Берегись трехпалой жабы. Глава девятая

                Из прошлого

        Случилось это восемь лет назад. Они тогда учились на третьем курсе.
        Миновав высокие стеклянные двери, двигаясь в плотном потоке людей, они вышли из главного корпуса Строительного института на большую квадратную площадку, вымощенную тротуарной плиткой и огороженную красивым кованым забором, вдоль которого по всему его периметру росла высокая зеленая изгородь.  Площадка была вся заполнена студентами; они сбивались в кучки, дымили сигаретами и шумно галдели кто о чем. Начался большой перерыв между занятиями и весь институт, и внутри и снаружи, наводнился ими. Молодые люди обоих полов с папками и портфелями, тубусами и рюкзаками сновали по недавно пустым коридорам, переходили из аудитории в аудиторию, обедали в столовой, звеня алюминиевыми приборами, курили в курилках. Их пестрые массы двигались навстречу друг другу по широким холлам, сталкивались, просачивались друг в друга – словно разные течения в небольшом океане. Все скамейки снаружи, все подоконники внутри были облеплены ими.  Спешащие бежали быстрой тонкой струйкой, один за другим, вдоль стены, чтобы не столкнуться с массами и не попасть в водоворот. Другие шли медленно, шаркая ногами по изношенному желтому паркету; задумчивое выражение их лиц выдавало не прекратившуюся в голове лекцию. Их несло течением, подталкивая сзади и притесняя с боков, и, в конце концов, выносило куда нужно.
       Выйдя на площадку перед фасадом главного институтского корпуса, Леша Чесноков и Андрей Иванов, лавируя между уже оформившимися по интересам кучками студентов, направились друг за другом в направлении выхода на улицу. За ними поспешали еще два их приятеля. Они протиснулись сквозь кованые ворота забора и направились вдоль него. Фасад главного корпуса выходил на широкую проезжую улицу, обочины которой были плотно заставлены машинами студентов и преподавателей. На ближайшем перекрестке стояла палатка, где пышная тетка в фиолетовом фартуке с белыми рюшами торговала пирожками с разной начинкой, чебуреками, кофе и чаем. Четверо товарищей пристроились в конец небольшой очереди из студентов, уже успевшей выстроиться к прилавку. Тетка быстро отпускала пирожки, заворачивая их в бумагу, которая сразу пропитывалась маслом, покрываясь полупрозрачными пятнами.   «Бедные студентики, – думала она, быстро доставая большим железным пинцетом пирожки из деревянной коробки, – совсем одни в этом городе. Кушайте ребята на здоровье, кушайте. Все, небось, приезжие – городских-то сразу видать. Те дома кушают, на мамашкиных харчах». Наши ребята взяли по два чебурека и по одному чаю с лимоном в пластиковом стаканчике, отошли в сторонку и начали есть.
      – Кто-нибудь пойдет на следующую пару? – спросил коренастый студент в рыжей дубленке и натянутой на самые глаза шапке.
       – Я пойду, – жуя, ответил другой. Он был в очках с толстенными стеклами, высокий и худощавый. 
       Андрей и Леша жуя покачали головами. Коренастый сказал высокому:
       – Отметься за меня на перекличке.
       – Хорошо, – с набитым ртом ответил тот.
       – И за меня, – сказал Леша.
       – И за меня, – сказал Андрей.
       – Да вы что, смеетесь, – возмутился высокий. – Ладно одного - но троих! Нет, троих не отмечу.
       – Надо.
       – Нет.
       – Надо, – развязно буркнул коренастый. – Тебя что, давно в туалете не запирали?
       Все, кроме высокого засмеялись, воспоминания были свежими.
       – Вы все дебилы, – злобно выдавил из себя долговязый, вспоминая недавно пережитое. – Я день занятий пропустил тогда.
       Все засмеялись еще громче.
       – Да ладно, Балабанов, то шутка была. Мы же тогда за тебя отметились, – смеялся Леша.
       – Если бы уборщица вечером меня не открыла, пришлось бы там спать, вы, вообще, представляете себе это? А кто это сделал, скажите мне?
       Все смеялись, и даже Балабанов скоро не выдержал: уголки его жирных от чебурека губ поползли вверх.
       – Вы скажете мне, наконец, или нет? – не отставал он.
       – Ладно, с вами весело, но я пошел домой, – сказал Леша, запихивая в рот остатки чебурека.
        – Кто это сделал, Леша?
       – Я тоже пойду, – Андрей закинул на плечо спортивную сумку.
       – А в качалку твою не пойдешь, что ли?
       – Не, не пойду сегодня.
       – Давайте, до завтра. Мне по делам надо идти, – сказал коренастый в дубленке, пожал всем руки и ушел. Сразу за ним ушли Андрей с Лешей. Балабанов остался один доедать свой чебурек и допивать чай; он ел медленней всех.
       До дома нашим было идти не далеко – всего несколько кварталов. Они шли быстро, широкими шагами, засунув руки поглубже в карманы курток и втянув головы в поднятые воротники. По дороге разговаривали и опять смеялись, вспоминая Балобанова в туалете. Зайдя домой и скинув мокрую обувь, не раздеваясь, наперегонки бросились в комнату – каждый хотел первым занять компьютер, который им в складчину купили родители.  Предполагалось, что для занятий. По дороге оба молчали о нем, каждый надеясь на то, что другой забудет. Но никто не забыл. Первым оказался проворный Леша.
      – Тихо, тихо, тихо! Все! – крикнул он, оказавшись на стуле и раскинув руки в стороны, защищая монитор. – Тихо, разобьешь, дурак!
       Андрей поднял стул вместе с Лешей, который тщетно пытался за что-нибудь уцепиться, и отнес на кухню; потом вернулся и сел за компьютер - на другой стул.
      – Ты горилла перекачанная, понял. Что ты не пошел на свою тренировку? – с досадой сказал Леша, вернувшись из кухни. – Это не честно, дай я поиграю.
       – Ты вчера играл, у тебя глаза, небось, болят.
       – У меня ничего не болит, а у тебя сейчас голова заболит, понял? – Леша взял гитару за гриф и помахал ей как бейсбольной битой над головой Андрея.
       – Это твоя гитара, мне не жалко.
       – Дай поиграть, качок, я первый на стул сел.
       – А я второй.
       – Это не честно!
      – Зато справедливо. Отвали. – Андрей рукой оттолкнул навязчивого друга.
       – Ну ладно, теленок, мы еще посмотрим… – заговорщическим голосом процедил Леша.
       – Да на, играй, нытик. – Андрей встал.
       – Играй, играй….
       – Да садись уже!
       – Ладно, – сказал Леша и быстро сел за компьютер.
       День приближался к вечеру. Андрей немного поспал и, проснувшись, обнаружил друга все там же – перед монитором. Он ушел на кухню, но через минуту вернулся и сказал:
       – У нас кушать вообще нечего, в холодильнике только майонез.
       – Ага.
       – Что, ага? Я есть хочу.
       – Угу.
      Андрей подошел к столу и выключил компьютер.
      – Что ты сделал!?  – закричал Леша. – Сука ты, я не сохранился!
       – Прости. Сходи в магазин, купи чего-нибудь. Или дай денег, я схожу.
       –   Никуда не пойду, и денег у меня нет.
       Денег не было, только какая-то мелочь. На следующий день они должны получить стипендию, но кушать хотелось сегодня; в холодильнике было пусто - все закончилось.
       Как и большинство приезжих студентов-разгильдяев, они питались плохо. В институте перебивались всякими булочками и пирожками, дома ели в основном картошку в разном виде, сосиски, вареную колбасу.  Горячее бывало в их рационе очень редко; домашнюю еду на время студенческой жизни пришлось совсем позабыть. Время от времени, по очереди, чтобы не оставлять компьютер без присмотра, они ездили домой, в свой родной городок, навестить родителей. В обратную дорогу те нагружали их всякой съедобной всячиной – деревенскими курочками, соленьями, вареньями. Это был настоящий праздник живота, они возвращались в Город холеные и поправившиеся. Систематически родители отправляли такой провиант рейсовыми автобусами, приплачивая водителям по сто рублей, чтобы те аккуратно везли свертки и по приезду отдавали их нашим ребятам, встречающим автобус на вокзале.
       – Давай разобьем жабу? Там, наверное, уже тысячи две набралось, – предложил Андрей.
       На лакированном советском секретере стояла керамическая жаба-копилка, которую Леша принес на следующий день после того, как они заселились в эту квартиру. Она была зеленая, размером с небольшой мяч и уже до половины заполненная мелочью.
       – Нет, жабу нельзя. Жаба — это символ богатства, символ прибыли, – мечтательным голосом возразил Леша, – жабу ни в коем случае не тронь, а то денег вообще не будет.         – Он взвесил ее в руках, протер о свитер и поставил на место.
      – Так это же копилка, ты, любитель болотной живности, ее придется разбить когда-то, – сказал Андрей.
      – Вот когда я разбогатею, потому что с тобой это вряд ли случиться, качок, тогда и разобьем.
      – Мечтай, мечтай, жаба тощая.
      – Слушай, я тоже есть захотел. Может, поедем в общагу, к девочкам? Они нас накормят вкусно, может, даже, спать уложат, а? Заодно посмотрим их курсовые работы по ТСП, нам их тоже скоро делать придется. Как думаешь? На проезд у нас хватит, поехали?
       – Погнали.
       Через пять минут они уже шли на автобусную остановку.
       Может быть волею не очень логичного советского ума, а может из-за тайного заговора перевозчиков общежития были построены совсем не рядом с институтом. Много остановок нужно было проехать студентам, живущим там, чтобы попасть в учебное заведение, и эти же много обратно, чтобы попасть домой.  Леша с Андреем вышли из автобуса, и быстро зашагали по заснеженным аллеям небольшого парка с символическим названием «Студенческий»; и перед ними и сзади них, и по бокам шли группы молодых людей, возвращавшихся с занятий домой. Почти все лица были друзьям знакомы, за три года они успели примелькаться в холлах и коридорах института. Вскоре студенты оказались перед общежитиями. Типовые девятиэтажки из белого кирпича, они стояли одно за другим, и каждое имело свой номер.
       На вахте общежития №4 ответственно несла службу очень колоритная бабулька – Нина Семеновна. У заведения были свои, достаточно жесткие правила, и Нина Семеновна была на страже. Посещение общежития людьми, там не жившими, мягко говоря не приветствовалось, за исключением, может быть, родителей студентов, изредка наведывавшихся к своим, недавно вылетевшим из гнезда чадам.       Друзьям предстояло преодолеть этот серьезный блокпост. Они знали, что и на старуху бывает проруха, но, к сожалению, эту проруху – шоколадку, или коробку дешевых конфет, купить было не за что. Природное Лешино обаяние, не раз выручавшее его в подобных ситуациях, помогавшее ему даже на экзаменах перед суровыми лицами доцентов и профессоров, сослужив свою службу и теперь, легко размягчило лишь с виду очерствевшую душу старой общажной служаки.
       – Бегите быстро! И на глаза мне не попадайтесь, а то выгоню! – сурово отмахнулась от них Нина Семеновна.
       Ребята поднялись по ступенькам и очутились в царстве длинных темных коридоров, облезлых стен, насквозь пропитанных кухонными запахами, рваного желтого линолеума на полу, и студентов, бегающих с черными сковородками в руках и намотанными на головах полотенцами. Здесь стоял резкий неприятный запах – запах годами готовящейся еды. На стенах, казалось, был жирный налет от испарений не в первый раз кипящего на сковороде масла. Запах еды, которую готовили сейчас, смешивался с запахом давно съеденной; это случалось снова, и снова, и снова, образуя поистине противную атмосферу. Коренные Горожане, с детства избалованные цивилизацией, изредка попадая сюда, сразу кривились и, с возгласами: «фу, чем это у вас так воняет!», зажимали свои холеные, чуткие носы.  Но неприхотливым сельским жителям было бы где поспать, да что поесть; они учились в высшем учебном заведении, и имели свой угол в Городе. Ради этого они научились не замечать такие ничтожные неудобства, как неприятный запах.
       Друзья громко постучались в дверь с номером 211.
       –  Кто там!? – спросил звонкий женский голос Наташи – высокой и стройной девушки, игравшей в институтской волейбольной команде, и с первого курса влюбленной в невысокого щуплого Лешу. Взаимностью он ей не отвечал, но своими привилегиями, вытекающими из этого обстоятельства, пользоваться не отказывался; хоть делал это как можно скромней и деликатней, ощущая за собой легкое чувство вины.
       – Открывай, Белова, гости пришли, – весело сказал он и подмигнул стоящему рядом Андрею.
        – Чесноков! Что ты приперся не предупреждая?! Мы не готовы!
       – Даю минуту на подготовку! Потом ломаем дверь!
       – Минуты нам не хватит!  Мы девушки вообще-то, ты забыл?      
       – Это мы сейчас исправим, для этого и пришли!
       – Да пошли вы! – За дверью слышалось шушуканье.
       – Ну что, нам долго стоять, а то к другим сейчас пойдем, не видать вам тогда нас как своих ушей! – пригрозил Леша. – Хотя Колтунова, наверное, всегда их видит.
        Света Колтунова, была лопоухая, что являлось предметом не очень для нее приятных, но неизбежных шуток. Леше такие шутки прощались: они со Светой постоянно обменивались такого рода колкостями, это веселило обоих.
       – Как тебе не стыдно, Чесноков, на себя посмотри! – сказала Наташа через дверь.
       – Осторожней дверь открывай, а то зашибешь дистрофика, – добавила Света.
       За дверью слышалась торопливая возня - девочки приводили себя и комнату в порядок, не желая показаться не опрятными. Они поправляли волосы, прятали по шкафам не совсем подходящие для глаз предметы.
       – Да давайте уже быстрей, мы и так знаем, что вы свинюшки! – Снова постучал Леша.
       – Подождете! Сами вы свинюшки! А ты с Андреем?
       – С Андреем, с Андреем. И он голодный, имейте в виду.
       – А у нас ничего нету!
       – Придется приготовить. Мало того, что свинюшки, еще и лентяйки!
       Дверь наконец открылась. Девочки встретили их улыбками. Пацаны разулись и уверенно, с бесцеремонными лицами, особенно Леша, прошли вглубь маленькой, но уютной комнаты. Они расселись по кроватям, друг напротив друга. Рядом с кроватями, под единственным окном, стояли два письменных стола с настольными лампами. Ближе к двери, у стены, примостилась электрическая печка на две конфорки, около нее маленький разделочный столик, служивший еще и обеденным, а напротив была белая железная раковина и желтоватый холодильник. Над кроватями деревянные полки, плотно заставленные всяческими справочниками, учебниками и тетрадками. Обои в цветочек, относительный порядок и большие плакаты на стенах, с изображенными на них красивыми мужчинами, сразу выдавали женщин в хозяевах этой маленькой аккуратной комнаты. Она резко и положительно отличалась от коридора общежития, а запаха здесь, казалось, и вовсе не было.
       – Ну, и что вы приперлись? – без капли недовольства в голосе, спросила Наташа.
       – Мы есть хотим, покормите нас пожалуйста. – Леша склонил голову на бок. – И дайте посмотреть ваши курсовые по ТСП.  В следующую среду уже сдавать надо, а мы еще не начинали даже.
       – У нас нет ничего, правда. Мы же не знали, что вы придете, – сказала Света и открыла холодильник.
       – А хлеб есть? – серьезно спросил Андрей.
Света засмеялась:
       – Хлеб? Хлеб то есть. Он и в магазине есть; вы что, с голодного края?
       –   Да нет, – ответил Андрей.  Он смутился.
       – Этому все равно, что кушать, он - уничтожитель еды. Это он у нас все съел, и крошки не оставил. Не открывайте при нем холодильник, он может потерять над собой контроль, – сказал Леша.
       – Это тебе не мешало бы больше кушать, – обратилась к Леше Наташа, – а то скоро исчезнешь.
       – Зато меня преподаватели жалеют. А девчонкам я и так нравлюсь, – он подмигнул ей.    
        – Можно сделать макароны с сыром, хотите? Сыр есть, макароны тоже. Варенье есть, наше, кубанское. Кефир есть, есть сгущенка. Картошки можно пожарить. – Захлопнув холодильник, сказала Света.
        – Макароны, – коротко произнес Андрей.
        – Единогласно! – воскликнул Леша.
Снова открыв холодильник и, внимательно в него посмотрев, Света сказала:
       – Сыра маловато - макарон на всех не хватит. Давайте картошку еще пожарим?
       Света занялась готовкой. Она чистила и резала на мелкие ломтики картошку, натирала на терке сыр, кипятила воду. Небольшое пространство между холодильником и печкой ожило; на столике рядом с ней появились изрезанные разделочные доски, по которым Света ритмично стучала своим не очень острым кухонным ножом. Она любила готовить, а готовить для кого-то ей было вдвойне приятно, тем более если этот кто-то был мужского пола. Но себя она не выдавала, изображала полное безразличие и недовольство тем, что ребята пришли без предупреждения и теперь заставляют ее трудиться.   На самом деле она делала это с удовольствием, исполняя свое главное жизненное предназначение, которое она уже чувствовала впереди, но к которому еще не успела привести ее жизнь.
       Пока Света умело рубила лук тупым ножом, и плакала от этого слезами радости, остальные, согнувшись над письменным столом в глубине маленькой комнаты, изучали Наташину курсовую работу по ТСП. Это был лист ватмана с нанесенным на него замысловатым чертежом, выполненным простым карандашом. Наташа подробно объясняла ребятам чертеж, пользуясь карандашом, как указкой.
       – Вот башенный кран, видите, – говорила она, – вот вылет его стрелы, понятно? Вот так он изображается, видите?
       Она стояла к Леше почти вплотную.  Когда она водила по чертежу карандашом, их руки и плечи соприкасались. Иногда соприкасались бедра. В короткие моменты этих легких прикосновений Леша, даже через плотную ткань свитеров, чувствовал особую энергию, исходившую от девушки. Странный и мягкий ток заходил в него, разливался по членам, сковывал и одновременно будоражил. Где-то под грудью он ощущал его, казалось, почти физически, задыхался. Она рассказывала о чертеже, но изредка поворачивала голову, чтобы увидеть его, а он смотрел на лист невидящим взглядом и чувствовал на себе ее глаза. Он знал, что есть пламя в этих глазах, впитывал особое тепло легких, едва ли случайных прикосновений. Несмотря на то, что он не отвечал ей взаимностью, ему было приятно это; лишь легкие уколы совести за собственное равнодушие перед нежным чувством мучали его.
       Андрей ничего не видел и ничего не замечал. Он был страшно голоден и хотел больше узнать о чертеже, чтобы легче было начертить свой. Он не знал еще, что ему ничего чертить не придется.
       – Может, чаю попьем, пока еда готовиться? – предложил он.
Света улыбнулась.
       – Еда готовиться, или Света ее готовит? – спросила она, не отворачиваясь от разделочной доски. – Сейчас поставлю чайник. 
       – Спасибо.
       – Помочь тебе, Свет? – обернулась к ней Наташа.
       – Да я справлюсь. Лучше объясни все этим двоечникам, а то их из института выгонят. Кто мне тогда про уши напомнит? Кто нас в перерывах между парами веселить своими пошлостями будет?
       – Хорошо. Не отвлекаемся, народ, – сказала она, увидев, как Леша обувает ботинки. – Мне это нужно, или вам?
        – Я только покурю и сразу вернусь, Наташенька, – расплывшись в улыбке, оправдался Леша.
        – Купи хлеба заодно, – попросила Света.
        – Хлеба? А меня Семеновна потом запустит обратно?
        – Тебя не пустишь!
        – Ну ладно, куплю хлеба.
       Леша вышел в коридор, остановился и сосчитал мелочь. «На хлеб хватит, а домой придется пешком идти, – подумал. – У девчонок займем, ничего страшного, все свои». Он спустился на первый этаж и, проходя через вахту, сказал Семеновне, что идет за хлебом, и скоро будет идти обратно. На улице уже стемнело и мороз, казалось, усилился; снег скрипел под ногами, а изо рта шел густой белый пар. Магазин был совсем рядом, нужно было только обойти здание общежития и пройти через арку жилого дома. Спустя пять минут Леша уже бежал обратно, через каждые несколько шагов скользя по утоптанному почти в лед снегу.
       Общежитие номер четыре, на втором этаже которого уже приятно шкворчала на сковороде картошка, выходило подъездом прямо в темный студенческий парк.  Двое, которые держались чуть позади, были одеты в дутые пуховые куртки и темные спортивные штаны. На головах были капюшоны, наполовину скрывающие их лица, слабо различимые в свете фонарей. Лишь огонек на кончиках сигарет, разгорающийся при затяжках, освещал красным светом тонкие губы и подбородки. Третий -  выраженный лидер, стоял впереди. На нем была короткая черная дубленка и обтягивающая круглую голову, черная шапка.
      – Слышь, есть сигарета? – спросил он.  Развязный тон. «Приехали», – подумал Леша и, стараясь скрыть нарастающее волнение, как можно более твердым голосом ответил:
       – Есть, – и протянул круглоголовому сигарету.
       – А че ты, ослеп, или считать не умеешь? Че, не видишь, что нас трое?
      Наглость приближалась к такой своей степени, которую   уважающему себя человеку терпеть было нельзя.
       – И что дальше, может мне вам пачку отдать? И почему так не вежливо? – Голос обнаруживал тревогу.
        – Деньги есть у тебя?
        Леша понимал, что если продолжать разговор, все кончиться выбитыми зубами, или поломанными ребрами, и давать себя в обиду он не собирался. Он молча двинулся вперед, намереваясь обойти шайку сбоку, надеясь, что те ограничатся лишь матерными возгласами в спину, которые можно постараться стерпеть. Затея провалилась – круглоголовый с помощниками моментально сдвинулись в ту же сторону, мешая ему пройти.
      – Пройти дай! – сказал Леша, стараясь скрыть за грубостью волнение.
       – А то что, ботан? Давай быстро деньги и куртку снимай, а то зарежу прямо здесь, – прошипел круглоголовый.
       – Пройти дай! – Леша попытался снова.  Он сделал шаг, круглоголовый мгновенно приблизился и с силой толкнул открытой ладонью в лицо. Тщедушный Леша попятился и завалился спиной в сугроб; мелочь вылетела из рук, описала дугу в воздухе, глухо впечаталась в снег. Мгновенно опомнившись, он попытался вскочить, но тут же обнаружил у себя на груди грязный кроссовок. Двое подручных, возбужденные происшедшим, готовые рвать на части нависли над ним. Леша смотрел на них снизу, они казались ему огромными; кроссовок сильно давил на грудь, а руки круглоголового приближались к воротнику. Прошли какие-то секунды; потом они казались ему долгими минутами.
       Где-то наверху громко распахнулось окно и стекла в раме задребезжали. Глухой мощный крик пронзил студенческий парк:
       – Стоять суки!!!
       Леша посмотрел поверх голов в ту сторону, откуда послышался крик; все три головы обернулись.
       На подоконнике второго этажа, в занавесках просматривалась массивная фигура, протискивающаяся через маленькое окно. Все произошло быстро: он свесил вниз ноги и, оттолкнувшись руками от жестяного отлива, соскользнул вниз. Приземлившись, глубоко присел и по инерции выпрыгнул вперед; сделав три или четыре неуверенных стремительных шага, мотыля руками, он растянулся на дороге ничком.  Как раз в этот момент мимо общежития проезжала машина.  Андрей вылетел ей прямо под колеса. Водитель попытался остановиться, но тщетно: колеса просто скользили по укатанному снегу. Красное «Жигули» сначала ударило железным бампером по ногам, а потом безжалостно их переехало. 
       Морозную вечернюю тишину разрезал еще один душераздирающий крик. Трое хулиганов, решив, что они здесь лишние, мгновенно исчезли в темноте студенческого парка. Почувствовав, что тяжесть, прежде давившая на грудь исчезла, Леша вскочил и побежал к другу, лежащему на снегу в десяти метрах от него. Рядом с ним уже стоял до смерти перепуганный водитель с еще больше перепуганной, трясущейся женой. Глаза ее неестественно расширены, а на лице блуждает гримаса ужаса. Многие жильцы, слышавшие громкий крик, выглядывали в окна и тихо переговаривались.
      – Что тут случилось?
      – Не знаю, сам не видел, сбил, наверное.
       – Кричал он громко! 
       Леша молча согнулся над Андреем и ждал каких-то слов от него. Ничего не спрашивал. А тот лишь смотрел куда-то вверх прикрытыми глазами, держался двумя руками за левое бедро и тихо стонал; боль искажала лицо. Рядом уже стояли Света с Наташей в наспех накинутых одеждах; их лица были испуганные и бледные. Подходили еще какие-то люди - знакомые по общежитию, одногруппники, живущие здесь, просто прохожие. В какой-то момент все обступили Андрея плотным кольцом. Люди что-то говорили, спрашивали, советовали, а он лишь стонал и смотрел в никуда.
       – Да разойдитесь вы, дайте воздуха! – крикнул Леша обернувшись. Слова для случайных зевак, все это понимали.
        Андрей перестал стонать и сфокусировал взгляд на Леше. Шумно выдохнув, он процедил сквозь бледные губы:
       – Больно, блин.
       – Где больно, братан? В каком месте, покажи?
       – Да везде, в ногах. Пытаюсь ими шевелить, только начинаю – больно.
       – Встать не сможешь?
       – Не знаю, может и смогу, но пробовать не хочу. Там что-то поломано – сто пудов.
       – Плохо.
       – Да уж.
      – Нужно скорую вызывать, пока ты не замерз на этом снегу. Может попробовать тебя перетащить куда-нибудь?
      – Куда? Аааа, – Андрей простонал, – не надо. Мне и здесь хорошо. Я холода не чувствую. Вызывай скорую. Что это за хулиганы были?
       – Не знаю. Первый раз вижу.
       Вызвали скорую. Водитель «Жигулей» извинялся и сильно переживал. Он метался вокруг лежащего на снегу Андрея и ломал руки; первоначальный испуг отступил, и теперь лицо его изображало несколько чувств, сменявшихся одно за другим.  За сожалением и озабоченностью шла досада, потом злость на самого себя и на обстоятельства, затем, казалось, им снова овладевает жалость к пострадавшему. Он постоянно хватался за голову и причитал, попутно бранясь на жену, которая пыталась его успокоить, тем самым, вероятно, успокаивая саму себя.
       – Как же так произошло! Надо же было Вам именно в этот момент свалиться с неба! – Водитель склонился над ним, держа запястья рук сцепленными на груди и потрясая ими. – Если бы не снег, этот скользкий снег, я бы обязательно Вас объехал! Ведь я ехал совсем не быстро, – он обернулся к стоящим за его спиной людям, – правда? Ведь вы видели, я ехал совсем медленно!
       Вместе со скорой вызвали ГАИ; это сделал сам водитель «Жигулей». Андрей попросил Наташу и Свету, если понадобиться, быть свидетелями, и постараться дать такие показания, чтобы несчастный автомобилист не пострадал. Это заметно успокоило того, и он, по крайней мере, перестал метаться.
       Когда первые минуты паники прошли, и наступила ясность; когда было сделано все, что можно, и оставалось только ждать скорую, на Лешу свалились внутренние переживания, вызванные обстоятельствами, из-за которых все это произошло. К нему пришло совершенно ясное понимание того, что если бы не он, ничего бы не случилось, и они бы ели сейчас макароны и картошку в приятной компании девушек, мерзнувших сейчас рядом с ними.
       – Вы идите в общагу, замерзнете здесь, – сказал он им. – ГАИ приедет - в окошко увидите и спуститесь. 
       Девушки постояли еще минуту, бросили последние нежно-жалостливые взгляды на Андрея, под спину которого Леша и Балабанов запихивали всякие теплые вещи, которые принесла испуганная Нина Семеновна, и молча ушли. Леша присел рядом с другом.
       – Болит?
       – Нормально.
       – Хреново вышло.
       – Ну да, ничего хорошего.
       – Это из-за меня все, блин, случилось.
       – Успокойся. Просто так вышло и все.
       Чрезмерная разговорчивость и веселость, иногда охватывающая людей, после того, как они внезапно получат травму, и останутся живы, которая, как инстинктивно понимал Леша, должна вот-вот прийти и к Андрею, не приходила. Леша попытался пошутить и разговорить несчастного, но тот лишь нехотя улыбался и постанывал, прикрывая глаза. Из-за этого чувство вины, постепенно нарастающее в нем, стало нарастать еще быстрее. Ему вдруг захотелось срочно сделать что-нибудь, чтобы помочь Андрею, он стал озираться, что-то бормотать, нервничать.
       – Да где же скорая!? – воскликнул он, и сорвал с головы шапку.
       Еще немного, и он начал бы метаться так, как недавно метался водитель, переехавший Андрея. От бездействия ему становилось еще хуже. Он с радостью, наверное, поменялся бы с другом местами, лишь бы не ощущать этого ужасного чувства вины, доходящего до своих пиков при одном взгляде на лежащее на снегу тело.
       Наконец приехала скорая. Молодой врач осмотрел Андрея прямо на снегу, задал несколько вопросов водителю, мельком глянул на бампер его машины и скомандовал санитару грузить несчастного на носилки, а затем в машину. Все это время Леша всячески пытался участвовать в происходящем, но для него дела не находилось. Он даже и момент столкновения не видел – загораживали дутые куртки хулиганов. Наконец нашлась работа и для него. Документов у Андрея не оказалось, и Леша, заняв у девочек денег, и узнав у врача, в какую больницу везут друга, помчался на такси домой за паспортом и медицинским полисом, необходимыми для получения медицинских услуг.       Через час он был уже в приемном отделении больницы. Отдал документы врачам, и попытался разузнать о травмах и самочувствии больного, но никакой информации выбить из них не удалось; к Андрею его тем более не пустили.       Он поехал домой. Квартира встретила его зловещей пустотой, почему-то сильно отличающейся от той пустоты, которая возникала, когда Андрей, к примеру, уезжал в их родной городок, проведать родителей. Что-то ноющее было в этой пустоте. Леша включил компьютер, но вспомнив, что не дал сегодня другу поиграть, и, испытав от этого новый прилив мучений совести, выключил его. Нахлынуло одиночество. Оно стократно усилилось, когда Леша подумал о том, сколько может пробыть Андрей в больнице. В его памяти всплыла картина беспомощно лежащих на снегу ног друга. Внезапно появилась злость на появившихся откуда не возьмись хулиганов, о которых он не вспоминал с того момента, как встал из сугроба и подбежал к Андрею. «Мерзкие твари, – подумал он, – если бы не они, все было бы нормально. Чтоб они сдохли, сволочи». Злоба немного подавляла остальные его чувства. Теперь он думал о них, и о том, как он бьет их, лежащих на земле, ногами и бейсбольной битой. Как они закрывают лица руками и просят пощады, плачут и жалобно кричат.
       «А каков друг, – сказал он себе, – герой!  Настоящий герой. Такого друга поискать. Я – самый счастливый человек, потому что у меня есть такой друг. Большинство друзей только называются друзьями, а как дело дойдет – пшик! А я бы прыгнул? Я бы, наверное, побежал бы по коридору, потом по лестнице, и было бы уже поздно. Но если бы не оказалось поздно, я бы, конечно, дрался бы вместе с ним. Ладно, пошло уверять себя в собственной смелости, придет время, я ее просто проявлю и все. А мог бы врезать этому быдлу первым…. Но хотел сгладить…. Испугался? Да нет, просто руководствовался здравым смыслом. Что мне, драться не доводилось что ли!? Да сто раз! А если бы врезал сразу, может Андрюха спрыгнул бы раньше и не попал под колеса…. И мы бы вместе их от…дили». Совесть снова остро его уколола. Досада на себя, и мысли о том, что все могло сложиться по-другому, если бы он повел себя иначе, преследовали его всю эту ночь, которую он почти не спал.  Он рисовал себе сюжеты иного развития событий: героического сражения спина к спине, после которого они с девочками вместе едят макароны и картошку, пьют алкоголь, чтобы успокоить нервы, и весело вспоминают детали драки. Уже под утро он настойчиво напомнил себе, что после драки кулаками не машут, как бы приятно это не было, и заснул.
       Утром следующего дня Леша приехал в больницу. Ему удалось познакомиться с врачом, который лечил Андрея и все у него узнать. Человек лет сорока, немногословный и хмурый, он рассказал, что травмы серьезные и что Андрею придется побыть в больнице какое-то время, может даже месяц или того больше. К другу Лешу снова не пустили, сказали приезжать вечером.
       Андрей лежал на больничной кровати и смотрел в белый потолок. Врач только что ушел, забрав с собой все планы на будущее. Обе ноги были поломаны. Левая поломалась в суставе где щиколотка, на нее уже наложили гипс и под ним уже страшно чесалось. А вот с правой дела обстояли серьезней. Была поломана большая берцовая кость, и врач сказал, что дней двадцать Андрею придется лежать здесь, в этой палате, пока нога будет вытягиваться. Объяснил, что мышцы сжались, и теперь их нужно вытягивать. Ему просверлили пятку и привязали к кости гирьку. Только когда все вытянется как нужно, ему поставят гипс, а может быть придется вставлять в ногу спицу, или ставить специальный железный аппарат – аппарат Элизарова.  Все это Андрею было очень некстати. На носу была сессия, и он понимал, что, скорее всего, находясь в больнице, сдать ее не удастся. Придется брать академический отпуск и продолжать учебу через год уже в другой группе с другими студентами. Такая перспектива его удручала дальше некуда. Настроение было мрачное, ноги ныли, сосед по койке храпел и стонал.
       Вечером пришел Леша. Он зашел в накинутом на плечи белом халате и с осторожной улыбкой на лице – он уже знал все, что врач объяснял Андрею. Поздоровавшись с другом за руку, Леша стал выкладывать из пакета на тумбочку бананы и апельсины. Он принес чайник, чашку, зубную щетку и все остальное, что необходимо больничному человеку, которым вдруг стал Андрей.
       Леша сел на стул рядом с кроватью и сказал:
       – Ну что, дядя, как ты?
       – Нормально.
       – Болят ноги?
       – Ноют.
       – Ясно. Врач хороший попался, да?
       – Да вроде.
       – Там тебе Света супчик приготовила, и макароны эти пресловутые, – Леша кивнул на пакет рядом с тумбочкой.
        – Спасибо. Тут кормят, все нормально.
       Ребята немного помолчали.
       – Придется тебе тут немного поваляться, – сказал Леша.
       – Это хреново.
       – А что делать?
      – Делать нечего. Сессию сдать не получится, академ нужно будет брать.
       – Посмотрим. Может получиться купить, я постараюсь.
       – А деньги? – Спросил Андрей.
       – Что-нибудь придумаем. Мать твоя даст немного?
       – Сомневаюсь. Откуда у нее. Может совсем немного.
       – Я постараюсь, все что могу сделаю.
       Друзья поговорили еще с полчаса, и Леша ушел.
       Со следующего же дня он занялся Андреевской сессией. Для начала нужно было собрать денег и ему это удалось. Он продал компьютер, занял у друзей, - у кого сколько можно, взял у матери Андрея, которая сразу примчалась проведать сына, когда узнала, что тот угодил в больницу. Но деньги — это лишь половина дела, необходимо было договориться с преподавателями. Часть их удалось уговорить, и они с радостью на это шли еще до начала сессии, но другие отмахивались и говорили, что всему свое время. Как понимал Леша, это означало, что нужно будет им платить в день экзаменов или зачетов. Он понял все правильно, и в эти дни ему успешно удавалось подкупать и этих.       Но, как это не покажется читателю странным, нашелся один профессор, который и слышать не хотел о деньгах. Это был престарелый преподаватель, настолько принципиальный, что даже услышав о них намек -  вскочил, сделался красным как помидор и выставил Лешу за дверь. Просили всей группой, объясняли ситуацию, но никакие уговоры не помогли, старик был непреклонен и зачет не поставил.
       Андрея отчислили. Огорчению не было предела, но виду он не подавал. Леша совсем сник, говорил, что тоже возьмет академ и восстановиться вместе с другом через год, говорил это всерьез и был намерен так поступить, но Андрей и Наташа его отговорили.
       Уже месяц лежал Андрей в больнице, а его нога до сих пор вытягивалась. Скука там была страшная. Зеленые стены ему опротивели, а вид из окна уже напоминал большую фотографию, на которой, правда, шевелятся листья. Не радовал телевизор, соседи по палате попались скучные и не интересные. Леша приходил почти каждый день и приносил с собой что-нибудь вкусненькое, чтобы хоть как-то порадовать друга. Они играли в карты, разговаривали и пили сок за здоровье больного.
       Лишь одно обстоятельство не давало Андрею впасть в абсолютную депрессию. Симпатичная медсестра Таня ухаживала за ним с особым вниманием, уколы колола не больно и смотрела на него каким-то нежным, заботливым взглядом. Леша это сразу заметил и, когда Таня входила в палату, бывало, подшучивал над обоими, отчего она покрывалась легким румянцем. Андрей что-то бурчал, но сам улыбался и тайком смотрел на реакцию Тани. Он с нетерпением ждал ее смены, да и она шла теперь на работу, как на праздник. Скоро они подружились, и у обоих возникло что-то большее, чем просто дружеские чувства.
       Наконец Андрей оказался дома. На правой ноге у него стояла большая железяка, а на левой просто гипс. Отмечали бурно: накрыли богатый студенческий стол, было шампанское, водка, небольшой салют и много друзей. Пришла и Таня, она осталась до утра и на следующий день помогала убирать разгром, который учинили радостные студенты.  Леша вечером уехал в общежитие и остался там ночевать, а Таня осталась ночевать с Андреем. Они были вдвоем и гипсы на его ногах им не сильно помешали.
       Иногда судьба ломает людям ноги, но взамен дает что-то несравненно большее, да и ноги потом лечит. Так произошло с Андреем. Через три месяца состоялась скромная свадьба, на которой было много молодых гостей. Невеста была очень красивая и счастливая, а жених серьезный и задумчивый. Леша был свидетелем и умудрился хорошенько набраться, не пропуская ни одного тоста за молодых. Когда он сам говорил тост, то, помимо всех горячих поздравлений и пожеланий, не забыл добавить, что именно он является прямой причиной сегодняшнего торжества, и что если бы не он, то гостям бы не посчастливилось смотреть сегодня на такую красивую невесту и такого положительного, медведоподобного жениха.  Он изумительно покачивался и забавно заикался.