1. 48. глава сорок третья

   Книга первая. Первый день.
   
    ГЛАВА СОРОК  ТРЕТЬЯ
    Мотня с треском распахнулась... Доза за дозой — и неудача отдаляется! Хорошая девушка перед траханьем раздевается, как солдат в отбой! ****и выбирают негров и ментов, прочим остается онанизм!
   
    В общаге уже были накрыты, собранные откуда-то и составленные в фалангу тощие ободранные столы. Играла считываемая допотопной радиолой с современных пластинок музыка. Суетились в фартучках божественного происхождения девочки. Натка тут же закамуфлировалась, переменила веру: Облачилась в такой же чистенький фартучек (где она его только взяла? Не с собой же притаранила!) и став сама потусторонней быстро нашла со всем здешним хозяйским миром общий язык. Скоро сели за столы. Мужского полу было голов двенадцать, девочек с Наткою трое человек. Витькиных кредиторов среди присутствующих только двое.
    Зазвучали тосты, зазвенели стаканы, зачвиркали о блюдца вилки, зарычали изголодавшиеся желудки. Шпала, как тогда, на проводах у Лобана, добросовестно принимал дозу за дозой, хорошенько закусывал и радостно ощущал про себя, что его сегодняшняя неудача с Семеновой отдаляется. Блекнет, уходит из круга действительности. "Черт с ней! — раззадорившись сивухой, думал он. — В конце концов считать меня за идиота она уже никогда себе не позволит. А любовь?...
    Любовь — это материя сложная, нежная, как капроновый чулок, к примеру! Проволокой ее не скрутишь, цыганской иголкой не заштопаешь! Бывает ли она вообще такая, какую мы ее ждем? В конце концов то, что будет сегодня между ним и Наташкой — тоже любовь!" От этих мыслей Витьке стало приятней ощущать себя, поднялся общий тонус фантазии и вторящей ей плоти. "Нужно будет пить поменьше, чтобы не ударить лицом в грязь на этот раз!" Наташка пила мало, как все присутствующие девчонки и была у парней нарасхват. "Пусть мылятся! — думал насмешливо Шпала. — Бриться-то я буду!" Пригласив "Королеву бала" на танец Витька спросил ее на ухо нетерпеливо, жадно:
    — Пойдем?
    — Попозже! — так же тихо, одними губами игриво ответила Наташка.
    Она резвилась неустанно, самозабвенно, как дитя. не жалея ног. Еще бы! Ведь усилия оплачивались самой ценной валютой — вниманием парней! Это заколдованный круг, цепная реакция: уверенность в себе рождает внимание, внимание — уверенность в себе и так по восходящей спирали. Из девчонок уже осталась Наташка одна. Подружки с парнями исчезли тихо и незаметно среди всеобщей бестолковой сутолоки. Она стянула на себя взгляды и помыслы стольких парней!
    — Ну что, пойдем?
    — Попозже!
    Шпала уже слегка обиделся: "В конце концов если Натка хочет сменить партнера, он ведь не против, но зачем держать его заложником?" Ишь, как глазенки строит всем подряд! А те и рады стараться, идиоты: друг перед другом, друг перед другом! Нет, что ни говори, а мужики определенно дурнее баб. У них во время возбуждения мышление перестает функционировать — сперма на мозги давит! Начинают думать спинным мозгом! Стали бы вот так же девчонки толпой выкобениваться перед одним единственным парнем?
    В стае, между тем, кажется, проклюнулся лидер, которому Натка явно оказывала предпочтение перед остальными.
    С Бараном из Курска она танцевала чаще других (почти через раз), уже неоднократно позволила себя чмокнуть в щеку и ощущать, оглаживать всею его трепетной грудью.
    — Что ж, пора уходить! — решил Витька. На всякий случай он еще раз пригласил Наташку, чтобы очистить совесть.
    — Ну что, Нат?
    — Какой ты нетерпеливый!
    — Почему? Я просто не хочу даром терять время!
    — Дело твое!
    — Спасибо!
    И он освободил ее из своих объятий.
    — Ты уже уходишь?
    — А что же мне еще здесь делать?
    — А я?
    — Как хочешь!
    — Хорошо, я пойду с тобой, только отшей от меня вон того типа, — Натка кивнула на Барана, — он усиленно набивается меня провожать и я устала ему отказывать.
    “Прямо уж так и устала, небось опять хочет увидеть бой гладиаторов!" — мелькнуло в голове у Шпалы. Он оттащил залетного кавалера в сторону.
    — Слушай, земеля, — Шпала дружески и одновременно немного снисходительно положил Барану руку на плечо, — вот с той девчонкой чтобы я тебя рядом больше не видел, ферштейн?
    — Кстати, ты когда мне пятнадцать рублей отдашь? — попытался контратаковать новоиспеченный ухажер.
    — Во! — Витька сунул собеседнику под нос пятерню, сложенную в неэтичную фигуру. — В Фонд мира! Купить хочешь? Она дороже стоит!
    — Сколько? — в тот же миг, в сердцах, с надеждой хватаясь, как утопающий за соломинку, выпалил Баран.
    Шпала посмотрел на него как бы заново, после долгой разлуки, с интересом и азартом, прикидывая, сколько можно слупить с этого страдателя по женским прелестям.
    — Что ж, — после некоторого раздумия, неторопливо, растягивая слова, как бы боясь продешевить, пропел он, — я думаю... на полсотни... она потянет!
    Витька явно издевался над незадачливым покупателем: тому кто смог бы Натку увлечь, Гроздев отдал бы ее даром.
    — Значит, если я заплачу тебе полсотни ты отступишься от нее? — проницательно глядя ему в глаза, выкрикнул курянин.
    В голосе его мешалась тревога быть обманутым, страх потери и трепетная страсть обладания. Шпале стало смешно.
    — Баран, ты сколько получаешь? — с веселым удивлением спросил он, — Или, может быть, ты дочь миллионера гребешь?
    — Отстань! — каркнул тот, лихорадочно, дрожащими неверными руками шаря по всем карманам. — Я сейчас!  — и исчез куда-то.
    Через секунды он возник вновь, держа в руках две новые хрустящие двадцатьпятки.
    — Значит так, — срываясь на верхних нотах, проговорил клиент, — я плачу тебе полста, как договорились, прощаю долг и ты отступаешься от Натки, согласен?
    — Согласен! — все еще как бы во власти услышанного анекдота проговорил Витька.
    Он ждал истинной концовки, развязки, когда можно и должно смеяться. Вот если бы сейчас эти бумажки вдруг оказались конфетными фантиками, Шпала бы понял юмор и хорошенько посмеялся. Но бумажки, сунутые в его руку, были реальностью: два ломкие, хрустящие, раскрашенные как павлиньи перья четвертака. А вот Баран переместился в пространстве и уже азартно танцевал какое то "Железное танго" или "Краковяк вприсядку". Подождав еще чуть-чуть и не ощутив прилива смеха, Шпала с сожалением посмотрел на благородные билеты, зачем-то проверил на свет водяные знаки. Увенчанная звездами лысина вождя была на месте и оттого он загрустил еще больше.
    Кажется Витьку вторично за сегодняшний день ловко надули. Ведь не деньги же ему нужны, зачем они Шпале за неделю до армии, зачем они ему вообще, сами по себе? Зрелище Груздю нужно, азартная игра, которую он и хотел, всем сердцем надеялся получить сегодня, чтобы залить пожар души. И вместо этого получил... как проститутка за услуги. Шпала хотел было тут же вытащить из толпы Барана, разбить ему морду и заставить сожрать всученные деньги, но... поезд ушел, как говорится! Хорош же он будет, манипулируя перед Наташкой радужными банкнотами, она сразу все поймет!
    Да и козел — Баран, то есть, оказывается, откровенно поверил в эту игру и теперь счастлив купленным счастьем. "А черт с ними со всеми в конце концов! — подумалось вдруг. — Кому и что Витька должен доказывать? Барану, который уже за прошлые пятнадцать рублей считает его аферистом и скрягой; Наташке — для нее он бесчувственный толстокорый пень, который она силится побольнее укусить, достать, только и всего; другим разным присутствующим? Так ведь им, если даже Шпала раздаст сейчас эти полсотни, все равно всех долгов не вернет, а для толпы это главное!
    Мелкие душонки! Им не нужна большая, захватывающая игра, им нужна синица в руки и разве неправильно, что Витька пользовался их деньгами, как хотел, наказывая фраеров за убогость желаний на каждом шагу? А они по- прежнему меряют все на свой аршин, откупились за Натку деньгами. Ну и черт с ними!"
    Шпала оделся и мельком кивнув танцующей Наташке, так, чтобы видела только она одна, вышел на улицу. Многочисленные мудрые звезды глядели Витьке в лицо. Они его понимали и принимали ту точку зрения, что какие-то вонючие деньги не самое главное в этом мире. Но и деньги должны иногда валяться в карманах, особенно если они сами туда изо всех сил стремились. Что ж, пусть будет еще смешней! Выскочила румяная, жаркая как печка Натка.
    — Ты что, бросил меня, продал, да?
    И в глазах ее блеснули, как две звездочки, слезинки.
    — Тс-с-с! — Шпала зажал ей рот, увлекая за угол. — Я же за тобой, я же не ушел совсем!
    — Куда ты меня тащишь? — повинуясь тайне, прошептала Наташка. —Моя куртка!
    — Сейчас и ее достанем, не волнуйся! В общем так, слушай! Ты идешь вон в тот переулок, прячешься в темноте среди кустов и ждешь меня, а я выкраду твою куртку. Ну все, давай, а то твой Отелло сейчас выскочит и будет от тоски и бешенства рвать на одном замечательном месте волоса.
    — Почему замечательном?
    — Потом объясню. Давай, давай! — и Витька легонько подтолкнул ее рукой в центр тела.
    Натка неуверенно побежала. Тогда он приблизился к черным окнам спальной комнаты и почти без прикидки, с ходу, начал карабкаться на один из подоконников. Здорово помогал завалинок. Но окна были большие, старинного фасона, с полукруглым верхом и с завалинка до форточки еще не дотянуться. Значит, нужно встать на подоконнике, держась только за рейку посередине. Впрочем, это удалось Шпале достаточно легко и быстро. В успехе операции он не сомневался, так как знал, что форточка почти никогда не бывает закрыта на шпингалет. Поддел ее ногтями, она открылась. Ну, теперь скорей, пока Козел не начал "метать икру" по двору!
    Витька влез "щучкой",  аккуратно передвигая тело в деревянной раме, перебирая руками за оконную ручку, затем спинку кровати и наконец верхушку тумбочки. Форточку тут же за собой прикрыл. И вовремя!— так как снаружи уже послышались шаги. Шпала стремительно присел, зацепив бедром панцирную сетку кровати, тут же прихлопнул ее рукой — успокоил и "гусиным шагом", пятясь, отошел дальше от окна. Привстав вновь на полусогнутых, как у калеки ногах, он почти тут же увидел во дворе фигуру Барана.
    Несостоявшийся гребарь шел крадущейся, рыскающей и одновременно испуганно суетливой походкой, оглядываясь во все стороны. Кидался то к сараю, то к туалету, то к лавке в глубине двора. Заглянул даже в кадку для дождевой воды. Обшарив и исходив по закоулкам весь двор, он позвал взволнованно, грустно и каким-то непередаваемо душевным, страдающим голосом, как волк на Луну провыл:
    — Наташ, Наташа!
    У Витьки невольно дрогнуло, сжалось болью сердце. Черт возьми, опять он ломает чье то счастье! Убийство какое-то! Пятнадцать лет расстрела! Что с нами, мужиками, делают эти бабы! Ну зачем он, Витька, на сегодня Наташке? Или зачем в противном случае ей нужен был Баран? Они что, эти бабы, все от природы немного садистки? Обожают издеваться над повергнутым, пить из него кровь по каплям, питают патологическую страсть к кровавым побоищам в свою честь. Гладиаторские бои и рыцарские турниры наверняка их изобретение, с их подачи, во всяком случае. Ибо только женщине. кроткому, ангелоподобному существу льстит так бессмысленно проливать чужую кровь. Или у прекрасного пола просто существует разделение функций между разного вида самцами? С одними они любят дружить, с другими целоваться, с третьими спать в постели?
     Шпала знал одну такую особу. С одним из его знакомых, кротким, возвышенным, мечтательным парнем она дружила, гуляла, разговаривала о любви и чистых человеческих чувствах: справедливости, добре, верности... С другим, часом позже, спала на чердаке в давно и обстоятельно оборудованном ложе. И так вплоть до самой намеченной свадьбы. Лишь случаем расстроенной из за того, что бедный обманутый жених был освобожден из плена бредовой любовной слепоты друзьями. И своими глазами увидел, какие уроки богиня его сердца преподает другому, более ограниченному и практичному его знакомому. Все они трое были знакомы и дружили с детства, учились в одном классе...
    Что же обманщица? Застигнутая женихом с многочисленными общими знакомыми на месте преступления, она даже нисколько не смутилась, не постеснялась при всем собрании надеть вновь на тело свои туалеты, а своему платоническому партнеру сказала в заключение:
    — Ты сам разрушил свой убогий рай, в котором бы, сидя смирно, мог прожить счастливо всю жизнь. Что же до обмана, в котором ты так истерически меня здесь обвиняешь, так знай: он существует потому, что такие как ты желают быть обманутыми и сами предлагают себя на эту роль.
    Юное коварное создание с легкостью бросила обоих своих партнеров и поселок, где жила от рождения. Уехала куда то на комсомольско-молодежную стройку. И через пол года там же выскочила за муж за какого то иносранца — не то грека, не то турка. А может быть араба, которого в качестве реванша за свое поспешное ретирование и привозила в поселок на всеобщее обозрение. Кажется этот гибкий, весь подвижный как марионетка и смуглый как мумия из Печерских лавров иностранчик в ней души не чаял.
    Теперь она живет за границей, шлет оттуда шмотки и письма сестре и подругам, а оба партнера, да и многие из их общих друзей-одноклассников тайно сохнут по ней и отчаянно сплетничают по каждому новому слуху о безотказной всеобщей школьной любви. И каждый сам себе думает: А не лучше было бы, если бы все осталось по старому: женился бы на ней один — он, а все пользовались! Зачем было шухер-то поднимать!
    То, что бабы превыше страсти ценят выгоду — скорее правило, чем обидное исключение. Зачем далеко ходить за примером? Вон на поселке уже две мощных группировки ****ей, одни из которых дрючатся исключительно с неграми, другие с ментами. Неудивительно, что при таком раскладе, включая отток красивых баб за границу, среди простых самцов уже существует некоторая натяжка в этом отношении, так как и негров и особенно ментов в городе тьма тьмущая. Хотя по статистике баб, говорят больше, чем мужиков. "На притеснения коммунизма ответим стопроцентным онанизмом!" "Галя вышла за муж за грузина. Лена вышла за муж за казаха. Всех умнее оказалась Зина: Вышла за муж за индейца с острова Ямаха!" Кстати, что интересно — все ****и почти поголовно удачно выходят замуж!
    Размышляя таким образом Шпала исподтишка, в полуприсяди на****ал за пылким Ромео. Как ни жаль его, а учить надо. Слова в таких случаях не помогают, ибо не приемлются на веру. А в следующий раз будет умнее. Что, разве Ларочка Витьку не так же обидно по носу щелкнула? Так какого черта он будет отрывать от себя другим? Жалость развращает людей! К тому же это двойная беда: во первых Гроздев сегодня не будет иметь того, что заслужил, а баран иметь незаслуженное! И, во-вторых, этот вот "Козел" — сойди ему на сей раз все гладко, в следующий наколется на чем-нибудь гораздо более серьезном. И будет каяться, страдать потом всю жизнь, как теперь Шпала по Ларке.
    Все в мире справедливо и никто не имеет права портить его ненужным состраданием. Помимо всего прочего это к тому же еще и наказуемо. "Ни одно доброе дело не остается безнаказанным!" или, еще вернее "Не делай людям добра и они не будут делать тебе в ответ зла!" В это время, словно что-то заподозрив, Баран резко, как голкипер на мяч метнулся к окну. Витька едва успел упасть и закатиться под кровать, больно ударившись головой о никелированную ножку.
    Запах сырости и кислой погребной плесени подсказал ему, что полы здесь видимо, моются часто и слишком много грязи Шпала на себя не соберет. Прикрыв ладонями расстояние от лица до оконного стекла сверху и с боков, как аквалангист в маске курянин вглядывался в темноту комнаты. Одну за другой он обследовал многочисленные кровати, гипнотически обработал взглядом углы.
    Шпала лежал не шевелясь. Кажется, Баран его не заметил. Да и зачем ему, по идее, глядеть под кровати? Не будут же Витька с Наткой строить фигуры там! Когда силуэт исчез, Шпала осторожно вылез из убежища, подполз на четвереньках к тумбочке и из-за нее выглянул наружу. Двор был пуст. Одежда немногих гостей была свалена на крайний к двери кровати. Кроме Наташиной куртки здесь лежал еще всего лишь болоневый без подкладки плащ со шляпой и полупальто грубой драповой ткани.
    Все это Витька отлично видел еще когда сам под конвоем ключницы пришел сюда, чтобы взять свою штормовку. Тогда он включал свет. Кровати в этой комнате были застланы аккуратно по белому, как в армии, и ни одна не примята. Видимо, комната в данный момент была нежилая и служила для ночлега случайным заезжим экипажам или вообще была законсервирована. Ведь Чава, кажется, во время застолья обмолвился, что практика в школе уже закончилась и кое-кто из ребят, в основном, иногородние, из других областей (по преимуществу Витькины кредиторы) разъехались домой, невзирая на назначенную вечером пьянку.
    Взяв с кровати Наташкину куртку и скрутив ее в сверток, Шпала бесшумно раскрыл форточку.  Хотел было уже выбираться в подлунный мир в последовательности, обратной той, которой он сюда вползал. То есть по-рачьи, ногами вперед и вверх. Но в последние мгновения сообразил, что так быстро и удачно совершить перемещение в пространстве ему вряд ли удастся. Во-первых, трудно будет ногами нащупать подоконник. Во вторых, он может невольно сделать резкое движение ногой и разбить стекло. В-третьих, и самое главное, на улице, чем черт не шутит, Шпалу может поджидать засада. И пятиться на врага тылом не лучший вариант.
    Найдя на ощупь, он попробовал открыть закрашенный до бесформенности оконный шпингалет. Это легко удалось, видимо окно открывали часто. Тогда осторожно, встав во весь рост (черт побери, на тумбочке останутся грязные следы его туфлей моднячих, ну да что сделаешь?), Витька открыл и верхний шпингалет, со скрипом минимальным, но все же неизбежным. Растворил одну створку (в окнах стояли только одни рамы — внешние) сбросил на землю куртку и, совершив ряд замысловатых маневров, сам оказался снаружи от створок рамы. Тогда прикрыл их за собой, сунул руку в открытую форточку и застопорил верхним шпингалетом. И на один хватит! Затем закрыл и саму форточку. Натка, согнувшись в три погибели, пронятая сырой осенней свежестью, мелко дрожала в условленых кустах.
    — Где ты был? Я вся продрогла тебя ожидая! — недовольно скороговоркой простукала зубами как морзянкой она.
    Жадно и быстро накинула на себя куртку, подрожала в ней еще чуть-чуть. Затем, расстегнув Витькину штормовку, холодная, забралась к нему под одежду, прижалась полной грудью, дрожащим свежим тугим телом. Руки-ледышки сунула сначала, выпростав шерстяную рубаху ему на пояс, затем под штаны, обхватив стальными обжигающими клещами весь прибор с придатками. Шепнула в ухо:
    — Так теплее! — и, сложив губы трубочкой, подставила их для поцелуя.
    Шпала чувствовал себя как приготовленный к анатомированию труп, только что вынутый для этой цели из холодильника. Странно однако, что у этого трупа стоял и непонятной силой поддерживался в неприличном для него, трупа, состоянии один орган. Ему даже вдруг живо показалось, что в местах соприкосновения этого органа с тугим кольцом происходит шипение, как при соприкосновении льда с нагретым докрасна воткнутым в него прутком металла и оттуда валит густой пар. Витька невольно замер, прислушиваясь. Нет, нет шипения, нет пара! И вновь прилип к губам, проник в нее сладко и вольготно, пока лишь языком.
    "Однако, поза неудобная! — как бы размышлял, разговаривая, делился сам с собой Шпала при этом. — Сам-то уже вроде привык, согрелся, но вот мое продолжение!.. Необыкновенное, надо тебе признаться, ощущение; как будто ты полярник и за неимением термометра выставил из теплой палатки на лютый мороз свой конец, чтобы измерить температуру. Или как тот волк, который держит в замерзшей проруби хвост и приговаривает: “Ловись рыбка большая и маленькая!"
    — А почему-то место у Барана прекрасное? — как ни в чем не бывало, кокетливо спросила она.
    — Понимаешь, есть в нем одна прекрасная черта.
    — В ком?
    — В Баране.
    — Какая?
    — Та, что разделяет его зад на две половинки...
    — Ха-ха!...
    — Ты мне из армии напиши, — напевно шепнула ему Натка на ушко, — я тебе писать буду! Послужишь, ума наберешься, дурашка, поймешь, какая баба тебе настоящая нужна.
    — Настоящая женщина — это женщина, которая имеется в наличии в настоящее время! — попытался сострить Витька.
    — Ху, балбес! — Натка поерзала своим продолжением живота о его зажатый в тисках член. — Ну-ка, покажи, какой он у тебя теперь стал!
    — Ну не здесь же! — возмутился было Шпала, ухватил за рыскавшую по пуговицам руку.
    — А какая разница? — невинно и обидчиво, устремив на него глазки, по-детски недовольно выпятив губки, спросила Натка и в то же самое время резко дернула за пояс штанов. Мотня с треском распахнулась, несколько пуговиц звякнув о ветки кустов затерялись где-то в зарослях. Витька едва успел поймать на коленях спадающие штаны.
    — Ты что, одурела? — пытался промычать он грозным голосом, но под конец фразы невольно сбился на смех.
    Выходка Натки, что ни говори, чем-то была сродни его собственным выходкам и потому развеселила, заинтриговала. "Черт возьми, это не Натка а хулиган в женском обличии! У них, оказывается общность характеров!
    — Слушай, ну как же я домой пойду? — пытался протестовать Шпала через смех.
    — А вот так и пойдешь! — с прежней простотой ответила она. — Руками держать будешь, зато занятие и меньше желания возникнет знакомиться по пути с женщинами. И добавила успокаивая: — У меня булавка есть. Сделаешь — получишь булавку! Ну-ка, ну-ка, кажется, я что-то ощущаю, а выразить не могу!..
    И, как племенного жеребца за узду, потащила Витьку на буксире из кустов под фонарь, принялась, как ни в чем не бывало, рассматривать интересующий ее объект. Переулок, надо сказать, был тихий и безлюдный, но все же! Шпала крепился некоторое время, краснея от натуги, как колхозник на базаре, у которого дотошная подслеповатая бабка все выискивает и выискивает дефекты в предлагаемом продукте, отчаянно приценивается, норовя сбить цену вдвое, уговаривает уступить, норовит ухватить почти задаром.
    — Ну хватит! — сказал, наконец, отбирая игрушку и засовывая собственность на место, захлопывая полы брюк и застегивая прорезь на уцелевшие чудом пуговицы. — Давай булавку, не обману!
    Натка вопросительно, притворно обиженно посмотрела на Витьку. Шпала чмокнул ее в ушко. Заколов булавкой пояс, он привел таким образом себя в порядок и оба, обнявшись двинулись в темноту наугад. Кривая улочка вывела их к железнодорожному депо, расположенному посреди многочисленных переплетенных между собой путей. Уставленных по обочинам тесными конурками составителей, домишками диспетчеров, семафорами, ящиками автоматических и рогатками ручных стрелочных переводов, столбами домкратов, ящиками подстанций... Запах пыли, навечно смешанной с мазутом и копотью, главенствовал над всем.
    Тупики и запасные пути во множестве были уставлены товарными и пассажирскими вагонами, сцепленными нередко вперемешку. Предполагая найти среди них пристанище, Витька с Наткой принялись осматривать один вагон за другим. Наконец в очередном вагоне оказалось выбитым одно из окон. Шпала, порыскав вокруг, подтащил к нему найденную доску. Упер ее одним концом в каменистую насыпь, а другим в железо обшивки под окном. Взобравшись по доске при поддержке Натки, он кое-как освободил нижнюю часть рамы от осколков стекол. Частью вытащив их, частью выбив поданным снизу булыжником. Затем слез, подсадил в окно Натку и с разбегу по доске достиг окна сам.
    Внутри было темно и уютно: плацкартный вагон, полки покрыты мягкой обивкой, запах комфорта и дальних странствий. Он жадно, как ястреб цыпленка, ухватил ее сзади за бедра. Натка сама выбирала подходящее для любовной схватки отделение. Наконец найдя его, выделив каким-то необъяснимым чутьем среди других, повернулась к Витьке лицом, обняла его, подставляясь для поцелуя и, получив требуемое, тут же деловито принялась сдирать со Шпалы штормовку.
    — Зачем, — удивился было Витька, — она же не помешает!
    — А подстилать я что буду? — зажужжала Натка неведомым, возбужденным, словно брюшным голоском. — И вообще я так не хочу, снимай рубаху и брюки, вообще все снимай, я должна тебя чувствовать!