Мариам 27 Еще один мастер

 
Сажик был мастером художественного слова. Его искусство добралось до таких вершин, что из десятка общеизвестных нецензурных корней, он создал великий и могучий язык, блиставший шедеврами, оценить которые смогли бы, пожалуй, только Овидий или Апулей, да их рядом не наблюдалось. Поэтому его считали просто матерщинником. Кроме того, Сажик был прекрасным человеком – он преданно любил друзей, щедрость его стала притчей во языцех. Правда, особенно раздавать ему было нечего – какие богатства у раба? Ещё он отличался тем, что постоянно метил своим причинным органом во всё, что шевелится. И чем больше муки было в этом шевелении, тем сильнее вдохновлялось его творящее орудие. И вот эта заслуженная и многотрудная часть тела, давно уже превратившаяся в часть души Сажика, стала жертвой бешенства обыкновенного тяглового быка. И ничего-то ему лютый зверь не оставил. Ни для ублажения себя родимого, ни для воспроизведения себе подобных. Кроме непоправимой душевно-физической травмы, у Сажика были переломаны руки и ноги, причём, в нескольких местах. Плюс огромные раны на спине и на боку, царапины, синяки и почти до основания треснувший череп. Короче, стало ясно, что жить Сажику считанные часы или даже того меньше. Чтобы не пугать прохожих, его затащили во двор Корнелии Легаты, из которого он совершенно некстати отлучился на какие-то минуты в винную лавку.
Мариам склонилась над горой человеческого мяса, прикрытого чьим-то плащом. На плаще выступала кровь. В одном месте она била фонтанчиком. «Если этот человек выживет, то беды от него не оберёшься. Если умрёт, - ну, ясное дело, в преисподней будет существенное приобретение».
Черты лица умирающего походили на тающую восковую маску. Таким он, наверное, был в детстве – доверчивым и забавным. Может, на ад он всё-таки не тянет? Господи, Твоя воля!
Мариам увидела алмазную ниточку, свивающуюся в спираль над головой умирающего. Ему жить, Господи?
Ниточка стекла на фонтанирующую рану и ушла внутрь. Кровотечение остановилось.
Что тут скажешь? - «Встань и ходи»?
Мариам вспомнила, как Господь исцелил паралитика, почти 40 лет передвигавшегося с огромным трудом. Потом она заметила этого человека среди тех, кто вопил: «Распни Его!»
Господи, Твоя воля, но Ты ведь знал, Ты не мог не знать, что он будет с теми! И Ты его поднял. Значит, у него был выбор, да? У него появился шанс, может быть, единственный, а он его не использовал! Такие же бессмысленные глаза, как те… Или не захотел использовать?… Стало быть, для Сажика это последний шанс. Да? А он поймёт? Полагаешь, поймёт? Господи, Твоя воля! Властно сверкнул алмазный луч. Лицо умирающего порозовело.
-Ты будешь жить, только окстишься очень нескоро, – прошептала ему в ухо Мариам. -Во Имя Господа нашего Иисуса Христа, - услышал далёкий голос Сажик. Он как раз скатывался в какое-то тухлое болото. Странные слова резко затормозили его падение – он словно стукнулся о твёрдую упругую стену и увидел перед собой узкий алмазный коридор. Сажик поколебался мгновение – и осторожно, словно бы прощупывая почву, ступил на сверкающую поверхность.
-Мариам, как у тебя получилось?!
-Что ты сделала с этим рабом, Мария?!!
- Мария??!
- ???!!!
Мариам смотрела на человека, приближающегося к ней по алмазному коридору. Это Сажик. Нет, не Сажик. Кто же это такой?
Сажик изучал окружавших его людей. Что-то их всполошило. Любопытно, что? Они тычут пальцами куда-то поверх его головы. Почему-то повернуть её Сажик не может. Ну, это мелочи. Сейчас он встанет и… подняться ему не удалось. Но он увидел ангела, встре¬тившего его в алмазном коридоре и брызнувшего ему в уши живительными словами. А лицо ангела он почему-то не хотел бы узнавать. Он его и не узнает. По крайней мере, на этом свете.
В доме Корнелии Легаты, как и во всех лучших римских домах, лечить рабов не было принято. Если раб более-менее работоспособен, его следует продать, пока он не окочурился. А если уже ни на что не годен, то лучше сократить расходы на лишний рот ударом меча управляющего и в новой экономичной упаковке отправить страдальца на кладбище.
То, что рассказали слуги о Сажике, выходило за рамки обыденного. Они клялись всем, чем могли, что сами видели, как в одно мгновение проломленный череп Сажика сросся. На его голове действительно имелся совсем свежий шрам. Это даже шрамом нельзя было назвать – просто тонкая кожица над огромной раной. Вторая рана, пониже пояса, у него не зажила, но и не кровоточила. Боги явно пощадили беднягу.
Корнелия Легата вызвала Квинту:
-Видимо, тебе придётся открыть у себя полевой госпиталь. Пусть раба перенесут в твой домик и присмотри за ним. А эту девушку… как её?
-  Мария... ;
-  ...эту Марию пришли ко мне. ;
-  Конечно, госпожа. ;
Корнелия Легата спустилась в атриум.
Перед ней были бюсты великих предков. Попадая в затруднительное положение, она всегда шла сюда пообщаться с их блаженными душами. Она встала между дедом и отцом и вопросительно поглядывала на обоих, ожидая вразумления. Но ничего дельного на ум не приходило. Она посмотрела перед собой на мраморные лица бабки и матери. Кстати, нужно подправить краску на правой щеке бабули – совсем облупилась. Всё некогда. Какие-то бесконечные дела. Что за дела? Канитель одна. А здесь вечность. И всё не до неё.
Послышались легкие шаги. Не поворачивая головы, Корнелия заговорила:
- Мария, я в курсе того, что произошло.


- Если ты будешь мне говорить, что этого раба подлечил распятый Бог, то лучше молчи. Управляющий доложил, что ты нарисовала над ним какой-то знак и сказала некие слова, после которых всё случилось.

 
Мариам кивнула головой.
- Это символы твоего Бога?

Мариам опять кивнула.;
- Почему ты молчишь?;
- Потому что вы так пожелали.;
- Хорошо. Давай по порядку. Во-первых, ты говоришь по-латыни, как образованная римлянка, а повадки у тебя варварские. Это тоже как-то связано с твоим Богом?
- Да. Я никогда не училась вашему языку.
- А чему ты училась?;
- Закону.;
- Ты изучала 12 таблиц ?!(47)
- Нет, у нас другой Закон, хотя кое в чём он напоминает ваш.
-Странно. Я видела девушек-спортсменок и женщин-поэтов. Но я впервые сталкиваюсь с девицей-юристом, которая, никогда не учившись, овладевает самым изысканным языком мира. А сейчас ты мне всё-таки ответь, что ты сказала умирающему.
-Я шепнула его душе, что у неё есть шанс остаться на этом свете для служения моему Господу.
-Но он раб Минуция Туллия, хотя, конечно, учитывая сложившиеся обстоятельства… А ты представляешь себе, кто такой Сажик?
Мариам кивнула головой. Корнелия Легата усмехнулась:
-Я говорю не о том, что он тебя избил. Сажик – живой аппарат по переработке алкоголя, и опьянение у него выражается… как бы это поделикатней сказать… Короче, он не просто развратный человек, он – извращённо развратный. И он столь зверски свежует свои жертвы не просто так.
-Думаю, этого от него требовал дух, которому он служил.
-Вот здесь ты ошибаешься. Никакому духу он не поклонялся. В его молельне только три статуи: Марса, Вакха и Венеры.
-Это и есть духи. Духи князя тьмы.
Корнелия Легата аж вздрогнула от такого святотатства. Она уставилась на Мариам изумлённым взглядом незаслуженно обиженного ребёнка. В Риме полно вольнодумцев. Есть и такие, что не признают богов. Но даже самые отчаянные атеисты не позволяют себе отзываться так о том, что свято для их соотечественников.
-Знаешь, девочка, называть светлые прекрасные божества духами какого-то тёмного князя – это даже не варварство, это подлость по отношению к людям, которые живут под покровом этих богов уже не одно столетие, и которые обязаны этим богам не только появлением на свет себя и своих детей, но и вообще всем, что у них есть. Ты можешь в своей провинции Задрипине почитать своё странное Божество, но здесь, в Риме, ты обязана уважать чувства верующих граждан.
-Простите, госпожа, я не хотела вас обидеть, - чистое доброе сострадание, зазвучавшее в голосе Мариам, тронуло рассерженную матрону и озадачило одновременно – она давно отвыкла от такого отношения к себе. Кто же сострадает сильным мира сего, да ещё так искренне, да ещё неясно почему. Эмоции Мариам лежали вне контекста беседы, но всё-таки пробили в душевной броне Корнелии Легаты солидную брешь, и она вдруг увидела в Мариам не случайно пригретую варварку, а почти что человека своего круга, то есть такого человека, который имеет объективно - право голоса и субъективно - право влияния. А девушка продолжала:
-Я понимаю, о чём вы говорите, мне следовало выразиться иначе. Но ведь Сажик всю жизнь молился этим богам, и они не сделали его лучше.
Корнелия Легата опять усмехнулась – усмехалась она левым краем губ, при этом у неё приподнимался и краешек левой брови, придавая взгляду хищное выражение.
-Мария, а твои соотечественники абсолютно все улучшены вашим Богопочитанием? Вся империя знает, что евреи-ростовщики бессердечнее всех варваров вместе взятых, евреи-торговцы жадны до невозможности.
Мариам возмутило столь предвзятое отношение к её соплеменникам, но пока вступать в дискуссию о национальных добродетелях и пороках было рано. Она решила зайти с другого конца:
-Эти евреи не знают Учителя. Те, кто Его принял, совсем другие.
-Хотела бы я видеть хоть одного еврейского банкира, разбрасывающего пригоршнями деньги в толпу.
-Незадолго до того, как Господь пострадал и воскрес, с Ним познакомился один налоговый инспектор, у нас их называют мытарями…
-У нас их тоже так иногда называют, иронически вставила матрона.
-Та вот, он даже на дерево залез, чтобы лучше рассмотреть Рабби в толпе. У нас налоговиков не то, что презирают, - они просто считаются нечистыми, потому что гребут без малейшего намёка на совесть. Мытарь и ростовщик – совершенно разное. Порядочный ростовщик никогда не даст под процент еврею – побоится Бога, а эти как раз своих и обирают. Поэтому никто не станет, например, пользоваться посудой, из которой ел мытарь. Даже если она мыта-перемыта. Это все равно, что есть из плошки зачумленного. А Господь этого человека заметил и вошёл в его дом, и мы все сидели за его столом, а он прислуживал всем сам, - рабам не разрешил даже ноги у гостей помыть, сам всех обмывал и вытирал. Он так обрадовался, что половину имущества сейчас же раздал нищим, а всем, кого он обидел, вернул в четыре раза больше… У него почти ничего не осталось.
Корнелия Легата продолжала усмехаться, но выражение её лица изменилось.
-Деточка, а ты случайно не влюблена в своего Учителя, а? Небось, обнимались под каждым кустом. Или не только обнимались?
Мариам так взглянула на Корнелию Легату, что матрона даже подняла руки, словно её хлестнули по обеим щекам.
-По отношению к Нему это невозможно, - железно отчеканила девушка.
-Прости, если я сморозила нелепость, почему-то Корнелия Легата поняла, что её предположение следует обозначить именно так, но она привыкла настаивать на своём и исключительно по инерции продолжила:
-…Ведь боги любили смертных женщин.
-Как вам сказать… Я не представляю себе ваших преданий… Но, должно быть, у нас другое понятие о Божестве. Понимаете, нельзя обнимать Бесконечность, невозможно пожелать абсолютное Бесстрастие, просто Оно этого не допускает. Оно ничего для этого не делает, но природа Его такова, что Его можно только любить, о-бо-жа-ть. И никак иначе.
-Значит, Его ноги-руки-голова были нереальными, призрачной маскировкой Абсолюта?
-Как раз нет, всё у Него как у людей, Он же Человек! Но при этом однозначно нездешний.
-Не понимаю.
-Понять невозможно, это нужно пережить.
Корнелия Легата чувствовала силу в словах Мариам, а сила и правда были в её сознании синонимами. Но воинственная матрона привыкла к тому, чтобы последнее слово оставалось за ней. Поэтому она довольно мягко закруглила беседу:
-Как-то всё у тебя, Мария, сложно. Девушке не следует забираться в такие высокие материи, иначе никогда замуж не выйдешь. Ладно. На сегодня ты свободна.
Мариам вернулась в домик Квинты. Квинта и её муж Прудентий были вольноотпущенниками Корнелии Легаты. Насколько иронически они относились к Ицхаку, настолько же сердечно к Мариам. Однако после того, что на их глазах произошло с Сажиком, они, посовещавшись между собой, решили досконально расспросить Мариам о её богах.

А она подумала, что, пожалуй, слишком загостилась здесь. Но всё-таки долго, до глубокой ночи, отвечала на вопросы супругов и рассказывала им о Рабби Йегошуа. К утру стало ясно, что Господь послал ей брата и сестру, и народ Божий увеличился ещё на две души.

 
47 Древнейшее римское законодательство