Отпуск

 Мы в неимоверной спешке собирались в чудом, вырванный у трудовых будней долгожданный заслуженный отпуск. Впереди уже грезились море и горы, солнце и галечный пляж, а главное, почти фантастическая возможность остаться наедине друг с другом и природой одновременно. Вопрос свободы, от навязчивого сервиса санаториев, где напрягает сам подход то ли жизни по расписанию, то ли расписания по жизни, был сразу оговорен и решен в пользу снятия комнаты в домике в горах. И как-то сами собой нашлись и домик с рекомендованной хозяйкой, и возможнось отбытия на неделю. Ограниченность во времени требовала чёткости действий. Вещи – по сумкам, ребёнка с кошкой – к бабушке, а кактусы…  следуя примеру  классика про розы, что вырастут сами… ну, уж как-то дотянут. В пустыне им бы все равно хуже было. Так что - «По коням и с песней!»
 Мощный железный конь городского ж/д вокзала всей своей извилистой фигурой и ядовито зелёным цветом скорее походил на бронированную гусеницу особо крупных размеров, элитно припарковавшуюся  на первой центральной платформе. Купе - относительно чистое. Соседи – относительно интеллигентные. Постельное бельё - относительно сухое. Проводник – относительно трезвый. Относительно остального – все в пределах норм допустимости в условиях приближённых к цивилизованным. Вот только размер полки явно уступал богатырской стати моего мужа. И моя необдуманная фраза на счёт прилечь отдохнуть стала досадно де*Садовской, когда он послушно свернулся двойным калачиком, являя собой ангельское терпение на пути к заветной мечте о подводной морской охоте.
Утром, не выспавшиеся и обруганные проводником за недостачу одного полотенца (а ещё вечером с этого смеялись, что на семейных  экономят), мы поплелись искать маршрутку нужного направления. Водитель оной оказался рыжим лихачём. Свою работу  понимал в режиме ралли. И делом  чести, понятно, было оставить в хвосте все машины, завиденные издалека. Жаль, пакеты в салоне полагавшиеся случаю не предусматривались и поэтому обескураженные диснейлендовским приёмом пассажиры, использовали все подряд подручные и подножные материалы. Дорога была горносерпантинной, с самыми романтичными пейзажами. Но, кто ж их видел?…
Долгожданная конечная остановка оказалась прямо над морем. Соленый ветер враз унёс  всю горечь следствий головокружительного «перелёта». И с чувством чего-то выполненного, по типу гордости космонавтов после приземления, мы, наконец, выгрузились из вакуума маршрутки на волю, навстречу новым впечатлениям. Нас встречала хозяйка горного домика, госпожа Нила. Интересная женщина лет шестидесяти с львиной гривой тициановских завитушек и глубокими лазурными глазами. Её дом стоял на пригорке у подножья большой отвесной горы. Двор был увит виноградом. На маленьких газончиках благоухали розы, а плодовые деревья еле сохраняли равновесие от изобилия фиников, миндаля и инжира. Под ногами носился с дико приветственным лаем (когда-то белый) пудель. Он явно старался ещё больее походить на хозяйку и готов был вымазываться во всё подряд, только б являть собой кардинально рыжий оттенок. Нас заселили в довольно просторную комнату верандовой пристройки. Удобства, само собой, во дворе - слева от прохода, и далее строго вверх по крутой потёмкинской лестнице. Полевая кухня примостилась под фиником, сверкая образцом чистоты и порядка. За стенкой соседствовали россияне. Молодая пара (взбитых мышц) скалолазов. Веселые и задорные, они умудрялись находить во всех расщелинах  уникальные породы горного хрусталя и датировали их периодом дарования евреям торы. Один из таких образцов украшал круглый пластиковый стол во дворе. И его гордое горное сияние отражалось в глазах Нилы благим умилением за своих проворных постояльцев. Но мы надеялись, что нас это ни к чему не обязывает, так как плату за скромную комнату с нас сняли по расценкам разгара сезона, а на дворе все же стояла осень. Комнаты основного хозяйского дома были свободны по той же причине, да и наши соседи добывали последние два дня. На это мы и рассчитывали, выбирая время отпуска. Хотелось тишины и спокойствия безлюдного пляжа, умиротворения от медитаций, не нарушаемых рыком заботливых мамаш и пылью из-под копыт, носящихся дикими мустангами их резвых чад. Только небо и море, только горы и свежий, слегка колючий ветер… Милый мой! Ты привёз меня в сказку! Какое это чудо, просто слушать тишину ночного очень близкого неба, горящего мириадами звёздных  бриллиантов! Звонкий хор цикад и… - остановись мгновенье, ты более чем прекрасно!...  Уникальность момента истины была зверски разрушена ударом по бильярдным шарам соседа Коли. Татарской уверенной рукой охотника-рыболова он демонстрировал такой профессионализм, который заставил бы рыдать самого агента 007, имей он честь присутствовать на этой демонстрации виртуозности. Дом Коли стоял за маленьким забором чуть ниже и радушно испускал все положенные домочадцам звуки. Жил он с женой и частыми наездами детей и внуков. Водилась и живность в виде огромного курцхаара и двух раскроенных под корову кошек-сестричек, имевших развлечением дразнить Нилыного пуделя с высоты ревностно охраняемого, им же, инжира.  Подобные наглости сопровождались змеиным шипением и фигурным хвостораспушириванием со стороны издевателей, а у пуделя враз срывался голос и пропадал аппетит. Тогда, к трёхразовому питанию, в придачу к обычным уговорам, хозяйкой добавлялись отработанные годами хитрости в виде её повышенного интереса к содержимому его миски. Более близкое знакомство с Колиным домом открыло нам ботанический сад его зелени. Точнее, всего того, чьи ростки были им (самолично) вынесены под фуфайкой из крымского ботанического сада, где он подрабатывал сторожем. Что охраняешь - то и имеешь. Весь дом был украшен виноградной лозой - «мышиное веселье». Иногда с этой лозы, вместо сочных переспелых ягод, на землю (а то и на голову) падала зазевавшаяся серая особь, и тут же давала дёру в ближайший цветной куст. Цветы были исполинскими, пахучими. По округе растекаясь густым сладковатым запахом, настоянным на горячих лучах горного солнца, они навевали тоску об Эдеме. Сад был исполнен благодати фруктового рая - персики, абрикосы, киви. Последние - особо радовали глаз, свисая прямо над головой, по всей площади арочного виноградника. Каждый такой экзотический экземпляр, Коля бережно, укладывал в ячейку лотка для яиц и потчевал особо именитых гостей. Был он приветлив и по-восточному доброжелателен. Находясь на заслуженной пенсии, добывал снедь со дна морского и озёрного. Горное озеро находилось в двадцати минутах ходьбы по склону вверх. Коля рассказывал, что высоко в дальних горах у его деда было небольшое поле на чернозёме, где рос картофель.

Первая ночь была озвучена сольным выступлением соседской кошки, и бурно подхвачена хором всех близживущих, а так же находящихся случайно рядом, местных собак, самых разных размеров и национальностей. Их песнопение сошлось настоящим грузинским многоголосьем и сменилось только под утро высоким фальцетом дружных петухов, не желавших знать конкуренции. Вечерние впечатления были так же красочны - от сороконожечных чёрных панцерных червяков на стенах (бывающих естественным продолжением летних дождей) до наглого лязганья скорпионской клешни о плинтус рядом с моими тапочками (впоследствии мастерски изловленным мужем и сваренным с солью наутро, что б и другим не повадно было, ну и подарок куму заодно). Такое близкое общение с живой фауной хорошенько давануло всем своим резонансом и органичностью природных сочетаний на неподготовленность моего neo-естества. Рождённого в стерильных  условиях, вскормленного предрассудками цивилизации, выращенного на асфальте и прирученного понятиями городской рафинированности к несколько другим стандартам бытия, а так же окончательно испорченного тем, что называется «светское воспитание»…  Короче, романтика встречи рассвета на берегу моря, была слегка смазана моей, вторую ночь не спавшей, физиономией. Чем и вызвала досадный вздох супруга, который  являл собой сплошной оптимизм после богатырского оздоровительного сна на свежайшем воздухе открытой мансарды, где прилёг вечером на минуточку после обильной дегустации в Колином винном подвале. Он был полон сил и восторга, как Геркулес после победы и уже обдумывал, каким лучше лаком вскрыть ядовитый хвост ночной добычи.  Моё предложение - бесцветного для ногтей - прошло, как единственно имеющееся в наличии (в смысле наличия единицы имеющегося лака).
Стояла жара, и после моря я возвращалась расплавленная и дымящаяся. А моя наилучшая наикрепчайшая половина бодро нёс надо мной большой надувной матрас, защищая тенью и досадуя, что я не отмахала вместе с ним пару километров в направлении дельфинов. Тогда бы точно взбодрилась и не напоминала б позорную медузу. И он был прав. По крайней мере, на счёт медузы.   
 После реанимационной сиесты и летнего душа, под сладкие комплименты хозяйки моему заграничному прикиду в виде золотистого шёлкового сари и бронзовых кожаных сандалий, я поняла, что жизнь налаживается. За время моего спасительного отдыха, любимый, успел сходить на рынок, накупить там массу всяческих вкусностей и приготовить греческий салат, украсив его ободком варёных креветок. Это был просто шедевр! И я, порядком насытившись и подобрев, согласилась (с забежавшей на обед) примирительной мыслью о том, что пора адаптироваться и наслаждаться всем прекрасным, что меня окружает. А окружал нас замечательный пейзаж  высоких и низких гор, где каждая была оригинальна и неповторимо обворожительна. Мистичные расщелины и трещины придавали им особо колдовской вид. Со своей легендой и характером, загадочным узором рельефа и фигурами, создаваемыми миражём светотени.  Казалось, все они расступились перед роскошью виноградного плато, заливаемого божественно золотыми лучами  днём и тайным серебром ночью. И чем выше мы поднимались по склону, тем охотнее раскрывались пред нами  чарующие красоты ландшафта. Забравшись на самое доступно-высокое место, мы не переставая фотографировали всё подряд. Как будто боялись, что это диво, вдруг, может  внезапно исчезнуть, и мы не успеем. Нас захватил настоящий детский азарт и пьянящее ощущение воли и простора. Мы вдыхали солнце вместе с чистейшим горным воздухом. Хотелось надышаться наперёд, чтоб и потом, дома, не отпускать это дурманящее состояние счастья. Небо касалось наших голов. Море - зеркалило небо, уводя его за край горизонта. И уже там, за краем, оставшись наедине, податливо с ним сливалось.  Плато виноградника ускользало далеко вперёд меж склонов, маня неизвестностью укрытой от глаз. А горы, открывали такое великолепие, что можно было враз задохнуться восторгом очарования. Горное озеро, чистое и скромное, достойно завершало этот пейзаж. Мы спустились к нему, увлекаемые зовом красоты, смело нанизывая новизну впечатлений на колье радостей жизни. Господи! Этому нет названия! Но то, что мы сегодня для себя открыли, заполнило все наши клеточки ангельски ярким светом и обогатило знанием чего-то запредельного…

Солнце собиралось на отдых. Наши соседи, завершив свой отдых, собирались домой. Дорога им предстояла не близкая и на собственном раздолбанном жигулёнке. Нила хлопотала рядом, помогая, не забыть вещи и паковала еду. Нам был торжественно вручён конкретный булыжник горного хрусталя с чёткими инструкциями по его эксплуатации в определённом температурном режиме, технологией реставрации, а так же полным списком всех его хрустальных достоинств. После чего произошёл неотвратимый момент расставания, а после и праздничное чаепитие по случаю удачного улова соседа Коли. И ночное небо стало свидетелем позорного проявления свинских наклонностей хозяйского пуделя по отношению к моей ноге. Реакция мужа была незамедлительной и уже в следующий миг, собачий хам, с двойным ускорением, летел, поджав хвост, через высокий розовый куст, в сопровождении своего неизменного фальцета. Нила же, оставаясь верна нордическому настрою и милой улыбке, давала понять, что это случайное недоразумение не стоит даже смены темы разговора.  Истинно восхищаясь её добродетелью,  мы допили чай в полной гармонии, слушая  рассказы о прошлых постояльцах. Не то, что бы сплетни, так… пикантные мемуары. Не смея перебивать и глядеть на часы (дабы не нарваться на взгляд: «извольте чаёвничать в своей губернии») мы, давимые комплексом вины за жалкое скуление возле мусорного ведра,  встретили полночь под звёздами, как и полагалось настоящим романтикам. Правда, с тех пор, лавелас-неудачник не переставая скалил зубы на мужа и гадил у нас на крыльце.

Мы наслаждались уединением. Обретя долгожданный покой от бурной цивилизации. Мы были благодарны каждой секунде свободы. Ходили в горы, и ублажали себя бараньим шашлыком, рыбачили на озере и вдохновлялись приличным уловом. Облазили все вокруг, куда только можно было забраться, и сделали массу замечательных фотографий. Вот, только в подводной охоте  мужа, улов никак не давался, ускользая прямо из-под рук, игриво виляя хвостом и напуская туманы песка, для создания положенной декорации. Нила открыто  восхищалась нашим тандемом, уверяя не то нас, не то себя, что такой дружной и неразлучной пары у неё ещё не случалось. Её как будто забавляла та теплота и любовь, в которой мы органично пребывали. Иногда она даже подшучивала, называя нас сиамскими близнецами, но при этом  милая улыбка на её красивом спокойном лице излучала только одобрение. Кулинарные способности моего супруга были ею достойно оценены и возведены в ранг шефповарских, что, безусловно, льстило нам обоим. Мои же частые (непонятно откуда взявшиеся) мигрени советовала лечить отдыхом и соблюдением сиесты, т.к. наверняка их происхождение -  горнобегательное. И правда, после дневного сна, боль проходила, но начинала мучить совесть, что драгоценное время уходит, как песок сквозь пальцы. Своей романтичностью, Нила была подстать нам. В каждом облачке она видела целые сюжеты. А однажды, подозвав меня, указала изящным жестом аристократичной тонкой руки на вершину самой высокой горы, что обычно была окутана облаками. Сегодня же, гора, как будто, откинула ненужное ей покрывало и под янтарь льющихся лучей, предстала во всей своей красе и величии. Я ахнула. Не увидеть это было невозможно. Потому как даже самый беглый взгляд выхватывал такую мистичную картину, от которой мурашки по телу разлетались фейерверками. На самой вершине по центру, блистая точеной фигурой, лежала молодая девушка гигантских размеров. Её очертания были настолько реальны и красивы, что выражение: «нельзя наглядеться»  я впервые ощутила по-настоящему. И всё стояла, как завороженная, не смея ни двинуться с места, ни  отвести взгляд. Мурашки по мне безнаказанно резво носились, потешаясь моей абсолютной беспомощностью. Но вместе с очарованием пришло ещё одно ощущение. Почему-то до боли знакомы были её черты. И этот слегка вздёрнутый нос...  О, нет! Это уже слишком не реально! Я вдруг ясно увидела Нилу (в её юном варианте) лет двадцати отроду, спокойно взгромоздившуюся на вершину.  И оттуда курносо взирающую в глубь неба. Я изо всех сил пыталась самой себе отшутиться обманом миража. Но когда повернулась с почти беспечным видом к хозяйке, опять осела. Её ясные глубокие глаза читали меня, как сканер и всё пережитое мною за последние пару минут, отражалось в них чётким пониманием картины. Я почувствовала  холодок  каждой приходящей мысли. Вот это уже была настоящая мистика. Она видит меня насквозь! Я точно знала. И еще я знала, что она специально дала мне это понять, зачем-то внушив чувство тревоги. Мгновенный телепатический сеанс гнал от меня покой. А она права! Не нужно предаваться такой уж беспечности. Всё-таки мы в горах…             
 В эту ночь мне приснился странный сон. Будто я, пятилетний ребёнок, бежала на помощь Ниле. А она, молодая, прекрасная, стояла над обрывом моря и пела. Потом всё полилось стихом, и я проснулась, помня наизусть каждую его строчку: 
         
         
Всего лишь раз я видела Её.
Она стояла в голубом тумане.
Над пристанью носилось вороньё,
Шумели волны в грозном океане.

Вставал рассвет, солёный ветер дул,
Промозглый шквал отдался непогоде.
Природы трепет и портовый гул
Смешались во едином хороводе.

Но сказочно таинственный пейзаж
Служил всего огранкой Её телу.
Войдя в него нисколько не страшась
В распахнутом  воздушном платье белом,

Она была распутно холодна -
Смесь площадной блудницы с королевой.
Роскошной неприступности полна,
Со влажными глазами грешной девы.

Копна волос змеилась по плечам
И красноватым золотом сияла.
Она шептала. И Её речам
Послушная стихия отвечала.

Хрупка, и так по-своему сильна -
Овеянная тайною свободы,
Своим всесильным шёпотом Она
Пророчила, как будто непогоду…


Но что это?  Надменности порыв
Сменился вдруг по-детски горьким плачем -
Не в силах удержать в груди надрыв
Оплакивалась дерзость неудачи.

Вслед Ей мгновенно небо прорвало.
Ударил гром, отчаянье взрывая.
И дождь полил, и тучи понесло,
Большие капли звонко проливая.

Казалось, он Ей щёки омывал,
И промывал Ей очи от забвенья,
И уговаривал, и руки целовал,
Сливаясь со слезами очищенья…

Она вдруг оглянулась и пошла,
Спокойно так по мостику ступая.
И дальше свою тайну понесла
Ни ветра, ни дождя не замечая.

Затем, устало потерев глаза,
Как бы видений скинула объятья,
Лишь на щеке хрустальная слеза
Застыла, не успев упасть на платье…

В свои пять лет я мало поняла
И всё похожей вырасти мечтала,
А что Она безумною была
Случайно вот, спустя года, узнала.

Как горько, что такую красоту
Болезнь сковала мощными цепями…
Опять погода хмурится в порту.
И ветер всколыхнул листву и память.


Вот так дела! Ясное видение картин сна стояло у меня перед глазами весь день, но как их расшифровать я не знала. Лил дождь. Горы укрылись массивными хмурыми тучами, будто недовольные за своё вчерашнее легкомыслие. Мы сидели дома и попивали горячий чай, закутавшись в тёплое одеяло. Мечтали о собственном домике со сруба на горе над морем. Продумывая всё до мелочей быта, и придумывая клички домашним животным. Нила до вечера сидела у себя в комнате. И лишь когда уже порядком стемнело, я увидала её кроткую фигуру, устало склонившуюся над ведром с дождевой водой. Может она медиум? – вслух предположил муж. Мы знали о хозяйке немного. Что схоронила она мужа пару лет назад. Что скоро должна приехать в отпуск её дочь, Поля, моя ровесница, не замужем, без детей. И что обе они имели медсестринское образование. Может и медиум - ответила я. Здесь в горах всё тонкое проявляется, как на фотоплёнке. Помнишь, что на днях скалолазы домой притащили?..
Это было в первый наш вечер. Энергичные соседи только приехали с конной экскурсии по долине привидений. Впечатлений - море. Наперебой рассказывали о хитрых повадках лошадей и о красотах долины. Увлечённые азартом похода, в полночь, еле уложились спать. А мы ещё разок вышли втянуть ночной воздух. Муж слегка разбавил его никотином и всё пытался найти созвездие Лебедя, присев по-барски в изящное плетёное кресло. Я на корточках присоседилась рядом, всматриваясь в Медведицу, уверенно зависшую над забором.  И тут… два крошечных прозрачно-белых типчика, присели на верхний край забора.  Их «привиденческий прикид» полностью соответствовал мультику о Карлсоне. Я присела ещё больше и вытаращилась на них, боясь шелохнуться. Наверное, они всё же зачуяли моё напряжение, и уже в следующий миг,  понеслись на меня со всей дури,  явно резвясь.  Я разом очутилась на земле, обхватив голову руками (издержки киномании) с ощущением иголок во всех нервах. Вот гады! Резвятся! Да и я хороша (кто бы ожидал такой прыти?) Недоумевающий муж таращился на меня примерно так, как я на них минуту назад.  – Отрабатываю реакцию в условиях приближённых к горным - парировала я его недвусмысленный вопрос. И во избежание логичного движения у виска, побежала в душ смываться.

На следующий день предполагался экскурс к местной экзотике горного водопада. Погода слёзно жаловалась и завывала. Но желающих прокатиться на джипах (местное скромное подобие, содеянное из бобика) от этого не поуменьшилось. Мне каким-то чудесным образом досталось элитное место возле водителя. Муж, охраняя тылы, присел сзади. А рядом с ним «забили» места представители русского «калымского края»,  украсив наше общество  дивным лексиконом трёхэтажного ямба. Причём их общество состояло из маленькой светлоголовой девочки лет десяти и её урковатого родителя. Позади них, где полагалось быть багажнику, на вмонтированных в пол, раскладных стульчиках (всё в бизнес!) скромно примастилась пара молодожёнов. Они просто излучали свет и радость, и готовы были ехать хоть на крыше, как Гена с Чебурашкой, весело шутя и смеясь со всего подряд. Пока мы ждали загулявшего водителя, белокурая деточка начала выказывать свои недетские волнения. Её залихватская речь  «балансировала по краю» и была настоль противоречива милому тонкому образу, что невольно хотелось обернуться и посмотреть,  кто там её озвучивает.
 – Батяня! – пролепетало нежное создание -  Я шото не наблюдаю нашего водилу! И где этого синяка шатает? Небось шарится  хрюндель  помалу  за углом,  а мы тут,  как последние лохи в зале ожидания чахлимся…
На что, достойным ответом заботливого отца прозвучала не менее колоритная фраза, со старта успокаивающая любое детское замешательство: – Не скули! Я бабла пока не отваливал.
Ехали быстро, несмотря на мокрую дорогу и сильный боковой ветер. Водитель держался уверенно и демонстративно делово. Кстати, беспокойство малышки по поводу его адекватности были весьма резонны. Впору было молиться, но молодожёны так заразительно смеялись, вероятно, воспринимая всё не иначе, как продолжением своих компьютерных американских горок, абсолютно не различая разницы - меж реальным и виртуальным. Я подумала, что такой подход к действительности отчасти оправдан здоровыми нервами. А и правда чего там дрожать? Вот уже и подъехали. Мы остановились у горных ступеней, что своим неимоверным количеством наводили на трезвую мысль рулить пешком обратно. Но мой благоверный (верный всем горным тропам), увидев ещё одну непокорённую вершину, вмиг взыграл азартом и потащил меня по скользкому грязному склону вверх, на встречу новым впечатлениям, перемазанным следами улиток и первопроходцев. Конечно то, что сулила эта вершина, превосходило все  мыслимые ожидания и бесконечно оправдывало утомительно долгий путь к желанию возвыситься. Так как уже по окончанию триста восьмой ступени… открывался и впрямь чудесный вид на небольшую сосновую полянку, украшенную представителями местных фантазёров в стиле «разводилово», как точно было замечено весьма наблюдательным ребёнком. А то, что именовалось горным водопадом, находилось слегка левее и повыше. И достигалось с помощью тех же деревянных скользких ступеней. И счёту им не было…
Когда добрались до подножия водопада, смотреть уже ничего не хотелось. Я присела на первый же дряхлый пенёк, пытаясь отдышаться и удержать мужа от взятия водопадной вершины. Мои аргументы казались мне настолько вескими, что когда я наткнулась на его обиженное и полное непонимания выражение, готова была кричать слогом нашей младой попутчицы.
 - Ну, если на вершину нельзя, - говорило его задетое за живое безудержное желание поальпинистить, - тогда я хоть тут погуляю…       
 И был помечен его присутствием каждый сантиметр долины, что глазу хватало…
На обратном пути, в соседстве того же состава, я очень пожалела, что не взяла с собой диктофон. Наперегонки сыпавшиеся впечатления сквозили такими тонкими и точными описаниями, что сам Задорнов отвалил бы за них неслабый куш:
- Не, а вы видали ото раскрасавало в прозрачном купальнике на камне! Во, чупачундра! Фото сессию себе, блин, нарыла!...  (наблюдение молодожёна)
-  Ой, а у мужика стоявшего под водопадом такая бицуха!… (наблюдение его жены)
- А наш синяк опять добрал, падло!(не смотря на его присутствие) Я засекла! Тут с одним братком возле тачки тянули. Батяня, а он чё, когда не в дозе, не рулит?... (детский  пригляд)
-  Да за этим мелкоструем гундосным!!!… (к водопаду) К чертям собачим на кулички драться!!! (подниматься) Раком кверху!… (трудно) Ну, бля, опустили!...  Хорошо, шо братва не видит… (душевные муки родителя по поводу долгого подъёма к экзотике водопада не знали устали)…
В таком вот духе, и каждый на своей волне, прибывали мы аж до остановки. Остановка произошла внезапно. То ли предполагаясь регламентом, а то ли водителя достали детские оскорбления. Но я была по-настоящему рада, впервые за день. Дождь прекратился. Солнце заискивающе высунулось. Море, еще по инерции, слегка волновалось. А на самом краю скалы, образующем небольшое плато, возвышалась белокаменная церковь. Это было так скромно и величественно, что все мы ахнули. И чтобы не успеть услышать слов восхищения из уст ребёнка, я очень скоро покинула машину и потянула мужа в храм. Он всю дорогу был захвачен любованием горных массивов, что тянулись по обе стороны дороги. И казалось, вовсе не слышал комментарии, коими переполнялся салонный эфир. Да, определённо, каждый  пребывает на своей волне. И я тому не исключение. Всюду добываю новый материал для своего нетбука.  Вот, так и живём. А Господь от нас этого ли желает? Мы зашли в храм, обретая тихую гармоничную ауру святых стен, постепенно наполняясь благого ощущения светлого молитвенного транса. Из транса нас вывел не громкий, но назидательный голос священника (первый голосовой режим). Он доносился из-за дальней колонны. Вероятно, звучала проповедь. Мы подошли ближе. Группка школьников разместилась под фреской (довольно внушительных размеров), освещающей грозные события первого человеческого грехопадения. Святой же старец, вразумлявший отроков, оказался крепким детиной, лет двадцати пяти. В длинной чёрной рясе и строгим видом. Его литературные обороты выдавали (неслабую) компьютерную привязанность, а светлый взгляд - доброе  чистое сердце. Он нёс твёрдое верное вразумление истин в головы чад. Хотя,  весьма своеобразным образом. Однако, видать стиль подачи проповеди, а так же её доходчивость,  детей-индиго вполне устраивали, потому как, с их стороны, стояло благоговейное молчание. Мы присоединились к числу внимавших, и голос пастыря (увидев и одобрив нас) зазвучал с новою силою:         

- И пришлось человеку свой тяжкий крест нести от самого своего сотворения. И был тот изначальный  крест перекрёстком,  уводящим сразу в четыре варианта ответа на извечный спор о божественном даре свободы выбора. Это уже гораздо позднее подсказки появились в виде: снизу - череп, сверху – небесное сияние, а по бокам – ни-че-го. В смысле – «призрачно всё в этом мире» материальном. Хоть направо, хоть налево, а земля круглая, да всё суета сует. А ты посредине, и сердце твоё, как раз в центре этого выбора, в самом центре перекрёстка. Дальше - поиск. Ищет человек ответа путём изъятия из глубин генетической своей памяти об Эдеме, куда же податься, чтоб возвернуться в изначальную точку отсчёта его земных мучений, каковые получил он по заслугам, набивая чрево  плодом не с того древа. А ведь рядом и древо вечной жизни имелось! Так нет же, не сообразил, куда надобно замахнуть свою дубину первозданную. А тут ещё и принесли да в рот положили…  А понятие бесценности халявы, оно попервинней человека будет. И видать внедрено было в него изначально, вместе с программой - «о бытие желудочно-кишечного тракта в условиях приближённых к земным». Да и потом, что бы смекнуть о «двух зайцах», в смысле совмещения проблемы питания с программой «жизни вечной», нужно было всё-таки надгрызть плод познания. Оно и логично. Не дурнем же по вечности бродить. Вот вам и двойственность бытия. Но, что неизменно, так это во-первых: пополнение прод запасами при любом раскладе. А вот уже во-вторых, и на сытый желудок, возьми да узнай, что отныне и далее, будешь ты свой хлеб добывать в совсем иных условиях, ещё более приземлённых. И дубину свою захвати, так как теперяче она вдвойне тебе пригодится. Не токмо плоды сбивать, но и от живности, водящейся тут в особо крупных, как размерах, так и количествах, отмахиваться. И понятие о счастье твоём, слегка изменится. И познание того,  что за день тебя никто не слопал, окажется счастьем. А жену свою, продолжай слушать и далее, так как креативность её - неизменна. Авось чего дельного да и подскажет, ещё с кем признакомившись на досуге. Мало ли в лесу гадов водится?...  И куда человека только не заносило. Но всё больше налево. Жене же это обстоятельство порядком не нравилось и она, от печали, опять начинала советовать всяческие разности. А там и войны начались. И всё больше из-за таких вот советчиц. За одну только Елену сколько народу полегло? Хотя для многих, войны являлись казённой лазейкой от домосоветчиц. И только состарившись, как Одиссей, возвращались они в уже изрядно потрёпанном виде, к первоизбранницам, увешивая уши своих Пенелоп драгоценными трофеями и сказами о бесспорно (без порно) военной причине всей своей потрёпанности. Пенелопы открывали им снова свои сердца и закрывали глаза на небывалый трёп. Они окутывали мужей заботами и туманами семейного очага, незаметно увивая их шеи объятиями и проблемами «отцы и дети». В основе коих и состоит тот самый свободный выбор, и тяжкий крест его несёт человек во все дни живота своего. От века и до века. И доколе жив будет…

Это было очаровательно и душевно. Мы возвратились в машину наполненные радостным ощущением чего-то празднично эйфорийного.         И хотя состав и монологи рядом не изменились, изменившееся что-то внутри, уводило в чистоту, в высь, в небо, в молитву…

Мы гуляли по песчаной ветреной (во всех смыслах) набережной. Запах шашлыка с чебуреками и пахлавой создавали особую гамму  впечатлений сладко-пряной восточной кухни. Мой благоверный, достойно оценив его, завёл меня в небольшое, утыканное пёстрыми подушками, кафе. Южная его стена, представляла собой щедрый вид морского горизонта. В смысле, что сама она полностью отсутствовала,  дабы не загромождать собою вечный айвазовский пейзаж. Остальные три были подогнаны под шатровый дизайн.  Низкие столики приглашали вкушать пищу сидя на полу. Точнее, на всюду усыпанных подушках, любых цветов и орнаментов. Правда, кухня оказалась менее вкусной, чем её заманчивые запахи. Но, кофе был отменный! Кстати, такой же знатный кофе варили и возле нас, на углу, чуть левее от Колиного дома. В тесной и душной, но незабываемой своею дивной выпечкой, кондитерской лавке. Запах жареного миндаля по утру будил даже страдавших «хроническим совизмом » (к коим и я имела удовольствие примыкать, пока сюда не угодила). Здобный напев, лимонно-яблочно-коричным ароматом зазывал не пропустить завтрак свежеиспечёнными булочками, рогаликами и пирогами. А так же настоящим турецким кофе. Неожиданно высокое качество коего, своим крепким присмаком, будоражило всех поселенцев. И зазывало, зазывало, зазывало…

Деревенька, задуманная, как небольшое рыбацкое поселение, имела примерно тридцать крыш одноэтажных ветхих домиков. Но, в последние годы (всеобщей дозволенности, типа: «демократия по-советски») к ним нагло примкнули и хоромообразные дачи новоукраинского разлива. Эта наглая братия резво гарцевала здесь весь летний сезон, загаживая всё и вся на своём пути. Местные потомки грозной татарской орды, наскоро прятались под свои лавки,  издаля заприметив этих бравых ребяток, возвещавших матерно-пьяным воем о неизбежности своего приближения. А кто научил в своё время?  Правильно - отцы научили, детям расхлёбывать. Как сказал классик: «Извечная отцовско-детская проблема…»  Нескончаемо долгим процессом застройки практически всего побережья, «пришельцы» успели достать даже регулярно отдыхающих в этих местах москвичей. И их перебранные реплики зычно неслись (колоритным двуезычным диалогом) заглушая шум волн, а так же  электробанановый плавучий аттракцион. Цирк, да и только! Таким же нескончаемым был и хвост, тянущихся вдоль берега, их, поистине сказочных  высоких причудливых замков, с бронебойными стенами и пуленепробиваемыми стёклами (про всяк выпадок). Этот картинный пейзаж, своим богатством красок и стилей с-будуна-надуманной архитектуры, столь  отличался от убогих рыбацких халуп!  Всё поменялось местами. Где татары? Где славяне? Кто из них орда? Но, у Пизанской башни точно б снесло крышу, увидь она то своё жалкое мелкомафиозное подобие, заунывным фердиплёпсом коего, один местный кулибин развлекал смурное семейство прибалтов! Сдавая им внаём этот «отель для пакемонов» на весь пляжный сезон. Да, им бедолагам, самим за такое проживание доплачивать полагалось! Ну да, прибалты, всё же. Что с них взять, кроме денег? Пока сообразят…  все дельфины со смеху не потонут.
Вот, так вот они и соседствовали: богатые и бедные. На радость одним, да на зло другим. И бесплатные пляжи, со сколоченными наскоро из бросовых досок топчанами, были тому немыми свидетелями. Да ещё… всё выносящее (как обиды, так и отходы) море. А густой индиго, ночного, зависшего в истоме небесного купола, любовался на все эти неприглядности свысока, в философском мерцании далёкого млечного пути.   

Отпуск катастрофически заканчивался. Нужно было собираться домой. А ещё - купить всем подарки, попрощаться с морем, горами, озером, Колей…     В общем много чё нужно было ещё успеть. Погода демонстративно налаживалась, словно зазывая всё начать сначала. Да мы бы с радостью, но долг зовёт, трубя всеми трубами. Ну, и куда тут денешься?
Напаковав сумки доверху, вышли прощаться с хозяйкой. К ней, как раз дочь приехала (девица, гренадёрского сложения и тех же манер). Солдафонский юмор Поленьки, разносился диким басом на всю округу, возвещая посёлку о случившемся. Непрерывно сплёвывая семечную шелуху прямо на ухоженные газоны с розами, долгожданное дитятко гремело почище водосточной трубы во время тропических ливней. Чувство прекрасного, видать не было заложено в её дивный образ даже на генетическом уровне. Зато размер стопы!...  Из головы не шла цитата Булгакова о бабушке, согрешившей с водолазом (в данном случае прямо в ластах). Этот «ураган неприличности» подвезли на бобике (пардон, джипе местного разлива) не то бандиты, не то менты в штатском. Но, судя по взаимным сальным шуткам, видать еёйные закадычные дружбаны. Теперь Ниле скучно уж точно не будет…  От доченьки исходило дивное хитросплетение аромата селёдочного хвоста, случайно угодившего в чайник с кофе. Так же разила несхожесть - интеллигентная тихая мать и громогласно всем недовольная, дочь. Надёжно придерживая свой мощный бюст (классики фрекен Бок), она со старта «заценила» наш слабый «прикид» и почти демонстративно фыркнула. Наверное, люди её круга на пляж в смокингах предпочитают ходить. В ответ, я изобразила свою самую сладкую улыбку. Кажется, её это не утешило. Нила, с видом заботливой мамаши, вынесла нам и впихнула кулёк с фруктами. Прощаясь, как с родными, по очереди обняла и что-то тихо прошептала. Правда, ни я, ни муж, так и не разобрали добрых слов напутствия. Но их теплота и искренность предполагались очень трогательными. Всё было замечательно. Мы со спокойной душой, напоследок, взирали на горы. И тут (ни с того - ни с сего) у меня в горле встал тревожный комок. Откуда он пришёл и чем был обоснован, я и предположить не могла. Он просто был, да и всё. Навязчиво вязкий, с тахикардийным беспокойством, медленно обволакивая своей необратимостью…  Полная чушь! Вокруг всё залито солнечным горячим светом, а меня колотит. Не иначе, как с кофеином перебор вышел. Мохнатое чудовище (типа пудель) уже с ног до головы облизанное свежеприбывшей младшей хозяйкой, виляло хвостом, тёрлось у ног и норовило лизнуть. Всё, уходим. Не извольте беспокоиться. Мы направились к калитке, и сделав всем «папа», покинули этот райский уголок в горах, где провели незабываемые дни отпуска. Дорога к нашей маршрутке тянулась вдоль базарных лавок (пардон, овощных бутиков). Татарские улыбчивые лица провожали нас весело и задорно. Мы гремели колёсиками чемоданов и тоже улыбались в ответ. Какие всё-таки милые люди - широким пониманием восточного гостеприимства, всегда в настроении, охотно поддерживающие любую беседу! Очень добрые соседи! Даже жалко как-то расставаться. А какой у них вкусный лаваш (тындын)! А какие сладкие помидоры и арбузы! И как приятно, когда тебя узнают (уже со второй покупки) и как лучшему другу, делают скидки. Восток - дело тонкое и дружелюбное. Да, нам всего этого будет очень недоставать в нашей североболотистой местности. Ничего, на следующий год снова прирулим. Обязательно!
Водитель маршрутки, согласно посадочным билетам, усадил нас на «козырные места»  левого колеса и погнал. Красота крымской природы вновь сдавила сердце. Какая сказка! Даже тахикардию попустило. Прохладный ветерок гладил через приоткрытую форточку. Небо завораживало своей чистой глубиной. И уводило, уводило, уводило…  Я закрыла глаза и отдалась приятной волне…  Внезапная боль пронзила мой позвоночник, приковав напрочь к сидушке, и полностью атрофировала конечности. Ни шелохнуться, ни открыть глаза. На внутреннем экране чётко проявилась Нилына улыбка, милая и доброжелательная. Моё сердце вмиг ушло гораздо дальше, чем в пятки. И я покрылась холодным потом.  «Лицо» же, слегка поулыбавшись, вдруг, начало меняться не в лучшую сторону. Оно исказилось, и приобрело невыносимо гнусный вид. Хотелось упасть в обморок, но, наверное, я там уже  пребывала. Потому как объяснить происходящее по-другому, никак не могла. Жуткое лицо, вдруг клыкасто зевнуло, выказывая невыносимую скуку привычного сюжета, и исчезло. Всё поплыло, закружило. Начало подташнивать, как на каруселях. Только эти,  добром не заканчивались. Я это по-звериному чуяла. И ещё чуяла, что дело в  «дорожной котомке», подсунутой нам напоследок. Вот это попадалово! Ну, в сказках там, ну в фильмах-ужастиках, но не в самом же деле?...
Блин! Страшно…  Внутренний экран обозначился по периметру нервными точками. Они словно подготавливали к основному акту и дрожали и за себя и за «того парня». Их напряжение нарастало так быстро, что  немели даже мысли. А потом началось…             
Поначалу сознание кричало в панике и безысходности, не в силах чинить сопротивление. Колоссальная энергия, что бушевала в искажённом измерении, лишала здравого смысла. Жгучий и мощный её поток проникал в сознание, пытаясь его расплавить. Вокруг стелился хаос, подвижный и динамичный, садистски медленно проникающий через поры в самый центр мозга, и там, переворачивал его представление о порядке. Хаос разрывал всё на атомы, запрещая само понятие существования внутренней структуры.  Это сопровождалось каким-то адски тяжёлым давящим звуком, заполняющим всё и вся без остатка на домысел - как выдержать этот процесс? Или о спасении уже речь не шла?  Черные тона мрака сменялись ярко красными, и тошнило от ассоциации со свежесодраной кожей. Сознание расслаивалось и вновь собиралось в кучу, постепенно приближаясь к воронке гигантского круговорота, что плыл посреди НИЧЕГО, и методично затягивая в свои огромные круги. Сознание орало о приближении катастрофы, а звуки рассеивали внимание, не давая шанса на концентрацию. Жуткий образ внутреннего зрения становился всё чётче, набирал оттенки и остроту изображения. Открыть же глаза не представлялось возможным. Впрочем, как и шевельнутся. Можно было только поверхностно дышать и плыть без сопротивления в мерзкой каше гиперпространства безразличных ко всему кругов. Вот они - круги ада. И я вхожу в них…  Ужас!!!...   Вдруг, стало легко. Здесь, внутри воронки, уже не было места эмоциям. И только осколки моего раздробленного сознания выказывали некое смятение, но тут же находя несуразность своего присутствия, испуганно рассеивались, полностью отдаваясь трансу мерного спокойствия неземного религиозного экстаза перед величием исполинского круговорота. Казалось, ничто не могло нарушить его чёткий ход, как аксиому. Он был, и будет выполнять своё эксклюзивное предназначение. И его безучастность, видимо, тоже оговорена тайным контрактом. А значит, всё идёт по плану и по кругу. Фигня, что ты чимчикуешь в самое пекло. Да и кто ты вообще есть, чтобы заказывать себе номер люкс?...   Сердце, где-то очень издалека, чуяло великую беду и пыталось протащить сквозь реальность и нереальность нотку паники и страха. Но, мозг  будто забыл о них. Все подчинялось мерно тонущему безразличию в чётком плане происходящего. Нужно вспомнить страх!!!  Страх – основная эмоция. Он должен вызвать сопротивление. Боже, да какой же он, этот страх?!  Да где же он, Боже мой?!  Стоп!  Не правильный поиск. Ключевое слово не «страх», а «Боже». Вот в чём только и может быть спасение. Боже! Спаси и сохрани! (надо же, как эти слова бывают актуальны и значимы) Боже! Отверни зло! Рассей злые чары!  Как же там слова молитвы?..  Господи, помоги!!!.

(Собрать сознание!!!  Напрячь мозги!!!  Расшевелить память!!!)
 
 …и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся…

(всё…)
 
…На внутреннем экране пустота. С меня сошло семь потов, и водрузилась страшная усталость. Словно товарный вагон разгрузила. Шевелю пальцами. Открываю глаза. Едем в маршрутке. Перепуганный муж льёт на меня воду. Что это было? Говорит, я была, как в коме. Только рот приоткрыт и еле слышно дыхание. Самого мутит, голову кружит, но держится, хотя и зверски напуган. Ничего любимый, теперь прорвёмся! Заговорщицким шёпотом сообщает, как пакет с «подарком» начал жечь ему колени и лихорадить стало. Он терпел-терпел, а потом надоело, взял и выкинул на остановке. А тут ещё и я шлангом кидаюсь, его пугаю…  Ой, знал бы ты, милый, где меня носило?  Так ты бы с ним не так долго расставался.  Ну, не богатырь?! Я рядом чуть не загнулась, а он эту мерзость на коленях пригрел и нянчил. Она его жгла и душу выманивала, а он терпел, блин. А и силён русский мужик!  Да уж, прокатились с ветерком…

 Домой добрались без приключений. Потому как,  дикая жара без кислорода, подогретая в кранах вода, повсюду орущие дети, наглые проводницы, цыгане (чуть ли не с медведями на руках),  в хлам пьяные попутчики и мокрое постельное бельё, гремящее радио и клубы табачно-перегарного дыма (в классическом сочетании с их вонючими хозяевами) показались мне улыбкой младенца Джоконжы, в сравнении с галюнным кругорвотом предвкушения неизбежности надвигаемого…   А и не знаете вы ребятки таки чего у вас там за поворотом !  А то б орали…  ещё сильнее… 

Умостившись котиком возле широкого мужнего плеча, я лежала на большом мягком диване с закрытыми глазами и пыталась медитировать. Нужно было наконец постараться расслабиться и отпустить пережитый кошмар. Но, цепкая память всё возвращала и возвращала в другой мир, назойливо подсовывая жуткие картинки. Покой не давался никакими силами…   Мучила обида, что из нас чуть души не повытрясали. И за что? За то, что мы умеем быть счастливыми? За то, что кого-то раздирает зависть и гнев по этому поводу? Ну разве так можно?! Хотелось кричать на всю Вселенную -  Ребята, давайте жить дружно! Спешите любить и улыбаться! Не тратьте жизнь на негативы! Живите здесь и сейчас, полнокровно и радостно, насыщенно и творчески! Успейте насладиться жизнью в самом солнечном и прекрасном её свете! Не держите в душах зла и в сердцах обиды! Не делайте ближнему гадостей!!!...

… Да вы бы и не делали, если б имели удовольствие видеть то, чем потчуют за это там… за гранью…
            


      2008г