Разговор на кухне

Скажи мне друг, любил ли ты безмерно,
Всепоглощающе, жадно, верно?
Смотрел ли так, чтоб гейзер счастья бил?
Нутро сжималась, словом - придушил? 
Нет, возможно, скажешь: да, любил.
Возможно, скажешь и не до такого доводил!
Смотря в глаза, луною называл,
Светлыми локонами нежно ты дышал.
Часами молча мог смотреть, как спит,
Читает, пишет или пальцами хрустит.
Как вздыхает, видя на экране грустное «конец».
А сам котом, мурлыча, удивлялся: «что, конец?»
На улице, как безмозглой шавке, вокруг нее хотелось покрутиться,
Зайдя в метро, в жаровне тел, боялся на секунду с ней проститься.
Виляя взглядом меж черных душ, смотрел в глаза и не моргал,
И злость вулканом рокотала, как кто-то связь ту нарушал.
О да, я верю друг, что так всё и было,
Что встречи ждал, что сердце дико выло.
Но, хоть на секунду, утихомирь души ажиотаж,
И что же видим мы в груди?.. Кро-ва-вый фарш…
Пойми, тебя не осуждаю, одобрить тоже не могу…
Весь пыл ты солнцем отдавал, отрезать был готов ты ногу?
Что? Я постараюсь не смеяться. Я слушаю, ты говори.
Не важно, что уже темно, дослушать я готов. На, закури…
Дааа, любил ты яро, бойко, страстно,
Лишь не хватает надписи: «огнеопасно»,
И бредней, мол, судьбой просто не дано,
И вообще, забыться должен был ты давно.
Но, друг, послушай сам себя, да прекрати брюзжать слюной!
Я понимаю, что сложно смириться с собственной виной.
Но кинь ты взгляд на строки сверху, что написано там?
Все о тебе и о тебе, ты бредишь, как Елизавета Бам!
Там есть, хоть строчка, написанная её взглядом?
Нет? Очерк силуэта? Тень руки? Совсем не рядом.
Признай, ты любил идею, не будь идеалистом.
О боги! Спор с тобой, как спор с упрямым фаталистом.
Пойми, признай, ты слепо вел её за собой,
Не понимая, что держит тебя расслабленной рукой.
Скажи мне друг, любила ли она безмерно,
Всепоглощающе, жадно, верно?