Пунктиром

А как бы хотелось эпически! Да с размышлениями, да с картинами, да с историческими и лирическими отступлениями! Но – не получится. Не из чего ткать эпическое полотно. Слишком скудны мои источники, и убийственно мало их число…

Покопавшись некоторое время назад в родословной своего деда-белоруса Ивана Трофимовича Курчуева, родившегося в 1907 году в деревне Кочегарово Ильинской волости Велижского уезда Витебской губернии, обратила я взор в иную сторону – деревни Бакино (или Байкино?) бывшего Опочецкого уезда, а ныне Пушкиногорского района. Именно там появился на свет другой мой дед, по отцу, – Георгий Яковлевич Яковлев. Было дело, вспоминал он однажды коротко историю своей семьи (а я, по молодости и глупости, не потребовала подробностей)… И задержалось в моей памяти всего несколько точек фамильного пунктира.

Мой прапрадед служил двадцать пять лет в солдатах при императоре Николае I. А окончив службу, вернулся на родину, в деревню Бакино. Крестьянствовал, обзавелся семьей… Как всё это происходило – мне неведомо. На мой взгляд, вопросов здесь немало.

Дед Георгий Яковлевич утверждал, что родилось у моего прапрадеда три сына. И наш семейный побег идет от одного из них – Якова. А вот сколько у самого этого прадеда Якова было детей, я не знаю. Но – минимум три потомка, и двое из них – мой дед Георгий и его старший брат Александр.

Ещё кое-какие детали из далекого прошлого моей семьи мне удалось выяснить в Государственном архиве Псковской области. Там я нашла церковную метрическую запись о рождении двоюродного деда Александра. Выяснилось, что не только мой прапрадед – звали его Демид – был солдатом; бессрочным (или бессрочноотпускным) солдатом в церковной книге назван и прадед Яков Демидович. Его сестра Наталья Демидовна, «солдатская дочь», записана в метрике восприемницей племянника Александра, то есть крестной матерью моего будущего двоюродного деда.

Получается, что прадед Яков Демидович попал на военную службу ещё по рекрутскому набору – до 1874 года, когда в Российской империи была введена всеобщая воинская повинность. Ведь солдат, призванных в армию по новому уставу, не отправляли после определенного времени службы в бессрочный отпуск; они уходили в запас.

О бессрочном отпуске в разного рода справочниках сказано, что это особый вид прохождения военной службы в Русской императорской армии и Российском императорском флоте. Он был учрежден в 30-е годы XIX века, когда для нижних чинов существовали весьма продолжительные сроки службы – 22 года в гвардии и 25 лет в армии.

Вводя бессрочный отпуск, власти преследовали сразу две цели: сократить в мирное время государственные расходы на армию и дать возможность ещё не старым мужчинам вернуться на родину, быть полезными своим семьям и иметь возможность продолжить род.

В случае необходимости нижние чины могли быть вновь отозваны на службу.

Вот так, в бессрочный отпуск, вернулся в последнее десятилетие XIX века в родную деревню и прадед Яков Демидович…
   
Его сыновья, о которых я веду речь, Александр и Георгий, оба уродились жгучими брюнетами. О Георгии Яковлевиче опочецкие старожилы говорили: до того, как поседеть, был он «черный как головешка». Но вот глазами братья разнились: Александр обладал темно-карими, почти черными, Георгий был светлоглаз. Масть их, однако, определенно намекает на примесь в роду неславянской крови – то ли цыганской, то ли татаро-караимской; ведь Литва, где татары-караимы обитали со времен великого князя Литовского Витовта, совсем рядом.

Александр Яковлевич Ломоносов (он взял фамилию по уличному прозвищу, а Георгий Яковлевич – по имени своего отца) так и остался на родине, в Бакине. Деревня эта была большая и богатая. Ее жители занимались садами, и на всех местных ярмарках, как вспоминают старожилы, непременно продавались яблоки из Бакина. Садоводом, причем известным, был и дед Александр. Значилось Бакино в свое время центром сельсовета и одноименного колхоза.

Когда едешь из Опочки в Пушкинские Горы через Захино, за Полянами обозначен поворот на Бакино. Не один раз я смотрела из окна автобуса в ту сторону и думала, что надо, надо бы навестить историческую родину. Какова-то она сейчас?.. Наверно, единственная улочка брошенных домов в густом бурьяне?..

Не так давно я свое намерение всё-таки исполнила.

Начался мой визит на землю дедов-прадедов с деревни Поляне. Я отыскала там кладбище с остатками кирпичной Покровской церкви, обошла все захоронения. Могилы Александра Яковлевича Ломоносова не обнаружилось. Но я заподозрила, что его прах покоится в одной из безымянных, отмеченных лишь голым крестом. Так мне потом и сказали. Только вот к самой этой могиле не отвёл никто, и место погребения двоюродного деда так и осталось для меня тайной.

Удивило меня, что на многих могилах памятники и кресты стоят не на той стороне – то есть не на восточной, как принято, скажем, у нас, а на западной.  С чем это связано, объяснить потом в Полянской волостной администрации мне не смогли. Заявили только, что к старообрядчеству такое расположение крестов и памятников никакого отношения не имеет.

Прочитав все имеющиеся надмогильные надписи, я перешла мелкий ручеек, негромко булькающий и бормочущий что-то такое же вечное, как сама вода, под импровизированным мостом из большого металлического листа, и поднялась к руинам Покровской церкви.

Красивый был храм когда-то… В те далёкие дни, когда здесь крестили раба Божьего младенца Александра. А три года спустя – и его младшего брата, Георгия.

Я не знаток церковной архитектуры, но подумала, что относится эта церковь к XVIII веку. В начале XIX-го строили уже по-другому. Мода поменялась. Примеры тому есть в Опочке – сохранившаяся и действующая Покровская кладбищенская церковь, построенная в 1804 году купеческой вдовой Ольгой Лукиничной Викулиной, и разрушенная Николаевская (Никольская), воздвигнутая в 1807 году купцом Миной Даниловичем Порозовым. Они и похожи были друг на друга, эти опочецкие храмы. На их фоне полянская Покровская церковь выглядит более архаично, что ли. Мне так представляется. Хотя я, возможно, ошибаюсь.

В книге опочецкого краеведа Л.И. Софийского «Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем (1414–1914 гг.)» указано, что возведена церковь в Полянах в 1767 году помещиками Иваном Кирилловичем Горяиновым и Григорием Ивановичем Коновницыным. Однако в публикациях о роде Коновницыных есть сведения, что во второй четверти XIX века внук Григория Ивановича, Иван Петрович Коновницын, перестроил полянский храм, и стала Покровская церковь кирпичной… То есть подразумевается, что первоначально она была деревянной. Не знаю. Может, так оно и есть. Но откуда же тогда – производящий впечатление архаичного архитектурный стиль этого храма?..

Справа и слева у входа в полянскую Покровскую церковь – опустошенные «красными копателями», безымянные теперь большие склепы. Явно там покоились когда-то местные дворяне. Не исключено – как раз Коновницыны и Горяиновы. Возле одного из склепов, того, что справа, если встать лицом к церковному порталу, – будто снесла огромные белые яйца неведомая вымершая птица. Это плодовые тела дождевика, головача гигантского. Точно такие же чудовищных размеров грибы я встречала у церкви в деревне Ладино Новоржевского района. Между прочим, это всего в десяти с половиной километрах отсюда… Если по прямой. И ещё – на месте исчезнувших храмов в Прихабах. А это уже Себежский район.

Не скажу, что места вокруг Полян красивы необыкновенно. Любоваться далями мешают кусты и деревья, густо поднявшиеся в окрестностях. Но вот – обширное, сочного темно-зеленого цвета клеверище, а по нему – упакованные в белую пленку, уложенные ровными рядами рулоны силоса. Приметы современной жизни, так сказать. И коровьи следы вдоль асфальта, и запах молока и навоза…

Зато дорога на Бакино просто восхитительна. Это аллея старых берез, между которыми лежат громадные гранитные валуны: видимо, некогда от них очистили поля. Кое-где среди берез растут одичавшие яблоньки, небольшие красные плоды которых на человеческий вкус горьковаты и терпковаты. А вот коровам – очень нравятся: пасшиеся здесь буренки не только подобрали паданцы, но и оборвали с веток все яблочки, до которых смогли дотянуться…

В Бакине мне предстояло разыскать старожила Александра Максимовича Евдокимова (о нём рассказали в волостной администрации). Получилось это не сразу. Деревня, вопреки моим ожиданиям, оказалась не такой уж маленькой и довольно-таки обитаемой. Но по причине ослепительного сентябрьского дня, уборки урожая на огородах и в лесах (как раз пошла обильная волна белых грибов) на всех дверях висели внушительного вида замки.
 
К счастью, Александр Максимович был дома. Он-то и провел меня туда, где некогда обитал мой двоюродный дед Александр Яковлевич Ломоносов. А может быть, в этом доме живал в юности и дед Георгий: таких древних оконных рам я в жизни не видывала. На почтенный возраст дома указывала и четырехскатная вальмовая крыша. После Великой Отечественной подобных уже не делали, а Бакино, по словам моего проводника, в войну практически не горело.

Одряхлевший, утонувший в древесных зарослях дом Александра Яковлевича брошенным не был. И его нынешние жители, к счастью, сберегли оставшиеся от прежнего владельца некоторые документы и старые фото. Среди них я обнаружила снимки деда Георгия Яковлевича, своего отца, двоюродной тетки с мужем и детьми… И, конечно же, фотографии Александра Яковлевича. Мне ведь доводилось с ним встречаться… По меньшей мере, один раз. В Опочке, на автостанции. Может быть, мы с бабушкой Анастасией Сергеевной в тот день ждали его с автобуса?.. Я тогда была совсем маленькой. И лицо Александра Яковлевича в памяти истаяло совершенно. Но помню его высокий рост, худобу, глухоту… И большие сапоги. И как я иду рядом – сама чуть выше этих сапог.

В той же пачке фотографий нашлись снимки Александра Яковлевича на фоне южной природы, кипарисов и дворцовых парадных лестниц. У меня нет сомнений, что путевкой в какой-то санаторий двоюродный дед был премирован за успехи в садоводстве.

Младший брат Александра Яковлевича, мой родной дед Георгий, родился в 1896 году. В какой школе он учился – не знаю. В окрестностях Бакина в дни его детства было несколько школ. Возможно, посещал 2-классное министерское училище в Полянах (иначе – земскую школу). И вообще об образовании, полученном дедом, никакого представления не имею. Не исключено, солгу, сказав, что пятнадцатилетним семья отправила его на заработки в Питер. И что в 1915 году он был призван в армию, поскольку шла Первая мировая война.

Изменяет мне память, или же дед не вдавался в подробности, повествуя о днях своей юности, но дальше как-то сразу идет революция.

– Дедушка, а ты Ленина… видел?!

Разве я, правоверная пионерка конца шестидесятых, могла не задать такой вопрос?..

– Издали… – ответил мне тогда дед. Правду сказал или просто не хотел обманывать ожиданий юной советской патриотки?.. Ну как он, будучи в Петрограде, мог не видеть Ленина?..
 
В Гражданскую Георгий воевал в Туркестане. В коннице Михаила Васильевича Фрунзе. Отлично помню фотографии тех лет: дед с шашкой наголо, в галифе, гимнастерке и буденовке. Под буденовкой – начисто выбритая голова. Голову брили не из кокетства, а по суровой необходимости: чтобы вшей не разводить. Кстати, совсем недавно я узнала, отчего так популярна в те годы была кожаная одежда. Причина проста: в ней не живет вошь.

Рассказов деда о борьбе с басмачами опять-таки не помню никаких. Чтобы хоть немного уяснить для себя реальную ситуацию того времени, спросила однажды у своего однокурсника по университету Бахтиёра Азимбаева, жителя Ташкента: что за память оставил по себе в их краях товарищ Фрунзе?..

– Да уж оставил. Любил Михаил Васильевич заложничков взять, кишлачки пожечь…   

Восток, конечно, дело тонкое, но Фрунзе – не товарищ Сухов [1]…

С Гражданской войны дед вернулся на родину в 1923 году. В 1924-м – вступил в ВКП(б). Коммунист «ленинского призыва». Вроде бы сначала работал в Пушкинских Горах (до 1925 года этот населенный пункт назывался иначе – село Тоболенец). Похоже, что именно там он и познакомился с моей будущей бабушкой Анастасией Сергеевной. Бабушка была не какая-нибудь, – питерская, городская, лаптей не нашивала. В ботиночках ходила. Эти ее слова я помню точно.

Довольно скоро дед занялся организаторской хозяйственной деятельностью. Отметился как агитатор во время проведения коллективизации сельского хозяйства. И после собрания крестьян в одной пригородной деревне получил колом по голове.

– Ну, это, конечно, подкулачник какой-нибудь был, – говорил Георгий Яковлевич потом. Интересно, сам-то он верил в свои слова?.. Дед представлялся мне человеком здравомыслящим. И несмотря на партийность, «вражьи голоса» – это уже на моей памяти – слушал регулярно. Время еще не смыло давние детские впечатления: маленькая и узкая, во мраке раннего зимнего вечера, дедова комнатка с тёмным силуэтом хозяина у зеленоглазого приемника… И – сквозь шум и треск – далёкая, как с другой планеты, то и дело словно уплывающая в небытие человеческая речь, которой долгими часами внимал дед.

В конце 20-х или начале 30-х годов Георгий Яковлевич руководил маслозаводом. Кажется, уже в Опочке. Чтобы повыгоднее продать свои сыры и масло, завод отправлял их в Ленинград.

А осенью 1937 года деду было поручено организовать ремонтную мастерскую, из которой со временем выросло крупное предприятие – Опочецкий авторемонтный завод. Сейчас его уже, увы, нет. Осталось только название микрорайона – улица Автозаводская.

Вот в моих руках пожелтевший уже машинописный лист, на котором кратко изложена история завода. Начинается она с выписки из приказа № 70 по Опочецкому окружному земельному отделу от 17 сентября 1937 года
.
«Утверждаю смету на административно-хозяйственные расходы по строительству Опочецкой МТМ (машинно-тракторной мастерской. – Прим. М.Я.) 21 500 рублей; из них 11 200 на зарплату (из сметы 191 988 рублей).

Начальник ОК РЗУ».

Еще сохранилась одна из самых первых построек завода, если не первейшая, – здание, видное с улицы Романенко. На его треугольном фронтоне аккуратно выложена из кирпича надпись – 1937 г. Даже точка в конце поставлена. Тоже кирпичная.

Директором МТМ был назначен мой дед.

В мастерской ремонтировались трактора ЧТЗ-2 и их моторы. Оборудование МТМ в то время включало в себя двигатель «Нефтяник» – для подачи электроэнергии, токарный и сверлильный станки, испытательный стенд для двигателей. Работало в мастерской на первых порах 22 человека, из них 15 слесарей, один токарь, один механик и пять человек служащих. Средняя заработная плата по мастерской составляла 300–400 рублей, ученики получали 180 рублей.
 
Что можно было купить на эти деньги?.. 

Как сообщают справочные материалы (они есть в Сети), средняя заработная плата в Советском Союзе к 1940 году достигла 339 рублей. На эти деньги можно было приобрести, к примеру, 665 килограммов картошки… Но вот пальто в среднем стоило 377 рублей, костюм – 367 рублей, мужские ботинки – 90 рублей. За килограмм говядины платили 11 рублей; пол-литра водки обходились жаждущим в 11,5 рубля. Десяток яиц – 6,5 рубля, килограмм сахара – 4,1 рубля, буханка хлеба – 1,7 рубля.

Так что довоенные 300–400 рублей – это далеко не золотые горы.

Но время шло, дело двигалось вперед, в цехах МТМ постепенно прибавлялось станков и людей. К 1941 году, то есть к началу Великой Отечественной войны, коллектив мастерской увеличился до ста человек. 

В июле 1941-го, когда до оккупации Опочки оставалось чуть больше недели, рабочие ремонтной мастерской разбили ломами станки – за невозможностью их вывезти, а само помещение МТМ дед будто бы сжечь не позволил, хотя город тогда выжигался целыми улицами (отнюдь не немецкими авиабомбами, как утверждают и сейчас некоторые, а советскими факельщиками: еще живы свидетели, которые до недавнего времени предпочитали об этом помалкивать). Не за врага, конечно, радел, а верил в скорую победу Красной Армии и возвращение из эвакуации домой.

В эвакуации Георгий Яковлевич и был призван в действующую армию – Краснохолмским военкоматом Калининской области.

– Дед, расскажи, как ты воевал?..

На этот вопрос всегда – и одинаково – отвечала бабушка Анастасия Сергеевна:

– Ой, Егор воевал! Аника-воин! Из-под пушек гонял лягушек!

Причину бабушкиного сарказма я уяснила себе совсем недавно – когда познакомилась с наградными документами на сайте «Подвиг народа». В представлении к награждению орденом Красной Звезды [2] названо воинское звание деда – капитан – и его должность: заместитель по политической части начальника фронтового склада ГСМ № 2310 (2-й Украинский фронт). Там же говорится, что в течение трех месяцев он выполнял работу начальника склада.

Да, дед в окопе на передовой не сидел и вряд ли ходил в штыковую атаку… Хотя как знать?.. В армии он – с первых месяцев Великой Отечественной, а на фронтовом складе ГСМ – с мая 1943 года… [3]

С войны Георгий Яковлевич вернулся не с пустыми руками. Но в отличие от трофеев дедова тёзки, маршала Победы Георгия Константиновича Жукова, который барахолил [4] в Германии с таким увлечением, что вывозил оттуда трофейное добро вагонами [5], военная добыча деда состояла из нескольких листочков бумаги. Будто бы где-то в Венгрии он увидел частный литейный заводик и прихватил потом с собой в Опочку самодельные чертежи и краткое описание технологического процесса. Вот с этого и началась литейка на опочецком авторемонтном предприятии.

(К слову о трофеях. Домой дед привез небольшой мешочек сахару. Трофейный он был или сэкономленный от собственного дедова пайка – я не знаю. Зато хорошо помню бабушкину балладу о дальнейшей судьбе этого сладкого мешочка, один уголок которого был нечаянно подмочен. По словам бабушки, когда гостинец был съеден, она давала лизать по очереди пропитанный сиропом уголок пустого уже мешочка своим трем сыновьям – до тех пор, пока на его ткани еще оставались следы сахара…)

Вернусь, однако, к началу литейного производства в Опочецкой МТМ. Как вспоминали ветераны предприятия, материалы для строительства вагранки собирали по всему городу. И с 1946 года литейка стала зарабатывать деньги на дальнейшее восстановление и развитие производства: работники мастерской разбирали разбитую и брошенную военную технику и из алюминия отливали горшки и сковородки, которые, естественно, шли на продажу.

В 1947 году в МТМ появилась тигельная печь для плавки цветных металлов. Сообщение об этом я обнаружила в опочецкой районной газете «Путь к коммунизму» (№ 5 от 18 января 1948 года), подшивки которой хранятся в архиве в Великих Луках. Тогда же в мастерской заработало новое оборудование – станки, двигатель, генератор. Однако с планом ремонта мастерская не справлялась, и деда на страницах того же «Пути к коммунизму» периодически за это ругали. Не думаю, что Георгий Яковлевич был саботажником или из рук вон плохим руководителем; видимо, моторы – тракторные и автомобильные – ремонтировать было и нечем, и некому. Не все ведь запчасти можно изготовить в полукустарной мастерской; и сколько квалифицированных рабочих не вернулось с войны... Известно, что в середине сороковых в МТМ работало всего 60 человек; слесарь был один, три токаря, три механика; дипломами о среднем техническом образовании обладали только двое работников.

Несмотря на производственные проблемы МТМ, сам дед, однако, в Опочке пользовался авторитетом. Как сообщает «Путь к коммунизму», в октябре 1947 года он был назначен председателем районной избирательной комиссии по выборам в Опочецкий районный Совет депутатов трудящихся; не однажды избирался кандидатом в члены РК ВКП(б).
 
В 1949 году машинно-тракторная мастерская была переименована в ММКР (межрайонную мастерскую капитального ремонта). Именно с этого времени мастерскую называют так в районной газете. К концу 1949 года в ММКР появился, помимо прочего оборудования, и новый вулканизационный аппарат.

Дела в ММКР стали налаживаться. Вот «Путь к коммунизму» (№ 49 от 19 июня 1949 года) пишет о том, что в мастерской изготовлено и сдано на склад на 25 тысяч рублей шестерен к ручным и конным молотилкам и веялкам; на 12 тысяч отлито втулок для колес; рассказывает о трудовых успехах ремонтников (№ 12 от 8 февраля 1951 года); сообщает о перевыполнении августовского плана коллективом ММКР (№ 105 от 4 сентября 1953 года).

Я листала газету, читала и радовалась за деда. И вдруг… Вдруг увидела, что одна из информаций подписана: «Г. Яковлев, заместитель директора льнозавода по заготовкам» (№ 141 от 26 ноября 1954 года). И где-то неподалеку обнаружился… «директор ММКР А. Степанов». А дальше – еще интереснее. В газете несколько раз мелькнул… «электромонтер льнозавода Георгий Яковлевич Яковлев»… Вот те раз!

В 1954 году деду исполнилось 58 лет. До пенсии ему оставалось всего два года. Что же он такого натворил, что его сначала отправили на льнозавод в замы, а там смайнали до рядового электромонтера?!
 
Из Великих Лук в Опочку я вернулась, вся за дедушку разобиженная, но полная решимости возникшие у меня недоумения по возможности разъяснить. В местном архиве, естественно. Хоть какие-то документы ММКР и льнозавода середины пятидесятых там быть должны.

И таковые действительно нашлись.

В книге приказов по ММКР за 1954 год вижу знакомую дедову роспись (мой отец расписывался почти так же). Январь… Февраль… Март… Апрель… Апрель?! Запись от 10 апреля 1954 года сообщает, что приказом великолукских областных властей (в то время Опочецкий район входил в ныне не существующую Великолукскую область) директором ММКР назначается А. Степанов. Про деда – ни гу-гу. Ни полслова.

Ладно. Есть еще и книга приказов по льнозаводу. Там мы с помогавшим мне архивистом Инной Ивановной Григорьевой сначала обнаружили Георгия Яковлевича Яковлева – заместителя директора; в более поздних записях – нерадивого электромонтера, спалившего какой-то электродвигатель, – тоже Георгия Яковлевича Яковлева… Черным по белому. То есть – синим по желтоватому, если точно. Короче, думай что хочешь.
 
Хорошо, что в льнозаводских документах сохранились ещё и зарплатные ведомости. В них-то и нашлась разгадка. Двое их было в то время на льнозаводе – однофамильцев и полных тёзок. Два Георгия Яковлевича Яковлева. Заместитель директора и электромонтер.

А почему деда перевели в замы на льнозавод, когда в ММКР работа наладилась? Не знаю. Может быть, его преемник Степанов был молодой, образованный, перспективный?.. Или – властям просто захотелось произвести очередную ротацию руководящих кадров, что широко практиковалось в советское время?.. Спросить уже не у кого.
         
…Работающим я деда не помню. Видимо, он вышел на пенсию во второй половине 50-х годов, не исключено – в 1956 году,  по достижении 60-летнего возраста. Можно, конечно, еще порыться в архивных документах и установить это точно. Но почему-то уже не хочется. Ведь мне представлялось, что дед и доработал до пенсии на том самом предприятии, которое начинал с нуля в 1937 году и восстанавливал после войны.

Жили они с бабушкой в Опочке на Завеличье, на улице, которая тогда называлась Фоминской (теперь – Штрахова). Своё старинное имя улица получила от стоявшей здесь в далеком прошлом церкви Св. Апостола Фомы. Исчез храм в 1816 году, потому что Троицкая церковь, построенная неподалеку годом ранее опочецким купцом 1-й гильдии Алексеем Даниловичем Порозовым, как раз тогда была освящена и имела придел во имя этого апостола – в память об обветшавшей и разобранной Фоминской церкви.

Чуть ниже их дома возле дороги из земли виднелось что-то вроде стенки или фундамента, выложенного из булыжников и валунов. Наверно, это и были остатки старинного храма. Здесь когда-то я зимой каталась на санках, а весной пускала по ручейкам, яростно сверкавшим на мартовском солнце под невероятно синим небом, самодельные кораблики – из щепочек и спичек…

Во дворе дедова дома, в светлых комнатах которого иногда так сдобно, так заманчиво пахло румяными бабушкиными пирожками с рисом и яйцами (она пекла их на сковороде прямо в стояке), до недавних лет рос роскошный дуб, видный издалека. Мощный, серый с зеленым, столп, подпирающий небо. Им я очень гордилась в детстве. После того, как новая владелица дома продала дерево и его спилили, я долго, проходя мимо, старалась не смотреть в ту сторону. И еще превосходный у моего деда был сад. Кроме яблонь, кустов смородины и крыжовника, сливовых и вишневых деревьев, клубники и цветов, там росли и два (или больше?) куста орешника… Это мне казалось необыкновенным.

Я не знаю, кто теперь живет в дедовом доме. Насколько мне известно, он опять поменял владельцев. А те, кто жил здесь когда-то, мои родные, – они ушли. Уже давно. Навсегда. «Иде же несть <…> ни печаль, ни воздыхание».

И эти писания – жалкие попытки наметить хотя бы пунктир, удержать хотя бы призрак памяти – о них, ушедших.


Примечания

[1] Фёдор Иванович Сухов – главный герой популярного советского фильма «Белое солнце пустыни» (режиссер Владимир Мотыль, киностудии «Ленфильм» и «Мосфильм», 1970 г.).

[2] Вот что говорит об ордене Красной Звезды в рассказе «Как я стал шевалье» писатель-фронтовик Виктор Платонович Некрасов (1911–1987), автор знаменитого и правдивого романа о Великой Отечественной войне «В окопах Сталинграда»: «Где и кто вручал мне эту «Звездочку», не помню. К слову, относились к ней все с некоторой иронией, и называлась она «бабьим» орденом, так как награждались ею преимущественно ППЖ – «походно-полевые жены» начальства – связистки и медсестры».

[3] Недавно в Опочецком краеведческом музее обнаружилась автобиография моего деда, написанная им еще в апреле 1970 года. Оказалось, что в июле 1941 г. Георгий Яковлевич был назначен комиссаром маршевого батальона и отправлен под Новгород-Северский. Прямо с марша батальон бросили в бой. Задачей было оттеснить противника за Десну и взорвать мост. В этом первом бою деда ранило и очень сильно контузило. Год он провел в госпиталях, но так и не оправился, комиссия признала его не годным к строевой службе.  В 1943 г. он всё-таки выпросился в армию. Получил назначение на склад ГСМ № 2310, начальником которого стал в январе 1944 г. С этим складом он и дошел до Венгрии и Австрии. С войны вернулся в капитанских погонах инвалидом 2-й группы.

[4] Словечко «барахолить» было в ходу в 1945 году на территории Германии у советских военнослужащих. Об этом упоминается в неподцензурном фронтовом «Дневнике» Л.А. Белинской (1912–2001), опубликованном опочецкими краеведами в 2015 году.

[5] Сообщение Н.А. Булганина (советский государственный деятель) И.В. Сталину:
«Сталину
В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову.
Булганин
23 августа 1946 г.».