Жёны

 
  Дед у меня вернулся с войны, сделал бабушке восьмого ребёнка - и сбежал к другой, моложе и, главное, с домом, хоть и с ребёнком от немца. А бабушка с детьми осталась в землянке на пепелище разрушенного дома. Хорошо, старшая сестра, вдова, с ней жила, брат бездетный тоже помогал, всех детей подняли, дом построили.

   У деда в новой семье родилось четверо детей и - бац - посадили его за растрату, а к 40-летию революции освободили как ветерана-героя. В тюрьме было время подумать, и он решил к моей бабушке вернуться, пришёл. Сбежались дети на отца посмотреть. Младшему 10 лет было. Бабушка простила бы, но её старшая сестра сказала:

 - Я не прощаю, уйду, или он, или я, предателей не прощают.

   И бабушка выбрала сестру, которая реально спасла детей от голодной смерти. Дед со второй семьей из Беларуси уехал и умер в Карелии. Бабушка на 40 лет его пережила, дожила до 97 лет и перед смертью всё Митю вспоминала. А у Мити ещё четыре брата воевали, вернулся только он один, остальные погибли. Так что он за всех детишек наделал.

  Теперь только моя мама и её младшая сестра остались - из бабушкиных детей, про детей от другой жены не знаю. Я обеим, маме и тёте, напечатала фотографию их отца, моего деда, в военной форме, в шинели, но в церкви одна молюсь "об упокоении воина Димитрия" и его четырёх братьев: Владимира, Арсения, Алексия, Сергия. И их родителей, своей прабабки Елены, получившей похоронки на четверых сыновей, из которых трое погибли в начале войны, "без вести пропали", даже могилки не осталось.

   По отцу дед, Иван, тоже в первый год войны погиб. Повезло, что именно "погиб", а не "без вести пропал", можно сейчас на сайте военного архива посмотреть скан с "донесения о безвозвратных потерях", от руки составленного. Потом на основании этого донесения составляли приказ и посылали семье похоронку, но если обстоятельства смерти и место захоронения некому было указать и записать, погибший считался "без вести пропавшим" и пенсию семья не получала.

   А моя бабушка получала, смогла оплатить отцу обучение в старших классах и жизнь в райцентре, в их деревне, Орликовке, семилетка только была. Хотя похоронку прислали не ей, а родителям деда, и когда бабушка после войны с помощью грамотного односельчанина сделала запрос и стала получать пенсию, прадед высказал ей своё неудовольствие: раз ей пенсию по потере кормильца назначили - то у них забрали. Так отношения и разладились, участия в воспитания внука, моего отца, они не принимали.

   Бои за донецкую Александровку, где дед Иван погиб и похоронен, не такими были, как сейчас там идут, когда одни артобстрелы с обеих сторон. Дед был полковым инженером, отвечал за создание линии обороны, отступала же Красная армия, погиб в бою в январе 1942-го года, 25 лет от роду.

   Армия отступала не первый месяц, и обстановка была уже не такая хаотическая, как летом 41-го, нашлось кому составить донесение, отправить в штаб. Хотя вон как далеко отошли, практически вся Украина оставлена уже была.

   Отца тоже не одна вдовая бабушка растила, жива была ещё прабабушка, и вернулся с войны, после четырёх лет плена немецкого и нескольких советского - дядька Павел, бабушкин брат. Жена его не дождалась, за другого вышла, и хоть позже он снова женился, но детей не было, помогал сестре племянника растить.

   Сейчас 70 лет без большой войны живём, а  русские мужики всё равно  на вес золота.

   Хочу несколько современных историй рассказать. Со всеми героинями я была знакома. Начну с преамбулы.

   У меня была привычка  в книжном магазине читать новинки, сейчас в сети проще что угодно найти, а раньше был такой период, когда у библиотек уже не было средств новинки покупать, и у меня тоже, а сети ещё не было, и вот только такой оставался выход.

   В университетской книжной лавке таким макаром я "прочитала" (пролистала и просмотрела) толстую монографию Дюркгейма о самоубийстве, научную социологическую работу, с таблицами и прочим "научным аппаратом", Дюркгейм - один из классиков социологии. Стоила толстая книга дорого, у меня и мысли не было купить, я же не социолог, знаю только, что социология -  наука со своими методами и приёмами, многое можно почернуть такого, чего в исторических трактатах нет.

   И вот оказалось - Дюркгейм показал на основании объективных данных - что женщины гораздо реже мужчин становятся самоубийцами, а почему - он долго в книге доказывает, я только его вывод приведу: женщины социальнее мужчин. В безвыходном положении они настойчивее будут бороться за жизнь и искать поддержки у социума.

   А теперь истории.

   Мой брат Серёжа на два класса младше меня учился. И поскольку с детства у него была привычка с моими подружками общаться, то и в своём классе он с девочками дружил, они бывали у нас дома в гостях, и я их знала, но не особо дружила, тогда два года большой разницей казались.

   А когда Серёжа погиб - его подружки дороги мне стали, ведь с ними можно было поговорить о нём, вспомнить. В его лётном училище девочек не было, потом по распределению в Сибирь он попал, жениться не успел, вот только и остались, что школьные подружки. Среди них было две сестры-близняшки, на какое-то время я потеряла их из виду, но потом нашла.

   Дело было в конце 90-х, я потеряла работу и не могла ни на что решиться. Совсем было собралась на заработки в Европу, но не нашла компаньонки, а одной страшно было. Посидела на пособии, поболталась лето в Питере, благо, у одной из сестёр-близняшек была там квартира, и вернулась в Сыктывкар к дочке, она у меня ещё маленькая была, не хотелось её надолго бросать, но как и на что жить - я не знала.

   И тогда вторая сестра предложила мне с психологом поговорить, она заведовала большим центром детской реабилитации, и у неё в штате были хорошие специалисты. Я согласилась. Психолог приятной женщиной оказалась, мы поговорили по душам, и моя душевная муть успокоилась, я поняла, что от добра добра не ищут.

   Хоть и совестно, но в крайнем случае родители не дадут с голоду помереть, пенсии им платят, и не без моего участия заготовлен нелёгкий дачный северный урожай, так что нечего метаться по Европам и столицам, буду жить дома с ребёнком и искать работу.

   Действительно, нашлась со временем работа, выжили, дочь выросла и уехала учиться в архитектурный институт в Воронеж. Тут я съездила-таки на заработки, не в Европу, в Москву, ненедолго, быстро надоело на съёмной квартире жить, когда своя есть.

   Вернулась в Сыктывкар, взяли меня в пресс-центр Госсовета Коми на работу,  и всё шло прекрасно, но когда снова замуж вышла - мужу моя работа не понравилась, пришлось уволиться.

   Уехали мы в Питер, но вскоре пришлось вернуться домой, поскольку без регистрации и при зарплате в конверте (я в частной школе, как и в Москве, работала) весь мой заработок на оплату первой же больницы ушёл,  тяжело было в 43 года ребёнка носить. Муж остался работать в Питере, а я вернулась в Сыктывкар и стала искать работу. Но никто не брал. Как увидят мой живот - от ворот поворот.

   Пока буквально в последний момент не встретила Серёжину подружку, и она меня не взяла на работу за неделю до декретного отпуска. Так я у неё потом и числилась "в отпуске по уходу за ребёнком", периодически появлялась пособие и новогодние подарки получать.

   И в одно из таких появлений встретилась с Таней, той, что когда-то помогла мне разобраться в себе. Она уже не работала в центре и вид у неё был странный, обветренно-загорелый, на психолога не похожа.

   Оказалось, теперь она в монастыре в Дивеево живёт. Я удивилась, помнила, что у неё была семья и дети. Танина история в завязке обычная: муж нашёл молодку. Но развязка интересная. Как там было в деталях - постеснялась спросить, но Таня оставила мужу квартиру и детей, а сама ушла в монастырь, на момент разговора трудницей там была. Её милое круглое личико, оказывается, на послушаниях загорело и обветрилось,  загорели и потрескались руки.

    Видно было, что не сахар её жизнь, но Таня по-прежнему мягко улыбалась, и голос остался таким же мягким, негромким. Начальница напоила нас чаем со сладостями, и разошлись мы восвояси.

    Вторая история печальнее. Завязка та же. Муж ушёл к молодой. Ушёл и ушёл, остались дети, и старая жена держалась - ради детей. Я у неё в лицее преподавала, истории её не знала и удивилась, когда встретила свою начальницу в крестном ходе ранней весной, как-то не вязалась у меня с ней дорожная грязь. Но дорога длинная, и по дороге я её историю узнала.

    Оказалось, моя приятная интеллигентная спокойная начальница при смерти. Началось с малого, небольшая опухоль в ушной раковине, прооперировали, благо, позволяла причёска прикрыть отрезанное ухо - но не помогло. Нина, это подлинное имя усопшей, умирала и знала это. И думала о детях: она знала, что, кроме мужа и его новой пассии, деваться им некуда и об этом молилась, чтобы приняла их мачеха. Меня поразило, как о муже она говорила: спокойно, с любовью.

   Вот поубивала бы обоих этих мужей: такое сокровище иметь - и не разглядеть, бросить ради новой юбки.

   Есть такая песня украинская: прилетели на поле журавли, и где журавель ходил - там выросли сорняки, а где журавка - пшеничка. А дальше про то, как ходит по двору бацька и кличет деток, а они не идут, отвечают ему:

 - Живи тату теперь сам, раз молоду жинку взял.

   А они пойдут чужим людям работать, заработают денег и будут свою родную мамку поминать. Песню эту хорошо Мареничи пели, было такое известное семейное трио. Бывает, убираюсь в доме под сумные песни и плачу. Потому что не только бабушка  мне вспоминается, не только Таня с Ниной. А столько ещё брошенных жён... Ни одно Дивеево не вместит.

  Разве что, как Гоголь говорил: вся Россия - наш монастырь.