Глава 15. Неудавшийся разговор

Когда я вернулась домой, мы с бабушкой поужинали винегретом и рыбными котлетами, а после сели за чай. Клавдия принесла ей накануне очень вкусное печенье, которое сделало наше чаепитие ещё приятнее. «Хоть какая-то польза от Шмагиной», – подумала я, чувствуя, как сладкое лакомство с ягодной начинкой медленно тает у меня во рту. Однако меня не оставляло предчувствие, что рано или поздно чаепитию этому всё-таки суждено было стать неприятным. А может, даже и роковым…
Взяв в руку свою любимую чашку, я вспомнила о том, что медлить нельзя, и решила сейчас же поговорить с бабушкой о предстоящем отъезде. Я понимала, что бабушка не будет в восторге от неожиданной новости, но всё-таки надеялась, что она поймёт меня или хотя бы оценит мою искренность.   
– Бабуль…. Ты не будешь ругаться? Я хочу съездить в Петербург, – не придумав ничего более умного и оригинального, начала я опасный и заведомо неудачный разговор.
– Как это – в Петербург? – настороженно переспросила она. – Одна? Без матери? Зачем?
Ещё не поздно было выкрутиться, отшутиться, перевести разговор в иное русло, так или иначе избавиться от неизбежного семейного конфликта, который мне на долю секунды даже захотелось предотвратить, однако Загряжский, благословенный и проклятый Загряжский в моём сердце и в моей голове распорядился иначе. Моё пламенное чувство, резко обострившееся после долгой разлуки, просто не смогло не выплеснуться наружу фонтаном горячего безрассудства.
– Нет, не одна. Одной опасно. Я же ещё маленькая. Мало ли что может случиться. Бабуль, ты понимаешь…. Я хочу съездить в Питер…. Со Львом, – пересилив себя, сказала я.
Я произнесла его короткое гордое имя, и на моих губах засияла счастливая влюблённая улыбка. Я почти засмеялась, хотя и понимала, что смех в этой ситуации вообще неуместен и только всё испортит.
Бабушка слегка нахмурилась, наблюдая за бешеными чёртиками, устроившими в моих искрящихся глазах грандиозную вечеринку с праздничным салютом:
– Подожди, я что-то ничего не понимаю. Как это – со Львом? С каким ещё Львом?
– С моим, – само собой сорвалось с моих губ, и я жестоко упрекнула себя в такой неосторожности. – Ну, то есть, с Загряжским! С каким же ещё?
Бабушка так и обмерла. Она на несколько секунд застыла, будто каменная статуя, и я даже испугалась, не плохо ли с ней, не довела ли я её, бедную, своей безбашенной любовью до какого-нибудь инфаркта или инсульта. Однако всё, к великому счастью, обошлось. Придя в себя после серьёзного потрясения, бабушка возобновила разговор.
– Как с Загряжским? – изумилась она, будто я сообщила, что еду куда-то с путешественником во времени или, по крайней мере, с фиолетовокожим марсианином. – Ведь Марина говорила мне, что ты забыла о нём, что он тебя бросил, что вы больше не общаетесь! Я уже за тебя и беспокоиться давно перестала, а ты.… Неужели она лгала мне?
– Нет! – поспешила успокоить её я, стараясь быть как можно мягче и не выдавать своего волнения. – Мама не лгала тебе. Мама, действительно, ничего не знала. Я не говорила ей о нас со Львом, ведь она всё равно ничего не поймёт. На самом деле мы общались со Львом всё это время. Ты же знаешь, какая она. Она бы сразу отцу всё рассказала. Он бы потом телевизор мне целый год запретил смотреть и в интернет заходить, телефон бы отнял и планшет бы, может, даже выбросил. А ты.… У тебя ведь сердце есть, в отличие от них! Ты знаешь, каково это – любить по-настоящему. Ты ведь всегда меня понимала! Ты ведь жалела меня в прошлом году, помнишь? Лев…. Вы с мамой видели его, когда мы во дворе вечером прощались. Он ещё поцеловал меня при вас тогда. Мне так неудобно было, даже стыдно немного. Но так приятно всё-таки!  Так приятно, когда он обнимает, целует! Он такой красивый, такой тёплый, такой родной! От него пахнет чем-то таким, ну просто волшебным! Хочется прижаться к нему очень крепко, крепко-крепко так, знаешь, и чтобы он целовал…. Тогда вообще как будто растворяется всё. Даже земли под ногами не чувствуешь. Он позвал меня к себе. Он меня ещё с прошлого года зовёт. Мне так хочется! К нему, туда, далеко-далеко, в большой город. Совсем ненадолго, на пару деньков погостить. Бабуль, ну пожалуйста! Отпусти меня! – чуть не плача, взмолилась я.
– Вот мерзавец же он! – с пренебрежением проворчала бабушка после недолгой напряжённой паузы. – Мы уж с Клавой перекрестились – стороной вроде бы беда прошла, да нет ведь! В прошлом году прилепился к тебе как банный лист, глупости тебе всякие в интернете писал. Теперь опять тебе приглашениями всякими голову крутит! И весь год этот тоже, видимо, крутил! Подумай, Поля! Подумай хорошенько! Куда ты с ним поедешь? Он тебе не муж, даже не жених.   
– Ну и что! Он мой парень, – с гордостью возразила я, и согревающая волна удовольствия пробежала по моему телу от одного лишь осознания, что Загряжский мой, только мой. – Я люблю его. И он любит меня очень сильно! Он мне уже столько раз признавался!
– И кто же вас там ждёт? Где же вы там собираетесь жить?  – срывающимся голосом спросила бабушка, уже, вероятно, сама не понимая всего, что говорит.
– Бабуль, ты что забыла? Лев – петербуржец! – с удовольствием напомнила я. – У него есть своя квартира на Невском проспекте. Там мы и будем жить, в его квартире….
Бабушка шумно вздохнула и отхлебнула немного остывшего чая из своей голубой керамической чашки. Она смотрела на меня так, будто я ей чужая, будто я совершаю что-то противозаконное и очень постыдное: собираюсь обокрасть или обмануть кого-то, а то и убить.
– И не страшно тебе? – заговорила бабушка, наконец, когда я уже разомкнула губы для того, чтобы извиниться и уйти.
–  А чего мне бояться? – переспросила я, вновь ощутив в себе бунтарский дух противоречия. – Лев хороший. Не съест же он меня!
– Глупые вопросы ты, Поля, задаёшь. Чего бояться! Как чего? Как будто не знаешь сама, что у них у всех в этом возрасте на уме. Один разврат! Вдруг приставать начнёт, а рядом никого не окажется? Что делать будешь? – спросила она таким испуганным голосом, что я чуть не рассмеялась.
– Ну и ничего страшного. Пусть! – не подумав, выпалила я. – Он ведь не чужой мне, мы уже целый год любим друг друга!
– Ах, вот оно что! – едва не подавившись печеньем, закричала бабушка и вскочила со стула. – Спать, значит, с ним в одной постели собралась! Так я и знала! Так я и думала, что рано или поздно за свою уступчивость и мягкость расплачусь! Мне Клава столько раз говорила уже.… Вот дура старая, не слушала, не верила! Не следила за тобой. Надеялась на твою разумность. Всё думала, что ты у меня девочка скромная, порядочная, что не коснётся нас эта проблема никогда!
– Ну, бабуль! Я так люблю его! – принялась отчаянно оправдываться я, очень пожалев о своей излишней откровенности. – Ты же видела Льва! Он такой красивый, такой взрослый! Он такой замечательный! Скажи, ну кто, если не он?! Овалов? Этот противный обжора, из-за которого меня в прошлом году едва не изнасиловали? Или, может, одноклассники мои, маленькие глупые мальчишки, которые ещё одними компьютерными стрелялками живут? Я знаю, неожиданно всё это, что не любите вы с мамой Льва. Ну почему он вам так не нравится? Почему вы не хотите, чтобы мы были вдвоём? С чего вы взяли, что он мерзавец и педофил? Да, как почти любой творческий человек, Лев в некоторой степени страдает от гордыни, но в остальном он очень добрый и милый парень! Он никогда меня не обидит! Если между нами в Петербурге что-то и случится, то только по любви, по нормальной взаимной любви…
Тут я поняла, что мне нужно немедленно замолчать. Бабушкино лицо побледнело, но стало при этом таким мрачным, будто она только что услышала о кончине своего близкого родственника. Её глаза с полукружьями неглубоких морщинок по бокам погасли и потускнели, щёки и губы будто выцвели.
– Ты смерти моей хочешь, – упавшим голосом, уже безо всяких эмоций сказала она, и я просто не выдержала.
Я вскочила со своего места и бросилась к ней. Чувство вины разрывало на части моё сердце, однако безумное страстное желание быть вместе с Загряжским затмевало всё в моей душе.
– Ну что ты, бабуль! Разве я могу? Я же люблю тебя! – обнимая бабушку сзади за плечи, с виноватой улыбкой призналась я. – Я тебя очень-очень люблю! С самого детства! С первых дней, с того самого лета, когда мы в первый раз сюда с севера приехали. И сейчас… Ты дорога мне очень. Я даже маме так, как тебе, не доверяю! Ты ведь не расскажешь ей, правда, что мы с Загряжским вместе? Не расскажешь?
Мои объятия привели бабушку в чувство. Её лицо приняло своё обыкновенное выражение, а её голос снова стал относительно спокойным.
– Тайны-то я умею хранить, но послушай…. Ему-то, Льву твоему этому, терять нечего. Он вон какой, что хочу, то и ворочу, считает, видимо, что всё ему на свете позволительно. Красавец-то…. Смотреть на него страшно. Глазища дедовские. И взгляд такой же, как у дикого лиса, насквозь прожигающий. Сразу видно: не одно уже сердечко глаза эти сожгли, не одну девчонку загубили. Взрослый он уже, опытную женщину ему надо, и не одну, а много женщин. А ты? Посмотри на себя! Ты же ещё ребёнок, ты же девочка ещё! Ты совсем недавно семнадцатилетие отпраздновала. Тебе об учёбе думать надо, о поступлении, о родителях, а не о взрослых парнях и глупостях всяких…. Не глупость это, конечно. Для мужа и жены это дело святое. Но он тебе не муж, и ты ему не жена. Да и мала ты ещё очень, Поля, для такой любви, – помолчав, сказала она.
– Я знаю, что я ещё маленькая, – грустно улыбнулась я, вспомнив прошлогодний отказ Загряжского, однако решила, что рано ещё сдаваться.  – Ну и что? Ведь не для этого же мы туда едем! Я город большой и красивый хочу посмотреть. Я никогда ведь не видела таких больших городов! Я видела питерские фото в интернете. Там такие дома, такие улицы! Такие! Вот ты сама когда-нибудь была в Петербурге?
– В Ленинграде-то? Была, – вспомнив молодость, воодушевлённо ответила бабушка. – Двадцать восемь лет мне было тогда. Ездила в командировку только на два дня, но в Петропавловской крепости и в Эрмитаже успела побывать. А ещё праздничный салют мы с коллегами смотрели на мосту лейтенанта Шмидта. Девятое мая было, День Победы. Все корабли вошли в Неву…. Город, конечно, замечательный. Старинный и очень красивый. Хотя бы раз в жизни, но надо в нём побывать!
– Вот Лев и покажет мне Петербург, – продолжила разговор я. – Скажи, ну что в этом плохого? Он там родился и вырос, он там всё знает, все достопримечательности. Да и вообще.… У него квартира, наверно, большая. Может, мы там будем не только в разных кроватях, а даже в разных комнатах спать?! Может, ничего такого между нами и не будет?!
Я понимала, что произношу эти последние слова только для того, чтобы утешить её. Однако бабушка, судя по всему, быстро поняла, что я уже пообещала что-то Льву и теперь, выкручиваясь, говорю неправду.
– Не «может», а не будет! С Загряжским этим.… Ни за что, никогда! Не хватало тебе ещё забеременеть в семнадцать лет! – сверкая глазами, гневно воскликнула она.
– Ну причём тут «забеременеть»? Мы же со Львом не в восемнадцатом веке! Есть же способы, в крайнем случае, придумаем что-нибудь, – сморозила глупость я вместо того, чтобы промолчать.
Бабушка остолбенела, а спустя полминуты взглянула на меня так, будто я выругалась при ней отборным трехэтажным матом. Мне стало не по себе, но я твёрдо решила отстаивать своё мнение.
– Не смей даже думать об этом. Мать тебя не слышит. Вот устроила бы она тебе трёпку… «Не в семнадцатом веке!» Это же уму непостижимо! На всё ради негодяя этого согласна, ничего не боится! Права была Клава: совсем ты распустилась, – споласкивая в раковине свою чашку, вымолвила она. – В семнадцать лет о таких вещах рассуждать!
– Что я такого страшного сказала? Ведь все об этом знают! Нормальная общеизвестная вещь! Бабуль, отпусти меня с ним, ну пожалуйста! – не унималась я. – Ты ведь сама когда-то мечтала о Льве Загряжском, ты бы ведь тоже поехала с ним куда угодно, если бы он попросил! А что, если бы он тогда, давным-давно, за кулисами, выбрал не Зину, а тебя? Я же знаю: ты бы его ни за что не оттолкнула!
Моё упоминание о прошлом произвело на неё глубокое впечатление. Она вышла в прихожую и, остановившись напротив зеркала, бросила на своё отражение печальный, отуманенный задумчивостью взгляд.
– Может, и не оттолкнула бы, Поля. Молодая я была. Как ты… Неопытная, глупенькая ещё была. Любила глазастого негодяя.… За что? Что он в жизни, красавец этот, сделал мне хорошего? Утешил? Помог? Защитил? Одни беды принёс. Одни разочарования. Подругу мою сгубил, меня чудом каким-то не тронул. И он тебе, Лев этот, одни лишь только неприятности приносит. Все они, красавцы, неприятности приносят. Любят потому что себя очень, а если ещё и в чём-то талантливы, то вообще боготворят. Страшное дело эта их гордынюшка, страшное…. Старая душевная болезнь, а лекарства от неё всё нет. Всех вокруг они трепетать и преклоняться заставляют одним лишь взглядом своим, одним движением. Как языческие идолы. И в древности так было, и в Советском Союзе, и сейчас. Ладно, что ж теперь? Загряжский тот – давно уже покойник. В ту же землю холодную лёг, в которую Зиночка когда-то легла…. Всё, Поля, хватит. Грех о мёртвых плохо говорить, а хорошо говорить о таком человеке невозможно.
Оторвавшись от зеркала, бабушка снова вернулась на кухню и бросила в кошачью миску жареного минтая. Кот тут же прибежал и начал есть.
– Зря ты относишься ко Льву так же, как к его деду, – взявшись мыть после оставшуюся после ужина посуду, осудила бабушку я. – Всё совсем не так, как тебе кажется. Я общалась со Львом, я говорила с ним на разные темы. Да, он такой же талантливый и гордый, такой же красивый, но ты плохо его знаешь! По характеру он совсем другой! Если Лев и гордится собой, то ему ведь есть чем гордиться! Он не считает себя идеалом, он постоянно совершенствуется, ищет себя, развивает свои способности. Лев постоянно работает над собой. Лев так изменился, так похорошел за этот год, так накачался! Если бы ты его только увидела! У него теперь такие плечи, такие сильные руки! И ещё… Ты знаешь, а Лев ведь теперь металлист.
– Кто-кто? – переспросила бабушка, вытирая вымытые мной тарелки и убирая их в кухонный шкаф.
– Ну, он играет в рок-группе на соло-гитаре, – пояснила я, стараясь не смеяться. – У него группа называется «Электросталь». В ней, кажется, четверо парней и одна девушка. Они едут в Петербург записывать альбом, у них есть много песен и уже три готовых сингла!
– Каких таких сингла? Что за слова теперь пошли? Боже милостивый! Всё! Достаточно нервотрёпки на сегодня. И не смотри, не смотри на меня так! Как на врага прямо смотришь! Не надо тебе никуда ехать, и даже не уговаривай! Выброси этого Льва из головы, немедленно умывайся и ложись спать! – закончила разговор бабушка, но, даже выйдя из кухни, продолжила невнятно ворчать. – Металлист какой-то…. Раньше медалистами все восхищались, Родину любили, на демонстрации ходили, песни заграничные боялись включать, культуру русскую от загнивающего запада и потребительской Америки берегли. А теперь? Теперь и языка-то русского уже не осталось! Всё какие-то планшеты, скайпы, инстаграмы, синглы, металлисты…. Вот время! Нравственный упадок в стране!.. Одна в Ленинград с чужим парнем собралась! «Ну и пусть!», «Что-нибудь придумаем!» Господи, где у неё стыд?
Бабушка была очень расстроена моим отвратительным поведением. Чтобы не расстраивать её ещё больше, я решила во всём ей повиноваться. Во всём, кроме того, что касается нашего со Львом уговора уехать следующей ночью в Петербург.
Тщательно вымывшись с головой, я отправилась в комнату и разобрала постель.
– Вот и правильно, вот и ложись. Не засиживайся тут допоздна, компьютер не включай, – строго велела бабушка, появившись в дверном проёме. – И с планшетом тоже перед сном валяться тоже не дело.
– Почему? Сейчас очень многие так делают. Кто с телефоном, кто с планшетом, – напрасно попыталась оправдаться я.
 – Ну и что, что многие так?! – возразила бабушка, не восприняв моё заявление как серьёзный аргумент. – А ты не уподобляйся! Родители твои очень неумно поступили, когда купили тебе эту электронную игрушку. Целый день его из рук не выпускаешь, засыпаешь уже даже с ним в руках. Что только можно постоянно делать в этом планшете, ты мне скажи?
– Как это что? Да всё, что угодно, бабуль! – воскликнула я. – Там же есть Интернет! Можно с друзьями общаться, музыку слушать, видео смотреть, узнавать обо всём на свете! О чём угодно, понимаешь?
– Вот и плохо. Никакого контроля государственного нет. Узнаёт молодёжь о мерзостях всяких, – недовольно ответила бабушка. – Интернет твой только интеллект разрушает. Думать вы не умеете, читать и считать вы не умеете, чувствовать вы тоже не умеете. Это ужасно, Поля! Это всё ваше поколение сгубило! Это зависимость уже, это болезнь! Только больные люди так себя ведут. Ну-ка отдай мне его! Пусть до утра у меня полежит. А то ведь откроешь опять листок этот своего Загряжского, будешь ему чепуху всякую писать вместо того, чтобы ночью спокойно отдыхать и сил набираться.
– Ну бабуль! – сделав жалобные глаза, заупрямилась я.
– Немедленно отдай, иначе отцу позвоню! – пригрозила бабушка, и мне пришлось невольно сдаться. – Всё расскажу о твоём Петербурге!
– Подумаешь, – обиженно пробурчала я и, выйдя из всех социальных сетей, чтобы бабушка случайно не прочитала мою переписку, отдала ей планшет, хотя мне очень не хотелось этого делать.
Я выключила свет и опустилась на кровать, но, стоило бабушке уснуть, стащила из её комнаты свой планшет. К счастью, Лев оказался онлайн. Он тотчас поинтересовался, как окончился наш с бабушкой разговор об отъезде. Бабушкина реакция, как ни странно, ничуть его не удивила и не огорчила.
«Ты, наверно, сболтнула чего-нибудь лишнего, – без труда раскусил меня Загряжский и поставил хохочущий смайлик, однако уже через пару минут успокоил меня. – Не расстраивайся, солнышко. Ни о чём не волнуйся. План предельно прост: мы сбежим. Уфимский поезд отходит поздно ночью: без пятнадцати двенадцать. Завтра ровно в полдесятого вечера ты выйдешь с вещами из подъезда, завернёшь за угол дома и увидишь белый «Форд». Ты просто сядешь в него, и мы помчимся на вокзал. Нас отвезёт человек, которому я хорошо заплатил. Ночью трасса свободна. Пробок не будет, и мы обязательно успеем. Всё будет хорошо. Главное: никому ни о чём не рассказывай!»
«Ты просто гений! Я с утра начну собирать вещи, – задыхаясь от счастья, написала ему я. – Клянусь, что буду молчать! Спокойной ночи, любимый!»
«Хм, любимый.… И тебе спокойной ночи. Но мне не видать спокойных ночей, пока ты не ляжешь со мной под одно одеяло!» – слишком прозрачно намекнул Лев, добавив в конце жёлтенький смайлик с красными сердечками вместо глаз.
«Не пиши мне глупостей, Загряжский! Я, если ты забыл, пока ещё ребёнок до восемнадцати лет. Побойся уголовной ответственности!» – бесшумно смеясь, отправила ему я.
«Сама толкала меня в прошлом году на преступление», – не медля ни минуты, мастерски перевёл стрелки Лев.
«А это была не я», – ответила я первое, что пришло мне в голову.
«Тогда кто же чуть не задушил меня на кровати и чуть не оторвал мне карманы?» – насмешливо полюбопытствовал Загряжский.
«Не знаю. Я не виновата. Это тебе, наверно, приснилось!» – будто сами собой набрали мои пальцы.
«Приснишься мне ещё дня через три?» – спросил изобретательный Лев, и я невольно растерялась, не зная, что ответить.
Я прекрасно понимала, что он имеет в виду, что через три дня мы как раз доедем до Петербурга, что я окажусь в его городе, в его квартире, словом, полностью в его власти. 
«Всего одно слово, Рыжик!» – поторопил меня он.
«Обязательно приснюсь! – еле дыша, с опозданием лишь на пару секунд набрала я и поскорее отправила, чтобы не передумать. – Ты только попроси меня получше!»
«Как это – получше? Намекни мне» – попросил Загряжский.
«Со словом «пожалуйста» хотя бы», – ответила я и, смеясь, упала на подушку.
«Так, всё, моё будущее сновидение, давай теперь серьёзно. У тебя не должно оставаться никаких сомнений. Пообещай мне, что не передумаешь!» – потребовал Загряжский.
«Обещаю!» – ответила я, отнесла планшет в бабушкину спальню и легла спать.
****
Новый день уже через несколько часов постучался в окно, наполнив комнату первыми, по-летнему горячими золотыми лучами. Едва проснувшись, я широко заулыбалась от осознания своего небывалого счастья. Я уснула с радостной мыслью о предстоящем романтичном путешествии и проснулась с нею же, только теперь она была ещё более волнующей и пленительной.
Во сне я гуляла со Львом по Петербургу, который почему-то был похож на провинциальный Ульяновск, весь изрезанный реками и застроенный дворцами. Невский проспект представился мне удлинённой улицей Гончарова, Эрмитаж – разросшимся в разы зелёным зданием бывшего Детского мира, а Финский залив Балтийского моря – Куйбышевским водохранилищем на Волге. Однако это странное поразительное сходство не огорчало меня ни во сне, ни после пробуждения. Ведь я знала, что настоящий Петербург другой, совсем другой, что мне ещё только предстоит впервые его для себя открыть. Самым приятным моментом моего удивительного сна был наш недолгий, но пылкий поцелуй на красивом мосту, который я когда-то видела в Интернете на картинке. Поцелуй был так реалистичен, что мне казалось, будто я до сих пор чувствую сводящий с ума пламенный жар губ Загряжского и ловлю его неровное свежее дыхание.
Последовав совету Льва, я решила не брать с собой много вещей и половину одежды (конечно, не лучшую половину) оставить в посёлке у бабушки. Я взяла три сумки: одну большую дорожную, вторую поменьше для косметички, документов, кошелька и других необходимых вещей и, наконец, самую маленькую, похожую больше на клатч. В дорожную сумку я положила четыре самых красивых кофточки, два любимых платья, бельё и новые колготки на случай, если будет холодно. Много еды в дорогу я решила не накупать, ограничившись лишь полуторалитровой негазированной «Волжанкой», двумя порциями вермишели быстрого приготовления, тремя зелёными яблоками и небольшой упаковкой жевательного мармелада.
Я испытывала вполне объяснимый стыдливый страх перед тем, что необдуманно пообещала в благодарность Загряжскому. Однако этот страх был ничтожным по сравнению с моим огромным желанием вырваться, наконец, из привычного круга жизни, умчаться со Львом далеко-далеко отсюда и обрести с ним долгожданное счастье в старинной столице Российской империи – великолепном и манящем Петербурге. В последнее время я много читала об огромных роскошных дворцах, о домах, обращённых к каналам и рекам, о Невском проспекте длиною в четыре километра. Я неоднократно слышала о разведении мостов, о великолепных залах необозримого Эрмитажа, о золотых фонтанах Петергофа, о величественном и грозном Медном Всаднике, но всё это казалось мне чем-то очень далёким, недостижимым, почти сказочным.
С самого утра я не могла скрыть своего веселья. Лёгкая улыбка ни на секунду не сходила с моих губ, я не ходила, а буквально порхала по квартире, энергично помогая бабушке с генеральной уборкой. Я не могла думать ни о ком и ни о чём, кроме моего Загряжского, но не подавала и вида, что он меня сколько-нибудь волнует. Бабушка не услышала от меня ни единого слова о Льве. Она пыталась заговорить о нём сама, но я не поддержала разговор и солгала, что пошутила вчера насчёт Петербурга. К счастью, моя ложь оказалась убедительной.
Меня по-прежнему немного беспокоило то, что в числе всего прочего предстояло мне с моим любимым Загряжским в одну из белых ночей. Но одна только мысль о том, что мы уже совсем скоро окажемся в старинном и сказочном Петербурге, побеждала все мои опасения и сомнения. Весь этот день я, тайком поглядывая на настенные часы, с упоением наблюдала за непрерывным движением стрелок и считала минуты до назначенного времени нашей с Загряжским поздней встречи.