранними пластами заглоченной пищи. Удивительное состояло в том, что его с букетами встречали его учителя! И вот Сашка появился перед ними на возвышении. Чава при этом изогнулся с поклоном, словно приветствуя: "Милости просим к нашему шалашу!" Блевок получился необыкновенно смачным, словно внутри у него не было ни хитросплетений кишок, ни других органов, а только сплошной резервуар, резиновый мешок с помоями.
    И вот: "Здрасте вам!" С ужасом Шпала из-за плеч Чавы увидел толпу учителей Грязновской школы, едущих, очевидно, с какого то праздника: они были хорошо одеты, женщины — с букетами в руках. Он бросил друга на произвол судьбы и быстрее пули выскочил через другую дверь. Самое удивительное, что обгаженные учителя так и не узнали в лицо своего ученика. Наружу Чаву вытолкнула толпа выходящих. Там же, у входа, оказались и работяги, которые, не церемонясь, тут же отпнули от себя мерзостного типа. Так, что Чава упал мордой в лужу, и, не в силах самостоятельно подняться или просто не желая покидать освежающей ванны, так и лежал на тротуаре мордой вниз. Учителя, подняв высоконравственный гомон, отряхнулись как смогли, вениками цветов, да так и уехали с остановки. Когда толпа рассосалась, Витька, притаившийся до тех пор в стороне, подошел, схватил друга за шкирку, как мешок, и потащил его к колонке.