***

          И хотя люди глупы и жестоки,смотрите,какой прекрасный нынче день.
(Курт Воннегут)
           В то промозглое утро я проснулся от того, что кости ныли сильнее обычного. Я встал, пошатываясь, и попытался удержать равновесие. Получалось весьма и весьма паршиво. "Чёрт подери, - пронеслось у меня в голове, - вчера я, кажется, перебрал с шотами". Конечно, этому была причина, и весьма простая - Лидия ушла, забрав посуду из небьющегося стекла, которую мы вместе покупали на прошлых выходных, и коньяк, заботливо привезённый из Дьюти Фри.
           Вихляющей походкой я приблизился к зеркалу. Оттуда на меня смотрела помятая физиономия, которая обычно бывает на пятые сутки похмелья. Я подобрал с пола очки. Поразительно, как они остались целы в этом круговороте пьяного угара.
          Старинные часы на комоде с безапелляционной настойчивостью отсчитали четырнадцать ударов. А, может, это остатки алкоголя бьют по пульсирующим вискам, раз за разом заставляя удивляться собственной живучести. "В любом случае, этот хлам нужно поскорее отнести в лавку к антиквару, - решил я, - в любом случае... В любом случае..."
            Мои размышления прервало дребезжание дверного звонка. "Наверное, опять мелкий из квартиры напротив балуется, - пришло мне в голову на автомате, - Гришка, кажется..." Готовясь заранее выплеснуть на так кстати подвернувшуюся лохматую гришкину голову всё, что я думаю о нём и об этом омерзительном утре, я поплёлся открывать дверь.
           К своему удивлению, на пороге я увидел вовсе не сутуловатого подростка, нервно прячущего случайно выпавшую из кармана пачку сигарет, а грузного мужчину за пятьдесят с одутловатым лицом и красными глазами. Это был гришкин отец - Николай Андреевич Карсаров.