У истоков российского либерализма

Человек не может не думать. Сегодня мою мысль подтолкнули внуки, которые по нашим стопам осваивают классику русской литературы, и по тем же стопам повторяют оценки дел и жизненных позиций ее героев. А жаль – меняются времена, меняются люди, меняются и общественные ценности. Порассуждаем об этом на примере господина Чацкого.
Исторически повелось, что общественная жизнь в России изначально формировалась и проявлялась в художественной литературе. В литературе обозначались, формировались и укреплялись движения общественной мысли, позже проявляющиеся в общественной практике. Так было со славянофильством,  нигилизмом, народничеством и так далее до крайних революционных устремлений. В нашей литературе можно найти и истоки российского либерализма.
Наиболее выразительным произведением в этом смысле я считаю комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума». Надо только подходить к ее героям, читая текст и вникая в его смысл, а не пережевывая отзывы классиков самокритики.
Почему-то эти классики не заметили, что с первых строк мы встречаем образец распутника Фамусова. Вспомните: «…в пятницу, а может и в субботу я должен у вдовы, у докторши крестить. Она не родила, но по расчету, по моему, должна родить.» А кто с точностью до дня может определить, когда у разбитной вдовушки родится младенец, как не потенциальный папаша? Но через пару сцен тот же Фамусов играет роль отца, тщательно оберегающего моральные устои своей дочери, строго наставляет ее, ограждая от пагубного, по его мнению, влияния: «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» В этом суть зарождающегося либерализма – жестко и громогласно требовать от других того, что втихаря легко прощаешь себе.
Ту же линию еще более многогранно продолжает господин Чацкий, болтун и пустобрех, слова которого только выдают его эгоизм и самолюбование. 
Читатели, особенно читательницы, вникните в суть дела. Обратите внимание на отношение Чацкого к женщинам. А оно очень своеобразно: молодой человек танцевал, любезничал, флиртовал, а потом уехал неведомо куда, не объяснившись и ничего не обещая. Все годы не подавал весточки, неизвестно, собирался ли вернуться и опять же один или с заграничной мадам, а вернувшись, к кому бы обратился из московских знакомых красоток. А ведь прошло три года: той, которой было 17 (юная невеста) теперь уже за 20 (почти старая дева).
Но вот г-н Чацкий вернулся и требует, чтобы его помнили и страстно ждали! Обнаружив же, что не одному ему принадлежит внимание девушки, встает в позу: «Любви конец, кто на три года вдаль уедет!» (Его идеал, видимо, жители одной из планет Йона Тихого, которые перед уходом из дома дезинтегрировали своих дам в порошок, из которого восстанавливали, из дальних странствий возвратясь.) Но уехал-то он по своей воле, вернее, капризу, который был для него важнее сердечных отношений. В этом опять проявляется суть либерализма – легко прощать себе уклонение от того, соблюдения чего придирчиво требовать от других. И так во всем.
«Амуры и Зефиры все распроданы поодиночке!» Это не призыв освободить крестьян, а критика дел соседского помещика. Конечно, бизнес-план у того господина был неудачен, и банк отказал ему в кредите. Так он хотя бы сражался на культурном фронте, сеял доброе, но всходы не окупили затрат. Другое дело Чацкий – помните его 200-300 спорных душ: уж они-то не скачут по сцене, а вкалывают в поте лица или отпущены на хороший оброк. Под такой бизнес-план банк даст необходимую ссуду, чтобы Чацкий мог и дальше жуировать по Европам. А отечество будет видеть в дыму, ему сладком.
Опять же: «Служить бы рад – прислуживаться тошно!» Но прислуживаться не требуют никакие уставы, наставления и приказы. Это стиль личного отношения к службе и начальникам. А ты поди-ка послужи! Прояви свою квалификацию и принципиальность, преодолей косность, поддержи инициативность, покажи бескорыстность – и все это личным примером, тогда и выступай. А, не потянув лямку служивого, нечего ярлыки клеить! Но Чацкий верен либерализму – требует от других то, от чего ревностно уклоняется сам.
В отношении служивых людей более всего обидно за лапидарного Скалозуба, далеко не либерала: «Засели мы в траншее. Ему дан с бантом, мне на шею». На пространном языке это значит, что было ДЕЛО, причем он не прятался в штабной палатке и не взирал с удаленного холма, а был рядом с солдатушками-ребятушками. И дело выгорело, врагу дали по шапке. А дело должно быть не малое – не за всякую стычку с врагом дают высокие ордена. Вот бы разлился соловьем Чацкий, будь он хоть краешком причастен к такому, но где ему.
При всем том либерал чувствителен и капризен. Чацкого выбивает из равновесия пара сплетен и пересуд старух, и он готов бежать на край света. Где уж тут реально бороться за идеалы. «Карету мне, карету!» Дайте ему карету, и пусть катится, не будем уточнять, куда. Жаль только, что покидая родину, подобные типы не уносят с собой гнилых либеральных воззрений, а оставляют их пышную рассаду на беду последователям и потомкам. И нынешние либералы следуют этому примеру.