Последний Наполеон 5

   22 ноября.
   Сегодня был на похоронах Сорокиной. Федор Семенович разрешил. Половина города собралась на кладбище. Цветов море. Речей наговорили, слез пролили. Дочку ее увидел, Ирину, кажется. Страшненькая такая. Рыженькая, лет шестнадцати. Так она несколько раз сознание теряла. Только поднимут ее, она на гроб глянет, и садиться, как подкошенная. Попробовали увести, родственники, наверное, но она так за край гроба уцепилась, что оторвать не могли. Гроб забивать надо, а она не дает. Воет страшно. Чуть покойницу не уронили. Еле-еле удалось ее увести. Неудобно все это как-то, при мертвой такие истерики устраивать, а в остальном…

     Поглядел я на эту Ирину и подумал, вот что случись со мной, так и поплакать некому на могилке, цветочков обновить. Надо будет с Викой поговорить, насчет ребенка. А то живем, как нелюди. Я может, по бабам таскаюсь, из-за этого. Не привязывает меня ничего к семье. Да и какая это семья. Я, Вика, да теща с тестем. А крови моей ни в ком нет. Один я остался из всей фамилии…

     Я на эту тему с Федором Семеновичем говорил. Он согласился, что без семьи нельзя. Мы с ним в кабинете помянули Валентину Михайловну, посидели. Не как доктор с пациентом, а по-человечески.

     У него, оказывается, похожая ситуация. Жена ушла, давно, правда. Лет десять назад. Не вынесла работы его, что ли или другого нашла. Неудобно было уточнять. Забрала двойняшек (вот не думал, что у него двое детей) и ушла. Он им квартиру оставил, дачу. С детьми видится. Редко, правда. Все больше на работе и на работе.

     Оказывается, и зазноба у него тут имеется. Сестричка какая-то. Имени он ее не назвал, да мне и не к чему. Так вот, любовь у него с ней. Давнишняя. Она по нему сохнет уже лет пять. И она ему вроде, как глянется. Я спросил, чего же он, но Федор Семенович махнул рукой, выпил еще и сказал, что боится еще одну жизнь поломать. Говорит, что он не семейный человек.
 
   Я вот этого, честно говоря, не понимаю. На работе он значит с ней любиться. На кушетке там, в душе. (Мне по секрету рассказали). Это он ей жизнь не ломает, а жениться на девке…. Не понимаю. Я не стал, конечно, говорить. Не мое это дело, но все равно. Я не то, что ругаю их, или осуждаю. Понимаю, нет у меня такого права. Но все равно. Я вот, может, и ушел бы к Оксане, но у меня жена. Положение, определенное в обществе. Только начни что-нибудь менять. Статейки появятся скандальные, найдется сволочь какая-нибудь, будет в прошлом копаться. А там у меня всякого полно, что читателю моему знать вовсе и не к чему.

     Нет, мне никак нельзя. Я еще за психушку не известно сколько, буду расплачиваться. Вика приносила нашу газету, местную, там редактор мой, Кирилл, очень смышленый парень. Он там статейку тиснул, что, мол, Гавриил Белый, я то есть, свалился с сердечный приступом, и проходит сейчас курс реабилитации. Это хорошо придумал. А то небось уже обратили внимание на то, что я ни в Союзе писателей давно не появляюсь, ни в клубе, ни на читках. Хотя, те, кто меня знает, на такую лажу не попадутся. Но главное здесь – упреждающий удар.

     Гавриил куда-то запропастился, все так и валяется по комнате, по распоряжению Федора Семеновича, нянечки не…

     29 ноября.
     …неделю уже. Больницу нашу лихорадит, не только медперсонал, но и пациентов. И есть от чего. Забирают, значит нашего Федора Семеновича в Облздравотдел. На место покойницы, Сорокиной, то есть. Пошел, наш главный, на повышение. Интересно, кого вместо него пришлют… Мне тут Вика, моя Александровна сплетни городские приносила, что новый будет откуда-то из центра, чуть ли не из столицы. Из столицы – это хорошо. Там кого попало, не держат, может, наведет все-таки порядок у нас. Не забыть бы предупредить Федора Семеновича, что бы он с новым насчет меня поговорил. А то начнет лечить, как этих. Точно рехнешься, будешь, так сказать постоянным и не выездным клиентом.

     Где же обормот этот, Гавриил, он мне здесь нужен, а его носит, неизвестно…

     3 декабря.
     …притихли совсем. Впрочем, как и все. Присматриваются к новому. Батыр Муратович Солтанмурадов, если конечно я все правильно выговорил и запомнил. Туркмен, что ли. Но отзываются о нем хорошо. Вика, моя Александровна, узнавала через свои каналы. Завтра иду к нему, на первый прием, так сказать. Не по себе даже как-то. Чувствую себя, как настоящий больной. Или может быть это из-за того, что чувствую себя намного лучше. Может и Гавриил мой не появляется потому, что начало действовать лечение? А почему бы и нет?

     Соседи мои о чем-то шептались весь день. Начала разговора я не слышал. Только финал, хотя и говорили они очень тихо. Но я так понял, что Батыр этот, разработал какую-то новую систему лечения и реабилитации. Наполеон говорил, что система эта дает потрясающий эффект. И, главное, действует почти во всех случаях. Может, я пить брошу. Это было бы хорошо, а то, иногда утомляет питие это, да и проблем много возникает. Но это я так. Мысли вслух, про себя. Поглядим…


Гавриил Белый (Александр Борисович Собачкин)

      …не предвещало. Время после вечерней молитвы шах провел с Лили. Проиграл ей партию в шахматы, поделился новостями и дворцовыми сплетнями. Успокоил ее, когда та взволнованно заговорила о том, что шах затеял ужасно рискованную игру. Харун только рассмеялся, поцеловал ее и отправил спать. Повозился некоторое время и, чувствуя, что организм еще не достаточно утомлен, вызвал из гарема новенькую и долго занимался с ней любовью. А когда женщина ушла, уснул спокойным и ровным сном…

      И утро прошло как обычно. Утренняя молитва. Ледяной душ, упражнения на коне, упражнение с саблей и копьем. Послушал, что говорят во дворце и в городе. Потом был завтрак в присутствии ближайших подданных. А в самом конце завтрака, когда шах захотел подняться, все помутилось в его глазах, а грудь сдавило ледяное кольцо. Нелепо он махнул рукой, стараясь найти опору и не найдя ее рухнул прямо на невысокое возвышение, на котором был накрыт завтрак. На мгновение все замерли. Первым к повелителю бросился визирь Сулейман и личный лекарь, который постоянно присматривал за повелителем во время трапез. На всякий случай, что бы какой-нибудь, не в меру ретивый заговорщик, не подбросил чего-нибудь ядовитого в пищу повелителя. Лекарь и установил, что с шахом случился один из приступов его болезни и тихо поделился этим с Сулейманом. Пока под руководством лекаря, потерявшего сознание Харуна переносили в покои, визирь дал знак всем остаться, и, подойдя к каждому, взял слово, молчать о случившимся.

      Конечно, он понимал, что это просто слово и ему не заставить молчать всех. Но таковы были правила. Все это понимали. Ближе к обеду, по городу и дворцу был пущен слух, что на шаха было совершено очередное покушение. А уже к вечеру трое бедняг, при большом стечении подданных были посажены на кол, а народу было объявлено, что шах жив, но пока слаб. Сулейман держал оборону.

      Перед сном визирю доложили, что несколько тайных посланцев покинули дворец. Легкая тень скользнула по лицу визиря, но он не отдал команду догонять посланцев. И без досмотра он знал, что все они везут не тайные бумаги, а только одно слово. Он сам был одним из тех, кто заводил эту пружину и теперь она начала раскручивать и ничего уже сделать было нельзя. Переворот начался…



Александр Борисович Собачкин (Гавриил Белый)

     5 декабря.
     А новый-то, оказывается нормальный мужик. Поговорили мы с ним. Оказывается, что у нас даже общие знакомые есть в столице. Осмотрел он меня. Сверил свои выводы с записями Федора Семеновича и, как мне показалось, остался не очень доволен. Хотя, может быть, мне просто показалось.
 
     Я сказал ему о своем желании бросить пить. Батыр покивал головой, выразил одобрение и предложил на выбор два варианта. Кодирование, глубокое, чуть ли не на подсознательном уровне или настрой организма на неприятие алкоголя более критической нормы.

     Второе, конечно лучше. Вроде как, и не отказ совсем, но с другой стороны это более трудоемкий процесс и как следствие, эффективность у него меньше.

     Надо посоветоваться с Викой, моей Александровной.
     Сделал мне новые назначения. Расспросил о соседях. Я коротко охарактеризовал, так сказать с художественной точки зрения. Посмеялись. Действительно, приятный мужик. Надо будет ему какую-нибудь мою книжку подарить.

     Перечитывал перед сном записи. Обратил внимание, оказывается, мне стало легче говорить. В том смысле, что нет теперь такого мучительно поиска слов. Вот и с Батыром Муратовичем, мне даже некоторые шутки удавались. Он смеялся. Я видел – искренне…

     19 декабря.
     Удивительно, но с момента прихода Батыра, многое начало меняться, прямо на глазах. Соседи мои, например. Ненарокова перестал драться с санитарами, и его перестали фиксировать. Медсестры к нам теперь без охраны ходят. Мало того, он теперь за ними приударять начал. Рассказывает им что-то, они смеются. Одна, Люся, кажется, даже гитару ему приносила. Так он небольшой концерт устроил. Было весело, но главный гитару реквизировал. Так Ненароков, лично пошел к главному и упросил его, не знаю, как, Люсю не наказывать, а гитару вернуть и хранить ее у дежурных по этажу.

     Чудно. Еще совсем недавно, любая из них, воспринимала Ненарокова как наказание Божье, а теперь, пожалуйста, смеются. Благодарят. Его даже начали выпускать на террасу, для прогулок. Это у нас, на четвертом этаже огромный балкон, его огородили решеткой, буйные, которые поумнели, могут там дышать свежим воздухом. Сам-то я, конечно, свободно вниз спускаюсь, к парку, но Ненарокову, раньше, даже этот балкон был недоступной мечтой, а теперь, пожалуйста. Конечно, я заметил некоторые хитрости. Например, стол дежурного перенесли ближе к нашей двери, а на этаже теперь дежурят не два санитара, а четыре…

     Я так понимаю, Вика, моя Александровна права, у Батыра Муратовича, рука где-то наверху. Может даже, в той же самой столице. А то, кто бы ему разрешил увеличить штат и закупать новое оборудование…

     Состав персонала тоже поменялся. Лица все больше незнакомые, и вида профессорского. Обломов прежних не видно. Да и сестрички начали за собой более ответственно следить. Оказывается, есть прямо конфетки…

     Вика, моя Александровна рассказала, это опять через свои каналы узнала, что на базе нашей психушки организовывают что-то вроде экспериментальной базы. Поговаривают даже, что если все пойдет успешно, то откроют строительство дополнительного корпуса. А пока, на нижнем этаже спешным порядком организовывают зачем-то детское отделение. Надо будет сходить посмотреть, я никогда раньше с этим не сталкивался. Любопытно. Однако, и у любых благих стремлений есть свои жертвы. Это я про Печатникова, который Наполеон. Ему стало заметно хуже, после того, как им занялся Батыр Муратович. Ходит он какой-то совсем неприкаянный. Не ест, не спит. Дерганный до невозможности стал. Смотришь на него – слезы на глаза наворачиваются. Я интересовался у главного, он объяснил, что создает в Наполеоне целенаправленный кризис. Он начал объяснять тонкости, но я толком не понял. В общем,  так и должно быть, при лечении по такой методе.

     Есть у меня идейка, по поводу нового романа, не забыть записать. Думаю только, показывать ее Гавриилу, или попробовать самому…
     А его все нет и нет…