1. 54. глава сорок девятая

   Книга первая. Первый день.
   
    ГЛАВА СОРОК  ДЕВЯТАЯ
    Детская игра в "пацанские понятия". Авторитет или здоровье — что первично? Какое богатство катит человеку, если его не узнала даже собственная мать?
   
    Краб завертелся волчком, как Чебурашка в "Ну погоди!", фонтаном разбрызгивая кровь на стены, одеяла, подушки, пол, Витькину одежду. Тройной тулуп. Сколько он сделал оборотов, Шпала не считал, тут же кинулся на Барана и обнаружил пустое место. Невероятно быстро тот выскочил из-под кровати у двери, мелькнул в проеме и где то уже в коридоре раздался его истошный вопль:
    — Ребята, наших бьют, на помощь!
    Бежать не имело смысла: Натку все равно догонят и возьмут в полон. Чтобы не потерять форму перед решающей минутой, Шпала хотел тренировки ради добавить Крабу, но увидел, что-тому уже и так слишком. Каратист, скорчившись, лежал на полу, плотно закрыв окровавленное лицо руками в луже собственной крови.
    — Ну вот ты и красавец! — нагнувшись одобрительно похлопал его Витька по плечу. — А я им сейчас буду.
    В комнату ломилась разъяренная толпа. Серьезная штука! В такой толпе не соображают, вполне могут и до смерти забить. Шпала не ждал, пока его размажут по стене. Он сам прыгнул в набегающую толпу и успел нанести по крайней мере три отличных удара. Гроздев стремился продать свое здоровье подороже, прежде чем его успели сбить с ног и принялись молотить, как сноп на колхозном току. Подняться на ноги не было никакой возможности, удары сыпались, как горох с неба. Когда сбили с ног и бьют толпой сопротивление бессмысленно и вредно! Гораздо умнее свернуться калачиком и кататься по полу. Так есть надежда, что не переломают все ребра!
    "Только бы не убили!" — думал Витька, стараясь успевать прикрыть от ударов и почки, и лицо. В этой игре он был мячом на футбольном поле, с той только разницей, что здесь не было положения вне игры и перерывов между таймами — одни пенальти. Сегодня очередь Шпалы быть Графом. Только Граф получал свои фонари бескорыстно, а Шпала за деньги, взятые и прощенные этим ребятам-работягам. Зла, как ни странно, он ни на кого не имел, кроме себя: все правильно, такова жизнь!
    Били долго и с усердием. Каждый вкладывал в дело душу. Витька ощущал это по угощениям. Когда его уже тащили в умывальник отмываться, увидел в зале троих лежащих, как пациенты на операционном столе. Среди них конечно, Краб. Значит один все же воскрес после его удара! Всем делали примочки. "И то не на сухую проигрываю! — отметил про себя Шпала, — Противник несет ощутимые потери: три против одного!
    Это лечит лучше всякого лекарства!" Едва успел он отмыться, черти принесли из поездки еще одного члена, желающего с Витькой расправиться. Ему говорили, что уже дали сполна, хватит, держали, уговаривали... Но свежий мститель все рвался через толпу и, наконец прорвавшись, получил от Шпалы встречный в челюсть. А что Витьке было делать? Бить так и так, все равно будут! Зато он ручаться мог, что неуемный мститель получил перелом челюсти по крайней мере в одном месте. Все же Шпала уже не боец, после таких молотков!
    Его опять пинали ничуть не меньше прежнего. Когда окончили, желавший рассчитаться все еще лежал без сознания на полу. Его подняли и утащили в зал откачивать. Шпала вновь отмылся и ... все повторилось. После третьего раза Витька сам еле держался на ногах, на теле ни единого живого места. Отмывали сами железнодорожники. Только-только маленько отлежался и Натка взялась его дотащить до дому, из "поездки" вернулся еще один. "А сколько их всего будет?"— с тоской подумал Шпала. Парень предложил ему схлестнуться один на один. Вполне возможно, что он и выиграл бы, если бы Витька промазал. Но даже если Шпала выиграет, его ждет смерть в качестве приза — забьют в конце концов до смерти толпой!
    Витька отказался от "заманчивого предложения". За сегодняшний вечер у него уже было три таких драки "один на один" и Шпала слишком хорошо знал, что они из себя представляют. Правда, желающих бить его с каждым разом становилось все меньше, но их все еще было слишком много! На этот раз в роли мстителя оказался не приезжий "колхозник", а свой из Икска. Он учился вместе с ребятами и зашел сейчас в гости. Звали его не то Толя, не то Коля, а кликуха оказалась "Князь". Шпала раньше даже не слышал этой клички. Она ему ничего не говорила. Но "дворянин" бил себя в грудь и все повторял через каждое слово: "Я князь, меня все здесь знают!" Он имел очевидно в виду район железнодорожного вокзала. И опять заиграла старая пластинка:
    — Я давно хотел с тобой рассчитаться!
    А этот еще за что? Из солидарности? Витька извинился и сказал, что в данное время ничем не может помочь. Впрочем, об авторитете Князя среди вокзальских он сразу составил себе невысокое мнение: лично он — Витька никогда бы не стал бить уже битого толпой. Идти на поводу у стада — дешевый авторитет! Парень настаивал, распаляя пьяную толпу:
    — Вот ты всех здесь запугиваешь своим блатом в городе (имелся в виду "Центр". Витька себя причислял в основном к центровским, хотя знал как свои пять пальцев столпов всех районов и с основной массой из них был лично знаком). — А я, Князь, меня все здесь знают, весь вокзал, — продолжал истец, — и если бы я захотел, тебя бы здесь давно убили.
    “Он явно работает на толпу, — понял Шпала, — хочет на мне поднять свой авторитет! Никто Князьев конечно тут в упор не знает. Хотя в принципе Гроздеву какая разница? Он бы эту шушару из-под земли достал и уничтожил, даже если бы за него весь город подписался!"
    — Но я хочу чтобы все честно, пошли один на один!
    Витька ответил:
    — Нет!
    — Но почему? Больше никто не подпишется, Даю тебе слово!
    Что было Шпале отвечать? Положение стало слишком серьезным, чтобы заниматься чистоплюйством. Отомстить этому выродку за нанесенное оскорбление он всегда успеет, но для этого Шпале нужно остаться живым! В противном случае он будет не только мертвым но и "обосраным". Витька пошел на крайний шаг — хитрость, которая — Шпала считал — оправдана в данной ситуации.
    — Я знаю, что никто не подпишется, но просто чувствую, что слабее тебя, мне с тобой не совладать!
    Ложь была настолько явной, что сзади заводилы даже залыбились.
    — Ну ты же еще не дрался, разве ты не мужчина? — прибег к иезуитским приемам подстрекатель. — Давай!
    Витька окинул довольные рожи своих инквизиторов. Они празднуют сегодня, они пьют его унижение. Что ж, пусть лакомятся мертвечиной. Шакалы! Ему нет до них дела, ему не стыдно унизиться перед ними! Это толпа рабов. Любого из них он без труда поставит на колени.
    — Нет!
    — Но почему?
    — Я тебя боюсь.
    Тут уж не смог сдержать оскала злорадства сам Князь. Однако он тут же поспешил прикрыть ее лаской честного рыцаря.
    — Нет, ты не такой парень, ты никого не боишься!
    — Я бо-юсь те-бя!!! Видишь, я повторяю это при всей толпе, при своей девчонке: “Я бо-юсь те-бя!!!” Разве этого недостаточно? У меня дрожат колени от страха, я знаю что ты меня уроешь.
    Аргумент был веский — полнейшее признание Шпалой своей несостоятельности. Князь мог праздновать победу на своем уделе. Эти слова законно могли бы подтвердить на любых разборках. (Дело другое, кто бы из знавших Витьку в их смысл поверил?) Но как упрек Шпале они могли бы сойти. Конечно можно было бы свалять дуру, пожертвовать здоровьем ради торжества "справедливости". (Слово-то какое — справедливость!) Только зачем Шпале эта детская игра в "пацанские понятия". Элементарная логика: Что дороже в данной ситуации, авторитет или здоровье? Авторитет среди таких, как эти, Витька себе одной дерзкой удачной дракой вернет, а здоровье — вещь невосполнимая! Кроме того, зачем ему перспектива, когда Шпала в этом мире уже посторонний! Не завтра так после завтра оставит его, как выжатый лимон.
    Итак, Князь мог праздновать победу! Витька отломил ему от трудов своих. Но какой родимчик подхлестнул его играть дальше? Эх, молодежь, азарт берет верх над разумом! Что ж, жадность фраера погубит! — мудрая поговорка. Соблазнился Шпала на Чавин самогон, крепко получил за жадность, а ведь жопой чувствовал — не надо идти! Теперь Князева очередь платить за жадность. И, как на смех, сам же "Груздем" объявился. А коли так, полезай в "кузов". Любой из этих шох Витька бы просто в рожу плюнул, да в зад пнул. Вопросов больше не было. Растоптанный Шпала повис на Натку и спешил отвалить восвояси, как вдруг Князь вызвался проводить его до остановки.
    Видимо, он уверовал если не в свою силу, то в магическую (мифическую) силу своего блата. Они трое откололись от толпы во дворе общаги и покатили: Витька на плече у Натки, Князь рядом, с бесчисленным словесным поносом о своем авторитете. (Ну может ли он у такого быть?) Спускались к троллейбусной остановке, что рядом с ж. д. вокзалом. Это вплотную (метров 5-10, смотря в какую сторону ехать) от ЛОМа, где Шпала с Чавой только недавно гостили за свои железнодорожные подвиги. Князь все пугал и разглагольствовал. (Похоже он решил, что язык страшнее кулака! Или уверовал в свои гипнотизерские способности. Может внушить Витьке мысль, дабел ю он и вправду значительно сильнее?)
    — Я Князь, — орал он на всю улицу, — меня тут каждая собака знает. Стоит мне сейчас только свистнуть и тебя тут же уроют! Пойдем сейчас в любой двор и тебе скажут, кто я такой!
    — Да-да! — соглашался Витька и украдкой оглядывался на общагу —далеко ли отошли? "Да нет, еще не очень!"
    Оратор не унимался. Он остановил порознь две шоблы салабонов лет по 15-16 и устраивал длительные комедии с допросами, стремясь выявить во всем блеске свой авторитет. Шпала свирепел потихоньку, поддакивал и поглядывал на общагу. "Боже мой! — думал он. — Родина ждет героев, а звезда рожает дураков! Этот, пожалуй, еще глупее Графа." Нет, погони сверху не наблюдалось, кажется, в общаге про них уже забыли. Наконец, когда они подошли к остановке и Князь в очередной раз провозгласил свой титул, Витька, снявшись с Наткиного плеча (он давно ждал этого момента!) сказал:
    — Ты Князь, а я Стенька Разин, держи земеля!
    Удар был мощнецким, насколько может быть мощнецким удар у полуживого боксера в сильной степени опьянения. Князь повалился на месте, как подрубленный, лицо вверх, глаза открыты. Шпала собрал остатки сил, подпрыгнул повыше и приземлился каблуками на благородную физиономию. Вся злоба, Бог знает где копившаяся в нем, вырвалась наружу. Он озверел.
    — Князь? — рычал Витька, вонзая каблуки в лицо поверженного противника. — Держи, Князь! Вот тебе, вот! — и вертелся на физиономии.
    Удивительно, как потом Шпала не обнаружил этого Князя в больнице со всеми остальными своими крестниками? Везет же дуракам! (Имеются в виду обе стороны.) Люди, стоящие рядом на остановке, словно онемели, сжались в кучу. С противоположной же стороны завопили что есть мочи:
    — Держите его, закрутите ему руки за спину!
    Это бесновался дядя, показывая, как именно надо закручивать руки. Он бегал по остановке туда-сюда, делая вид. что никак не выберет место перебежать дорогу. Хотя машин и видно не было поблизости, хоть по-пластунски ползи! Женщины же на все бесконечные оттенки душераздирающего визга принялись голосить:
    — Убивают, у-би-ва-ют! Люди, милиция, на помощь!
    И лишь один подвыпивший мужичек, увидев Витькин удар, захлопал ему в ладоши и захохотал.
    — Бей князей! — восторженно орал он. — Да здравствует рабочий класс!
    Услышав слово "милиция", Витька вновь повис на Натку и на максимальной скорости при ее помощи поковылял в ближайшую темную подворотню. Они спрятались в кустах. Ждали. Но погони не было.
    — Ну пока, Нат! — подал ей руку Шпала. — Лучше всего на ближайшее время вообще сваливай из Икска!
    Лицо его уже распухло так, что Витька еле смотрел через щели глаз, хоть две спички вставляй для распорок. Потом долго держал физиономию под струей холодной воды из колонки. Засев в угол рейсового автобуса и отвернувшись от всех, ехал домой. Кондукторша, увидев его лицо, даже денег за проезд со Шпалы брать не стала (и то польза!) Мать, открыв двери, не узнала его.
    — Кто вы, что вам нужно? Витенька, это ты? — упала без чувств.
    А мать у Гроздева, надо вам сказать, не из слабонервных. Потом она тоненько-тоненько выла, гладила его по волосам и делала многочисленные примочки.
    — Сынок, что с тобой, тебя бандиты избили? — допытывалась.
    Хотя и знала, что Витька правды все равно не скажет.
    — Не доживешь ты как все! Убьют тебя рано или поздно. Все равно убьют, — попомни мое слово! Не жилец ты на этом свете, ой не жиле-е-ец!
    Потом Шпала разделся, осмотрел себя перед зеркалом: на теле не было, пожалуй, ни одного белого участка кожи. Все сине-зелено-фиолетово-красные разводы. Принял ванну. Потом до утра растирался бодягой и еще какой-то дрянью. Мать сказала, что помогает от опухоли и синяков. Черта с два! Вся кожа от этой бодяги закаменела, стала точно чужая, отмороженная — ничего не чувствуешь, а Витька к утру все равно распух, как колобок. В зеркало на себя страшно было взглянуть: Фантомас против Шпалы был еще красавцем!
    По крайней мере черты лица у него были более менее правильные. А тут бесформенное месиво серо-буро-малинового цвета. Глаза закрылись совсем, только двумя пальцами раздвигать надо. А прочее? Говорят, есть болезнь: "размягчение костей", вот у Шпалы и было сейчас то же самое. С содранных участков кожи бежит сукровица, из глаз слезы с гноем, из носа кровавые ошметки и сопли. Бриться, есть, разговаривать, вообще пошевелить каким-либо мускулом на лице больно из-за корочек, образовавшихся на участках с содранной кожей.
    Увидела бы его в этот момент Ларка или Ольга, хоть сразу в петлю лезь! Одна Натка может быть только не разлюбит, не бросит. Собственно по его жизни, по его характеру только такая жена ему и нужна! А уж как паскудно было на душе, этого словами не передать. В те редкие мгновения за ночь, когда удавалось смежить глаза (тавтология какая-то, ведь глаза у него и не открывались) снились кошмары до того ужасные, что Витька боялся засыпать, чтобы криками не выдать себя, не выболтать в бреду произошедшего. Да и что вы знаете о кошмарах дорогие товарищи? Худший из кошмаров это явь, от которой не куда деться.
    Бывает, приснится сон, что кого то убил нечаянно: выкинул в окно пустую бутылку, а она попала трехлетнему мальчику в голову. Разъяренная толпа родителей, их родственников и просто соседей ломится в квартиру. Ты заваливаешь дверь мебелью, из последних сил сдерживаешь натиск. Потом позор: наручники, всеобщее презрение, суд... Проснешься от такого сна весь в холодном поту, до утра не можешь сомкнуть глаз. И еще часть дня чумным ходишь, пока не развеешься... Тут примерно то же. Только проснувшись и ощупав лицо для верности, переходишь из кошмара забытья в кошмар яви. Уйти от которого уже невозможно; хочешь — не хочешь участвуй в нем!
    Снился расчлененный труп железнодорожника, сплошь кишащий червями. Отдельные его части Витька находил у себя в комнате: то под кроватью, то в тумбочке для обуви в прихожей... Холодел от ужаса: не заметили ли гости? Голову нашел в кастрюле с супом. Он, умирая тысячу раз по дороге, тайком выносил члены в лес и закапывал. Но они каким-то образом вновь оказывались в доме спрятанными в новое место. Потом, без всякого перехода, снилось, будто он с несколькими обритыми наголо типами сидит в шаровидной яме. И их каждый день по очереди поднимают вверх на острых крючьях для четвертования. Но странное дело, после чудовищной процедуры казни они вновь становятся живыми и даже коротают остатки времени между казнями игрой в домино. А письма из дому им шлют по существующему порядку раз в полгода. Потом, то ли здесь же, то ли это было уже в другом заведении он запросто беседовал с чертом.