Берегись трехпалой жабы. Глава двенадцатая

                Приятель Славика
          
      Квартира, в которой жили Андрей с Таней была когда-то домом и для Славика; здесь он жил с самого детства вместе с матерью, сестрой и бабушкой. Отец их был военный и разъезжал всю жизнь по разным городам, оставив семью дома и наведываясь лишь по праздникам, или, когда был в Городе проездом.  Когда Славику исполнилось десять, мать их умерла; Тане тогда было семь лет. Так они и жили втроем, пока и бабушка не покинула этот мир, сраженная инфарктом. Может быть просто подошло ее время, а может      поспособствовал характер внука, держащего ее в постоянном стрессе. Славик никогда покладистым не был и с детства водился с ужасными, по мнению бабушки дворовыми мальчишками: приходил за полночь, курил, дрался. Бабушка, будучи человеком мягким эффективно бороться с этим не могла, но и примириться у нее не получалось. Внучка – другое дело, всегда ласковая и отзывчивая слушалась ее почти во всем и не только не брала пример со старшего брата, но и осуждала его.
       Таня очень любила брата, и их ссоры, случавшиеся в основном из-за его поведения и отношения к бабушке, бывали редкими. Они остались вдвоем, когда Таня работала медицинской сестрой, а Славик начинал заниматься ремонтами кровель; ему было тогда двадцать четыре года.
       Вскоре появился Андрей. Когда они с Таней поженились, Славик переехал жить в другую квартиру, о которой никто кроме их отца до этого момента не знал. Сразу после свадьбы он отдал Славику ключи, сказал, что нечего мешать молодым, и приказал переезжать. Приказы отца, а это были именно приказы, выполнялись в их семье беспрекословно, в отличие от бабушкиных, и Славик, собрав вещи, быстренько переехал. Ему самому эта затея очень понравилась, и он сделал это с радостью - сестра больше не мешала его интимной жизни. 
       Частенько он наведывался к молодым в гости, чтобы покушать домашней еды, которую Таня готовила замечательно, а он не готовил вовсе.  Подружившись с Андреем и разглядев в нем человека хоть и не очень, по его мнению, сообразительного, но ответственного и серьезного, он привлек его к своему небольшому кровельному бизнесу, сняв при этом с себя значительную часть обязанностей. Андрей справлялся хорошо, и Славик был доволен. Может это отчасти и явилось причиной скорого разложению Славика, как человека обязательного, несущего на себе ответственность за успех предприятия, привело к его разгильдяйству и, соответственно, к ухудшению в делах.

       Славик вышел из подъезда весь пронизанный злобой и агрессией. Он ударил пяткой по закрывающейся за его спиной двери, и глаза бабулек, сидящих на лавочке у подъезда, расширились. Никто из них не сказал ни слова, хотя в голове у каждой слов родилось на небольшой рассказ, - они испугались.  Он прошел вдоль дома и обогнул торец. За домом было подобие небольшого заброшенного сквера, не ухоженного и одинокого. Аллеи и дорожки, служившие когда-то прохожим и молодым мамочкам с колясками, давно разрушились и сровнялись с землей, на которой почти не росло травы.  Здесь стояли несколько высоких и широких сосен, дающих щедрую тень, а земля под ногами была устлана их желтыми иголками. В одном из углов этого бывшего сквера стояли две бетонные лавочки, а рядом с ними были вкопаны несколько железных турников и такие же железные брусья. Краска на этих гимнастических снарядах давно облезла, но в некоторых местах еще осталась, и можно было понять, что когда-то они были красного цвета. От дома этот пустырь был отгорожен высокими деревьями, растущими в два ряда и достающими своими кронами до пятого этажа.
       В этом темном и прохладном месте, на этих бетонных лавочках Славик провел значительную часть своего детства и юности. Здесь всегда было полно дворовых пацанов, сидящих друг напротив друга, ругающихся матом, дымящих сигаретами и пьющих дешевый алкоголь. Здесь Славик нашел часть того Славика, которым он теперь являлся.  Он подошел к лавкам и сел на спинку одной из них, поставив ноги и пиво, которое уже успел купить в ларьке возле дома на сиденье, давно лишившееся деревянных планок. Губы его были плотно сжаты, а сигарета в руке дрожала. Он был в бешенстве. Он – человек, который всегда добивается того, чего желает, столкнулся с таким ничтожным обстоятельством, как твердолобость собственного протеже, которому морочит голову его же друг, и это обстоятельство мешает осуществить задуманное. Он, этот Андрей, которого Славик всему научил и дал возможность зарабатывать деньги сейчас идет наперекор ему и не желает подчиниться.  Деньги, которые были уже почти у него в руках, и которые так нужны сейчас для осуществления его планов, застряли неизвестно где по прихоти этого чертового Леши, наплевавшего на всех. Черт с ним, если этот Леша плевал на Андрея, но на него, на Славика, плевать нельзя.  И как теперь решать вопрос с Анатоличем? Где брать деньги, чтобы отдать ему долг?      
        Из за соседнего дома вышел человек и направился через пустырь в направлении бетонных лавок. Сам он был худой и высокий, а походка его была по-хулигански развязной. При каждом шаге голова его мотылялась на узких и щуплых плечах и казалось, что она вот-вот может свалиться с тонкой шеи. На нем была зеленая футболка и широкие спортивные штаны; на голове белая бейсболка, а в руке бутылка пива.  Подойдя к лавкам на расстояние метров десяти, он воскликнул, продолжая идти:
       – О! Какие люди!
 Он подошел к Славику, и они поздоровались за руку. Это был Брюндик – известный районный искатель приключений.
       – Здорова, Славан, че, как дела?
      – Привет, нормально, у тебя как? – сказал Славик, не проявляя особого интереса.
      – Да у меня все нормально! Вообще давно тебя не видел, – громко, как-то растягивая слова сказал Брюндик. 
       – Я тебя тоже.
       – Угу. А ты не здесь сейчас ведь живешь, да?
       – Неа.
       – А здесь че?
       – Что?
       – Здесь кто теперь живет?
       – Сестра.
       – Понятно. Твоя что ли?
       – Моя, что ли.
Брюндик забрался не лавочку и сел рядом со Славиком.
       – А у нас тут все как раньше. Помнишь, как раньше тут сидели? – сказал он и отхлебнул пива.
       – Помню.
       – Народ конечно поразъехался кто куда, но пара хороших пацанов остались. Нет-нет, пьем здесь пивко.
Славик задумчиво покивал. 
       – Хочешь, замутим, на районе сейчас есть трава хорошая, десять минут - и все на кармане, прикинь, когда такое было? – сказал Брюндик.
        – Что-то не хочется, – сказал Славик. – Я вот, по пивку. – Он продемонстрировал приятелю бутылку.
        – Смотри, а то можно. А че ты?
Они немного помолчали, потом Брюндик сказал:
       – Слушай, Славан, займи штуку дня на два, срочно надо, корешок один встрял, хочу ему помочь. 
«Ничего не меняется», – подумал Славик.
       – Нету.
       – Бля, ни у кого нету. С работой что ли хреново? Ты вроде хорошо зарабатывал, говорили, там, че ты делал, не помню, по строительству че-то?
       – Типа да.
       – Ну там вроде нормально денег.
       – Вроде нормально.
       – Ну и че, пятихатку даже не займешь?
       – Нету. Не платят гады.
       – Не платят? Так давай заберем, е-мое!
       – Кто заберет, – усмехнулся Славик. – Ты что ли? 
       – Я, а что? Ну не я один, конечно, но есть у меня люди, мы такими делами занимаемся, если че. Там такой дядя, на него только посмотришь – сразу все отдашь! Смотри, если надо, давай координаты твоего этого урода и все, понял. Мы с Хазой приезжаем и деньги у него забираем. Ну, сначала просто разговариваем, понял, а на следующий день или через день забираем без проблем.
       Славик слушал оживленную, сопровождаемую жестикуляцией речь чахлого коллектора, и думал про себя, что из этого может что-то выйти. Никогда бы он не поверил, зная Брюндика, что тот способен на такое дело, но Хаза - он мог быть способен.
       Славик знал Хазу. Не близко, но знал. Хаза был чудовищем в человеческом обличии, про которого во времена Славика молодости ходили всякие легенды. Говорили, что однажды к нему приехал какой-то мужик, чтобы забрать чей-то долг, прихватив с собой здоровенного бандита. Они завезли Хазу в лес и стали запугивать, а Хаза зарезал обоих и там же закопал. Ходило еще много разных слухов про безжалостного и аномально сильного Хазу, но какие из них правда, а какие вымысел, никто не знает, кроме него самого. Но то, что на его счету масса отобранных у молодежи золотых цепочек, сотовых телефонов и плееров – это точно. Еще не этом счету были две тюремные отсидки.
       Долго не думая, решив, что хуже от этого не будет Славик дал Брюндику добро. Поручил ему выбить из Леши деньги. Брюндик захотел за услуги тридцать процентов, но Славик сказал, что ситуация запутанная, что деньги должны не ему, а другому человеку, и он даже не знает сколько, обещал в случае успеха дать им с Хазой двадцать тысяч. Сошлись на тридцати. Когда Славик давал подробные инструкции, он четко объяснил Брюндику, и потребовал того дважды повторить, что деньги нужно выбивать из Леши, но отдать их Леша должен не Славику, и не Брюндику с Хазой, а некоему Гавыдяну.
       – Когда он отдаст Гавыдяну, – сказал Славик, – я это сразу узнаю, и отдам вам вашу долю.
       Брюндик, довольный только что полученным заказом и радуясь перспективе скорого заработка, ушел.  Чтобы остаться в глазах заказчика серьезным человеком, он ушел не выдав своей радости от взятых ста рублей аванса.


                Хаза

        Огибая одну за другой серые девятиэтажки, ныряя и выныривая из хорошо знакомых ему подворотен, Брюндик, не тратя ни минуты засеменил к своему приятелю, оставляя за собой след из семечных шкорок.  Вскоре высотный микрорайон закончился, и начался частный сектор. Городские богатеи еще не облюбовали этот уголок на окраине Города и дома здесь были в основном простецкие. Попадались, конечно, и добротные, недавно построенные особнячки, но в основном это были или старые кирпичные дома, или ветхие, покосившиеся от времени лачуги. В одной из таких лачуг нашел прибежище разыскиваемый еще милицией, а теперь уже полицией, но давно ею забытый, Хаза. Это был одноэтажный деревянный дом зеленого цвета с маленькими, частично заколоченными фанерой и досками окнами. Дом неуклюже накренился на один бок и окна из прямоугольных превратились в ромбовидные. Протекающая во время дождя крыша была покрыта рубероидом, который отрывался от нее большими клочками, обнажая при этом слой за слоем. Половина зеленой краски облезло, оголив серые, местами подгнившие доски.
       Брюндик открыл висевшую на одной петле калитку и зашел во двор. Все здесь заросло высоким бурьяном, кроме узенькой тропинки, ведущей от калитки к дому, устланной красным кирпичом при царе горохе.  Не было бурьяна и под старой серой «девяткой» хозяина дома, припаркованной во дворе, выезжавшей и заезжавшей через брешь в покосившемся заборе, заменяющую ворота.  Хозяином был Сережа – двадцатитрехлетний паренек, получивший девять классов образования и давно вкусивший прелести полу бродячей жизни, где день путается с ночью, а родителей и родственников заменяют приходящие и уходящие, в лучшем случае пьяные друзья-приятели. Дом достался ему от бабки, которая недавно померла и которую хоронили какие-то родственники из Волгограда, потому что Сережины мама и папа вкусили подобную жизнь гораздо раньше, чем сам Сережа.  Пройдя по кирпичной тропинке Брюндик подошел к входной двери и постучал условным стуком по гнилой доске – тук, тук, тук.
       – Кто-о-о-о? – тихо спросил голос внутри домика.
       – Это я, – сказал Брюндик.
       – Головка, – ответил голос, и через минуту дверь открылась. Хаза высунул голову в щель, посмотрел по сторонам и молча скрылся в темных недрах лачуги. Он прошел в кухню и сел за заваленный объедками и грязной посудой стол. Брюндик поспешил за ним.
       Удручающее зрелище представляла собой эта кухня. Поистине, это была кухня притона из притонов. Деревянный квадратный стол, покрытый когда-то красной клеенкой, умещал на себе удивительный калейдоскоп самых мерзких предметов. Здесь было все, от шприцов до окурков. Клеенка настолько прилипла к доскам стола, что они составляли теперь одно целое. С ней произошло все, что только может произойти с клеенкой на столе. Она была пропалена, порвана, оплавлена, протерта, продрана, измазана.   
       Хаза сидел на стуле. Он затянул на своем сухом жилистом бицепсе левой руки узкий кожаный ремень, которым когда-то подпоясывался ныне покойный Сережин дед и немного поработал кулаком, сжимая и разжимая пальцы. С трудом и не сразу нащупал он живую еще вену в локтевом сгибе. Подмигнув Брюндику, снял зубами колпачок со шприца.   Поднес иглу к вене и не торопясь вогнал ее. Черная жидкость потекла под нажимом Хазыных пальцев. Брюндик заворожено смотрел на него, потом спросил:
       – А мне?
Хаза кивнул на большую банку из-под кофе. Брюндик открыл ее и достал оттуда шприц уже, наполненный темной жидкостью.
       – Уколешь? – спросил он. Хаза покачал головой. Брюндик сделал сам. В ногу.  Полчаса они сидели в тишине и курили. Хаза запрокинул голову, упершись затылком в стену; глаза его были полузакрыты, окурок торчал изо рта.
      – А где Малой? – прервал тишину Брюндик, увидев, что Хаза оторвал голову от стены и смотрит на него.
       – Спит.
       – Тема есть одна.
       – Говори, – сказал Хаза.  Брюндик рассказывал про встречу со Славиком и про то, как можно заработать денег. Хаза смотрел на него прозрачными стеклянными глазами и выражение его жесткого лица не менялось. Не один мускул на нем не пошевелился. Он прикуривал сигарету за сигаретой и слушал. Когда приятель закончил, он спросил:
       – Ты знаешь, где он живет?
       – Кто? – спросил Брюндик.
       – Этот Леша.
       – Знаю, Славан рассказал.
       – Машину его знаешь?
       – Да.
       – Завтра пойдем.
      
      

                Лешины приключения
      
       Леша стоял в дверях вагончика и смотрел вслед удаляющейся по пыльной дороге машине Андрея. Нехорошие чувства обуревали его, неприятный осадок остался у него в душе после этой встречи. Туча уходила в сторону и дождь так и не начался, уронив лишь несколько тяжелых капель. «Обиделся, – думал Леша, – пусть обижается. Приехал ко мне с накатом каким-то, наговорил ерунды и уехал. Обиделся. По-моему, мне обижаться нужно, а не ему. Такое впечатление, что он меня обвиняет в том, что я ему эти крыши посоветовал. Откуда я мог знать, что так получиться. И деньги с меня требует! – Леша усмехнулся. – Слышать ничего не хочет, разговаривать не хочет – развернулся, уехал. Могли бы обсудить все, может, что ни будь и придумали бы. Поехали бы вместе к Гавыдяну, поговорили бы с ним. Хотя мне сейчас к Гавыдяну соваться не охота, он меня припугнул ребятами какими-то, идиот. Андрей что, не понимает, что я не причем? Ему глаза как будто застелило! У него проблемы возникли – все! Что хочешь Леша сделай, но его проблемы реши! На свои наплюй. Что твои проблемы по сравнению с его? У тебя фигня, вот у него ПРОБЛЕМЫ!  Дуралей».  Леше было обидно, что друг совсем с ним не посчитался, пытаясь найти выход из сложившейся у него неприятной финансовой ситуации. С одной стороны, он надеялся, что это всего лишь очередная мелкая ссора, но с другой чувствовал, что ссора это не обыкновенная, а совсем новая, особенная. Что предмет этой ссоры скользкий и плохо пахнущий.  Он хотел позвонить Андрею, но самолюбие его останавливало.
       То же чувствовал и Андрей, которому через час предстоял уже описанный разговор со Славиком на кухне.
        Леша вернулся к чертежам, и какое-то время работал с ними в одиночку. Он пытался абстрагироваться от всего и полностью сосредоточиться на работе, но недовольное лицо Андрея стояло перед глазами.  Когда тот садился в машину, в этом лице сквозила обида и осуждение. От этого Леше было не по себе. Отчасти его мучила совесть за то, что он разбудил в друге такие чувства по отношению к себе, но в то же время он знал, что такого не заслужил.
        Начал болеть не долеченный зуб. «Ну все, – подумал он, – началось. Беда не приходит одна: сейчас зуб разболится, потом голова, а потом еще черт знает, что случится».  Ничего плохого сегодня больше не случилось, но мысли его становились все мрачнее и мрачней. От размышлений о разладе с Андреем он плавно перешел на другие, не самые веселые темы.  Долг Гавыдяну не выходил из головы. Леша был не из тех, кто может спокойно спать зная, что не отдал долг вовремя. Он, конечно внушал себе, что ничего в этом страшного нет и что Гавыдян не обеднеет от такой суммы. Но внушения имели лишь кратковременный успех. Мысли постоянно возвращались. Болезненные ощущения от них усугублялись еще и тем, что Леша понятия не имел, когда и как он отдаст этот долг.
       Дело в том, что чем дальше продвигалось строительство логистического центра, тем яснее он понимал, что объект убыточный.  Постепенно, наблюдая за производством работ, он мог все точнее высчитывать, когда эти работы кончатся, и сколько еще потребуется денег до их завершения. Результат подсчетов получался не утешительный. Суммы, за которую он взялся выполнить работы, катастрофически не хватало. Получив окончательный расчет, ему едва хватит денег расплатиться с техникой, а на Гавыдяна не останется точно. От этих мыслей у него кружилась голова. Он уже настроился на продажу машины и своего самосвала, но не спешил – надеялся на удачу. Придется ему терпеть отвратительные ощущения от не вовремя выплаченного долга Гавыдяну. Он надеялся как-то ускорить работу и тем самым сэкономить средства. Пытался найти принципиально другой подход к ее производству, изменить технологию. Он приглашал для консультации специалистов, но те лишь пожимали плечами и говорили, что все делается правильно, что по-другому этого не сделать. О прибыли он уже и думать забыл. Все его оптимистические планы на заработанные деньги испарились. Лишь бы остаться при своем, что тоже маловероятно.
       Слабая надежда была на Тимура и Сему, которые дали ему эту работу. Их можно было попробовать убедить в ошибочности первоначальных расчетов, мотивируя это масштабностью объекта, его сложностью. Но шансов было мало. Кто захочет расставаться с деньгами из-за ошибок другого человека. Леша знал, что Стасик, – главный заказчик, - дополнительных средств не выделит точно, значит, Тимуру и Семе придется уменьшать свои доли, а это ой как маловероятно. Но он попробует. Он использует все шансы и все возможности.
       Леша не был человеком зацикленным. Ему не доставляло удовольствия витать в темных облаках этих прискорбных мыслей, если от этого не было проку. Обдумал, погоревал, нашел какие-то, пусть даже слабые надежды, и хватит. Нужно думащть о хорошем.  А вот вам и надутый Андрей собственной персоной! Его тоже пока на дальнюю полку. Ничего, скоро одумается, позвонит и они все спокойно обсудят.  А пока ему нужно заглушить зубную боль, которая становиться невыносимой и идти под акацию, на свой наблюдательный пункт – оценить сделанное за полдня.
       Леша подошел к своей машине, протиснулся под серый чехол, защищающий ее от пыли, и порылся в бардачке в поисках обезболивающих таблеток. Пластинка Пенталгина оказалась пустой, и он направился к деревянному обеденному столу, за которым оставалось еще несколько человек водителей.
       – Есть у кого ни будь таблетка от зуба? – спросил он, подойдя вплотную к столу.  Все дружно замотали головами.
       – Такого добра не держим, – сказал Данилыч с набитым ртом. Это был тот самый экскаваторщик, который не любил, когда Леша часто вызывает его по рации.
       – Спасибо, – ответил Леша и пошел обратно, держась за щеку.
       – Леша!
       Он обернулся и увидел, что Данилыч вытащил из-под стола бутылку водки так, что была видна только ее верхняя половина, покачивал ею и улыбался.
       – Вот, есть таблетка, – сказал экскаваторщик.
       – Вы что, пьете на работе? За рулем? – прищурился Леша.
       – По пятьдесят, после обеда. Да откуда тут менты, за нашим забором!
       – В такую жару?
       – Ага. Попробуй.
       Леша совсем не думал о выпивке в разгар рабочего дня, когда солнце, к тому же, палит как на экваторе. Он подошел к Данилычу, взял у него бутылку и уставился на нее. На этикетке были изображены три спелые и золотистые колоса пшеницы, такой же, как та, что отделяла бугор с акацией от строительной площадки. Леша окинул пшеничное поле взглядом и снова посмотрел на этикетку.
       – Там, у себя в офисе, под акацией, и подлечишь свой зуб. Вот, возьми, у нас тут колбаска есть, лучок. А хочешь здесь, с нами посиди, только мы пить больше не будем, – сказал Данилыч.  Леша секунду помолчал и сказал:
       – Давайте вашу колбаску.
       – Да вот, бери, нарезай. Вот сырок есть, котлетки. Бери, угощайся.
       – Хочешь мацони - домашний?  – с акцентом спросил водитель КАМАЗа, высокий загорелый армянин с большим горбатым носом.
       – Нет, спасибо, не хочу. У меня минералка в теньке лежит.
       Леша покидал в пакет угощения, сложил их в свой рюкзак, который забрал из вагончика, и направился по узкой, протоптанной им самим тропинке к акации. Он подумал, что небольшое количество алкоголя быстрее поможет ему расслабиться и приглушит тот негатив, который сегодня обитает в его мыслях, начиная с визита Андрея. Да и зуб должен отпустить, или по крайней мере уйти на второй план.  «Гляну на объект трезвым взглядом, – подумал он, – может, что нового придумаю».
        Удобно расположившись под раскидистым деревом, Леша расстелил перед собой газету и разложил на ней закуску. Над его головой легкий ветерок шевелил зелеными ветвями. Большое пыльное облако, которое в двухстах метрах от него поднимали машины на площадке, медленно устремлялось в небо.  Растягиваясь и редея, оно улетало в сторону, гонимое ветром.  Здесь было тихо. Лишь лязганье железа, издаваемое дорожными машинами, долетало до Алексея и отзывалось эхом где-то вдалеке.
       Он выпил и закусил колбаской. Пшеничное поле, простиравшееся перед ним, словно отгораживала сейчас его от всего мира. Вся суета осталась там – за этим полем. Все деньги, проблемы, пробки были на другой стороне.   Он подумал, что можно сегодня остаться здесь и заночевать в вагончике. Можно пойти вечером на пруд, находившийся неподалеку и поудить на хлеб рыбу, к тому же удочка лежала у него в багажнике. Николай Иванович – сторож, охранявший вагончики и машины, постоянно ловил в этом пруду рыбу и постоянно рассказывал об этом. Он ездил на старом велосипеде с большими колесами, а за ним по пятам бегали две его собаки. Эти собаки охраняли стройку вместе с ним, и рабочие таскали для них из дому разные объедки. Однажды Николай Иванович принес штук двадцать жареных карасей и три из них достались Леше. Тот решил, во что бы то ни стало сам наловить таких рыбешек и устроить дома рыбный пир. Пожарить рыбу, пригласить друзей и в кульминационный момент объявить, что это наловил он сам. Сегодня был подходящий день для рыбалки.
      Наступил вечер, и рабочий день закончился. Водители подгоняли свои машины к вагончикам, обходили их, осматривали. Они очищали железные борта от налипшей земли, чистили кузова лопатами, смеялись, разговаривали. Кото-то из них остался и начал ковыряться с машиной, откинув кабину и закопавшись в двигатель. Остальные попрыгали в свои легковушки и разъехались. Леша так и сидел под деревом, жуя длинную травинку. Объем проделанной за день работы устраивал его, хоть был далек от желаемого. Он знал, что большего добиться не возможно и оставалось лишь смириться с этим.
       Тоскливые размышления проходили вскользь, где-то рядом и в то же время далеко - алкоголь не позволял им подойти ближе и завладеть мыслями. Леша вспоминал Андрея и посмеивался. Он надеялся, что тот вскоре позвонит и извиниться за свою обидчивость и дерзкие претензии.
      
        Андрей ждал того же самого, сидя дома в кресле; с серым лицом, смотря кино, где люди бегали, кричали и палили почем зря.
      
        Рыба и Дядя в эту минуту сидели в своей хибаре и играли в карты. На завтра у них были планы.

       Ничего хорошего на пруду не вышло. Леша закинул удочку и ждал, пока клюнет карась. Прошло двадцать минут, но поплавок не двигался, лишь легкий ветерок колыхал его и разгонял от него круги воды. Леша подумал, что хлеб на крючке уже размыло, и решил прицепить новый. Он стал выматывать леску, но та натянулась и не поддавалась. «Видно, крючок за что-то зацепился», – предположил он, и, не зная, что еще можно сделать, потянул сильнее. Раздался тихий звук, похожий на свист – леска порвалась. Поплавок так и остался стоять на том же месте. Леша несколько секунд смотрел на него, потом выругался и отправился обратно к вагончикам.  Запасных снастей у него не было.
       Вечер он провел за разговорами с Николаем Ивановичем - сторожем. Тот сказал, что нельзя было закидывать леску там, где закидывал Леша, потому что на дне там лежит большая коряга. Сказал, что нужно было обойти пруд и ловить рядом с большим тополем – там глубокая яма и рыбы спасаются в ней от жары. Он много рассказывал о своей жизни и о молодости, о работе в колхозе и тому подобных вещах. Леша с интересом слушал его, понимающе кивал головой и в свою очередь поведал пару историй из прошлого.  Скоро он начал зевать и, похлопав рассказчика по плечу, отправился на боковую.
        Всю ночь шел дождь. Сквозь сон Леша слышал, как он барабанит по жестяной крыше вагончика, шелестит в траве и в кронах деревьев. Иногда бешенные раскаты грома заглушали это тихое шелестение, рождаясь где-то вдалеке и достигая своей кульминации, казалось прямо над головой. Молнии на мгновения освещали вагончик сквозь окно, оставляя на стене тень от арматурных решеток. По стеклу ползли тонкие потоки воды и во время вспышек они тоже перекидывались на стену. Утром дождь перестал. В семь утра Леша вышел из вагончика и отправился на строительную площадку - посмотреть, на сколько промок грунт. Оказалось, что земля промокла основательно и работать сегодня будет не возможно. Один солнечный день высушит ее, тогда он и приступит к работе. Леша позвонил Данилычу, сказал, что на объекте слишком сыро, и что на работу сегодня выходить не нужно. Он попросил его сообщить всем остальным.   Делать здесь было нечего. Сняв чехол с машины, Леша расстелил его на обеденном столе, чтобы просушить и отправился в Город. По дороге он перекусил в небольшом кафе для дальнобойщиков, надеясь, что завтрак не выйдет боком. Он созвонился с Тимуром и договорился через час встретиться в его офисе.

       Тимур и Вовчик сидели каждый за своим столом. Вовчик играл в косынку, а Тимур заполнял какие-то ведомости, относящиеся к той финансовой деятельности ООО «СтройПлюс», о которой автору мало что известно. Было девять часов пятнадцать минут утра, и Тимур только что поговорил по телефону с Лешей Чесноковым.
       – Леша звонил, – сказал он, не отрывая глаз от монитора.
       – Я слышал. Что хотел? – спросил Вовчик.
       – Приедет через час.    
       – Зачем?
       – Поговорить хочет.
       – О чем?
       – Да все о том же. Жаловаться будет, что денег мало. – Тимур встал и направился к кулеру, чтобы сделать себе кофе.
        – И мне сделай, – сказал Вовчик. – И что мы ему скажем?
        – Что больше нету. А что ему говорить? Сам виноват, согласился на эту сумму, пусть теперь работает. Мы при чем? Семен больше не выделит, это ясно. Или ты хочешь из своей доли ему дать?
       – Я? Гонишь что ли? – удивился Вовчик. – Мне вообще по барабану. Главное, чтобы он объект закончил, а где он будет деньги брать – его проблемы. Нужно было лучше считать.
       – Тебе все по барабану, это я знаю. Все-таки мы его сильно опустили, нужно было ему на миллион больше дать. Я это с самого начала знал, что ему денег не хватит. Если бы он поторговался тогда, сейчас бы не встрял.
       – Сдался он тебе вообще.
       – Жалко как-то, молодой парень, – сказал Тимур.
       – Жалко у пчелки. В следующий раз будет лучше считать.
       – Ну да.
       Леша приехал на пятнадцать минут раньше. Он поднялся на лифте и, постучавшись, вошел в офис ООО «СтройПлюс». Хозяева встретили его радушными улыбками и посадили в кресло перед журнальным столиком. На этот раз от растворимого кофе Леша не отказался. Разговор начался по всем правилам современной вежливости. Поинтересовавшись, как у ребят дела и быстро рассказав о неудачной рыбалке, Алексей перешел к основной теме разговора – той, ради которой приехал.
      – Слушайте, ну там вообще засада, – сказал он, переводя взгляд с одного на другого.
       – Что случилось? – Спросил Тимур.
       – Мне денег не хватает. -- Леша секунду помолчал, потом продолжил, – Я конечно понимаю, что согласился на эту сумму сам, и все такое, но вы тоже меня поймите. Объект огромный, посчитать его заранее, оказалось, не так просто. Я как считал: загоню технику, буду делать в день столько-то кубов, буду ей платить столько-то денег за день и так далее, вот. А оказалось, что столько за день не сделаешь, что грунт очень плотный, что солярка подорожала, что техника ломается, колеса пробиваются. Они - эти камазисты, экскаваторщики, они неделю поработали и давай плакать: то им не так, это не так. Увеличивай, говорят, арендную плату, или ищи других. А кого других? У нас же сроки, нас же Стасик порвет за сроки. Я и не стал других искать – коней на переправе не меняют. Вот, получается, что я в нашу с вами смету не укладываюсь. Все не так быстро получается делать, как я рассчитывал, а деньги уходят именно так. Деньги уходят быстро. Если так дальше пойдет, мне не только заработать не удастся, но и свои придется добавлять. Я тут на бумажке все подробно расписал, – Леша достал из сумки файл и протянул Тимуру. – Посмотрите. Давайте что-нибудь придумаем, мужики, иначе я по миру пойду.
       Пока Леша говорил, Тимур озабоченно смотрел на него и понимающе кивал. Он взял файл, глянул на него и положил на стол. Вовчик продолжал играть в косынку.
       – Я все понимаю, – сказал Тимур. – Но тебе нужно как-то выкручиваться.
       – Как? – спросил Леша.
       – Попробуй не чем ни будь сэкономить, гоняй их получше.
       – Да не получается, я уже все пробовал.
       – Ну, не знаю, придумай что ни будь. Сам понимаешь, мы….
       В кабинете повисло неудобное молчание. Было слышно лишь, как Вовчик щелкает кнопкой мышки, играя в косынку.
       – А может, с Семеном поговорить? – предложил Леша.
       – Да это вряд ли поможет, – сказал Тимур.
       – Может, попробуем? Объяснить ему все, бумагу эту показать?
       – Ну давай попробуем.
       – Вы поговорите, или я?
       – Я поговорю, – пообещал Тимур.
       – Пожалуйста, мужики. Постарайтесь его убедить. Мы же деньги у него не воруем, просто не хватает. Там в бумажке все написано.
        – Хорошо, хорошо.
        – Для тебя все что угодно, братан! Поговорить поговорим, но вот что из этого выйдет - вот вопрос! – вставил свое слово Вовчик.
       – Ну вы постарайтесь, – сказал Леша.
       – Понятное дело! Сам понимаешь…
       Они попрощались, и Леша уехал. Другого исхода он не ждал. Он прекрасно понимал, что Тимур с Вовчиком из своей доли не выделят ни рубля. Единственная надежда была на Семена, да и та очень слабая.
       Тимур даже ему не звонил. Зато на следующий день он позвонил Леше и сказал, что Семен не вошел в положение и отказал.
       Леша согласился выполнить эту работу за тридцать пять миллионов. Сумма казалась ему настолько огромной, что он не сомневался в прибыльности этого предприятия. Ему казалось, что из такой суммы в любом случае, какая-никакая, но прибыль будет. Он ошибся.
        Тимур с Вовчиком забрали работу за сорок два миллиона. Два с половиной они откатили Семену, остальные четыре с половиной поделили между собой.  Если бы каждое звено этой цепи пожертвовало по пятьсот тысяч, Леша мог бы остаться, по крайней мере при своих, но такого нонсенса не произошло.
      
       Алексей Чесноков сел в машину и поехал домой. По дороге он судорожно размышлял, искал выход из сложившейся ситуации. Он понимал, что надежда на Семена слабая, а позиция Тимура твердая и непоколебимая. Может, ему остановить работы к чертовой матери? Потребовать деньги в форме ультиматума? Но кто во всем виноват? Конечно он сам. Только он виноват в том, что согласился работать за эти деньги. Так что придется поднатужиться и, при самом плохом исходе, продать какую-то собственность. Продать машину и самосвал. Экскаватор он продавать не будет, потому что останется тогда вообще без работы. Машину купит отечественную, подержанную. А еще этот Гавыдян со своей щебенкой. Сейчас не до него - тут объект бы закончить. Андрей еще наседает. «Как же я так вляпался? – думал он. – Нужно было ковыряться в городе потихоньку, как раньше, и все было бы хорошо. Тридцать пять миллионов. Хотел купить второй экскаватор, а придется продать машину, мою любимую синюю машину». Он нежно погладил пыльный парприз. 
       Леша припарковался около своего дома, вышел из машины и направился к подъезду. На полдороге его окликнули по имени. Он обернулся и увидел, что около машины стоят два совершенно неприятных субъекта. Один был длинный и худой, с вытянутым прыщавым лицом. На голове у него была бейсболка. Второй был небольшого роста, тоже худой, но при этом невероятно широкий в плечах. Лица его толком видно не было, потому что он склонил голову вперед и чесал переносицу рукой; в руке тлела сигарета.
       – Что? – спросил Леша.
       – Можно тебя на пару слов, – сказал невысокий, продолжая чесать переносицу. Голос звучал низко и хрипло. Леша вернулся к машине и подошел к незнакомцам.
       – Что? – повторил он, – я вас знаю?
       Когда Хаза убрал руку от лица и посмотрел Леше в глаза, тот невольно вздрогнул. На него смотрели два странно безжизненных глаза, в которых, казалось, была абсолютная пустота. На этом лице не было никакого выражения. Оно было широкое и скуластое, глаза были немного раскосые, выдавая монголоидные корни этого человека. Какая-то печать лежала на этом желтом лице. Абсолютная безразличность и вместе с тем яростная жестокость читалась на нем.
       – Ты Леша Чесноков, – спросил Хаза.
       – Да, а что? Вы кто?
       – Не важно - кто я, важно - что мне надо. Ты знаешь Гавыдяна?
Леша сразу все понял, и внутри у него что-то екнуло. «Началось», – подумал он.
       – Знаю, и что? – усмехнулся Леша, стараясь скрыть волнение.
       – Ты ему должен? – спросил Хаза загробным голосом.
       – Это касается только меня и его.
       – Ты ему должен?
       – Я тебе уже ответил.
       – Сколько ты ему должен?
       – А он вам что, не сказал? Вот хитрец, и вас хочет наебать!?
       – Сколько?
       – У него спроси. Мне с вами не о чем разговаривать.
Леша хотел развернуться и уйти, но внезапно почувствовал на запястье мертвую хватку железных и холодных пальцев.
       – Руки! – крикнул он.
       – Слушай меня, – тихо сказал Хаза, не ослабляя пальцев, – у тебя есть сегодняшний день, чтобы отдать долг. Я тебе объясняю, что сделать это ты должен. Если завтра денег не будет, тебе будет очень плохо. Я говорю серьезно, – пальцы на запястье сжались сильнее. – Ты не знаешь, с кем разговариваешь.
Еще секунду Хаза смотрел Леше в глаза, потом отпустил руку и пошел прочь. Брюндик пошел за ним. Леша остался стоять как вкопанный. Запястье еще хранило след холодных пальцев. Слова этого странного человека попали, казалось, прямо в мозг, минуя уши. Сердце бешено колотилось, дыхание участилось, руки невольно дрожали. Он не считал себя трусом, но этот маленький человек с бритой квадратной головой и желтым лицом поселил в нем панику. Леша закурил и обнаружил, что пальцы его дрожат. Еще минуту он стоял на том же месте и молчал; перед глазами стояло это безжизненное лицо.  Он громко выругался, и Хазына магия наконец исчезла. Руки дрожать не перестали, но из оцепенения Леша вышел.  Он смотрел вслед этим людям, так не похожим друг на друга и в то же время в чем-то одинаковым, которые медленно удалялись от него и наконец скрылись за серым панельным домом.
        Почему Леша не одернул руку? Почему смотрел в его глаза как завороженный и терпел его холодные костлявые пальцы на своей руке? Он хотел одернуть и вроде попробовал, но это даже не была попытка, а так, только намек на нее, мысль о ней. Каким же страшным был этот упырь. Ни шрамов у него, ни поломанного носа, а страшный, как смерть. На злодеев из телевизора он совсем не похож. Те хоть и здоровые, и лысые, со всякими дефектами лица, глаза сужают, подбородки выпячивают, зубы скалят, а до этого все же не дотягивают.  У этого спокойствие и отпечаток, жестокий отпечаток. А второй? Второго он совсем не заметил. Высокий, худой и прыщавый, похож на наркомана. И ходит блатной походкой, раскачивается.
       Леша пошел домой. Постепенно его удивление и паника сменялись недовольством и злобой. Он ждал от Гавыдяна чего-то подобного в ближайшее время, но предполагал, что это будут постоянные звонки полу-культурных коллекторов, их нудные речи и увещевания, может даже осторожные запугивания. Встретить таких упырей Леша не рассчитывал. Ему не верилось, что Гавыдян прибегнет к помощи откровенных злодеев.  Все еще трясущимися пальцами он наливал кипяток в чашку с заваркой и размышлял. Теперь Борису Артуровичу вообще ничего не светит. Мы не в девяностые живем, и такие номера не пройдут. Теперь не отдать ему долг, и обнаружить со своей стороны полное безразличие к его вероломным потугам – дело чести. «Да что они себе думают! – вскрикнул Леша. – Что могут меня запугать?! Думают, что я сейчас побегу и раздобуду денег, потому что испугался? Трусом меня считают?»
       Хазын эффект возымел обратное действие. Леша настолько разозлился, что пнул ногой кухонную табуретку. Та сделала два оборота в воздухе и ткнулась ножкой в стену, разодрав обои. Он сидел за столом, барабанил по нему пальцами, сужал и расширял глаза. Губы исчезли с его лица, осталась лишь тонкая кривая нитка.  Он ни за что не проявит слабости и всячески продемонстрирует свое спокойствие и безразличие. А если будут воздействовать на него силовыми методами, он этого Гавыдяна вообще упрячет за решетку. Тут не грех и к ментам обратиться, тем более, что связи есть.   «Глупость вы совершили, Борис Артурович. Теперь вам долго ваших денежек не видать, – думал Леша. – Я не доставлю вам удовольствия считать, что я испугался. Будете по суду получать. Как вам в голову пришло нанять таких упырей? Идиот! Куда бы я делся - заплатил бы вам до конца года. А теперь нет. Теперь по суду».
       Он думал посоветоваться со своим товарищем-полицейским. Был у него такой товарищ. Познакомились они два года назад.
    
     Однажды Леша копал своим экскаватором траншею. Это был частный заказ – один из тех, что приносили ему объявления в газетах. Человек прочел в газете объявление: «Копаем котлованы, траншеи, выгребные ямы и т.д., и т.п.», и позвонил по указанному номеру. На том конце его ждал Леша. Он приехал, посмотрел, договорился с человеком о цене и через два дня приступил к работе. Это была работа всего на один день. Человек менял свои канализационные трубы, и нужно было прокопать ему траншею от дома и до канализационного колодца. Часть траншеи проходила по проезжей части, но движению автомобилей особо не мешала, шла по обочине.
       Леша мерил рулеткой очередной объект, когда ему позвонил экскаваторщик:
       – Леша, тут милиция. Говорят остановить работы, что делать?
       – Черт. Ладно, сейчас приеду.
       – Давай, Леша, приезжай, а то время идет, я стою тут, как….
       Престарелый экскаваторщик Петрович как всегда начал ворчать, и Леша дослушивать не стал. Он знал, что такое может произойти, но не ожидал, потому что дорога, которую он раскопал, была второстепенная или, даже третьестепенная, и находилась в глубине частного сектора. В любом случае, по закону нужно было взять разрешение. Его конечно не было.
        – Разрешение есть на разрытие? – спросил сотрудник тогда еще милиции у только что подъехавшего Леши. Он был молодой, года на три старше Леши.
       – Нету, а что надо? – ответил Леша.
       – А то ты не знаешь, – ухмыльнулся милиционер.
       У ворот, из которых вела уже раскопанная траншея, стояла немолодая жена заказчика; сам хозяин был на работе. Вид у нее был испуганный: она переводила глаза с милиционера на Лешу, с Леши на яму, с ямы на Петровича, потом опять на яму и так дальше.
       – Вы не переживайте, – подошел к ней Леша, – это не ваши проблемы, идите домой, я все улажу. Сейчас будем копать дальше.
       – Без разрешения здесь никто копать не будет, – сказал милиционер.
       – Давай отойдем, – скорее показал глазами, чем прошептал Леша.
Они отошли метров на пять в сторону и остановились в тени абрикоса, около деревянного забора. Леша не громко начал:
       – Слушай, тут всего метров пять по дороге, остальное по тротуару и у нее во дворе. Это разрешение брать – ты сам знаешь, какой геморрой. Через три часа я все закопаю, сейчас приедут ребята, кинут пластиковую трубу….
       – Короче, мне это не интересно, – перебил слуга закона. – Нет разрешения - копать нельзя, ясно? Ты сам это прекрасно знаешь, а под дурачка косишь. Что с тобой делать?
       – Ты же не Гаишник?
       – Ну и что? Поверь, если я вызову ГАИ - будет еще хуже. Тут я все решаю, ясно. Так что с тобой делать?
       Леша посмотрел на погоны с майорской звездочкой, помолчал немного и сказал:
       – Что делать, давай договариваться. 
       – Как договариваться?
       – Как обычно, сказал Леша и показал три пальца на правой руке.
Милиционер деланно нахмурил брови и качнулся несколько раз с пятки на носок. Обе его руки были в карманах форменных брюк. Видно было, что решение дается ему очень тяжело.
       – Поехали, – сказал он.
       – Куда?
       – Увидишь.
Он направился к своему Форду Фокусу, Леша пошел за ним. Когда они сели в машину, и милиционер резко взял с места, Леше показалось, что впереди его ждет что-то не доброе.
       – И куда мы едем? – спросил он.
       – Сейчас узнаешь, здесь не далеко.
Милиционер не обманул, ехать было действительно не далеко: два квартала вперед и два квартала вправо все по тому же частному сектору. Они припарковались около двухэтажного частного дома – не такого, чтобы ах, но и развалиной он не был. Выйдя из машины, они зашли в стальную калитку, крашеную в черный цвет, и прошли вдоль дома, на задний двор.
       – Это мой дом, – сказал милиционер. – Вот здесь мне нужно выкопать яму: два на три, и три в глубину, – он указал вперед и сделал пальцем круговое движение. – Грунт нужно вывезти, сделаешь?
Леша смеялся. Милиционер удивленно посмотрел на него и спросил:
       – Че ты смеешься? Сможешь или нет?
       – Да смогу, смогу. Может я тебе лучше трешник дам, а?
       – Нет, трешник у меня у самого есть, мне нужна яма. Да зачем тебе деньги тратить, это же твоя собственная техника?
       – Моя.
       – Ну вот. Давай завтра с утра?
       – Нет, завтра не смогу, – Леша снова засмеялся.
       – Да что ты смеешься? А когда?
       – Давай сегодня вечером, раз уж я здесь рядом. Чтобы потом технику не тащить сюда.
        – Сегодня? Давай сегодня!
        – Давай. Часам к шести выходи, открывай ворота. Я посигналю тогда, услышишь. Только обратно отвези меня.
          Так Леша познакомился с Борей, веселым и общительным милиционером. Пока экскаватор копал Боре яму, тот показывал Леше дом. Угостил его, правда вчерашним, но вкусным шашлыком. Все началось с профессиональных Лешиных советов по укреплению фундамента, благоустройству двора и другим хозяйственным вопросам, а закончилось партией на хозяйском бильярде, за холодным пивом. Леша чувствовал, что понравился майору Боре; да и сам к нему испытывал симпатию.  Очень его поразила деловая хватка и предприимчивость молодого майора. Боря был обаятельным молодым человеком с хитрыми глазами и начинающим пробиваться через форменную рубашку пузиком. Разговаривал непринужденно; язык у него был подвешен - что надо.
       С тех пор они стали встречаться довольно часто. Несколько раз Боря подсовывал Леше работу; в основном мелкую, как та траншея, но бывало и покрупней. Леша в свою очередь благодарил его за это щедрыми откатами, которые Боря за мелкую работу не просил, а в случае крупной обговаривал с ним заранее. Почти после каждой дележки денег они ехали то в кафе, то в баню, то еще куда-нибудь. Бывало, Боря помогал Леше по своей милицейской линии: делал техосмотр на машину, отмазывал от Гаишников, когда нарушения были серьезнее обычных, способствовал в оформлении «блатных» номеров на SUBARU. Не сказать, конечно, чтобы номера вышли дешево, но Леша не зажимал, а Боря видимо имел свою небольшую выгоду. Так они и общались, скрепленные дружескими и взаимовыгодными отношениями.
       Тот факт, что столь молодой милиционер находился в таком высоком звании, объясняется очень просто. Дядя его был генералом. Причем генералом с более чем известной в Городе фамилией. Продвижение по службе давалось Боре очень легко, хотя дядя, прямо скажем, его не любил. Но, как известно, любишь не любишь, а родственники есть родственники, никуда от них не денешься. Борин отец был родным братом генерала, и когда он приказал всем долго жить по случаю цирроза печени, то не забыл завещать брату своего сына, закончившего тогда школу милиции. Парень схватывал все на лету, переводился из отдела в отдел, с одной хлебной должности на другую, но оставлял при этом не очень хорошее о себе мнение начальства. Дело в том, что чувствуя за спиной не слабую поддержку, Боря никогда не гнушался превысить свои полномочия и использовать власть в своих целях. Не однократно на него поступали жалобы от населения и сослуживцев. То удостоверением кого-то припугнет, как в случае с Лешей, то проигнорирует приказ начальства, то пропадет на несколько дней.  Удостоверением он махал не стесняясь направо и налево, за что не раз попадал к дяде генералу на ковер. Но ковер был семейным, и генерал не мог пачкать его кровью родственников, поэтому терпел всякие Борины выходки. Надо сказать, все-таки, что если бы не постоянные дядины взбучки и сдерживания, хоть как-то держащие Борю в рамках, тот, наверное, давно бы впутался в какую ни будь махинацию, последствия которой тяжело было бы уладить даже генералу милиции.

       Леша решил пока не звонить Боре. Раз он собрался демонстрировать Гавыдяну и его приспешникам полное равнодушие, значит реагировать пока не стоит. Он посмотрит, что будет дальше, а там видно будет.
       Ему вдруг сильно захотелось позвонить Андрею и по-дружески пожаловаться, разделить с ним свои эмоции. Он уже взял в руки телефон, но сразу передумал, вспомнив недавнюю встречу возле вагончика. Это был единственный в этом городе человек, который бы действительно, по-родственному переживал бы за него.  И Леша не хотел ему звонить. Вернее, он очень хотел, и три дня назад обязательно позвонил бы, но теперь не мог.  Мешала гордость. Обида на друга лишь усилилась в его сердце: часть злости на Гавыдяна и упырей как бы перелилась в эту обиду, усилила ее. А ведь вместе они могли бы дать хороший отпор Хазе.  Сто двадцать килограмм Андреевских мускулов не так просто испугать, а тем более одолеть. Останься они добрыми друзьями и встреть у подъезда этих наркоманов, все сложилось бы по-другому.
       Сам того не понимая, Леша назло не звонил Андрею. Пусть не знает, что на его друга наехали – потом узнает, когда поздно будет. Пусть потом мучается совестью, что не помог, если что случится. Он сам справится со своими проблемами.