Камень на острове. Часть первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
По зеленому, поросшему разнотравьем пологому берегу реки Коскийоки были разбросаны дворы селения – серые избы, сараи и амбары, обнесенные изгородями. Кое-где стояли березы в зеленом тумане весенней листвы. Рядом с ними казались очень темными пушистые стройные ели. Выше на берегу лежали поля, разделенные рядами деревьев. Река была изгибистая и порожистая, в клочьях пены; из воды выступали камни, кое-где были вытянутые зеленые островки и отмели. Была хорошо видна граница между кипучей, ярко-синей речной водой и светло-голубой водой моря. На илистом берегу - прямая густая болотная трава и серые камни. Если идти вверх по течению, можно было попасть к озеру-старице, а если идти ещё дальше на север – на кладбище, в Рощу умерших.

Тойво некоторое время смотрел на светящиеся, пронизанные солнечными лучами листья и  глубокое голубое небо между ветвей. Тойво – двадцатилетний юноша среднего роста и среднего сложения. Треугольное лицо с бородкой и усиками. Темные, почти черные волнистые волосы, остриженные в кружок, частично скрывали высокий, гладкий лоб. Темно-серые, немного раскосые глаза. Небольшие брови. Маленький тонкогубый рот. Выражение лица ласковое и сонное. Тойво задумался о чем-то, лицо покрылось тенью, но вдруг печаль превратилась в настороженность и страх. Послышался звук варгана. Тот, кто варганил, обожал это делать, но, увы, совершенно не умел.
«Тынь-тынь-тынь, - про себя передразнил Тойво. – Должно быть, Йоки. Ну и что? Пусть Йоки. Что мне его бояться?».
Эта мысль немного ободрила Тойво. Звук варгана приближался. Откуда-то издалека ему вторил второй варган. Йоки недавно купил себе этот инструмент, и в мгновение ока у всех друзей Йоки завелись варганы. Теперь весь лес, поля, деревня и ближайшие морские острова полнились дребезжащим гудением.

Тойво не ошибался. Действительно, Йоки, с варганом во рту, шел недалеко отсюда. Ровесник Тойво, тощий и жилистый. У него было узкое лицо с высокими скулами, серо-голубые, насмешливые, холодные и пустоватые глаза. Темно-русые, немного вьющиеся волосы до середины шеи. Он двигался быстро и стремительно, часто – рывками. Йоки был хорошо одет. На рубахе – родовые узоры, охранявшие хозяина от зла.

Тойво шел медленно: он сильно хромал на левую ногу и от природы был очень медлителен. Выйдя на поле, принадлежавшее Тойво и его приемной матери, из лесного полумрака на греющий свет, Тойво сразу немного попятился.
«Это ещё что!?».
На поле один на другом громоздилось три горелых пня. Длинные узловатые корни раскорячены в разные стороны.
«Боги! Да что же это!?».

Тойво подошел к пням, постоял немного. В первое мгновение он не почувствовал ни обиды, ни гнева. Ему казалось, что так и должно быть, что это – шутка, и надо посмеяться, но посмеяться не получалось. Тойво был почти уверен, что это сделали Йоки и его троюродный брат Суло, которые незадолго до этого корчевали пни на своей пожоге. Из Тойво как будто разом ушли все силы. Он поковылял к стоящим в ряд деревьям, сел на поваленный ствол, на котором всегда отдыхал.
«И не лень же было!.. Будь я хоть никудышный хозяин, а он – хоть самый лучший…».
Тойво долго сидел почти неподвижно.
- Парень, а парень!

Перед Тойво стоял средневысокий, ещё прямой и крепкий скуластый старик, с длинными и жесткими белыми волосами и бородой.
- М? – Тойво вскинул голову.
- Ты не знаешь… - заговорил старик, но тотчас примолк, увидев лицо Тойво, и участливо спросил: - В чем дело?
Тойво тотчас подумал, что ответил недостаточно почтительно. Нужно было загладить вину.
- Ничего, ничего, дедушка, - проговорил он. – Что такое?
- Я тебя хотел спросить, как мне найти Валто? Он меня на новоселье позвал.
- Я тебя провожу, - сказал Тойво.
Старик сел рядом с Тойво, долгим, внимательным взглядом смерил юношу, хотел, было, что-то сказать, но перевел взгляд на груду пней.
- Что это у тебя такое?
- А это мне мои соседи на поле свалили.
- Как это – свалили?
- Шутки ради, должно быть. У него просто шутки такие.
- Кто это - он?
- Я не хочу его называть по имени.
- Он такой страшный? – улыбнулся старик.
- Нет. Он добрый и щедрый. Он мне, наверное, даже добра желает. И потом я его за руку не поймал.
Тойво вытащил из котомки ломоть хлеба и протянул старику.
- Угощайся.
- Спасибо, сынок. Я ведь в гости иду. А ты – работник. И что ты собираешься делать?
- Рыбу пойду ловить.
Старик нахмурился, на его лице прорезались глубокие морщины; Тойво стало даже страшновато.
- Что за разговоры? Кто сейчас рыбачит, тот зимой голодает. А этот год хороший будет. Если сейчас поработаешь как следует, соберешь хороший урожай.
- Дедушка, - проговорил Тойво, - ты прорицатель?
- Да нет, - ответил тот. – Просто давно на свете живу, - и, вздохнув, добавил, - очень давно. Как тебя зовут?
- Тойво.
- А меня Луойя.
Тойво посмотрел на старика с благоговейным страхом.
- Давай я тебе помогу эти пни убрать.
- Спасибо тебе, я сам справлюсь, - смущенно проговорил Тойво.
- Тут и так работы много, - сказал старик. – А мне это ничего не стоит.

Старик негромко пропел что-то – слов нельзя было разобрать – и пни вспыхнули. Тойво изумленно и испуганно посмотрел на старика. Через несколько мгновений от пней остался только пепел, а огонь погас. Тойво принялся благодарить старика, но он то ли улыбнулся, то ли усмехнулся.
- Так как пройти к Валто?
- Пойдем, я провожу тебя, - сказал Тойво.
Вместе пошли по тропке.
- Ты прости меня, - осторожно сказал старик, наблюдая за Тойво. – Но, может быть, тебе на палку опираться?
- Я с детства хромаю, - сказал Тойво почти весело. – Если я возьму палку, я ею тут же и получу.
- Ну и дела. Ты так с односельчанами не ладишь?
- Нет. Со всеми лажу. Но стоит появиться Йоки, их как будто подменяют.
- Так его Йоки зовут!
Тойво сильно вздрогнул.
- Только не говори никому. Случайно с языка слетело.
- Не скажу, не бойся. А что с тобой случилось? Может быть, я могу тебя вылечить?
- У меня была жаба в горле, - ответил Тойво. – Я чуть не умер. Суставы очень болели. Остался хромым.
2
У родителей Йоки было большое хозяйство. Стараниями всей семьи и раба по имени Инге оно поддерживалось в образцовом порядке. Много лет назад, ещё до женитьбы, отец Йоки, Тиуру, участвовал в военном походе на запад против людей, считавшихся непобедимыми и наводивших ужас на соседей. Но дружина, в которой был Тиуру, сожгла и разрушила крепость врага и вернулась с богатой добычей. Инге сам сдался в плен, чтобы его оставили в живых, и Тиуру обращался с рабом милостиво.

После работы в поле Йоки сидел на улице, на лавке под окном избы и вырезал топорище. Возле скамейки на земле развалился любимец Йоки, молодой, голенастый и лохматый пес Халли. Йоки, сияя от удовольствия и подмигивая воображаемым слушателям, горланил бесконечную песню про девицу, опрометчиво согласившуюся прокатиться с ним в лодочке.
- Что я делал с нею в чаще,
Что на берегу творили…
…На поляне, на опушке, в амбаре, в избе на полатях, на печи, на каржине, на лежанке, на столе, под столом…
Подошел отец Йоки, худощавый ширококостный полуседой человек, послушал немного, помотал головой.
- Сам сочинил?
- Сам, - гордо сказал Йоки и с невинным видом осведомился: - А что?
- Гниль такая... Ты бы хоть сестры и матери постыдился.
- Мать с сестрой меня осудят,
И отец сердиться станет,
Хотя им смешно до колик
И ужасно любопытно…
- Вот уж совсем не любопытно. Идем. Анни нам баню приготовила.
Прежде, чем уйти, Йоки гладил и трепал Халли, ласково приговаривая:
- Халли - пустобрех! Пустобрех! Шапку из тебя сшить, да уж больно блохастый!
Халли только подставлял лохматое брюхо – чеши, хозяин.

Йоки всегда парился в бане до изнеможения, вылезал оттуда с горящим лицом и красными глазами, но безмерно довольный. Чистые волосы высохли, закудрявились, распушились – получилась огромная шапка. Анни, сестра Йоки, сидела за прялкой. Он со злодейским видом шлепнулся рядом с сестрой и принялся тискать ее и щекотать
- Отстань!
- Отстань! – закричал Йоки, продолжая перебирать пальцами ей по ребрам. – Пусти! Что ты меня щекочешь, противная!?
- Иди в баню!
- А я только что оттуда!
- Останешься на зиму без рукавиц и без чулок!
- Неужели ты бы так много успела напрясть, пока я тебя щекочу?
Йоки выпустил ее и сидел рядом, думая, что бы ещё такое вытворить.
- За один раз, конечно, нет, - рассуждала Анни, блестя глазами. – Но вот ты ко мне раз пристанешь, два пристанешь, три пристанешь…
- Четыре пристанешь!..
- Так и останешься без рукавиц.
- И без чулок.
- И без чулок!
- Значит, с подружками языком чесать времени хватает, а любимому братцу что-нибудь связать – нет!?
- А это приставалам в назидание.
Йоки сгреб сестру в объятия, прижал к себе и уткнулся лицом в ее волосы.
- Анни, не выходи замуж!
- Это ещё почему?
- Как я без тебя буду?
- Сам женись – скучно не будет.
- На ком!? На этих клушах!? Снулых рыбешках!? Медузах полудохлых!?
Анни поежилась и повела плечами, освобождаясь.
- Я давно об этом хотела поговорить, - сказала мать. – Тебе двадцать лет.
Йоки фыркнул.
- Мать, ну, что ты говоришь, - сказал отец. – Притащит в дом такую же, как сам – они тут всё по бревнышку раскатают.
- Это с чего? – обиделся Йоки. – Я что – плохой хозяин?! Плохо работаю!?
- Ну ладно, ладно, я пошутил.
3
Проводив Луойю к Валто, Тойво весь день проработал с необычным для него старанием, и, закончив,  пошел домой.  Он и его приемная мать, Туули, жили в небольшой избе на отшибе. Эта изба, сарай и баня, хоть и построенные на совесть ещё до того, как Туули и её муж усыновили маленького Тойво, давно дожидались починки – но дождаться не могли. И дело было не столько в болезнях и слабости, сколько в самой обыкновенной лени. Тойво и Туули часто приходилось занимать что-то у соседей. Долг возвращали всегда, но, увы, не сразу. Единственное, что в хозяйстве Тойво и Туули сейчас было устроено по-настоящему хорошо – козлятник, в особенности, дверь и замки. Там жила белая вихрастая коза Клюква - вредная, бодучая и прожорливая, однако, она давала очень вкусное молоко. Сын и мать могли сколько угодно между собой ругать эту козу, но всегда со смехом и обожанием.

В избе мать готовила обед. Тойво видел, как двигались её локти. Туули - женщина 47 лет, светло-русая, полуседая, сухощавая, с ещё прямой спиной. У нее было круглое лицо, а в углах серых глаз лучики морщин. У Тойво в душе копошилась тревога, хотя сам Тойво не понимал ее причины.
- Не поднимай тяжелое, - сказал Тойво. Он отправил горшок в печь и лег на каржину.
С самого утра у Тойво ломило суставы, и казалось, что кто-то кусает и грызет его кости. Переживая свою обиду, говоря со стариком и работая, Тойво забывал про боль, но теперь, когда лег, начал морщиться.
- Мам! Когда соберешься горшок доставать – скажи мне, я достану.
- Хорошо, сынок.

Тойво лежал на спине. Под низким потолком, были шесты с двумя нанизанными на них круглыми хлебами. Хлеб был с белокрыльником, шесты и балки черные от копоти, но голодному Тойво хотелось взлететь к потолку и вцепиться в хлеб зубами. Тойво всё морщился от боли и ломоты.
- Видно, погода изменится.
Тойво хотелось пожаловаться, но при этом не огорчить мать. Сказал, и тотчас пожалел: вдруг она догадается.
- Да, похоже, - ответила Туули, чуть слышно стукнув чем-то по щелястому столу.
«Не догадалась».
Тойво, было, порадовался, но женщина тотчас встрепенулась и подошла к нему.
- Ты здоров?
- Ничего, - пробормотал Тойво. – Ничего.
Туули приложила свою прохладную руку ко лбу Тойво и подержала некоторое время.
- Лоб не горячий. Жаль тебя сгонять, но мне в подпол надо.

Тойво перелез с каржины на печь, пегую от пятен сажи и разноцветной глины, которой замазывали трещины: изба ходила ходуном. Дым направляла к отверстию в потолке закопченная колода. Тойво улегся, глядя вверх. Внизу, в подполе, то громче, то глуше, слышались шаги Туули и стук от каких-то предметов, которые она переставляла.
- Может, нужно что-нибудь? – осведомился Тойво, свесившись со своей высоты.
- Нет, нет, – ответила мать. Она вылезла из подпола; стукнула крышка каржины.
Когда пришло время, Тойво вытащил горшок из печи.
- Когда ты мою невестку приведешь? Когда внуки будут? – мать шутливо грозно воззрилась на Тойво.
- Никогда, должно быть, - ответил Тойво хмуро.
- Это почему!?
- Кто за меня пойдет. Я как свататься поеду, меня люди засмеют.
- Всех засмеивают. Дело слишком серьезное. Вот и хочется посмеяться.
- Я не про то.
- Дураки будут те, кто засмеет, - коротко сказала мать. Она села рядом с Тойво и поцеловала его в макушку. – Что ж теперь – помирать? Надо жить. Зимой мог бы поучаствовать в состязании певцов.
- С Йоки тягаться?
- Ни за что не поверю, что ты знаешь меньше рун, чем Йоки, и поёшь хуже. И память прекрасная, и язык хорошо подвешен. Как же мне тебя растормошить, ленивый ты, сонный ты парнище!
Обнялись. Тойво вспомнилось: в детстве мать пела ему щекоталки, но щекотки Тойво совершенно не боялся и долго не мог понять, в чём была соль. Но он всегда смеялся, потому что песенки были смешные, и потому что мать тормошила его и сама смеялась.
- Давай есть, - сказала Туули.
Сели обедать.
- А я на пожоге Луойю встретил, - сказал Тойво.
Туули едва не выронила ложку.
- И молчит! – воскликнула она.

Вечером мать пряла. Тойво, лежа на печи, слышал, как она негромко пела, и жужжало ее веретено. Тойво его тело казалось неподъемным, и по-прежнему в кости вгрызались невидимые зубы.
«Надо лапти сплести, - подумал Тойво. Мысль о лаптях, которые надо было сплести, не покидала его уже неделю. – Все кости скрежещут… Надо лапти сплести. Завтра сплету».
- Мама, давай я с печи слезу, а ты залезешь?
Постучали в дверь. Мать откликнулась, а Тойво замер на печке. Он затаился, как некоторые животные в опасности.
- Туули, Тойво! – выдохнул на пороге запыхавшийся Уско, сын Валто, широколицый с коротким носом, темно-русый парень. – Идите к нам скорее!
- А что такое? – спросил Тойво, которому уже не было страшно, но по-прежнему тревожно. – Что-то случилось?
- Да нет, - ответил Уско. – Просто в гости.
- Мы придем, - сказала Туули.
Едва дверь закрылась, женщина поспешила к сундуку и принялась рыться в нем, вытаскивая свою праздничную одежду.
- Тойво, слезай с печки!
Туули обернулась и посмотрела на сына.
- Что с тобой? В гости идти не хочешь?
- Гости – это хорошо, - сказал Тойво, слезая с печи. – Я только с Йоки не хочу встречаться.
- Йоки бояться – в гости не ходить.
- Я его не боюсь.
Принарядившись, Туули как будто помолодела, даже ее глаза стали ярче.
- Мама!
- Что, сынок?
- У тебя на подоле прожженная дыра!
- Да? Где?
Тойво показал. Дыра была спереди, но закрыть ее передником было нельзя.
- Интересно, как это меня угораздило ее прожечь? – проговорила Туули. – Сколько же лет этому сарафану… Ладно, никто не заметит, идем.
Туули вспомнила, как прожгла эту дыру во время прошлого праздника.
4
В просторной избе Валто помимо его семьи и Луойи, были семья Тиуру: его жена Сату – маленькая бойкая женщина, Йоки и Анни, а так же брат и сестра, дети вдовы по имени Айли: Айникки и Кууро. Кууро – желтоволосый, остриженный в кружок низкорослый и коротконогий парень  с выпуклым ртом и маленькими глазками. Его сестра Айникки – в меру плотная, русая, с овальным лицом с узким прямоугольным лбом, живая и веселая. Ели, пили пиво и смеялись. Тойво был доволен: он ожидал много худшего; ему было даже весело. Луойя спел шуточную песню, приглашая молодежь учиться пению: у того, кто захочет учиться, пусть родится сын-богатырь, у того, кто не захочет и станет ругать певца, пусть родится дочка-лентяйка и вырастет ростом с пенек. Тойво сел напротив старика, они сложили руки и стали петь, немного покачиваясь из стороны в сторону. Луойя запевал, Тойво должен был повторять за ним и продолжать. У Тойво был негромкий хрипловатый голос.

«Надо же, - подумал Йоки. – Всю жизнь живем по соседству, а никогда не слышал, как Тойво поет. Хрипатый. Не только хромой, но и хрипатый».

В глазах старика засветилась улыбка, и он пропел, чтобы посреди избы возникло озеро.
- Ай! – вскрикнула мать Йоки.
По середине избы действительно возникло озерцо с почти зеркальной водой – лишь иногда ее поверхность морщила пробегавшая рябь. Тойво остолбенел немного и спел про уток. Появились две морянки: самка и селезень с раздвоенным хвостом. Утка вышла из воды, встряхнулась, и на своих перепончатых лапках пошла к столу, чтобы подобрать кусочек хлеба, который кто-то уронил. По слову Тойво появились камыши и тальник, по слову старика - валуны в лишайниках. Тойво спел про рыб в озере. Раздалось несколько всплесков, и по воде пошли круги.

«Тоже, невидаль» - подумал Йоки. Он тоже умел создавать предметы и животных. Йоки было очень неуютно, как будто пол под ним пошатнулся и накренился, а Йоки пытался сохранить равновесие. Он был ошеломлен и смотрел на Тойво с изумлением и холодком в душе, который быстро сменился нараставшим раздражением.
- Вы что натворили? – растерянно проговорила хозяйка избы, стоило Тойво примолкнуть. – Как мы теперь жить будем?
Тойво, немного ежась, посмотрел на созданное колдовством озерцо, зелень, камни и уток, которые, смешно кувыркаясь, ловили что-то в воде.
- Ты что, всю жизнь колдовал? – шепотом спросил старик. – Признавайся.
- Нет, - честно сказал Тойво. – Я не думал, что получится. Что нам теперь делать?
- Нужно спеть наоборот.
- Как – наоборот!?
- Спеть то же самое, только говоря, чтобы всё исчезало.

Старик запел – исчезли озеро и камни. Тойво уничтожил тальник. Снова на полу были чистые половицы. Морянки, никого не боясь, вразвалку разгуливали по избе: Тойво было жаль уничтожать их. Йоки думал:
«Создать лисицу, чтоб она их поймала и сожрала».
Но поскольку красивые и забавные утки всем, кроме него, очень нравились, решил не делать этого.

Тойво и Туули шли домой.
- Ничего себе, - сказала мать. – Ай да ты…
- Я и сам не думал, что могу, - сказал Тойво.
Тойво был в таком возбуждении, что долго не мог заснуть и лежал, глядя в полутьму. Прежде он почти ничего не ждал от своей жизни и был ею почти доволен, а с тем, что мучило его, смирялся как с неизбежным. Чувство, которое он испытал, вызывая из небытия то, о чем пел, нельзя было назвать наслаждением, и трудно – радостью. Однако с Тойво никогда не происходило ничего лучше этого. Похожее на зуд ощущение тревоги,  одновременно - силы и слабости: творящие силы действовали через Тойво, а он направлял их. Он был способен их направлять.
5
Йоки, Уско и Суло стояли тесной кучкой и болтали. Всеобщее внимание принадлежало Йоки. То и дело вся компания катилась со смеху. Йоки хохотал очень громко, с надрывом, заходясь и давясь своим смехом. Почти так же шумно смеялся и Суло, но Йоки заглушал всех. Заслышав этот гогот, Тойво всегда стремился пройти сторонкой. Но сейчас деться ему было некуда, и он решился пройти мимо ржущей компании. В это время Йоки и остальные уже перемыли кости всем девушкам из своей и соседней деревень. Йоки вдруг царапнула одна неприятная мысль, и он обратился к Уско:
- Что это за старый хрыч у тебя в гостях?
- Полегче. Это Луойя, - сказал Суло. Он был одного роста с Йоки, но, в отличие от того - крепкий и толстоватый.
- Ну и что, что Луойя.
- Я тебе говорю, Йоки, - серьезно сказал Суло. – Будь с ним осторожнее и почтительнее.
Йоки скорчил гримасу, перетянув рот на одну сторону. Суло продолжал:
- Он в родстве с богами. Он участвовал в творении мира. Он вырастил леса на голых скалах. Он научил людей возделывать землю. Он создал лодку и рыболовные снасти.
Йоки это знал.
- Говорят, он был зачат без отца, - сказал Уско.
- А-а-а! – зашелся Йоки. Его рот разъехался в улыбке. - Я-то думал, откуда у Айли дети взялись! От съеденных ягод, должно быть! Кууро - от брусники, Терхо - от черники, Айникки  - у Йоки немного изменился голос, когда он произносил это имя – от морошки!
Айли, которой сейчас было больше сорока лет, рано осталась вдовой, больше замуж не выходила, но родила троих детей. У нее была высокая грудь, широкие бедра и блестящие глазки.

Тойво ковылял, глядя вниз. Он смотрел даже не под ноги, а на носки своих лаптей – серых, стоптанных и проносившихся.
«Надо новые сплести. А то ведь засмеют».

Тойво услышал конец разговора и сам решил подойти. Он знал, что не позволит оскорблять Луойю за глаза, и думал, что сказать, но от возмущения мысли путались.
- Смотри не лопни, - сказал он Йоки. – От спеси, от злобы, от зависти.
- Все-таки слишком дорого за тебя дали, - сказал Йоки. – Целый мешок с мукой. Приемыш!
- Это ты меня пытаешься обидеть? Напрасно. Я обязан Туули жизнью. Туули мне НАСТОЯЩАЯ мать. Если ты этого не понимаешь – это не от доброго сердца и не от ума.
- Что-то ты разговорился, - сказал Йоки и подумал:
«Я тебе устрою веселую жизнь».
- Я долго терпел, - сказал Тойво. – Больше терпеть не буду.
И пошел прочь.

Тойво долго терпел. С самого детства. На бегу сорвать с него шапку – особенно им это  нравилось делать на морозе, отобрать связку рыбы, походя дать пинка или затрещину – и убежать, ведь Тойво все равно не сможет догнать – обычное дело.

Тойво вспомнилось: однажды - им тогда было лет по семь - два приятеля Йоки держали Тойво, а Йоки пытался запихнуть тому в рот живую жабу. Их очень потешало, что болезнь, искалечившая Тойво, называется «жаба в горле». В уме Тойво болезнь и животное никак не связывались, и он очень любил жаб. И тогда он испугался не за себя, а за невинную тварь, которую могли затискать до смерти. Кто-то из взрослых спугнул обидчиков; Тойво некоторое время сидел на корточках, наблюдая за жабой, которая долго сидела, затаившись, а потом, работая всеми четырьмя лапками, поползла в траву. Обошлось.

Всё это Тойво терпел. Во-первых, не хотел ни с кем ссориться. Во-вторых, считал ниже своего достоинства отвечать на глупое приставание. В-третьих, надеялся, что рано или поздно его обидчикам надоест. В-четвертых, Тойво порой казалось, что всё, что с ним делают, справедливо. Тойво был уверен, что его вид и вид его хозяйства всем мозолил глаза. Зато ловкость, умелость и трудолюбие односельчан его почти восхищали. Кроме того, Тойво был так или иначе обязан своим соседям, и сверстникам, и их старшим родственникам: они, по просьбе Туули, учили его мужской работе и владению оружием – муж Туули, Роукку умер, когда Тойво было полтора года. И у Тойво было одно очень смутное воспоминание об отце.

Вечером Тойво вдруг понял, что для плетения лаптей завтра наступило, и спел две пары – для себя и для матери.

ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Йоки шел по лесу и варганил, повторяя в разном темпе один и тот же звук. Рядом с  хозяином бежал Халли. В лесу, под сосновыми стволами черника, водяника, вереск, багульник, брусника и марьянник покрывали землю яркой зеленью.

Йоки направлялся к берегу лесного озера наловить рыбы. Неожиданно Халли остановился, поднял свои треугольные уши, напрягся, как натянутая струнка, и, заливаясь радостным лаем, бросился в глубь леса. Йоки пожал плечами, и, продолжая играть, пошел следом за собакой. Скоро он понял, куда побежал Халли. Молодой хрипловатый голос пел о гагаре, летевшей над бескрайним морем. Затем старик запел о том, что яйцо гагары упало со скалы  и разбилось – желток стал солнцем, а две половины скорлупы упали в воду. Гагара нырнула в море и разыскала скорлупу: из одной половины возник небесный свод, из другой – земля. Йоки вышел на берег озера. Тойво и Луойя сидели на поваленном дереве друг напротив друга, сложив вместе руки. Было безветренно, все замерло. Лишь изредка чуть морщилась поверхность озерной воды. Халли лежал у ног старика. Луойя кончил пение, снова запел Тойво. Йоки посмотрел на них, прислонился к стволу дерева и стал варганить, глядя прямо на певцов – ждал, что они будут делать. Йоки старался играть как можно навязчивее. Тойво перестал петь.
- Ты можешь пойти варганить куда-нибудь ещё? – спросил он.
- Где хочу, там и варганю, - ответил Йоки. – Хорошо поете. Моему псу очень нравится.
- Что ж, - сказал Тойво. – Значит, Халли намного умнее хозяина.
- Прекрати, - предостерегающе сказал Луойя Йоки.
- Ты вообще кто?
- Я - Луойя, - спокойно ответил старик.
- Значит, Луойя? – усмехнулся Йоки. – Тогда я – птенец той гагары, и вместе с ней за скорлупками нырял. Не веришь?
Старик поднялся на ноги и выпрямился.
- Отчего же, - холодно произнес он. – Верю.

Луойя запел заклинание. Йоки отпрянул, вытаращившись. Ему показалось, что древесные стволы рванулись вверх. Йоки оказался на земле. Тойво вскочил с места, перепуганный и ошеломленный. Йоки закричал - у него получались истошные, пронзительные стоны. Он хотел заговорить, но вместо этого издавал странные, плохо передаваемые человеческим голосом звуки, отдаленно напоминавшие звук варгана и урчание. Шея стала длинной и гибкой. Вместо рук были большие крылья - белые с брюшной стороны и черные с пятнами и крапинками - со спинной. Черные, перепончатые, похожие на утиные лапки были устроены так, что на них нельзя было встать. Йоки не мог ни ходить, ни взлететь с земли – только ползать и хлопать крыльями.
- Прекрати, - сказал Луойя. - Замри.
Гагара сложила крылья на спине, старик поднял эту большую птицу с земли, пошел с ней на мостки и бросил в воду.
- Расколдуй его! Пожалуйста! – взмолился Тойво.
- А зачем? Так, по-моему, гораздо лучше, чем было. И потом, он сам сказал, что его мать – гагара. Ему-то виднее.
- Я слышал, что прабабушка Йоки была из племени Детей Гагары. Может быть, он поэтому так пошутил.
- Защищаешь соседушку?
«Сжалься надо мной! Пощади! Расколдуй! Ничего не пожалею».
Но вместо этого из горла и длинного острого клюва вновь и вновь исходили отчаянные вопли.
- Принеси мне со дна камешек, - сказал старик.

Йоки с места, не опрокидываясь, погрузился под воду. Работая крыльями и лапами, он стрелой понесся  под мутной водой, в голубовато-зеленом полусумраке – это было так же легко, как человеку ходить по суше. Над Йоки, колеблясь и плавясь, стоял круг белого сияния. В этом сиянии горели длинные изогнутые стебли кубышек, просвечивали дыры в распластанных на воде листьях. На дне громоздились древесные стволы с острыми обломками ветвей, гладкие, как кости. Расколотый ствол, слоившийся по годичным кольцам. Береза, зазеленевшая не своей зеленью – ветви заросли водорослями: светлыми и темными, лохматыми и бархатистыми клочьями. Кое-где росли тонкие, хрупкие веточки. Где-то дно было, как паутиной или плесенью, затянуто мягким, светло-коричневым или розоватым. Где-то со дна поднимались толстые ярко-зеленые ветви – будто множество поднятых вверх ладоней с разделенными, но не растопыренными пальцами. Йоки проплыл дальше: здесь было песчаное дно, усыпанное камешками. Йоки схватил клювом один из них и рванулся вверх. Йоки выполз на берег и положил камешек на землю. Старик взял камешек и с силой швырнул далеко в озеро. Круги от падения камушка расходились необычайно долго, а затем вода отхлынула в стороны от этого места – из озера поднялся маленький каменистый остров.
- Нравится? - улыбнулся старик.
- Очень нравится, - проговорил остолбеневший Тойво.

Гагара плавала возле кромки воды и заходилась криком. Йоки паниковал и находился у самого края, за которым началось бы отчаяние.
- Луойя, пожалуйста, расколдуй его. Что же он – за одну глупость всю жизнь будет расплачиваться?
- Гагарой быть не так уж худо.
- Множеству людей Йоки нужен человеком.
- А давай сейчас пойдем в деревню и расскажем всем, что он тут болтал, над чем смеялся, и послушаем, что люди скажут.
- Я уверен: все попросят тебя расколдовать Йоки, - Тойво говорил осторожно, но, вместе с тем, твердо.
- Ты судишь о людях по себе... Не могу я больше слушать эти вопли.

В это мгновение не берег вышел Суло. Старик запел, отменяя заклятье. Йоки провалился в воду и забарахтался длинными человеческими руками и ногами. Йоки встал - вода была по пояс – и выбежал на берег. С него лилась вода, мокрые волосы прилипли к голове. Он обхватил себя за плечи. Он увидел Суло, который стоял на берегу, застыв, и взглядом окатил его страшной злостью. Суло развернулся и ушел прочь. Тойво смотрел на Йоки с недоумением и состраданием – это были основные чувства. Но все же Тойво не мог отделаться от мыслишек-ощущений, которых сам стыдился.
«Отмщен! Нашла коса на камень!».
Но радости не было.
- Как ты? – осторожно справился Тойво.
- Вон отсюда! – заорал Йоки. – Чтоб я, к вашему поганому роду!..
Тойво невозмутимо смерил Йоки взглядом и поковылял к старику, ожидавшему того на тропке.
- Стой! – крикнул Йоки.
Тойво остановился, не поворачиваясь.
- Скажешь в деревне – череп раскрою!
- И без твоих угроз не скажу.
- Ну, что? – спросил у Тойво Луойя.
- Дурак он, - просто сказал Тойво. – Такой дурак, что даже рассердиться не получается.
- А откуда ты знаешь про Детей Гагары?
- Мои кровные родители из этого племени. У них было уже четверо детей, когда я родился. В тех местах это редкость. Там детей считают счастьем и богатством. Но мои родители были людьми бедными, и меня им было бы не прокормить. У Туули и Роукку детей не было, а они очень хотели. Они поехали к детям Гагары в надежде, что им помогут. Но колдовством помочь им не смогли. Роукку и мой родной отец дружили… В знак благодарности мой приемный отец другу отвез мешок муки.

Йоки помчался домой. Халли побежал следом за хозяином.
- Предатель! – огрызнулся Йоки. – Говорить с тобой не хочу!
У Йоки стучали зубы, он цедил «з-з-з» и стонал на одной жалобной ноте. Его колотило, но не только от холода. Вбежал в дом, кинулся переодеваться, переодевшись, забрался на печь и завернулся в полость.
- Ну, что ты носишься, как  петух без головы? – спросил отец. – Ну и вид.
- Только никому не говори: Луойя меня превратил в вагару из-за гаргана!
- Чего-чего?
Йоки с обессиленным и отрешенным видом завалился на бок. Отогревшись, Йоки слез с печи и подошел к отцу.
- Откуда твоя бабка была родом?
- С севера. Она из племени Детей Гагары. Эти люди хозяйство ведут иначе, чем мы. Первое время ей здесь тяжело приходилось. Бабы над ней смеялись, особенно одна прохода не давала. Бабушка терпела, терпела... А потом у насмешницы пали все коровы и куры. На этом смехи кончились. На севере почти все умеют колдовать. Я тебе это уже рассказывал. В одно ухо влетает, в другое вылетает…
- Так может, мой дар у меня от нее?.. Что же, я зря Хромого обидел?
- А что ты ему сказал?
- Да ну его.
2
Всматриваясь в лицо Луойи, Тойво пытался понять, каким был его наставник. Всё, что приходило на ум, пожалуй, кроме слова «мудрый» было лишь ничтожной долей правды. Был ли он добр? С Тойво он был очень добр, но иметь Луойю врагом было страшно. Впрочем, сознавая свое могущество, Луойя был великодушен и снисходителен. Он мог беззаботно и беззлобно веселиться, мог быть язвительным.

Старик говорил:
- Чтобы получить власть над вещью, нужно знать её происхождение. Сила каждого заклинания чаще всего заключена всего в нескольких главных словах. Но сами по себе, без других слов, составляющих песню, они не подействуют. Есть заклятья, забвение или подмена одного единственного слова в которых ведет к гибели колдуна. Ты должен об этом помнить.
- А сколько нужно слов, чтобы заклинание подействовало?
- Ровно столько, чтобы выразить то, о чем ты хочешь спеть, чтобы было ни прибавить, ни убавить. Впрочем, как и во всякой песне. По крайней мере, к этому надо стремиться.
- Прежде я пытался и болезни заговаривать, и добычу зачаровывать – но мне удавалось не больше, чем другим. Почему?
- Возможно, потому, что ты произносил обезвреженные заклятья. Это как охотничья стрела в сравнении с боевой. В них главные слова умело заменены сходными по смыслу. Видишь ли, если за колдовство, будь то пение или начертание знаков, берется несведущий или просто слабый колдун, его действия могут принести не пользу, а вред. Поэтому и я при других, бывает, цежу слова, сквозь зубы – не потому, что боюсь, что у меня хлеб отобьют. Хотя кое-кто боится именно этого. Может быть, тебя не стали учить настоящим из боязни, может быть, сами не знали настоящих слов.
- А можно человека так создать – как мы создали озеро и уток?
- Чем тебе не нравится обычный способ? – с усмешкой осведомился Луойя.
- Я просто так спрашиваю.
- Были попытки. К счастью, безуспешные. Создать человека, - сказал Луойя серьезно, – это равносильно тому, чтобы создать мир.
Луойя пробыл на Коскийоки всего несколько дней. Он условился с Тойво, что тот приедет к старику в гости, когда закончится сев.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Йоки и Суло шли на свою пожогу. Кууро было с ними по пути. Втроем шли через перелесок. Неожиданно заметили Тойво: он спал, расстелив на земле накидку из шкуры.
- Тс! – сказал Йоки остальным. – Ишь, дрыхнет.
Подошел и пнул Тойво ногой под ребра. Тот вскинулся, метнулся, попытался сесть. Суло и Кууро хохотали.
- Вы что?! – проговорил Тойво. – Вам непременно так меня будить надо?!
Тойво поднялся на ноги.
- Не смей меня бить!
- Дрыхнешь! А потом опять у нас муку будете клянчить!? – выцедил Йоки со злобой. – И всё остальное.
Кууро схватил с земли котомку Тойво.
- Дай мне сюда, - сказал Йоки приятелю. Взял у того котомку, вытащил оттуда ломоть хлеба и смачно плюнул на него, прежде чем Тойво успел что-либо сделать. Тойво вдруг страшно побледнел, и его лицо помертвело. Дело было не в плевке. Тойво ослабел и задохнулся от ужаса, внезапно захлестнувшего его. И Тойво стали совершенно безразличны трое, стоявшие рядом с ним.
- Я вас не боюсь, - проговорил он. – Мне нужно домой.

Он повернулся и кинулся по тропке к деревне. Йоки погнался за ним. Суло и Кууро остались на месте. Для Йоки это было продолжением очень веселой игры. Если бы он захотел, он бы вмиг догнал свою жертву, потому что Тойво, и без того хромой, в непривычной спешке и панике путался в собственных непослушных ногах и спотыкался не только обо все корни, камни и колдобины, но и на ровном месте. Тойво сипло, судорожно дышал. Йоки хотелось помучить свою жертву и узнать, что произошло. Тойво не запер дверь избы, и Йоки вошел.  Скрипели половицы. В избе на полу каталась рассыпанная крупа. В печи гудело и трещало. На столе стоял пустой печной горшок. Туули лежала на полу возле стола. Тойво рухнул рядом с ней на колени. Глаза женщины были открыты, неподвижны и пусты. Тойво смотрел на нее, и его собственные глаза стали почти такими же, как у Туули, с той лишь разницей, что Тойво изредка моргал. Йоки опустился на корточки рядом с женщиной и поднес к ее губам свое запястье. Оттого, что он не ощутил ни малейшего дуновения, что-то у Йоки внутри будто смерзлось. Пощупал ей шею. Тойво неподвижно стоял на коленях. Йоки нажал пальцем женщине на открытый глаз.
- Что ты делаешь! – сдавленно вскрикнул Тойво. – Убери руки!
Йоки провел пальцами по векам умершей.
- Она спит! – закричал Тойво так же сипло.
- Это я ей глаза закрыл, - сказал Йоки, немного потерявшись.
- Уйди! Уйди прочь отсюда, гадина! – проговорил Тойво. В его лице были растерянность и мука. – Уйди, я сказал!
- Ну да, сейчас уйду, - рявкнул Йоки. – Дожидаешься, когда провоняет!?
- Чего? – переспросил Тойво, сдвинув брови.
- Когда провоняет! – повторил Йоки. Это слово доставляло ему удовольствие. Но он почувствовал себя очень разумным. – Сейчас она ещё здесь, - сказал он. – Она была тебе хорошей матерью. Она тебя обожала. Единственное, что ты можешь для нее сделать, это собрать в дорогу и похоронить честь по чести. Ты слышишь меня!? Я тебе помогу.
Вывел Тойво из избы, держа за плечи. На улице ждали Кууро и Суло.
- Иди в сарай, возьми топоры, - сказал Йоки. Тойво, совершенно потерянный, как будто не понимая, что происходило, пошел выполнять то, что ему было велено.
- Надо позвать соседок, - сказал Йоки приятелям. – Туули померла.

Тойво ходил, как оглушенный. Он выполнял все, что касалось похорон - всё, что ему говорили делать. Он не плакал. Иногда, закончив какое-то дело, он садился, глядя в одну точку где-то впереди себя, до тех пор, пока Йоки не встряхивал Тойво и не приказывал ему сделать то-то и то-то. Когда мать собирали в дальнюю дорогу, Тойво засуетился, и, так же путаясь в ногах и оступаясь на ровном месте, собрал всё, что могло пригодиться ей в Селениях Мертвых. Он был в здравом уме и понимал, что произошло, но душа не вмещала этого.  Тойво и его мать, их общая жизнь, их дом и хозяйство – это существовало на самом деле, а чужие люди в их избе, распахнутые двери, раскрытый сундук, в котором, встав на колени, рылась бойкая мать Йоки, скудные посуда и лавки, переменившие место – как будто в испуге разбежались – всё это должно было исчезнуть, как наваждение. Этого не существовало вовсе. Ведь ничего не изменилось: так же за серыми облаками двигался солнечный круг, так же дул ветер.

Тойво и Йоки вырыли могилу и возвели в яме сруб в два венца; сделали глинобитный пол.

Женщины-соседки обмыли тело и нарядили Туули в ее лучшую одежду. Тойво указал им, где эта одежда лежала.  Обмывая и наряжая покойницу, они нестройно горестно пели.

Плакальщица, плотная скуластая баба, распустила свои серые, жесткие полуседые волосы - ее брови сдвинулись домиком – и заголосила песню-плач. Из опухших глаз хлынули горькие слезы, и в голосе послышались настоящие рыдания. Она выразила словами то, что было в душе Тойво и искало выхода. И тогда Тойво сам зарыдал, сначала почти беззвучно, а потом стал расходиться. Йоки шикнул на Тойво, но тот не слышал. У него не осталось ни капли мужества. Его пришлось отрывать от умершей…

Одно происшествие на похоронах очень неприятно подействовало даже на тех, кто не слишком скорбел о Туули и не слишком сострадал Тойво: тот неожиданно лишился сознания – его едва успели подхватить. Очнувшись, он диким взглядом посмотрел вокруг себя, на людей, которые его обступили, и проговорил:
 - Она здесь!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Пятно мутного света, через бычий пузырь падавшее на пол, понемногу превратилось в полоску и исчезло. За окном было серо и туманно, и на крышу сыпался дождь. Тойво был один в избе. Он который день не топил печь – проще было кутаться в полость и стучать зубами. Он сидел на лавке, обхватив себя руками за плечи и инстинктивно стараясь не двигаться. Он, как тепло, берег свое оцепенение, потому что, исчезни оно, на него с новой силой нахлынул бы холод его скорби. Возле окна полумрак был серый, но в углах и в высоте, где смыкались скаты крыши, все было заполнено темнотой. Возле печи что-то поблескивало. То над головой, то в углах порой слышались шорохи и потрескивание. Тогда Тойво вздрагивал, поднимал голову и некоторое время напряженно вслушивался в этот шумок. 

Тойво ел очень мало; если все же ходил на реку или на озеро рыбачить, то б;льшую часть своего улова приносил в жертву богам и  духам, молясь, чтобы они были милостивы к душе Туули в опасном пути: она могла окончательно погибнуть, не достигнув Селений Мертвых. Он не ходил на могилу. То, что лежало, завернутое в бересту, на глинобитном полу в крошечной избушке без окон, не было Туули. Прежде чем отправиться в Селения мертвых, душа Туули оставалась в жилище или поблизости от него, но живые не могли ее видеть. Во время тризны для Туули на стол поставили миску. В первые сутки после смерти матери и днем, и ночью Тойво слышались шумы в подполе. Тойво вдруг начинал различать звук шагов. Тойво тогда вскакивал, рывком поднимал крышку каржины и заглядывал в холодную темноту подпола. От смертного страха и вмиг разраставшейся надежды сердце то падало, то взлетало. Тойво спускался в подпол и, стоя в полутьме, звал мать. Иногда Тойво слышалось, что его негромко окликают. Он срывался с места, шел осматривать избу и двор – всюду было пусто. Тойво с болезненной тоской думал о том, что мать ещё здесь и пытается до него докричаться, а он не может ни видеть ее, ни по-настоящему слышать. Может быть, она хотела что-то ему сказать. Может быть, ей нужна была его помощь.

Тойво, наконец, встал и прошелся по избе. Скрипели половицы. Так же они отвечали на ее шаги. Тойво остановился. Он не хотел этого делать, но все же взглянул на пространство между столом и печью. Теперь в избе застыла тишина, которую, кроме дыхания Тойво, ничто не нарушало.

Все соседи решили, что Туули умерла от разрыва сердца. Тойво, сам не понимая, почему, знал, что это действительно было так. Сердце у нее до этого болело. Однажды, за несколько месяцев до смерти, Туули начала задыхаться и жаловалась, что сердце ей будто проткнули иглой.
 «Что если я виноват в ее смерти? А если это так – то насколько!? Что если я недостаточно помогал ей?».
Тойво весь похолодел. Никто никогда не избавит его от ужаса этой мысли.
- Мама, прости! – сказал Тойво в темноту.
Он снова стал ходить по избе. Оцепенение пропало, и откуда-то из глубины души поднялось возбуждение. Тойво засветил лучину. Вокруг нее на полу образовался световой кружок. Огонек немного разбавил полумрак и высветил край стола и половицы. Тойво рухнул на лавку, за стол и упал лицом на руки, на грубые рукава. Юноша закрыл глаза, и на некоторое время для него наступила темнота, в которой расползались световые пятна.

Говорят, мертвые враждебны живым. Тойво когда-то слышал такую быль: жила-была одна бабка. Почувствовав, что умирает, она позвала своих детей и внуков и сказала: «Ах, хоть бы завтра война, чтобы вас всех поубивали!». Возможно, эта старуха выжила из ума, и не следовало бы сейчас вспоминать эту почти смешную байку, но Тойво знал ещё несколько историй, из которых следовало, что умирающие не прощают живым того, что они остаются на земле. Если при жизни отношение к людям меняется, если умирание так переворачивает душу, что же должно произойти с ней после смерти?
«Может быть, она сердится на меня, что я не умер?».
Тойво стянул у себя на груди края полости.
- Мама, - сказал он в живой полумрак. – Если хочешь, забери меня с собой! Только не оставляй меня! Меня здесь ничто не держит! Забери сейчас!

Время шло. Тойво покрылся испариной, его била дрожь. Но ничего не происходило. В какое-то мгновение Тойво пожалел о своих словах: отчасти потому, что отдал свою жизнь в руки другого человека, пусть сколь угодно дорогого, но не это было главным. Смутно думалось и такое: пусть умирающие, о которых он слышал, обозлились на живых. А какими эти умирающие были при жизни? Каково было его матери услышать всё это? Можно было надеяться только на то, что мать знала, как Тойво любил ее, и понимала, что стояло за его словами.
- Пусть говорят, что хотят, - сказал Тойво вслух. – Наверно, по себе судят.
Над головой прошелестело, и что-то треснуло в противоположном углу.
«Это дерево рассыхается, - подумал Тойво. – Я один».

Тойво снова начал думать об опасностях, подстерегавших душу матери. Ей предстояло переправиться через реку, отделяющую этот мир от того. Хозяин Селений  Мертвых или кто-то из его детей должны были перевезти душу на тот берег. На всякий случай некоторые люди ставят на могилы лодки. Тойво слышал, что кто-то оставил на могиле родственника искусно сделанную игрушечную лодку. Тойво рассудил, что он со своими «кривыми руками» едва ли сможет хорошо смастерить что-либо подобное.

Хотя наступили белые ночи, было темно от низких громоздившихся в небе туч. Ветер рвал ветви деревьев. Тойво взял топор и пошел на пристань. Он дошел по реке до Рощи Умерших, вытащил свою старую лодчонку на берег и потащил к кладбищу. Вокруг могилы Туули стояло душистое разнотравье уже в половину роста Тойво. Отчего-то ему стало легче. Тойво принялся рубить дно лодки. Лодки было почти не жалко, но спокойно слышать уханье топора и треск тоже было невозможно. Для переправы через Реку Мертвых испорченная лодка годилась. Тойво с отвращением подумал:
«Главное, чтобы живые на нее не позарились. А ведь могут!».

Он накрыл могилу лодкой и пошел домой пешком. Ему жгло глаза, он морщился от воспоминаний о том, как Туули с причитаниями несли сюда. Как будто страх и горе повисли в воздухе над рощей, высоким речным берегом и тропкой и остались там.

Повсюду разросся купырь и покрылся белой пеной, состоявшей из зонтиков. Пахло медом.

В одной из изб селения горело окошко, и где-то поблизости  раздавался громкий, надрывный хохот. Тойво ссутулился и съежился. Когда они узнают, что он сам, собственными руками испортил свою лодку, его поднимут на смех.
«Пусть засмеют, если совести нет, - подумал Тойво. – Я вас не боюсь. Впрочем, нет. Очень боюсь. Как бешеных собак. Но со страхом справляюсь».
Он вздохнул, выпрямился и спокойно поковылял к своей избе.

ГЛАВА ПЯТАЯ
Вернувшись, Тойво прилег на лавку и сам не заметил, как заснул. Сон был неглубокий, но все же дал отдых и облегчение. Проснулся Тойво от стука в дверь.
- Кто там?
- Хромой, пошли рыбу ловить! – бодро сказал за дверью Йоки.
- Нет, спасибо. Я не пойду.
- Может, тебя надо было тоже в могилу закопать, а? Ну!
- Иду, - ответил Тойво.
Йоки, Уско, Кууро и Тойво с бреднем вошли в холодную речную воду.

Прежде Тойво почти всегда рыбачил один, и теперь боялся что-нибудь сделать неправильно. Неожиданно он почувствовал, что теряет под собой опору, и, в следующее мгновение повалился в воду, выпустив из рук бредень. Что-то из улова осталась в неводе, но большая часть рыбы ушла. Три парня кричали и ругались, заглушая друг дружку. Тойво хотелось посмеяться над собой. Вышли из воды на берег. От налетавшего порой ветра им было холоднее, чем в воде, тем более что облако скрыло солнце. Тойво шел, понурив голову. У Йоки лицо было перекошено от бешенства.
- С…н потрах! – выцедил Йоки.

Он шагнул к Тойво и замахнулся на него. Тойво отпрянул, потом посмотрел прямо на Йоки и выругался – с явным презрением. Йоки бросился на Тойво и сцепился с ним, пытаясь повалить на землю. К удивлению Йоки, руки Тойво оказались достаточно сильными. Йоки был уверен, что Тойво вообще не сможет защищаться. У Йоки в глазах потемнело от ярости. Он ударил Тойво коленом ниже пояса и кулаком под дых. Это, конечно, запрещено, но зато как действенно! Йоки бросил Тойво на землю и, не давая ему подняться, принялся бить ногами. Тойво изгибался на земле, пытаясь встать, корчился; при каждом новом ударе у него обрывалось дыхание. Йоки наступил Тойво на лицо. Подбежал Кууро и прыгнул на лежащего двумя ногами. Йоки подумал о том, как приканчивают раненых зайцев.
«Интересно, а если с Тойво так сделать?».
И встал ему одной ногой на грудную клетку.
«Что я делаю? А вдруг он и вправду задохнется?».
Йоки больше не мешал Тойво дышать, но ещё раз со злобой поддал. Кууро спустил штаны и помочился на лежащего. Йоки засмеялся. Уско стоял рядом, весело улыбался и смеялся.
- А может его это… палкой? – загорелся Кууро.
- Эй! – к ним подбежал Суло. – Вы что, очумели!?
- Бочка сала, - сказал Йоки. Избивая Тойво, Йоки запыхался.
- Гроб костей, - отреагировал Суло.
Тойво некоторое время лежал неподвижно, потом приподнялся, упираясь в землю руками, кое-как встал и побрел прочь.
- Тойво, - окликнул его Суло.
Тойво не обернулся.
- Вы что, очумели!? – повторил Суло.
- Из-за него наша рыба ушла, - ответил Йоки.
- Вы его так лупили из-за рыбы!? А если он помрет теперь!?
- Да пусть помирает, - сказал Йоки.

Тойво вернулся домой, сгибаясь пополам, быстро вымылся и старательно выстирал одежду. Он держался до тех пор, пока не лег на лавку. Тогда Тойво понял, что встать, по крайней мере, в ближайшее время, он не сможет. Сначала он не плакал, а только стонал: от боли мутилось в голове. Он обессилел. Немного переведя дух, Тойво стал петь заговоры - сначала от боли, потом – для заживления. Этим заклятьям Тойво обучил Луойя. Тойво несколько раз повторил заклинания. Боль ослабла, у него прояснилось в голове, и он смог вздохнуть спокойнее.
- А заклятье действует, - проговорил Тойво. У него горело лицо. Он медленно выдохнул. Его дар был спасением и утешением, сокровищем, которое принадлежало лишь ему одному и которое никто не мог у него отнять.

Кууро и Уско были ещё отвратительнее, чем Йоки. Тойво мог поклясться, что ни разу в жизни не причинил ни малейшего вреда ни тому, ни другому. Никому из них Тойво ничего не задолжал. Кууро как-то помог Тойво по хозяйству, но и сам Тойво много раз делал что-то для Кууро. Недавно Тойво помогал семье Уско чинить крышу амбара. Тойво искал хотя бы малейший повод для их недовольства и не мог найти его.
«Что я им сделал!? Ах, впрочем, ясно, что я им сделал. Я поссорился с Йоки. Ссориться с Йоки значит ссориться со всей деревней. И что же делать теперь? С Йоки я мог бы и хотел бы драться. Это - враг».
Хотя – похороны матери, хотя – позвал рыбачить. И все же это – враг.
«Но эти-то двое каковы! Что же делать? Драться с этой падалью?».
Тошно было от одной мысли об этом. Но как было жить с нанесенным оскорблением? Вызвать их на поединок. В избе хранился отцовский меч и кольчуга. Тойво представил себя в кольчуге и с мечом - и сам заикал от смеха, перемешанного с рыданиями. Тойво не держал меч в руках с тех пор, как его учил драться отец Йоки. Туули попросила его об этом.

«Любой из них, если согласится на поединок, убьет меня одним ударом. Пусть убьет. Как жить после этого? То-то шума будет в деревне. На десятилетия хватит кривотолков. Хороши они будут, если согласятся на поединок».
Тойво было легко думать, что согласятся.
«Позволить убить себя этой падали…».
В мыслях о таком поединке было что-то очень гнусное. Какое бы решение ни приняли Тойво и его противники – получалось гнусно.
«Колдовство? Эти двое колдовать не умеют. Йоки – слабый колдун. Не хочу быть как они».

Тойво закрыл глаза и остался в пятнистой темноте. Он повернулся на бок, выпрямил затекшую руку, поморщился и замычал, не разлепляя веки. Каждое движение причиняло боль. Он выплыл из неглубокого сна с теми же мыслями, с которыми стал задремывать. Он вспомнил, как помогал Уско крыть крышу амбара.
«Я ничего им не сделал… Я не могу с ними драться… А они не могут колдовать»
Тойво стал перебирать в памяти всё, чему его за свое трехдневное пребывание на Коскийоки успел научить Луойя: руну о сотворении мира, заклинание, позволявшее создавать предметы и животных, несколько заговоров и огненное заклятие. Тойво снова уснул. Ему приснился очень простой и нелепый сон. Крыша амбара Уско одновременно была грудой пней, и Тойво пел огненное заклятье. Тойво лежал головой на плече вытянутой вперед руки. Его губы шевелились – Тойво чуть слышно что-то шептал. Неожиданно Тойво вздрогнул – его как будто встряхнуло – и проснулся.
«Приснится же такое».
Свой сон Тойво помнил только первые несколько мгновений, потом забыл. 

Йоки, Кууро и Уско весело болтали, стоя у плетня двора Уско. Йоки стоял к изгороди спиной. Неожиданно позади Йоки что-то затрещало, как трещат в огне поленья и ветки, а лица приятелей перекосились. Йоки обернулся. Крыша амбара полыхала. Рыжие языки пламени стремительно расползались по крыше. Разлетались искры. Три парня бросились во двор. Из избы выбежали мать и сестры Уско. И вдруг крыша погасла – так же внезапно, как вспыхнула. Пламя пожрало солому, но бревна стен и то, что хранилось в амбаре, осталось цело.

Кто-то громко застучал в дверь кулаком. Тойво открыл глаза - разорвал свой кокон.
- Кто там!?
- Это я, - сказал за дверью Суло.
Пни на пожоге...
- Я тебе ухи принес!
Тойво нашарил ногами лапти и пошел к двери. Ему намного легче верилось, что сейчас ему придется защищаться. Тойво открыл дверь. Суло действительно принес небольшой глиняный горшок с ухой. Тойво готов был расплавиться, как воск. Принялся благодарить Суло. Тот отмахнулся и сказал:
- Ты тут валяешься и ничего не знаешь: у Уско крыша амбара сгорела!
Тойво помотал головой.
- Вдруг, непонятно почему, вспыхнула и погасла. Ни с того ни с сего. Но все припасы целы… Тебе не очень худо? Может, знахаря позвать?
- Спасибо, Суло. Не надо.

Суло попрощался и ушел. Тойво с сочувствием и ужасом думал о том, каким бедствием мог стать пожар для семьи Уско, хотя при мысли о самом Уско Тойво передернуло. Подумалось о том, как сам Тойво забирался на эту крышу по лестнице. И это воспоминание, как будто зацепив, вытащило из памяти сон Тойво. Он похолодел, и внутренности потянуло куда-то вниз. Он вновь пережил свой сон во всей ясности: он, Тойво, стоял на крыше и пел огненное заклятье. Ему показалось, что он смотрит вниз с высокой скалы. Среди ужаса и потрясения проходили мысли: да, Уско должен быть наказан, но Тойво и в голову не пришло бы мстить вот так. А родные Уско и вовсе ни в чем не виноваты. Тойво, сидевший у стены, откинул голову назад. От ушиба в голове немного помутилось. Тойво хотелось как-то справиться с захлестнувшей его ненавистью к себе, стыдом и страхом перед самим собой. Неожиданно для него было и нечто вроде гордости: он не слаб и не беззащитен. Вдруг Тойво показалось, что все односельчане должны были догадаться, кто поджег крышу.
«Никто не видел, как Луойя учит меня огненному заклятью», - подумал Тойво и страх ненадолго отпустил его, как будто разжались тиски - но вскоре снова сжались. И чем больше Тойво пытался успокоиться, тем сильнее становился страх.
- Послушайте меня, - шепотом заговорил Тойво. – Духи, решившие служить мне. Не слушайте меня, если я сплю, или пьян, или сам за себя не отвечаю. Вы слышите меня? Услышьте меня! Я не хочу причинять вред невинным!
Неизвестно, что стало бы с Тойво без его заговоров, но он два дня пролежал больной.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
- Анни, это я! Открой!
Анни поспешно встала с лавки, подбежала к двери, отодвинула щеколду и увидела на пороге Йоки – перекошенного, с рассеченной бровью и потеками крови под разбитым носом. Рубаха разорвана от ворота до середины живота. Щегольская пряжка оторвана от воротника - либо осталась на поле боя, либо стала трофеем того, кто ее оторвал. Йоки, держась рукой за косяк двери, ввалился в избу.
- Анни! – окликнул ее отец. – Ты с кем там разговариваешь, негодная!?
Анни пождала губы.
- С родным братом я разговариваю, негодная. Поглядите, Йоки с войны вернулся.
Мать зажгла лучину.
- Ох, хорош! – воскликнул отец. – Побили?
- Это я их побил. Втроем подкараулили… У Суло теперь такой синячище под глазом – любо дорого…

Йоки вдруг зажал себе рот и выбежал вон из избы. На улице его вырвало.
- Хорош, - повторил отец. – Ещё и пьянущий.
- Да не пьяный я! – взвыл Йоки. – Меня сзади по голове хватили.
- Когда голова для шапки – это не страшно.
Мать всплеснула руками, посмотрела на мужа осуждающе и покачала головой.
- Нашего сына чуть не убили, а тебе всё смешно! Пойдем, я тебя перевяжу, - ласково сказала Сату понуро стоящему сыну. – Пойдем, Йоки, пойдем, морошка.

Остаток ночи Йоки проспал крепко, но наутро было ясно, что работать он не может.
- Ладно, сегодня мы с Инге управимся, - сказал отец.
Некоторое время Йоки то спал, то дремал, потом, проснувшись, обнаружил, что ему намного легче и хочется есть. Те более, что Анни гремела чем-то возле печи.
- Что у тебя там – каша?
- Да, каша.
- А скоро будет готова?
- Ещё не очень скоро.
Анни вышла с ведрами и коромыслом. Йоки заглянул в печь.
- Да так она в век не сварится.

Йоки поворошил угли кочергой, положил в печь ещё несколько поленьев и закрыл ее. В печи загудело и затрещало. Йоки вышел из избы. Анни стояла у ворот и разговаривала с Тойво. Ведра стояли на земле. Анни держала в руках небольшой мешочек. Йоки подошел забрать у сестры ведра. Тойво поспешно попрощался с Анни и пошел прочь. Брат и сестра вернулись в избу.
- Зачем Хромой приходил?
- Муку вернуть.
- Ишь, какой гордый.
- Жалко его.
- Вот уж кого не жалко…
Анни резала хлеб. Вдруг она насторожилась и стала принюхиваться.
- Кажется, горелым пахнет.
Йоки тоже потянул носом воздух.
Анни заглянула в печь, негромко ахнула и быстро вытащила горшок ухватом. Каша пригорела, вода из нее выпарилась.
- Ты пламя развел!?
- Нет. Не я.
- А кто!? Тьфу!
Анни поскребла подгоревшую кашу ножом.
- Мамин любимый горшок…
- Его теперь не отчистить?
- Почему?
- Тогда отчистим, а маме ничего не скажем.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прошло время, и Тойво смог поверить в смерть матери, но теперь он думал о случившемся, как о несправедливости. Это несправедливо, когда умирают добрые и самоотверженные люди, оставляя в Среднем мире в полном одиночестве тех, кто их любит. Тойво жгло внутри. Тогда у него появилась ничтожная, заведомо безумная надежда – и он сам не давал ей погаснуть.

Тойво постоянно думал о смерти, и ему начало казаться, что скоро он умрет сам. Закрывая глаза и начиная засыпать, он вдруг вздрагивал, открывал глаза и таращился в темноту. Он не знал, отчего свет меркнет у него в глазах и мысли путаются, цепляясь одна за другую и образуя нелепицу: потому что он засыпает или потому что умирает. Тойво тогда подумал, что ни за что не хотел бы отойти так, как этого желают многие: без сознания или во сне. Лучше всего ему было бы умереть при ярком свете: тогда он точно знал бы, что жив, по крайней мере, до тех пор, пока ему служило бы зрение. Ему было странно, что люди работают в поте лица сейчас, весной и в начале лета, чтобы получить урожай осенью. Странно было даже слышать вопрос: что он собирается делать завтра. Он не уверен, что сойдет с места, на котором стоит – а должен думать о том, что будет завтра и тем более через несколько месяцев.

С Тойво происходили странные вещи. Это началось с похорон матери, когда он вдруг в странном полуобмороке увидел Туули в толпе. Чаще всего под утро, в полудреме, но так же и светлым днем, в лесу рядом с Тойво вдруг появлялись звери, птицы и однажды - человек. Животные смотрели на Тойво и издавали звуки, явно обращенные к нему. А потом эти существа исчезали – не улетали, не убегали, не уходили, а исчезали так же внезапно, как появлялись, и тогда у Тойво от ужаса подкашивались ноги. Однажды Тойво увидел в своей избе человека – в сумраке Тойво различал только смутные очертания фигуры. Тойво окликнул его – ответа не было. Он вспомнил, что в детстве, пятнадцать лет назад, первый раз пережил подобное.

В избе было полутемно. Из-за насморка Тойво казалось, что пахло грибом чагой. Но пахнуть могло козьим молоком. В избе были мать и кто-то из соседок – Тойво не запомнил, кто именно. Голова была налита тяжестью – и оттого, что было душно, и оттого, что Тойво едва мог дышать. Он не мог говорить, не мог глотать, было больно даже дотрагиваться до шеи. Сплевывал слюну в какую-то миску, а бывало и на пол. Было жарко натоплено, но у ребенка стучали зубы от озноба. Во рту было сухо – казалось, что жар высушил Тойво, оставив кожу и кости, а воспаленные горло и суставы представлялись ему огромными, будто вместе они составляли полтуловища. Тойво вдруг замутило, у него сердце екнуло, как при падении, и он обессилел, но это было скорее приятно. Он продолжал видеть всё, что было в избе. Туули вдруг кинулась к нему, а за ней, отставая на шаг, соседка. Она крикнула:
- Кончается!
Мать тоже закричала – она выгоняла соседку - и подхватила Тойво на руки.
- Тойво, очнись! – Туули шлепала его по щекам. – Тойво, очнись! Сыночек мой, солнышко, не уходи! – и вдруг крикнула не своим голосом – Не отдам!
Тойво хотелось успокоить ее, приласкаться и сказать, что никуда он уходить не собирается, и никто его у мамы не отбирает. Пусть бы только попробовали: деревянный меч Тойво лежал тут же, на лавке. Но тело и язык были как не свои, но в то мгновение это не удивило Тойво и не испугало.
- Боги! Духи-покровители! Сжальтесь!

Тойво услышал звук, возникающий при движении птичьих крыльев, и увидел рядом с собой зеленоватую мухоловку. Тойво подумал, что птичка, должно быть, случайно влетела в дверь избы. Но почему он не заметил этого, а мать и соседка не обратили на такое диво никакого внимания? Птица не металась по избе, а, описав круг, как на ветку, села на прялку Туули. Тойво мог даже рассмотреть, что у мухоловки были усики возле клюва. Такие усики есть у насекомоядных птиц.
«Усы как у собачки».

Но что было и вправду удивительно - осмысленный, серьезный и жалостливый взгляд глаз-бусин. Мухоловка открывала клюв и пела свою песню из высоких звонов. Тойво зашелся кашлем. Нарыв в горле прорвался. Как мухоловка вылетела из избы, Тойво тоже не помнил. Он кое-как смог попросить пить. Собрал всё свое мужество и выговорил:
- Мама, ты видела птичку?
Туули взглянула недоуменно и испуганно. Тойво, совсем измученный, задремал у нее на руках, в тепле, в самом лучшем, самом спокойном на свете месте. Тойво решил рассказать матери про мухоловку, когда выздоровеет, но потом его всё время что-то отвлекало, да и повода не было рассказывать. Когда Тойво подрос, он решил, что птичка привиделась ему в бреду.

Был и ещё один случай – но нелепый…

От Кууро Йоки узнал, что на Коскийоки приехали родные Туули – ее младший брат с женой и детьми. Тойво больше никто не видел, и на его отсутствие никто особенно не обращал внимания. Йоки побывал в гостях в соседней деревне, и двоюродная бабка обучила Йоки заговору-проклятью. Йоки слишком хорошо помнил полутемный вечер, кулаки трех человек и удар сзади по голове, от которого лишился сознания. Теперь у Йоки язык «чесался», как «чешутся» кулаки. Но сразу проклинать всех троих или любого из них Йоки побаивался. Ему нужно было испытать проклятье на ком-то ещё. Однажды после рыбалки Йоки направился к избе Тойво. Бросилось в глаза то, что козлятник был разобран.
- Тойво! – позвал Йоки. – Тойво!
Через некоторое время скрипнула дверь избы, и на крыльцо вышел толстоватый мужик небольшого роста.
- Дядя, а где Тойво? - осведомился Йоки.
- Тойво нет.
- А где он сейчас?
- Я сказал, его нет!
Мужик ушел обратно в избу.
«Ладно, - подумал Йоки. – Нет, так нет».
Больше Йоки Тойво не искал. В деревне скоро забеспокоились.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Ты где был, Йоки? – спросил отец.
- На берегу.
- Что ты там делал?
- Рыбный клей варил. А что?
- Я и чувствую. Рыбой от тебя разит. А зачем он тебе понадобился?
- Хочу лук сделать, - проговорил Йоки. Его лицо покрыла тень, но глаза блеснули. Йоки долго ходил по лесу в поисках подходящих березы и можжевельника, а вечерами долго, с тщанием, переходящим в азарт, обстругивал рукоять и плечи нового лука. Он пел заклятия, которые должны были обеспечить хорошую службу его оружия, чтобы лук не подвел хозяина  в бою.
Суло, конечно, всем рассказал о том, как Йоки превратили в гагару. Кое-кто из тех, кто прежде водился с Йоки и, в сущности, подчинялся ему, переметнулись в компанию Суло. Йоки слышались смешки за спиной. Но, даже не будь этого, Йоки не смог бы думать ни о чем, кроме обиды, которую ему нанес Луойя – Йоки было трижды безразлично, что это было заслуженное наказание.  Когда воспоминание немного потускнело в памяти, Йоки начал сам растравлять свою ярость.  Вспоминал прошлогодние состязания в пении между парнями, где Йоки одержал победу, и вечер в избе Валто. На сердце у Йоки зудело.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В жаркий день под ногами хрустели корки лишайников. На буро-синей воде озера распластаны листья кубышек. Йоки вышел на берег. Из воды виднелись только голова и белые округлые плечи Айникки, облепленные мокрыми русыми волосами. Длинные пряди распускались вокруг нее в воде. На камне белела рубашка Айникки, а из-под рубашки светился красным сарафан. Кууро сказал Йоки, где находилась Айникки. Йоки бросился к камню и, с добычей в руках, победно посмотрел на Айникки. Та заметила его и по-собачьи поплыла к берегу. Она ухватилась рукой за выступающий сосновый корень. Айникки хмурила брови, но смотрела без страха и даже с вызовом.
- Положи одёжу на место.
- И не подумаю, - заявил Йоки, обдав девушку взглядом, полным обожания и ехидства.
Айникки сощурила глаза и сдвинула брови – на гладком лбу прорезались две вертикальные морщины.
- Ты что – не знаешь?
- Ничего не знаю и знать не желаю, - пропел Йоки.

Айникки сделала вид, что сплюнула, выползла на берег, вся в каплях воды, и тотчас покрылась гусиной кожей – девушка поеживалась от ветерка. Йоки вцепился острыми пальцами ей в руку.
- Погоди, Йоки. Сразу одежду отдашь, или все-таки сказать тебе правду?
- Какую правду? – осведомился Йоки тем же тоном. Но Йоки насторожило, что Айникки не отбивалась даже из кокетства. Он выпустил Айникки, и она принялась скручивать свои тяжелые глянцевые волосы. Вода полилась и закапала в сухую хвою.
- Значит, твой отец тебе ничего не говорил? Ты – мой брат.
Йоки пока почувствовал лишь слабое удивление.
- Мне мать говорила, - добавила Айникки.
- Это ты нарочно врешь.
- Не вру. Не сердись. Ты мне нравишься. Я бы с тобой легла. Я бы и замуж за тебя пошла… если бы ты позвал и если бы позволили. Но ты – мой брат. Это правда.
Йоки стоял, закусив нижнюю губу.
- Ладно, - проговорил он медленно.
- Отдай мне одежду.
Йоки протянул Айникки бело-красный ком. На землю упали бусы. Айникки подняла их и стала одеваться.
- Я рад, что мы не чужие, - медленно выдохнул Йоки. – Если, мало ли, понадобится что-нибудь по хозяйству или защитить тебя нужно будет – зови.
Он поцеловал неподвижную Айникки в щеку и быстро пошел к дому.

Войдя к себе во двор, Йоки столкнулся с отцом.
- Ну, где ты ходишь? – сказал тот. – Надо навоз перекидать.
Йоки уже придумал, что будет делать. Тиуру заметил, что в Йоки что-то переменилось, но не успел понять, что именно. Йоки направился за вилами. Подходя к свинарнику, где Йоки ждал отец, юноша улыбался.
- Чего улыбаешься? – усмехнулся Тиуру. – Вид такой довольный.
- У меня кое-что было, - сказал Йоки лукаво.
- Да? Это с кем? – осведомился отец с ленивым любопытством.
- Да с Айникки. С дочкой вдовы, - сказал Йоки, и в душе у него дернулось. Тиуру остолбенел. Йоки сам не знал, испугался он или возликовал.
- С кем - с кем? – переспросил отец, быстро справившись с собой. Но Йоки увидел, то, что ему было нужно, и теперь в нем разгоралось бешенство.
- С Айникки, - повторил Йоки. – С дочкой вдовы.
- Йоки, - проговорил Тиуру растерянно, - ты…
- А чего ты так испугался? – осведомился Йоки и с остервенением воткнул вилы в землю. – Да ты не пугайся: ничего у нас не было. Айли умнее тебя: она Айникки сказала, что я – ее брат.
У Тиуру лицо перекосилось.
- А ты мне почему не сказал?! – взвыл Йоки. – Хоть бы намекнул! Хоть словом! Хоть полсловом! Я бы понял!
- Так у вас было или не было?!
- Не было! А если бы было? Мне тогда топиться?! Вешаться?! Зарезаться?! Нам обоим… - у Йоки сорвался голос; Йоки был готов заплакать, но удержался. – Нет, как мужчина мужчину я тебя понимаю: Айли и сейчас ещё о-го-го. Могу себе представить, что в молодости было…
- Я думал, что мой сын себе жену возьмет хорошего рода, из другой деревни, а не будет по кустам валяться… незнамо с кем.
- Это Айникки – незнамо кто!? Это моя сестра – незнамо кто!?
- А ты уж ее полюбил – братской любовью? - ядовито сказал отец.
- Да! Полюбил! – продолжал кричать Йоки.
- Не ори!
- Я и жениться на ней был готов!
Это была неправда, но сейчас Йоки сам верил в то, что говорил.
- На девушках из своей деревни нельзя жениться, - отреагировал Тиуру.
- Скажу матери и Анни – то-то будет весело!
Йоки стало жутковато, потому что глаза отца зажглись настоящей ненавистью. Но Йоки чувствовал страх и слабость того, и это больше прежнего закружило Йоки голову.
- Только посмей, - выцедил отец и шагнул к Йоки. Йоки схватил вилы. Тиуру попятился. Так они в молчании простояли несколько мгновений, глядя один на другого.
- Опусти вилы, - произнес отец. – Скажешь матери и Анни – ты мне не сын. Прокляну. Кровью будешь харкать.
- Не боюсь я твоего проклятья. Посмеешь хоть словом, хоть взглядом осудить Айли и Айникки – вся деревня обо всём узнает. А проклинать я тоже умею – получше твоего.
- Испугал!

Вместе они работать не стали и встретились только за столом. Йоки сидел беспокойно, посматривая то на родителей, то на сестру.
- Йоки, ты что? – спросила мать.
- Я кое-что знаю. А если скажу, кое-кто не обрадуется.
- Уймись, Йоки, - сказал Тиуру.
- А может, все-таки сказать? – проговорил Йоки, в упор глядя на отца.
- Вы о чем? – спросила Анни.
- Да так, не о чем, - коротко сказал отец.
- Конечно, не о чем! – произнес Йоки. – Только мне чуть в петлю лезть не пришлось – а так...
- Боги! Да что у вас случилось?
- Так и быть, расскажу…
Тиуру вскочил на ноги и заревел.
- Вон!
- А что я такого сказал? – произнес Йоки с невинным видом. – Мама и Анни ведь ещё не знают, почему…
- Вон!
Анни съежилась и заплакала. Сату смотрела то на сына, то на мужа, не понимая, что она должна была делать.
- Я-то уйду, - прошипел Йоки. – С радостью!
И быстро вышел из избы. Отец сел на свое место.
- Тиуру, что произошло? – спросила его жена.
- А, ничего! - выговорил он. - Что ты за гада родила? Ведьма!
- Ну, вот и мне досталось…

Йоки вылетел из избы, на бегу крикнул Инге, чтобы тот спустил на воду лодку. Потом остановился посреди двора, собираясь с мыслями: что взять с собой в дорогу. Он знал, что поедет на Венхеярви, в деревню, где жил Луойя.
- Поезжай к тете и дяде, - сказала мать. – Поживи там недели две. Отец за это время точно остынет. Да и ты тоже. Ты – вылитый отец в молодости.
Собравшись, Йоки подошел к сестре.
- Послушай меня, Анни, - сказал он. – Ничего мне в ответ не говори, ни о чем не спрашивай, и другим – ни слова. Но на всю жизнь запомни.
- Ой! – сказала Анни.
- Айникки, дочку вдовы, люби и уважай. Но чтобы твои дети НИКОГДА с ее детьми – не ТОГО. Дело не в Айникки… Ну, вот…
- Вы…
- Нет. Не мы. Не мы, Анни. Не спрашивай.
- Я, кажется, догадываюсь…
- Молодец. Но – рот на замке.
Ошеломленная Анни кивнула. Йоки поцеловал сестру и пошел к пристани.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ