26 из 62. Куропатки

           Лёшка отправился на лыжах в тундру. Ни разу не охотился ни на зверя, ни на птицу, и вдруг вздумал наловить куропаток. Петли из капроновой лески лежали наготове в карманах пальто. Бывалые люди говорили, что куропаток ловить просто: достаточно расставить силки возле деревьев или кустов, где они кормятся. Ночью птицы спят под снегом, а днём выбираются наверх, чтобы поклевать почек. Лёшка знал такое место возле ручья, поросшего ивой. Как-то по осени он встретил там птенца полярной совы. Пучеглазый комок из пуха и перьев сидел на дереве и, подняв над собой крылья, гневно шипел на него. Лёшка благоразумно отступился от совёнка. Птенец подрос и, возможно, теперь тоже охотился где-нибудь рядом.
Мороз щипал щёки и нос. Пар изо рта оседал на тяжелых и длинных от инея ресницах. Лёшка остановился, растёр лицо рукавичкой, оглянулся. Город исчез вдали, и только столбы печного дыма выдавали место его нахождения. В красноватом мутном кольце сияло солнце. Поправив шапку на голове, Лёшка крякнул, согнул колени и скатился по пологому склону. Снежный холм пропел под лыжами протяжно, утробно, словно контрабас: взи-у, взи-иу! Звуки волновали Лёшку, это была та музыка, под которую хотелось мчаться хоть весь день. 
Минут через двадцать в пойме ручья он приметил трёхпалые следы. Это были следы куропаток. Сердце его затрепетало. Он принялся на ходу вынимать из карманов петли, а те, как нарочно, спутались. Он остановился, чтобы распутать их, руки дрожали. Красновекие птицы были где-то рядом! Озираясь кругом, он было поехал, да невзначай угодил левой лыжей в тонкую берёзку, торчавшую из-под снега. Лыжа застряла в берёзовых сучьях, как в капкане. Он потянул лыжу раз, другой, третий — безуспешно! Теряя терпение, дёрнул её, пошатнулся назад, всплеснул руками и, удерживая равновесие, выбросил правую ногу пред собой, лыжа с ноги слетела и покатилась прочь.
— Стой! — вскрикнул Лёшка, кидаясь за беглянкой, и в тот же миг в полный рост повалился в снег. Внезапный холод пресёк дыхание. Снег забил рот, глаза, уши, рукава пальто. Лёшку раскорячило: левая нога, с лыжей, торчала в капкане берёзки, правая, без лыжи, застряла в снегу. Рыча от злости, он пытался встать, но опереться было не на что. Особый крупичатый снег растекался под ним, как вода в проруби. И чем больше Лёшка бился, тем глубже увязал в снежной ловушке. Понемногу ярость утихла. Он решил поменять позу и, перевернувшись на спину, дёргал на себя застрявшую лыжу. Капкан берёзки держал крепко.
— Да пропади ты пропадом! — закричал Лёшка, наддав ногой. Лыжа вдруг выскользнула из берёзовых сучьев, взлетела над ним и пребольно шлёпнулась на нос. — Ах, ты драться?
 Он хотел было отшвырнуть лыжу, но внутренний голос остановил его: «Погоди!» Лёшка недоумённо воткнул обидчицу рядом в снег. Потрогал распухший нос. Крови не было. Злосчастная берёзка торчала перед глазами. Новая мысль посетила его: ухватившись за дерево, можно вырваться из ловушки. Он обрадовался. Минут десять усердно молотил ногами и руками, но с места не сдвинулся. Опоры под ногами не было. Вспомнилось, как людей засасывает болото. Страшная участь!
— Кирдык тебе, Лёшенька, — сказал он себе отстранённо. Ручейки талой воды бежали между лопаток, по локтям, по лицу. Через пару-тройку часов одежда затвердеет на морозе, ещё через часа четыре тело заледенеет, и он умрёт. Голодные куропатки или та же полярная сова выклюют ему глаза. Он содрогнулся от картины, которую нарисовало воображение. Повертел головой. Звать о помощи было не у кого. Вокруг — безмолвная тундра. А в двух шагах от него лежала лыжа-беглянка, с правой ноги. «И зачем только эти чёртовы лыжи придумали»! — возмутился он. «Чтобы не проваливаться», — подсказал ему внутренний голос. Лёшка осёкся, округлил рот…  «Погоди, погоди… две лыжи — это двойная опора!» Надо рискнуть. Минут двадцать он цеплял лыжей за лыжу, затем осторожно подтащил обе к себе, сложил вместе и опёрся на них, собираясь с силами для толчка. Сердце его стучало. Выдохнув из себя  «ха!» — он рванул вверх из ямы. Наст хрустнул, по снегу побежали трещины. Лёшка, схватив в обнимку лыжи, резко откатился прочь. На новом месте наст уже не ломался. Лёшка медленно поднялся на лыжи, просунул ноги в брезентовые петли и сделал шаг, другой, третий… Отъехав ещё дальше, он закричал, вскинув руки над головой:
— Спасся! Люди! Я спасся!
Он бежал домой. Снежный наст звонко взвизгивал из-под лыж: вжиг-вжиг! А нутро сугробов отвечало, как эхо: взиу, взи-иу… взиу, взи-иу…