Берегись трехпалой жабы. Глава пятая

                Борис Артурович Гавыдян
                Или карьера на карьере
   
   -- Карина, -- промурлыкал Борис Артурович, выходя из своего кабинета и запирая дверь на ключ, -- я уехал к Шкуренко, если кто будет спрашивать, то сегодня уже не приеду, хорошо?
      -- Хорошо, Борис Артурович, я поняла, до свидания, ; отвечала Карина.
      -- До свидания, Карина.
Как не мнила себя Карина секретарем высшего звена, как не старалась соответствовать этому, усвоенному из американского кино и отечественных сериалов образу, а приходилось-таки «опускаться» временами и до реалий своей должности:
      -- Борис Артурович, у меня кончился чай, который я вам завариваю, и кофе. И сахара тоже нету. И чашка из набора только одна осталась, остальные побилися.  Приедут люди, а чай пить не из чего; вы меня потом ругать будете.
      -- Нужно купить чашки. Нужно купить. Купи, пожалуйста, Кариночка, а? На часик можешь сегодня уйти пораньше, ладно?
      -- Хорошо, Борис Артурович, куплю. Такие же купить, как были?
      -- Купи такие же.
      -- Хорошо. А денежки дадите?
      -- Денежки? -- Гавыдян машинально положил ладони на карманы пиджака. -- Денежки возьми в бухгалтерии, Кариночка, скажи, пусть спишут на что-нибудь, там, не знаю, да на чашки пусть и спишут, или на что им там удобней, мне все равно, хорошо?
      -- Хорошо, Борис Артурович, до свидания.
      -- До завтра.
       Директор ООО «Карьер №6», держа левую руку в кармане брюк, а правой вертя телефон, что-то насвистывая, бодрой походкой прошел по коридору со скрипучим полом, кивнул идущему навстречу водителю самосвала, и вышел во двор предприятия. И пусть читатель не думает, что образ этот слишком нарочитый и выпуклый – именно так он и шел, рука в кармане, вертит телефон и посвистывает.
Это был худощавый человек небольшого роста с орлиным носом и темными, быстро бегающими глазами.  Волосы его, когда-то черные как смоль, были уже тронуты сединой, но в количестве с годами не уменьшились, и росли, казалось, от самых бровей; зачесанные назад, но не прилизанные, они солидно гармонировали с его маленьким, худощавым лицом. А вот пышные усы своего радикального цвета не растеряли, правда от частого курения имели желтоватый никотиновый оттенок, особенно заметный, почему-то, под левой ноздрей. Одевался Гавыдян всегда элегантно.  В этот день на нем был темно-серый, строгий костюм и бледно-голубая, почти белая рубашка. Широковатые и чуть длинноватые брюки собирались гармошкой на черных, с очень острыми носами туфлях; пиджак был тоже великоват – рукава доходили аж до костяшек на кулаках. Зато это был ARMANI. И ничего, что купленный на рынке в Городе, все равно не поддельный.   
       Гавыдян, приподнявшись на носочки и прищурившись всматривался в группу людей, окруживших какой-то предмет. Это был новый двигатель от самосвала, который час назад привезли на территорию и выгрузили на деревянный поддон, а люди были водителями, которым было интересно. Различив среди них того, кто был ему нужен, директор крикнул:
      -- Эй, Бураков! Подойди сюда!
       Бураков - щуплый человечек в измазанном зеленом комбинезоне, сказав что-то приятелям, засеменил к шефу. Подбежав, он снял грязную, в мазуте перчатку с правой руки, и они поздоровались.
      -- Да, Борис Артурович, ; выдохнул запыхавшийся Бураков.
      -- Петя, ты не забыл, что вечером мне шифер на дачу везешь? -- спросил Гавыдян.
      -- Нет, не забыл, привезу.
      -- А его уже сняли с дальних боксов?
      -- Сняли еще вчера, он рядом весь сложенный лежит. Мужики вечером его ко мне закинут, и я Вам привезу. Мужикам только магарыч надо дать.
      -- Проследи, чтоб аккуратней грузили, чтоб не побился. Что за магарыч? Сколько? -- На лбу у директора появилась глубокая вертикальная складка.
      -- Да нет, не много. Их трое, ну тысячу дайте – хватит.
      -- Тысячу.… Пойдем со мной, у меня в машине бутылка водки есть, хорошая, им понравиться.
      -- Да что им водка.… -- промямлил Бураков и махнув рукой поплелся за шефом.
       Они подошли к стоящей на внутренней парковке HUNDAI SONATA белого цвета, с номерными знаками, которые даже мало-мальски опытный Гаишник легко отличил бы от обыкновенных и останавливать машину не стал бы, дабы не тратить свое время, стоящее, в последнее время уйму денег. Гавыдян достал из багажника бутылку когда-то кем-то подаренной ему водки, вручил удрученному водителю и тот, под не слишком ободряющее: «давай, давай дорогой, водка хорошая», пошел обратно к товарищам, чтобы вставить свое умное слово по поводу привезенного с утра, и завоевавшего уже популярность двигателя.
А белая иномарка, чуть пробуксовав передними колесами и подняв в воздух немного пыли помчалась, управляемая своим водителем по делам в районную администрацию. Ехать было не далеко: километров десять по двухполосной асфальтовой дороге, потом еще пять по широкой Московской трассе, затем налево – и вот он, город Каменозерск – районный центр. Здесь, на большой квадратной площади, мощеной серой тротуарной плиткой и обнесенной высокими зелеными елями, стоял памятник Владимиру Ильичу Ленину, напротив которого расположилось типовое трехэтажное здание – администрация Каменозерского района.
       Поднявшись по ступенькам, Борис Артурович зашел в белую металлопластиковую дверь, и очутился в пустом гулком холле, из которого в две стороны вели такие же пустые и гулкие коридоры. «У людей что, проблемы кончились? Или, наконец, поняли, что сами быстрей их решат?», подумал Гавыдян, обнаружив необычную пустоту в будний день, но потом заметил несколько бабулек на узких неудобных лавочках: «Эти сами не решат, но душу вынут».
       Шкуренко Геннадий Петрович, глава администрации, к которому и направлялся Гавыдян, был в своем просторном и светлом кабинете. Вход туда охраняла не молодая секретарша с белыми прямыми волосами, собранными на затылке в хвост; ярко красными губами и синими верхними веками. Как всегда, получив плитку молочного шоколада от знакомого посетителя, она вежливо сказала: 
       – Здрасьте, Борис Артурович, заходите, он там один.
       – Здрасьте, здрасьте, Светлана Олеговна, я пошел.
       Гавыдян зашел в кабинет. Глава сидел за своим столом и оживленно разговаривал по телефону. Он помахал гостю своей пухлой пятерней с коротенькими пальцами в знак приветствия и жестом указал на стул; сам встал и начал расхаживать по кабинету взад-вперед. Толстый человек, с одутловатым красным лицом и прогрессирующими залысинами, он страдал одышкой и много двигаться не любил, но сегодня был весел и выглядел лучше обычного.
       – Да, да, да, родной, да дорогой, ну пока, да, да, ну пока, пока, будь здоров, ага, давай. – Он закончил разговаривать, снова сел за стол, и нацелил на Гавыдяна свои проницательные, маленькие, светло-серые глаза. – Привет Боря, чего хотел?
       – Здравствуйте, Геннадий Петрович. Я просто по телефону не стал, сами понимаете, сами говорили. Кое-что поломалось на заводе, нужно чинить срочно, до совета директоров еще две недели, две недели, вот я приехал решить этот вопрос.
       – Что опять поломалось, Боря?
       – Поломался конвейер, Геннадий Петрович, конвейер, но он уже подходил, отслужил свое.
       – Что же у тебя там вечно все ломается, Боря, а? – с улыбкой на лице спросил глава и прищурился.
       – Почему вечно? Ну это же техника, а как же? Это же амортизация, понимаете, – развел руками Гавыдян, – мы …
       – Да ладно, ладно, шучу, что там покупать? Большие затраты? – перебил глава.
       Гавыдян озвучил цену ремонта – солидную, но для организации с такими доходами не значительную, поэтому Шкуренко дал добро, даже не советуясь с остальными хозяевами, тем более, что делать было нечего, нужно было чинить, да и покупались по сути мощности, которые будут работать и приносить прибыль еще очень и очень долгое время.
Обычно такого рода вопросы: о ремонте, закупке техники и оборудования решались на регулярных, не слишком частых собраниях акционеров, но проблема, с которой пришел сегодня Гавыдян, была острой и безотлагательной – строительный сезон был уже в разгаре, нельзя было допустить остановки в работе. Звонить остальным акционерам не стоило, они не сильно себя афишировали в этом статусе, а мобильная связь – вещь в некотором роде не надежная.
       У карьера было несколько хозяев-акционеров, и так как природные ресурсы по-хорошему должны принадлежать государству, то все они были чиновниками на разных, достаточно высоких государственных постах. Был один милиционер из Города, был депутат, Шкуренко вы уже знаете, а про четвертого даже писать не стоит - руки могут отсохнуть. К большому сожалению Гавыдяна сам он был на предприятии всего лишь директором с четко обозначенным, но относительно солидным окладом. Он был чьим-то родственником из хозяев: чьим-то мужем чьей-то сестры. Уже десять лет он работал директором, и выполнял свои обязанности добросовестно и со всей ответственностью, был уважаемым руководителем для подчиненных и исполнительным подчиненным для руководителей.
Но, как известно, на казенных харчах сыт не будешь, поэтому он, конечно, жульничал. Продавал щебень налево. Туда машинку за наличку, сюда машинку.… А иногда и десять машинок. Поэтому был человеком богатым, даже очень, хотя старался это по возможности скрывать, но дачу с бассейном во дворе, которую уже достраивал, не спрячешь в лесу и не зашьешь в матрац. «Что ж, – думал он, – надо же когда-то и жить начинать, не все же время прятаться, да и понимают все…». Все и вправду понимали. Понимали и позволяли. Но во избежание перегибания палки со стороны Гавыдяна, хозяева имели на предприятии своих людей, негласно присматривающих за хитрым и жадноватым директором, и он это знал. И он знал, кто это. Это были главный бухгалтер и главный инженер - тоже, конечно, чьи-то кто-то. Поэтому директор сильно не наглел, вел себя скромно, но таскал отовсюду, откуда только можно, чтобы только те явно не видели.
От ремонта конвейера он, конечно, получит свою выгоду – продавец запчастей, его знакомый, откатит ему за то, что эти самые запчасти купят именно у него, а не у конкурентов, и скидку, которую мог бы сделать для ООО «Карьер №6», не сделает, но отдаст ее директору наличными. А еще скоро предстоит ремонт кровли на всех автомобильных боксах и на офисном здании; Борису Артуровичу нужно быть растяпой, чтобы упустить выгоду и здесь. Впрочем, все это старо как мир, точнее мир цивилизованный.
       А сегодня утром приходил некто Алексей Чесноков, директор ИП «Чесноков», оставил заявку на двадцать тысяч тонн щебня.   Еще до того, как он закончил говорить, в голове опытного и матерого Артура Борисовича сложилась незамысловатая схема – почти стандартный вариант.  Конечно, мысли Гавыдяна при общении с этим юным созданием пронеслись мгновенно, машинально, не успев, наверное, даже оформиться в слова, хотя и говорят, что люди думают именно словами.  Если попытаться их передать, то получится примерно так: «Я попрошу его восемнадцать тысяч тонн оплатить официально, перечислением, а оставшиеся две тысячи – наличкой, мотивирую скидкой. Если согласиться, то сделаю так: в каждую машину буду недогружать десять процентов щебня, для глаза это незаметно. Часть машин - те, что официально, приедут с документами, а оставшаяся часть - та, что за наличку, соответственно без. По документам, каждая машина будет привозить сорок тонн, вот и получиться, что они завезут восемнадцать тысяч. А остальные, как будет думать покупатель, привезут еще две тысячи. На самом деле всего я завезу восемнадцать тысяч, ровно столько, сколько оплатит покупатель на мой расчетный счет. Вся наличка останется мне. Хозяев я не обманываю, страдает только этот покупатель. Этот как-нибудь разберется, растянет щебень слоем потоньше, или еще денег у своего заказчика выбьет. Ничего, он не пропадет. А если задумает взвесить несколько машин, тогда молодец, тогда все пропало». Так думал Гавыдян. На все эти мысли ушла, наверное, секунда, или того меньше. Он, конечно, так досконально это все не продумывал. Его мысли эти автор раскрыл и разложил по полочкам только для понимания читателем. Все у Гавыдяна давно продуманно и шаблонировано. Просто при работе с Лешей более всего подошел именно этот, один из десятка шаблон. На руку ему было то, что на карьере не было весов, щебень считали по объему, ковшами погрузчика, иначе пришлось бы договариваться с весовщицей, а может еще и с бухгалтерией, ведь машина везет тридцать шесть тонн, а документы на сорок – несоответствие, не порядок. А так - дал водителю погрузчика немножко, чисто символически, и никто ничего не узнает.
       После встречи со Шкуренко, Артур Борисович сытно пообедал в любимом ресторанчике, где подавали блюда из кавказской кухни, запил шашлык прохладным зеленым тархуном, и отправился на строящуюся дачу, чтобы провести там остаток рабочего дня и теплый весенний вечер.
       Он посигналил, и ворота ему открыл временно живший там таджик Фархад – охранник и подсобник на все случаи жизни. Глядя на его худобу можно было подумать, что хозяин морит его голодом, но Фархад питался обильно, хоть и не очень качественно. Кефир, Кока-Кола и булочки из ближайшего магазина составляли весь его рацион. Да еще готовые супы из пакетов. На рельефном торсе его были отчетливо видны все жилы и мускулы, оно было цвета темной бронзы, а живот, с четырьмя кубами на нем, был вогнут.
       – Привет Фархад, как дела? – с улыбкой на лице спросил въезжавший в ворота хозяин, выглянув из окна машины.
       – Хорошо, хорошо, босс. Рафаэль с другом здесь, купаются, – ответил послушный мавр с ближнего востока.
       – Шифер не привозили еще?
       – Шифера нет.
       – А где собака, почему не встречает меня?
       – Рафаэль ее запер, чтоб на его друга не лаял, тот боится.
       – Где запер?
       – В доме, я говорил, нельзя….
       – Он… Я мля… Я….
       Гавыдян выскочил из машины и быстро пошел за дом, к бассейну, который вчера запустили, но купаться в котором еще было холодно. Выйдя из-за угла, он увидел своего сына Рафаэля, тот закутался в толстое полотенце и весь дрожал мелкой дрожью.  А в новом бассейне, поднимая волны, плескался его друг и кричал:
       – Залазь толстяк, не боись, вода теплая, топить не буду!
 Увидев Артура Борисовича, он смутился и пробормотал:
       – Здравствуйте, мы тут это, купаемся, хороший у вас бассейн…
       – Вылазь, заболеешь, холодно еще. А ты что трусишься? – повернулся он к сыну. – Зачем Принца в доме закрыл? Он там поцарапать все может! Ты думаешь башкой, а?!
       – Па, он на Арсена лает, Арсен боится… – стуча зубами, промычал Рафаэль.
       – Я не боюсь, Артур Борисович, я просто сказал, что он громко лает, а Рафулик зачем-то взял и закрыл его, – вмешался возмущенный Арсен.
        – А на поводок ты не додумался его посадить, во дворе?
        – Арсен сказал – может сорваться….
        – Не говорил я!
Гавыдян стал – руки в боки, перевел взгляд с одного на другого и строго сказал:
       – Давайте одевайтесь, сейчас шифер привезут, разгружать будете. Только и знаете, что бездельничать, пора и поработать. 
        – А Фарух что? – недовольно спросил Рафаэль.
Это был четырнадцатилетний парень, напоминающий огромный кусок желе, как будто перетянутый веревочками в области живота и на конечностях, увешанный золотом лимонного цвета везде, где это было возможно.
      – И Фарух поможет. Давай, сынок, давай, – уже помягчевшим голосом сказал отец.
       Он зашел в дом и вывел собаку, которая, к счастью, не успела ничего испортить, привязал ее во дворе и взялся готовить мангал; к приезду жены и дочки в нем должны были уже тлеть угли.