Сон накануне Рождества

 
    Сон   накануне    Рождества.


    Зима была холодной. Под Новый год город замело так, что троллейбусы не ходили несколько дней. Приходилось добираться на работу пешком, а на это уходило почти два часа.  На заводе, в цеху тоже было холодно. 
    Сергей поежился, в свитере было холодно, и он потуже замотал шарф на шее. А из головы не шли мысли о матери. Накануне вечером от нее принесли  телеграмму - она просила приехать. Легко сказать приехать, а когда? Только  разве на Рождество, когда выпадает четыре дня, а у него были такие планы на эти выходные, с ребятами собирались поехать на зимнюю рыбалку. Да что же у нее стряслось такое неотложное? После смены, сдав номерок на проходной, и отмахнувшись от предложения выпить, под аккомпанемент тревожных мыслей зашагал  домой. Домой он добрался только в начале восьмого, лениво поел, ополоснул чашку и забрался в постель. По телевизору в сотый раз показывали располневшего немолодого мужика, с внешностью и манерами деревенского «плейбоя», который в окружении тощих девиц распевал то про крапиву, то про молодого орла. Вообще-то, сам он не тянул даже на ворону. Выпуск новостей был очень коротким – «все хорошо, прекрасная маркиза». Сергей бегло пробежался по каналам. Боевик, нудный сериал, очередное ток-шоу. Под сотню каналов, а смотреть нечего. Он выключил телевизор. От усталости и холода хотелось спать. Уснул он почти мгновенно.


   Снилось ему что-то очень хорошее. Будто он совсем маленький, небо над ним синее-синее, а трава зеленая-зеленая. Мама, совсем молодая, держит его за руку,  они гуляют по парку, а рядом, на красном велосипеде со звонком, катит мальчик, и звонок звенит звонко-звонко.
   Сквозь сон Сергей слышал звонок будильника, но просыпаться  ему не хотелось. Сквозь ресницы он видел, что на часах уже половина шестого. За полчаса он оделся, побрился и, дождавшись, когда включат воду, набрал чайник. Воду включали в шесть, а электричество отключали в семь, за это время нужно было успеть вскипятить воду и залить в термос, потому что газ был отключен еще два года назад, когда отношения с Россией были испорчены окончательно. Электричество включали на один час утром, один час днем, и два часа вечером, с восьми до десяти.
   Телефонный звонок прозвучал громко и требовательно, когда он уже открывал дверь. Не ожидая ничего хорошего, Сергей взял трубку.
   - Ты приедешь? – голос матери звучал глухо, в трубке пощелкивало, у Сергея вдруг дрогнуло сердце, неужели и его телефон поставили на «прослушку»?
   - Да, мам, я приеду. Приеду на Рождество. Извини, я тороплюсь, а то… - Он прикусил язык,  не сболтнуть бы лишнего, и положил трубку.
   Экономная мать не стала бы тратить такие деньжищи на междугородний разговор, значит, что-то случилось, и серьезное. Неужели она решила «уехать»? Они никогда не были особенно близки, но Сергей   всегда чувствовал, что его немногословная и неторопливая мать переживала за него всем сердцем. Он всегда чувствовал тепло ее руки на своем плече, даже когда ее не было рядом. Ему стало не по себе.
   До Рождества оставалось еще два дня, и они были для Сергея самыми тягостными. В канун Рождества рабочий день сократили на два часа, и в девять вечера Сергей уже был на вокзале. Пройдя паспортный контроль, досмотр багажа, особенно тщательный, когда ехал одинокий мужчина с минимумом вещей, заполнил все анкеты, куда и зачем едет (После неудавшегося покушения на Президента Мортюка на транспорте был введен жесточайший контроль  и тщательный таможенный досмотр при передвижении граждан внутри страны).
   Сергей с удовольствием зашел в теплый вагон и сел у окна. Вначале, согревшись в тепле, он задремал, но тревожные мысли не давали ему уснуть. Он задумался, уставившись в окно.
   Он вспоминал свое детство, школу. Господи, как давно это было, как далеко! Как они встречали Новый год в десятом классе. Тогда,  они на зимних каникулах поехали с классом в Москву. Зима была мягкой, снег пушистыми комьями ложился на черное пальто Лерки Заборской. Они бродили по музеям и строили планы на лето, - кто, куда будет поступать. Тогда, в восемьдесят первом, никто и предположить не мог того, что случилось потом. Казалось, жизнь будет прекрасной всегда, что рядом с нами будут те, кого мы любим.
   Когда взорвался Чернобыль,  он проходил практику; когда распался Союз,  уже работал на заводе, после долго мотался по кооперативам и фирмам, пока завод не работал. Потом кооперативы позакрывались, заводы сначала  приватизировали, а потом национализировали. Все, кто мог, драпанули. У него тоже была такая возможность, но он не решился, о чем горько жалел впоследствии.
   Три года назад, летом, все круто переменилось. Кто-то называл это переворотом, кто-то поворотом. Потом, этот год назвали годом «Великого Освобождения». Заводы, банки, землю все национализировали. Почти все скоробогачи удрали. И если до этого было плохо, то стало еще хуже. Жизнь была дорогой, а стала еще дороже. Пенсионерам невозможно было прожить на пенсию, и им приходилось работать. Мать вернулась в детскую поликлинику, где работала до пенсии, но работы было мало, т.к. женщины рожали все реже и реже.
   Они с Лерой в начале семейной не торопились заводить детей, а вскоре выяснилось, что детей у нее не будет никогда. Иногда она приходила в отчаяние от этого, но потом вроде смирилась, и теперь, после развода, когда они встречались, она говорила: «Это даже хорошо, что у нас нет детей. Как бы мы жили? На что? Ведь оплата обучения больше среднемесячной зарплаты. Дети сейчас непозволительная роскошь».  Сергей обычно отмалчивался: что тут скажешь? Она кругом была права. 
   Поезд тронулся. За окном медленно поплыли платформа, строения, деревья, освещаемые светом окон поезда. Вагон покачивало, колеса выстукивали на стыках свою песню. А мысли опять возвращались к прошлому. Надо же, как ему все это засело в голове! Иных уж нет, а те далече. Томка Долгова сейчас, по слухам, в Париже вторую выставку открывает. Вовка Очеретин погиб в Афгане, а Ритка Эппельбойм в Израиле, вице-премьер министр по делам абсорбции. Ленька Жуковский, вообще, работает  в  ООН.

   Черт, неужели и в поезде ему не удастся поспать. Он уселся поудобнее, вытянул ноги и попытался задремать. «Уехать пора, уехать пора» выстукивали колеса. «Уехать», Сергей хорошо понимал, что означает это слово. Неужели мать решилась на это? Когда он впервые услышал  это, то решил, что это скверный анекдот. Но, увидев в «Городских Известиях»  статью известного в городе журналиста Ивана Генова  «В последний путь - достойно», оторопел. Там, на полном серьёзе рассказывали о том, что те, кто решил не продолжать свой земной путь, могут заключить договор, и покинут этот мир легко и безболезненно. Государственное предприятие, заключившее договор, проводит всю процедуру надежно, с гарантией,  провожая клиента в последний путь достойно, согласно оплаченному тарифу. Государственная программа эвтаназии для престарелых и малообеспеченных.
   Во все это верилось с трудом. Они горячо поспорили   с Генкой из химлаборатории. Тот с пеной у рта доказывал, что скоро всех пенсионеров усыпят, как собачек, дескать, державе от них одни расходы. Ведь недаром из города в одну ночь исчезли все бомжи и наркоманы. «Их всех уже усыпили!» - кричал Генка. Сергей еще тогда подумал, что Генкин длинный язык доведет его до цугундера,  потом эта мысль потерялась. Но, когда в понедельник, вместо Генки в лаборатории появилась пожилая тетя Маша, Сергею стало не по себе. Генка исчез бесследно и безмолвно, словно растворился. Он никогда не спрашивал, куда делся Генка, это было ясно и без вопросов. Тетя Маша работала тут и до перестройки, потом ушла на пенсию. И вот сейчас, когда появилась возможность, она вернулась. Работала она  с видимым и демонстрируемым удовольствием. Сергей это отметил, когда увидел, как она поправляет на полке бутылочки с химреактивами, так, чтобы этикетки были повернуты ровно. Правда, когда звонил телефон, тетя Маша вздрагивала и прислушивалась, а прислушавшись  вздыхала с облегчением, и продолжала прерванную работу.    
   Потом Сергей узнал, что муж тети Маши не встал после инсульта, и уже не встанет. Она работала, чтобы получить прибавку к мизерной пенсии и очень боялась сокращения. На обед она не уходила, довольствуясь чаем, без сахара и сладкими булочками из столовой, так дешевле. А когда Сергей угостил ее апельсином, она с наслаждением вдыхала его аромат,  а потом бережно положила  в сумку.   
   Сергей подумал о том, что везет матери в подарок сушеные абрикосы – курагу. Мать пекла вкусные пироги с курагой. От мысли о еде засосало под ложечкой. Он наклонился и достал из сумки бутерброд. Но, посмотрев  на соседку, есть ему расхотелось. Девушка, сидевшая напротив, была бледна до синевы вокруг глаз. Сергею показалось, что она голодна, и он взглядом спросил  у нее, не присоединится ли она к нему? Девушка отрицательно помотала головой и также молча положила руку себе на живот. «Беременна», догадался Сергей и удивился: теперь нечасто встретишь беременную женщину.
   - К маме еду, - тихо сказала она, - может быть, поможет избавиться.
   - Вы не замужем? 
   - Замужем, но муж в ужасе, мы не можем себе этого позволить, вот еду к маме. Может быть, она поможет. 
   Сергей понимал, о чем она говорит. Больше года назад аборты были запрещены указом Президента и карались длительным сроком тюремного заключения. Бедняжка на что-то надеялась. Девушка зябко поежилась и закрыла глаза.

   Поезд несся в темноте, резко мотаясь из стороны в сторону, и Сергею подумалось, что сойди он сейчас с рельс, никто не испугался бы, а все вздохнули бы с  облегчением.

   На вокзале было чисто и тихо. Опять контроль, проверка документов, заполнение анкет: куда, зачем, к кому, на какой срок. Быстро заполнив бумаги и выстояв небольшую очередь за пропуском в город, Сергей нырнул в метро. Его всего дважды останавливали для проверки документов. Сергея это удивило, дома его останавливали гораздо чаще.
 
   До района, где жила мать он добрался быстро.  Просторный район новостроек середины восьмидесятых, когда дали    развернуться фантазии архитекторов, зимой чистый и тихий, летом зеленый и многолюдный,  нравился Сергею.
   Лифт, как и везде, не работал. С усилием Сергей поднялся на одиннадцатый этаж. Уютная мамина квартира ничуть не изменилась. Те же шторы, тот же родной запах сушеных трав в коридоре, только книг на полках стало поменьше, видимо мать, с трудом сводя концы с концами, потихоньку продавала  некогда богатую библиотеку.
   - Мам,  что случилось? Ты в порядке? - еще не отдышавшись, с порога начал Сергей.
   - Случилось, вот ты приехал. Раздевайся, мой руки, ты же с дороги, голодный. Я тебя сейчас кормить буду.
   У Сергея было странное ощущение, его потряс ее виноватый вид. Мать говорила без остановки  и не глядела ему в глаза. Он увидел, что во рту у нее нет золотых коронок. Он разделся, помыл руки и прошел на кухню.
   - Ну, не томи, рассказывай.
Мать выставляла на стол разносолы, холодец, шпроты, селедку, кофе, торт. Сергей с ужасом смотрел на еду.
   - Сереженька, - мать заплакала, - прости меня.
   - Мама, как ты могла? – Сергей резко встал, выскочил в коридор, оделся и хлопнул дверью.
   Его распирало от злости, он  рассвирепел, ему казалось, что его голова вот-вот лопнет, сердце билось в горле тесным комом, чудом не выпрыгивая. Воздуха не хватало, вздохнуть он не мог, еще минута и он упал бы.  Уцепившись за скамейку, он остановился возле подъезда. Рука нащупала в кармане спасительную пачку с сигаретами. Он рухнул на скамейку и закурил. В  висках стучало. Мимо него шли люди. Они шагали, как в кино на замедленной съемке, едва передвигая ноги. Сергей задрал голову. Огромный шестнадцатиэтажный дом был похож на белый корабль. По ярко-синему небу медленно плыли облака, и, казалось, он медленно падает. Он бросил недокуренную сигарету и пошел обратно.
Мать стояла у окна.
   - Прости меня, мама, прости, - Сергей упал на колени и заплакал.
   - Что ты, Сереженька, это ты меня прости, - мать пыталась поднять его, а потом сама опустилась возле него на пол.  Они плакали, обнявшись, мать что-то рассказывала Сергею, но он не слышал ее. Злость, бессилие и  чувство вины смешались в нем. Решение матери было нелепым и неожиданным. Ей не было еще и шестидесяти пяти.
   Высокая и стройная, некрасивая, но, как о ней говорили, «очень интересная женщина». Что толкнуло ее на это? 
   - Мама, ради Бога, почему? 
   - Я же тебе об этом и говорю, просто надоело жить в страхе, не могу видеть этой нищеты. Надоело. Поэтому и вызвала тебя. Я уже получила компенсацию за квартиру, и «подъемные».
   - Но не это главное, вот смотри. – Она держала в руке маленький футлярчик, – это Олечке. Жаль, что у вас с Лерой нет детей.
   Сергей открыл футляр, на истертом бархате лежали старинные золотые серьги - две маленькие жемчужины в оправе из бирюзы.
   - Еще бабкино наследство, пусть поносит. Ей ведь шестнадцать в этом году? – Ольга была дочерью от первого брака Михаила, нынешнего Лериного мужа. Мужчины не то чтобы дружили, скорее приятельствовали. Они отдавали должное достоинствам друг друга, при этом напрочь не замечали недостатков. Ольгу, нередкое присутствие в доме прежнего тети Лериного мужа не смущало, напротив, она с удовольствие болтала с ним, а Сергей, вглядываясь в Ольгу, пытался представить, что он чувствовал бы, если бы это милое существо было бы его дочерью.   
   - Это подарок, от бабушки Кати, почти родной внучке, – Сергей закрыл коробочку.

   Мать совала ему в руки какие-то бумаги.
   - Ты должен здесь расписаться.
   - Мама, я не хочу, пойдем и все отменим.
Мать ахнула, взглянув на часы.
   - Мы опаздываем, сегодня короткий день. Пошли, остальное доскажу по дороге. 
   Она как-то странно скривили лицо, и приложила палец к губам.
   Сергей насторожился, он понял, что мать что-то задумала.  Она заговорила, как только они вышли на улицу. Мать просила рассказать его о том, как он живет, как у них в городе, что делается. Сергей нехотя рассказал о том, что в городе свет есть только шесть часов в день, вода по три часа утром и три часа вечером. На рынке пусто, зато в кинотеатрах показывают старые фильмы, и народ давится в очереди в кассу. По телевизору только новости и концерты.
Мать грустно улыбнулась.
   - Хорошо стало без рекламы и этих «дуриалов». А у нас просто ужас. Пришел приказ на усыпление всех ВИЧ-инфицированных, и еще я должна составить списки детей больных ДЦП и всех Даунов. Я так думаю, они тоже готовят их к этому. Я некоторых  родителей знаю, еще с детства, как мне людям в глаза смотреть? Поэтому я и вызвала тебя к себе. Ты меня не отговаривай, я от своего  не отступлю.
   Мама надела свою старенькую норковую шубку, которую Сергей привез ей из Греции. Мать называла ее «остатки прежней роскоши». Сергей посмотрел на нее, и у нег опять сжалось сердце. Мать все еще была «очень интересная женщина». Они перешли дорогу и спустились в метро. Вышли они на площади Освождения.
В сберкассе  кассир долго изучала фото Сергея в паспорте, а потом заявила: «Это не ваш паспорт». После бессонной ночи в поезде, с отросшей щетиной и кругами под глазами Сергей действительно мало был похож на себя, но тут мать взяла  инициативу на себя. 
   - Девушка, это мой сын, он приехал из другого города, сами понимаете, ночь в поезде, не успел отдохнуть… Я прошу вас.
   - Ну, ладно, мне все равно, кому пойдут ваши деньги, – девушка взяла паспорта и взамен   выдала им две розовых квитанции. Они расписались, и матери выдали деньги – семь пятисотенных бумажек. 
   - Здесь только три с половиной тысячи, почему? – забеспокоилась мать. 
   - Тридцать процентов подоходного налога удерживаются сразу, - ответила девушка, – на тот случай, если вы передумаете, вам надлежит вернуть всю сумму.
   Мать побледнела и замолчала.
  - А такие случаи часто бывают?  - спросил Сергей.
  - Пока ни одного не было, - равнодушно ответила девушка.
  Девушка выдала ей конверт с гербом и надписью поперек «Государственный Банк». Сергей положил деньги в конверт и отдал матери. 
 Они вышли на улицу. По улице  негустым потоком медленно шли люди.
  - Мама, бросай все, поехали ко мне.
  - Нет, Сережа, не хочу. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Мне все надоело. И потом, мне просто не дадут разрешения на переезд в другой город. Я не могу и не хочу больше жить. Пойми меня. Ты же видишь, что вокруг делается. Если тебя уволили, и ты не устроился на работу в трехмесячный срок – ты провинился перед государством, и тебя приговаривают к принудительным сельхозработам на год. Без всякого суда. Если тебя обворуют -  ты должен  пояснить,  где и на какие деньги все это было куплено. На пенсию можно прожить только неделю, питаясь одним хлебом и водой. Люди впали в совершенную прострацию. Их уже ничего не волнует. Кто у власти? Ты посмотри на эти рожи - глаза лживые, сами не верят в то, что говорят. Сережа, ты не уехал в девяносто шестом из-за меня, я знаю. Так вот, тебе мое завещание. Уезжай отсюда, куда и как угодно. Беги отсюда.
   - Куда, мама? Кому я нужен?
   - Себе нужен. Беги. Вот тебе телефон, не записывай, запомни – 229-35-32. Это моя подруга. Помнишь тетю Люсю? Она тебе поможет.
Сергея мутило от нервного напряжения, от голода и бессонной ночи. На мгновение ему показалось, что все это кошмарный сон и что, ничего этого нет. Губы у матери были сухие запекшиеся.
   - Мама, как мне теперь жить, ты об этом подумала?
   - Только ради тебя, сынок, поверь и прости.
   - Это ты прости меня, мама, - он взял холодную руку матери и прижался к ней губами. Она несмело погладила его по щеке.
   - Боюсь, дома мы не можем поговорить. Пошли, тебе надо поесть и поспать.

   Они поднялись со скамейки и направились в сторону метро. Сергей обратил внимание, что на первых этажах, где некогда располагались офисы солидных фирм и престижные магазины, окна были, где выбиты, где заколочены фанерными листами. Сами дома имели непрезентабельный вид, облицовка пооблупилась, вывески были содраны. И только возле офиса колумбийской торговой компании «Колумб»  на посту стояли два гвардейца, а за тонированными, пуленепробиваемыми стеклами ярко горел свет.
   - Эти процветают, - негромко заметила мать.
   - Кто? – Не понял Сергей.
   - Наши бароны. На них вся наша камарилья и держится. В общем,  тебе придет вызов и письмо, какое надо. Выпустят тебя моментально, полгода, не больше. Этих денег тебе на загранпаспорт  и на дорогу хватит. Только никому не говори. Даже Лере. Потом  попробуешь, может быть, и их вытащишь. В первый же день проси политического убежища.
   - Мама,  ну какой я политический беженец, я что, политикой занимался?
   - Не говори глупостей, так надо,   номер телефона помнишь? Прямо с вокзала звони.

   Когда они добрались, уже стемнело. В огромном доме горело только несколько окон.
   - Люди рано ложатся спать, - заметила мать, поймав взгляд сына, - наверное, чтобы меньше думать.
   Искупавшись - по субботам давали горячую воду - Сергей поел, и мать уложила его на диван, укрыв  пледом. Он уснул тревожным сном, похожим на пьяное забытьё.
   Мать стояла у окна и смотрела вдаль, туда, где в темноте широко раскинулась река, на зеленую букву «М» возле входа в метро, на мигающий желтый огонек светофора. Она обернулась и посмотрела на спящего сына.
   - Господи, помоги ему, - прошептала она, - дай сил вынести все это. Сережа, пора вставать, – мать погладила его по щеке, - опоздаешь. 


   На вокзале Сергей снова обратил внимание на непривычную пустоту и тишину вокзала. Возле таможни тихо стояла небольшая очередь. 
   - Ваш паспорт, декларацию и билет, - шестипудовая таможенница быстро шуровала в сумке Сергея. – Проходите.
   Она шлепнула печать на декларацию.
   В полупустом вагоне Сергей продремал всю дорогу. Поезд прибыл точно по расписанию.

   - Это ваше?
   - Что?
   - Это ваши деньги? – повторил таможенник, указывая на конверт, который мать сунула Сергею в карман сумки.
   - Что? Да, мои, – Сергей поднял глаза от сумки, в которую укладывал вынутые таможенником вещи.
   - А почему в декларацию не занесли? – улыбнулся таможенник.
   - А разве надо?
   - А вы не знали? Сан Ваныч, тут провоз не декларированных денег.
   - Ну, так оформляй изъятие, сам что ли не можешь?
   У Сергея потемнело в глазах, зашумело в голове. Ноги стали ватными, а руки не слушались и не гнулись.
   - Ну, что застыл, проходи, - таможенник сунул ему какую-то бумажку. Сергей медленно пошел к выходу.
   Добравшись домой, он долго шарил в кармане  в поисках ключа и, вытащив бумажку из кармана, тупо уставился в нее. Ему предписывалось в десятидневный срок уплатить штраф в размере тридцати процентов изъятой суммы.


   Он проснулся как от толчка. «Присниться же такое!», подумал Сергей, блаженно потянулся и зевнул. Солнечный свет заливал комнату. Глянув на часы, он заторопился. До отхода поезда оставалось четыре часа.

2005г.