Последний Наполеон 6

     21 декабря.
     Какое это страшное зрелище – больные дети. А все из-за родителей, которые пьют, как сволочи. Колются, дрянь всякую нюхают. Их бы сюда! Пусть хоть раз ужаснуться, поглядят трезвыми, нераскумаренными глазами на то, что они делают! Я, аж бешусь.

     Нет, бросаю пить, однозначно. Как представлю, что и у меня может так… Лучше всякого кодирования пробирает.
     Даже Ненароков помрачнел, сидит на кровати и молчит. А императору стало совсем худо. Он ведь даже и не ходил с нами. Я как только пришел, сразу же поделился увиденным, не подумал. Просто вне себя был. А император, оказывается, уже проходил через это. Вот на него и накатило. Лежит уже второй час плачет. Или быстренько ходит по палате, почти бегает и подвывает при этом тоненько. Ужасное зрелище. Я не выдержал, пошел, и сам напросился на дозу успокоительного, у медсестры. Должна сейчас подойти…

     Еще одно интересное наблюдение. Как только с императором случился этот приступ, за ним начал ухаживать Ненароков. Странная эта картина. Убаюкивает его, нянчиться с ним. И зовет его, вы не поверите, «Мой император». Специально, наверное, уж больно тяжело на Печатникова смотреть. Вся его бесприютность проступила в одночасье.
 
     И все-таки, кто же ухаживает за ним, кто взял на себя такой крест. Может он с матерью живет? Надо поинтересоваться, как-нибудь, потактичней...

     Что-то шпион на меня косо посматривает, Как бы чего не задумал. Сходить что ли к Батыру Муратовичу…

     А Гавриила все нет и нет. Куда он запропастился?! Или может действительно, нет его, а это я все придумал… Боже мой, какие тогда…

     23 декабря.
     Вышел сегодня в холл. Вижу, Вика, моя Александровна разговаривает с какой-то печальной дамой. Средних лет, но у нее такой вид, что в разряд средних она перешла только-только, и если она начнет за собой следить, то запросто вернется в «высшую лигу». Я подошел, а она меня узнала, оказывается, что поклонница. Особенно, за небольшой цикл рассказов о Франции. Это мы с Гавриилом написали когда-то давно, в том числе и про Наполеона. Тогда я только начала восходить на нашем литературном небосклоне.

     Но это ладно. Оказалось, что она жена нашего императора. Я что-то выдал там совершенно бестактное. Расстроил всех. Жутко неудобно получилось.

     Пришлось извиняться.
     Спасибо Вике, моей Александровне, она как-то уговорила эту дамочку. Все равно, остался какой-то осадок неприятный…

     Как бы это напрячься, да вспомнить, как же создавался этот самый цикл о Франции. Плохо, что приходиться отказываться от Гавриила, у него феноменальная память на все эти детали, имена и даты.


Гавриил Белый (Александр Борисович Собачкин)

     …холодная задница, оказывается, наш Сашка, да еще и беспамятная. Вот интересно, как он может вспомнить, то чего никогда не делал. Между прочим, это я, почти полгода лазил по самым-самым забытым уголкам истории Франции – искал материал. Очень хлопотная была та командировка, и пока я, значит, искал – этот деятель пытался что-нибудь эдакое, выдумать. Получилось, естественно, так себе, точнее, отвратительно получилось – я когда читал, ругался и плевался страшно, да я просто вне себя был. Пришлось все это выбросить и начинать сначала. С тех пор никогда больше…

     …Переворот.
     Вы даже себе не представляете, как выглядит настоящий переворот. Все эти отравленные перчатки и книги, удары в спину ножа, где-нибудь в коридоре – этого нет Хорошо продуманные ходы, логические ловушки и контрмеры. Ничего этого нет. Есть только грязная, без правил…

     …и еще горы трупов. Человеческие жертвы. Гибель людей совершенно непричастных к власти. Представьте. Кровавое болото, которому нет ни начала, ни конца. И ты в самой середине, и тебя то затягивает, то отпускает, выбраться из него раз и навсегда, возможности нет. И при всем при этом, кажется тебе, что жизнь твоя, не особенно изменилась. По крайней мере, не видишь ты прямой угрозы. Просто становиться все меньше  и меньше людей, с которыми ты здоровался, беседовал перед сном, может быть, угощал его чаем…. Ты бы и сейчас с превеликим удовольствием выпил бы с ним чаю, да убила твоего знакомого, случайная стрела, пущенная кем-то оттуда, с целью поразить кого-то другого. Случайность – второе имя всякого переворота, и это имя открывается только тем, кто оказался не в нужном месте, и не в то время…

     Все решает случайность.
     Тебе может даже повезти, и шторм пройдет мимо. Но если тебе не повезет, кровь твоя расплескаться по коридору дворца, или свернется черными комочками в пыли. От удара человека, которого ни ты не знаешь, ни он тебя. И так бы продолжали не знать, если бы не эти вот случайности.

     Но есть одна вещь, которая, буквально сводит с ума.
     Придумывают, тратят на эти перевороты время и силы люди, которые хотят добра другим людям. Но как показывает жизнь, добро не бывает без невинной крови. А зло умно и находчиво и вполне может обойтись без лишних жертв…
     Представьте себе, собирается толпа, около такого огромного, несколько тонн весом, валуна, который мешает обрабатывать поле. На склоне. Собирается, значит, она перед ним и тщательно начинает выбирать из-под этой громадины, маленькие камешки, которые этот булыжник удерживают. И работают все очень ответственно, стараются. И вдруг, именно вдруг, начало – всегда случайно. Огромный этот булыжник срывается и катится вниз по склону. Перекатывается через этих маленьких трудяг, превращая их в кровавые пятна  и катиться, как ни в чем небывало, дальше.

     Дом – нет дома.
     Деревня – нет деревни.
     И не остановить его ни какими жертвами, пока не станет этот булыжник черным и скользким от крови, пока не остановиться сам. Все хорошее начинают люди, но прекращается это хорошее, когда в живых остаются ловкачи и предатели…


     Род Харуна правил уже лет триста. Создался и работал целый механизм перехода власти. Чаще всего, старики посмертно оставляли власть старшим своим сыновьям. Иногда, они нарушали это правило, и власть отходила к тому, кого старики считали более достойными. Но это был самый настоящий механизм – гибкий, но действенный.

     Тем же из сыновей, которых шах признавал своими, но не считал достойными прямого наследования, доставались крохи. Маленькие такие крошки, с обеденного стола – отдаленные провинции. Там они, как правило, тихо старели и умирали в относительном достатке, интригуя помаленьку, под неусыпным контролем правящего. А еще мелкие князьки вели войны. Играя на их амбициях, шах увеличивал государственные территории и находил выход неуемной энергии обойденных молодых наследников. Механизм.

     А тех, которых шах не признавал, те, сами понимаете, долго не жили. В рамках все того же механизма.

     Разонравившуюся жену попросту убивали, а чаще, они сами кончали с собой. Проклиная шаха и желая ему на голову таких кар, что не приведи Боже услышать, а уж тем более испытать на себе. Для них, позади сада гарема специально возводилась стена. С нее они обычно прыгали, хотя некоторые предпочитали нож. А те, которым было не по нраву ни то, ни другое, тех сбрасывали с этой стены стражники. Механизм…

     Сейчас уже и имени не найти того, кто первым открыл эту жуткую механику. И конечно, это были ни Харун, ни его отец и ни его дед. Они сами были лишь необходимыми шестеренками этого механизма.

     И, конечно, нельзя и подумать о том, что где-то было по-другому. И у соседей по границе, и у тех, до чьей границы надо было добираться на большем корабле по океану. Везде работал все тот же механизм…

     Иногда механизмы нескольких государств объединялись, создавая нечто дружественное против кого-то одного – тогда возникал монстр, имя которому – международная политика. Пока государство маленькое, все его силы направлены на то, что бы двигаться в ногу с большим и сильным соседом. Но государство растет и вскоре начинает понимать, что с сильным соседом ему уже не по пути. Оно начинает вести свою собственную политику, суть которой, победить соседа. А потом следующего, следующего, и так далее, пока вышеназванное государство не лопнет оттого, что не смогло переварить столько. Разрушение великанов и рост карликов – тоже часть механизма…

     Харун, не являясь исключением, сам вел такие игры с соседями и отлично знал, что подобная же игра ведется против него самого. Знал это и Сулейман. Поэтому для него не стало неожиданным стремление всех без исключения послов поговорить с шахом, когда тот свалился от приступа. У них появилась тысяча неотложных дел, которые надо было решать с глазу на глаз с правителем. Возникло колоссальное количество дипломатических писем, которые надо было передать Харуну. Визирь встретил их во всеоружии и принялся излагать послам и просителям заготовленные им легенды. Его задача была выиграть время. Он был настоящим государственным мужем, он знал что, когда и где надо делать, но на этот раз, приступ слишком затянулся…

     Болезнь эта была наследственная. В иных случаях на нее даже и внимание не обращали – только начинался приступ, правителя объявляли удалившимся от дел для общения с душами предков, или рассказывали сказочку об особенном посте, или… Да мало ли что может придумать опытный визирь для защиты своего господина и покоя государства. Она и правда была не смертельной, после первого приступа больной правитель спокойно жил еще лет двадцать-тридцать… Единственным неудобством, если конечно, так можно говорить о болезни, была ее внезапность. Маленькая случайность, но именно ее Харун не принял в расчет, когда начал разыгрывать свою партию.

     День «Ч» настал. Огромный валун начал движение… Пружина механизма слишком долго затягивалась, что бы теперь ее можно было остановить раньше, чем она раскрутится целиком…

     Пошла вторая неделя пребывания Харуна в беспамятстве. Излагая очередную версию, визирь признал болезнь правителя, но скрыл правду о ее тяжести, и об истинном состоянии Харуна. Были извлечены на свет несколько писем правителя, с его личной подписью и большой королевской печатью… Конечно, это была выдумка Сулеймана. Когда-то давно, когда правителя первый раз свалила эта болезнь, он предложил иметь впредь несколько чистых листов, оформленных как личные письма… На признание Сулеймана послы участливо покивали головами и отправились в свои покои писать срочные донесения свои властителям, сопровождая их своими комментариями, в меру свой разумности и сообразительности…

     Когда тревожный слух получил подтверждение, как будто того дожидаясь, в город, хлынули разномастные лекари, в основном, естественно, шарлатаны, получавшие денежки из кошельков соседей. Каждый был красноречив, и каждый пылал желанием излечить Харуна. Каждый клялся при этом, что он  единственным, кто может это сделать. Звучали всуе имена великих ученых врачевателей, и каждый, прибывший клялся, что был лучшим учеником и доверенным лицом, своего учителя. Эту проблему визирь решил быстро. Предлагаемые лекарства, он опробовал на самих лекарях.  И даже если вреда от этого лекарства не было, ни одна, даже самая маленькая крупинка, не попала к шаху. Вся эта суета создавала многочисленные хлопоты, но это была только пена тех больших проблем, которые настали тогда, когда весть о болезни Харуна дошла до окраин государства…