Гармония собачьей души

 На этой породе мы остановились "сразу и вдруг", увидев в одном из путешествий на Селигер, как по обочине дороги шла дружная семья - "мама, папа и я", а за ними весело скакал бернец с развевающейся кисточкой хвоста! И мы, не сговариваясь, выпалили синхронно: вот наша порода!

Когда мы приехали за ней в Коньково, я еще не знал, что за щенок нас ждет.
Помет оказался почти весь нераспродан: кончалось лето, и щенки сидели на даче.
Как-то так вышло, что я сразу же сунулся пообщаться с мамой - уж очень мне понравилась мамаша щенков по имени Николь. Такая огромная и добрая, с чуточку уставшим взглядом - она сразу мне "рассказала" много всего интересного о своей жизни. А Катюшка разглядывала щенков. Хозяева выгородили для них почти всю кухню - и там им было просторно. Трехмесячные прохиндеи норовили облаять непрошенных гостей, и только одна девочка, самая изящная, сидела и смотрела задумчивым взглядом в окно.

-Это наша поэтесса, -сказала заводчица. Все сразу к мискам кидаются, когда кормить начинаем, а она посидит, помечтает о чем-то. Вот и не успевает наесться - братья и сестры и ее порцию норовят смолотить.

"Романтичная" собака Катюшке и приглянулась: без какой-то грусти она распростилась со своей семьей, и села в машину. Нам она доверилась как-то сразу - не особо, впрочем, кидаясь по-щенячьи лизаться: было в ней со щенячеством еще и какое-то достоинство. И задумчивость.

Имя, данное ей заводчиками - Пасакалья де Ювель, было, как обычно, громоздким и труднопроизносимым. Я вспомнил про японские иероглифы Ай и Ки - гармония и любовь. Имя понравилось всем, к тому же чудно рифмовалась со скачущим по двору трехцветным медвежонком: Айка-зайка-кусайка.
 Впрочем, вот кусаться она не любила. Зубы менялись нормально, но никаких проблем это не вызывало: пока она росла, она не испортила в доме ни одной вещи - ни тапочек, ни ножек мебели, ни телефонных шнуров так и не пришлось ни менять, ни ремонтировать. Не особо и запрещали - как-то не тянуло ее просто на пакости. Игрушки, конечно, у нее были, но играть самой, без хозяев, ее как-то не тянуло. Мячик? Ноль внимания, если Боря или Катя или Никита его не бросают. Но и разыгравшись, она нет-нет да и останавливалась, и задумывалась о чем-то своем, "девичьем"...

 В первые же полчаса в квартире я достал кусок плотного полиэтилена, и отгородил уголок у двери, положив сверху пленки несколько старых газет.
-Айки!, - позвала ее Катя, - Захочешь писать, садись здесь. И она показала рукой на газеты.
Айка очень внимательно на нас посмотрела, и ТУТ ЖЕ присела на газеты. Это был наш первый шок - приходя в себя, мы чуть не забыли похвалить ее. А похвала, как выяснилось, даже просто внимание, значили для нее гораздо больше, чем кусочки лакомства. Она просто ловила каждое слово (а иногда казалось, что и мысль хозяев).

Она  со щенячества была осторожной с незнакомыми людьми. Могла и облаять, если уж очень сильно приставали (а трудно ж удержаться, чтоб не поприставать к такой красавице). Но чаще - просто отстранялась, если незнакомый человек лез погладить. Отодвинется, и все. Что удивительно - этого и в помине не было у врачей: в разных ветеринарках она неизменно позволяла врачам осматривать ее, делать прививки (даже не пискнула ни разу), и вообще делать все, что нужно. Другого варианта, кроме "понимала", даже в голову не приходит.

Кстати, на выставках было то же самое. Призов мы никаких таких особенных не добивались, так, ходили на выставку "себя показать - других посмотреть". Для "карьеры" нужно, и ладно, сходим. Так вот на выставках все судейские осмотры проходили так же тихо-мирно, как со своими.
Помню, первая выставка проходила в ДК "Красный Октябрь". Осенью, вроде, в ноябре. Всех собак с хозяевами разместили в крохотном актовом зале ДК. И первый шок, который мы с Катюшкой там испытали... Ну представьте: крохотный зал, и в нем - около СОТНИ собак, в основном щенячьего возраста. Обычно на собачьих выставках стоит шум и гвалт: тут тебе и лай, и рык, и визг чей-то.

А тут была абсолютная тишина. В которой раздавались только команды судьи на ринге, да цокот когтей по паркету. И НИКАКОГО лая!
Это страшно поразило, прямо как-то нереально было. Как будто всех собак зашугали настолько, что они и пикнуть боятся. Но - оказалось, просто такая порода. Чего гавкать-то? Какие основания? Вот и - молчим...
Но, если не верите - сходите на выставку бернцев, и увидите, что я ни капли не преувеличиваю.

 Через год мы поедем на "закрытие сезона" рыбалки, на Московское море, и ночью температура опустится до минус двух.
Мы с Катюшкой будем старательно готовиться к ее первой ночевке. На большой кусок полиэтилена мы положили туристический коврик, потом толстое верблюжье одеяло, потом ее подстилку (и без того достаточно теплую).
Наутро, когда холод в машине стал пробирать больше, чем беспокойство за собаку, мы вылезли из машины (тогда еще Пыжа). Зеленая, еще осенняя трава была прихвачена серебристым инеем, а собачья подстилка была пуста.

У нас - паника! Греться собака в деревню побежала, не иначе, еще и хозяев костерила по дороге, небось...
Но тут ближайшая охапка инея шевельнулась, потом отделилась от травы, вскочила и бросилась к нам.
-"С добрым утром, хозяева! А чего это вы мне там с постелью намудрили? Фигня какая-то: так жарко было, я на травку ушла..."

  Счастье - по другому не скажешь - счастье иметь такого друга длилось три года. Сегодня мне даже не верят, что Эта собака не просто слушалась - она выполняла, и с радостью, понятные только мне и ей движения моих пальцев - никакой системы, просто так получалось само. Откликалась на шепот, на движение губ, на взгляд. И - бесконечно любила нас. А мы - ее.

А потом. В конце ноября мы заметили, что Айка слегка прихрамывает на заднюю лапу. Помассировали - не проходит, становится сильнее. Запрыгали диагнозы: артрит? Растяжение? Одна ветклиника, вторая... Потом - ведущий ветонколог доктор Самошкин, и страшый диагноз, как приговор, как обухом по голове: остеосаркома. Неизлечимо.

Дальше - три месяца, как в бреду: надежды на операцию, надежды на чудо-препараты, смена клиник, врачей, самые невероятные способы... Под конец я уже выносил ее на двор на руках, с седьмого этажа - и все еще на что-то надеялся.

Когда дома уже кончался трамал, оставшийся от умершей за полгода до этого мамы, когда в глазах у Айки осталась, кроме любви, лишь одна бесконечная боль, я решился...

Даже сейчас, спустя почти семь лет, писать об этом - невыносимо больно: когда ТАКОЙ друг уходит с твоей помощью, ты никак не можешь заставить себя поверить, что так действительно, лучше, что это - гуманность и доброта, черт ее подери...

В тот момент, находясь просто в какой-то прострации, я написал вот эти строки:

Куськи не стало. Два часа назад.

Чуда не получилось.

Господи, ну ладно людям - такое наказание, как рак, но ИМ то за что? Мы грешим. Мы обижаем друг друга, а они?
За что их?

Ну как же тяжело принимать это последнее решение... Даже зная, что только ЭТО может прекратить ее страдания. Почему мы должны стать для них в этот момент Богом? Потому что были им всю их короткую жизнь?

Чем оправдаться перед ней? Тем, что мы сделали все, что могли? Что любили и будем любить и помнить?

Звери наши любимые, простите нас... Простите нас за всё! Мы, говорят, ошибаемся, когда очеловечиваем вас, когда считаем вас действительно близкими себе. Родными. Мы забываем, что вам судьбой отмерено гораздо меньше, чем нам. Или просто не хотим об этом думать?

А наверно, надо. Ведь иначе переживать эту потерю ничуть не легче, чем потерю близких людей.

Айки - прости, если можешь... Я хочу верить, что когда-нибудь, в другой жизни, мы обязательно встретимся с тобой... Прощай...

Потом были две недели сплошной боли. Мы дома даже не могли смотреть друг на друга - каждый чувствовал себя в чем-то виноватым, и потерянным. Стесняясь, мы поддерживали друг друга, как могли. И вот, спустя две недели, мне вдруг приснился сон. Я очень редко вижу сны. Еще чаще - помню их. Но тут... Проснулся я со слезами на глазах, но - мне стало легче.

Мы поднимались на каком-то большом и просторном лифте высоко-высоко - и не было похоже, что это здание. Просто лифт ВВЕРХ. Где-то очень-очень высоко лифт остановился, и мы вышли на залитую солнцем лужайку. Вокруг двери лифта сидели собаки, как будто ждали кого-то - разного возраста и пород, и смотрели на открывающиеся двери, но, увидев, кто приехал, тут же начали вприпрыжку разбегаться по своим собачьим делам.

Из воздуха соткалась девушка - такая, как очень часто можно встретить на площадках, какие работают хендлерами на выставках и приезжают оказывать первую помощь начинающим собачникам. Она спросила нас, зачем пожаловали - я ответил, что ищем свою собаку, зовут Айки. А она ответила: "искать не надо - вы просто очень сильно подумайте о ней". Сказала, и исчезла.

И только я успел подумать об АйКусе - буквально из воздуха выпрыгнула моя девочка. Правда, не такая, какой была, когда болела, не трехгодовалой - а здоровой и полной сил, 18-ти месячной задорной "плюшкой". И тут же прыгнула мне на грудь (такой уж у нас ритуал был - "обнимашки" Она ставила лапы мне на плечи, а я сильно прижимал ее к себе и чуть-чуть приподнимал). И - заговорила! То есть, она не произносила звуков, но я полностью ее понимал! И еще: как будто на морде (или на лице?) сразу отражались все ее эмоции, совсем не по-собачьи, а по-человечьи. И все было понятно.

Она рассказала, что ей очень хорошо, и лапа совсем не болит, тут много еды, всегда есть с кем поиграть. Здесь всегда лето, и никто здесь собак не обижает никогда. И сами они меж собой никогда не дерутся - здесь просто нет драчливых собак. Конечно, она скучает по нам, это само собой, но не до тоски. И вообще - все просто здорово, и не надо нам о ней беспокоиться и переживать.

Тут я сказал: Куся, но я хочу, чтобы ты была с нами! Всегда! И все время.
А Куська улыбнулась, и медленно помотала мордой, сказав: "этого уже нельзя. Не обижайся... Но... Этого не будет уже..."
И, лизнув меня в лицо, отвернулась почему-то.

"Но я так хочу, чтоб ты была с нами", - чуть не закричал я! "Ведь ты же - доча! Я и подумать не могу о другой собаке - я знаю, что такой, какой была ты, я нигде не найду. И мы все так думаем - и Катя, и Никита! Семья - это семь "Я", и ты как раз была с нами седьмой!"

-Подожди!, сказала Айка, и вскочив, куда-то умчалась. Через мгновение она появилась вновь, а в зубах у нее (как когда-то на прогулках, она очень любила "водить меня", а не наоборот) был зажат поводок, на другом конце которого чапал в ошейнике такой серьезного вида щен, месяцев двух-трех от роду, с очень смышленым и деловым выражением лица (или морды?).
-Вот он будет теперь вашей собакой, - сказала Куся, и засобиралась: Вам пора, да и мне тоже...

Странно, но расставаться было не так страшно. Опять начались "обнимашки": облизав и обчмокав на прощанье друг друга, мы пошли на площадку у лифта, а Куся растаяла в воздухе, только белый кончик хвоста мелькнул на зеленой траве под Радугой.
Но у лифта мы вдруг опомнились: Щенок! Где же он? Начали искать, но его нигде рядом не было, а как его позвать, мы не знали.

Тут опять появилась та девочка, и сказав, что нам пора, быстренько посадила нас в открывшийся лифт, не слушая объяснений насчет щенка. Какое-то отупение охватило нас в лифте: и Куси нет, и щенок потерялся...

Мы вышли из лифта, очутившись почему-то на лужайке перед нашим домом. И я каким-то отчаянным воплем (мысленно, а не вслух) воззвал к Куське: Ай! И тебя нет, и щенок потерялся! Что ж нам делать-то!

И тут я вновь услышал Куську - так же хорошо, как и там, наверху. Только теперь ее не было рядом, но я слышал ее, очень отчетливо слышал:
-Не переживай, сказала она. -Незачем!
-Но как же щенок, которого ты привела?
-А это был не щенок, - сказала Айка. Это была Мечта. Твоя мечта. А собака... Ты просто очень сильно подумай о ней, и она появится! Та самая!

Я проснулся. Стояла глубокая ночь, и спать уже не хотелось. Чтоб совсем не разбудить Катюшку, я тихонько пробрался на кухню. Хотите - верьте, хотите - нет, но на кухне, зажигая сигарету, я увидел в тещином зеркальце, что седых волос у меня на голове заметно прибавилось.

А утром мне стало легче. И та грызущая душу тоска начала проходить. Все к лучшему...

Сон я, конечно, рассказал своим. И мне кажется, с того момента отпускать стало и их тоже.