Темно

Темно-синяя ночь нависла над белоснежным покровом. Густота тишины разливалась вдоль обледенелой реки. Лишь изредка ее покой нарушал легкий зычный ветер, заблудившийся в силуэте хвойного леса. Контрастом зияли несколько звезд, мягко обозначенных сквозь пелену неба, подернутого дымом избы. В углу окна мотыльком трепетала на столе керосиновая лампа. Лист бумаги окрасился янтарным и сквозь его золото проявлялись завитки прописных букв. Взгляд писателя устремился вдаль. Мерцание лампы отражалось на лице, омраченном глубокими жесткими тенями. Блеск глаз колебался в судорогах. В окне сплошная чернота. Только огонь лампы множился надвое, тускнея в стекле. Писатель погасил лампу. Лист бумаги стал едва различим. Над промерзшей серебристой рекой взошла луна, свободная от плена облаков. Снежная гладь отражала холодный свет. Безмятежное спокойствие не нарушал даже гул ветра ищущего дорогу домой среди раскидистых елей. Писатель растворился в этом тихом великолепии природы.

Щелчок. Скрипнула дверь и густой пар заклубился в свете включенной лампы. Вошла она. Из под ее пухового платка скромно падал черный локон, оттеняя румянец щек. Писатель обернулся на свет, проблеск которого задребезжал в темноте окна. Она молча улыбнулась ему, продолжая снимать верхнюю одежду. Потом поставила валенки в угол и прошла к столу. Села напротив и сжала его руки, чтобы согреть свои. Колкий холод подымался от самых его пальцев до горла. Но тепло ладоней скоро отогрело ее. Писатель склонился над листом, на котором свободно лежали их руки. Чернильные слова было видно лишь обрывками. Она встала, выключила лампу, висевшую у входной двери. Писатель продолжил смотреть в окно. Доносились звуки ее шагов, легко шаркающих в шерстяных носках по ворсистому ковру. Судя по всему, она как обычно легла на печь и принялась за книгу. Зажгла свечу и спустя время по потолку расползлись золотистые волны – блики. От перелистывания страниц колебалось пламя. А писатель молча и недвижимо смотрел вдаль. Он осчастливлен ее присутствием. Внутри него утихали бури. Он растворялся в снежной темно-синей безмятежности - становилось лучше. Писатель совсем забыл о времени, оказавшись по другую его сторону. Когда луна скрылась за кучными облаками и лес вдалеке погрузился во мрак, он встал со стола пожелать ей спокойной ночи и поцеловать перед сном. Подошел к печи, но жены там уже не было. Только тлеющий фитиль свечи еще краснел. Тогда он пошел в спальню, но и там не нашел ее. К нему в который раз вернулась память и, рухнув на расстеленную кровать, писатель зарыдал. Тело сокращалось в конвульсиях, когда же обессилело окончательно – забылось во сне.

Тусклый свет керосиновой лампы устало горит в окне. Легкая копоть черной нитью поднимается вверх. Писатель, склоненный над листом бумаги, сидит за столом. Медленно смотрит на руки, на обрывки слов, дальше, в темноту ночи. После ее смерти он больше не мог писать. Лишь безучастно вглядывался вдаль. Проводя так долгие часы. Но вот показалась луна. А потом за спиной раздался щелчок, привычно скрипнула дверь. Пришла жена. Раздевшись, села напротив обхватив его руки холодными ладонями. Он посмотрел вниз, и по его лицу скатилась капля, павшая прямо на бумагу и смазавшая контур чернил.

Говорят, что иссохшие дрожащие и покрывшиеся пигментными пятнами руки писателя по сей день тщетно трудятся над этим произведением, которое он начал еще при её жизни. Ходят легенды, будто каждую зимнюю ночь в окне его одинокой избы загорается другой, яркий электрический свет. Только узнать так ли это на самом деле нам, увы, не дано.